Зеленые глаза (гет)

1.

Во всем, определенно во всем были виноваты его зеленые, чуть прищуренные глаза! Нэнси тихо ойкнула, с некоторым недоумением разглядывая выступившую на подушечке пальца капельку крови, и поспешно приложила руку к губам.

Вот опять!

Она задумалась за вышиванием, и вместо предполагаемой картинки пасторального утра, ухоженного пруда и белых лебедей снова почудились непозволительно нахальные глаза незнакомца.

Нэнси отложила шитье в сторону, на мягкое сидение дивана, и, обхватив себя руками, словно ей стало холодно, подошла к окну. Но и здесь Нэнси казалось, что на нее смотрят все те же зеленые с прищуром глаза.

Казалось бы, прошла уже почти неделя с того возмутительного дня, когда она, леди Дельсток, помогала на благотворительном обеде для потерявших место рабочих, где и встретила этого человека, почему-то занимающего все ее мысли вот уже пять вечеров кряду.

Она, как обычно, шла между длинными рядами грубо сколоченных столов, где рабочий класс завершал свою трапезу, чтобы посмотреть — не нужно ли кому еще добавки или хлеба, когда почувствовала на себе тяжелый, явно изучающий взгляд. Поначалу Нэнси не придавала этому значения, хотя и было неприятно, что кто-то из страждущих выказывает настолько отвратительнее манеры. Она занималась благотворительностью уже больше года и привыкла ко многому, но выносить иногда откровенно похотливые взгляды грубых неотесанных мужланов все так и не научилась. Обладатель этого взгляда не стремился ее раздеть или жадно пожирать глазами, нет, он просто изучал, следил, словно собирая о ней какую-то информацию.

И именно поэтому, сама толком не понимая, что ее больше разгневало — то, что этот человек, лица которого она еще не видела, не воспринимал ее как женщину, или то, что позволял себе этот взгляд, Нэнси была возмущена и сбита с толку. Она, в самом деле, не экспонат выставки, чтобы на нее глазели какие-то оборванцы!

Гневно прошелестев тяжелыми юбками в конец стола, Леди Дельсток оглянулась, пытаясь понять, кто же этот невоспитанный грубиян. Разумеется, среди низших слоев общества в ходу было и не такое, но обычно они усмиряли свои языки, лишь изредка позволяя неприличной брани раздаться то с одного, то с другого края дощатых столов Грубиян сидел недалеко от нее, всего в нескольких шагах и, пока остальные его товарищи спешно приканчивали свою порцию овсянки, чуть исподлобья наблюдал за Нэнси.

Нэнси вспыхнула, таким удивительным был этот взгляд, и собралась уже пойти вперед, стремясь оказаться как можно дальше, когда незнакомец положил ложку рядом с почти пустой миской и первый раз за все это время посмотрел ей прямо в глаза.

— Я хотел бы еще хлеба, мэм, — произнес он звонким голосом, никак не вязавшимся с его внешностью. — Пожалуйста, — прибавил он, чуть склонив голову набок. От этого движения несколько прядей волос упали ему на лоб, придавая лицу мечтательное, но вместе с тем, опасное выражение.

Пока Нэнси ходила за корзиной хлеба, ей казалось, что все в этом небольшом помещении слышат, как стучит ее сердце, словно готовое вырваться из груди. И все же, стараясь оставаться спокойной, она не смогла сдержать легкую дрожь, когда ставила корзину перед зеленоглазым проходимцем. И тогда этот невероятный тип сделал такое... такое, что она вспоминает вот уже который день! Он ей подмигнул! А затем, словно случайно, коснулся ее пальцев, затянутых в белую перчатку.

— Спасибо, — произнес он, улыбаясь краешком губ так, что нельзя было понять, благодарит он или же смеется над ней.

Нэнси снова вспыхнула, краска смущения выступила на щеках, и леди Дельсток, подобрав юбки, поспешила прочь. Она не помнила, как добралась домой, как оказалась в своей комнате и как еще долго сидела на кровати, поджав ноги и глядя куда-то в пустоту. Он ей подмигнул!

Это было невыносимо!

Нэнси провела рукой по стеклу, стараясь стереть из памяти и саму встречу, и этот взгляд, преследовавший ее почти все неделю. Леди Дельсток была женщиной умной (здесь не нужна запятая) и в подобную любовь с первой же встречи старалась не верить, но нельзя было не признать, что таинственный незнакомец запомнился ей не столько своим пронзительным взглядом, сколько и нахальной улыбкой, которая никак не вязалась с тем положением, что этот оборванец занимал в обществе. Хотя в его внешности и той манере держаться, какую сразу же заметила Нэнси, было что-то из высшего света: словно когда-то этот бродяга занимал там видное положение. Нэнси задумчиво смотрела на улицу, припоминая все больше и больше подробностей.

Руки незнакомца были мощные, ладони — широкие и натруженные, одежда потрепанная, в некоторых местах даже рваная. Нэнси не сомневалась, что и ботинки бродяги дурно выглядели, как и забрызганные грязью брюки. Вот только внешность этого человека никак не вязалась с его видом. И, хотя щетина покрывала его, она не могла спрятать правильный овал лица и узкие тонкие губы, словно созданные для постоянной усмешки над миром. Да и орлиный нос с горбинкой, — все это говорило о некой принадлежности к аристократии, что только запутывало бедную Нэнси. Конечно, зеленоглазый незнакомец вполне мог быть незаконнорожденным сыном какого-нибудь графа, сколько таких живет в Лондоне, да и во всем мире? И все-таки Нэнси казалось, что у этого человека есть некая тайна, отличавшая его от сотен ублюдков. Это, несомненно, возбуждало интерес графини, по своей натуре особы любопытной и склонной к преувеличению.

Нэнси было всего двадцать, и, даже несмотря на титул графини и положение в обществе Лондона, она так и осталась восторженной, открытой и немного наивной девушкой. Рано потеряв родителей, которые почти мгновенно "сгорели" из-за лихорадки, Нэнси осталась одна, почти без средств к существованию, и даже небольшой титул ее отца не мог поправить бедственное положение девушки.

Арендаторы и кредиторы наступали почти со всех сторон, когда в дело вмешалась энергичная тетушка Нэнси, младшая сестра матери, главной целью которой стало как можно выгоднее пристроить племянницу в высшем обществе. Нэнси отнеслась к этому философски, рассудив, что раз она ничего не может с этим поделать, ей остается только смириться и надеяться, что муж достанется не самый ужасный и не урод.

Лорда Дельстока уродом назвать было трудно: он был высок, статен и к сорока годам еще не утратил привлекательности, что делало его в глазах многих женщин весьма выгодным женихом. Вдовец, много лет назад потерявший во время родов жену, он не стремился к женитьбе (покойница успела разродиться сыном — наследником титула и солидного состояния, который теперь учился в Итоне, приезжая домой лишь на каникулы), Лорд Гэйлон обратил внимание на юную Нэнси на ее первом же балу, где она выделялась из общей массы дебютанток своим платьем — недостаточно пышным и богатым, но сшитым умело и не без доли очарования.

Позже, уже став Леди Дельсток, Нэнси много думала, что побудило Гэйлона взять ее в жены. Сострадание? Сочувствие? Жалость к ее положению? С одной стороны, она была счастлива, что так неожиданно и удачно, совсем как в сказке, оказалось женой лорда, но с другой — ее мучило разочарование.

Воспитанная на книгах Остин и других писателей, где любовь занимала немаловажное место в жизни героинь, Нэнси чувствовала себя обманутой. Гэйлон был ласков с ней и нежен (даже первая брачная ночь оставила после себя только приятные воспоминания), но за его поступками Нэнси видела ту самую жалость и заботу, с которой он относился к ней. Если бы она была его дочерью или младшей сестрой, это было бы, долгим ночами рассуждала Нэнси, слыша рядом мерное дыхание мужа. Но она — его жена! Где же все то, что так красиво описывается в книгах? Где та самая настоящая любовь, ради которой рискуют жизнью и которая ведет героев к их совместному счастью?

Несомненно, она довольна в браке, у нее есть все, о чем она может только мечтать: роскошные наряды с Бонд-стрит, дорогие украшения, фамильные драгоценности Дельсток тоже принадлежат ей. Она балует себя вкуснейшими пирожными от самых известных кондитеров Лондона, выезжает с мужем в свет, почти каждую неделю, когда идет Сезон, они присутствуют на балах и вечерах, где собираются самые влиятельные люди страны, если не самого мира.

Но Нэнси ведет не только праздный образ жизни: раз в неделю она бесплатно помогает на кухне для нуждающихся, жертвует большие суммы денег в церковь, куда они с мужем ходят по воскресеньям и праздникам. Не забывает она и о нищих, исправно подавая милостыню.

Со стороны они кажутся замечательной парой, именно такой, какая подает пример всему викторианскому обществу. И у нее, в самом деле, нет поводов предаваться грусти. Она искренне, со всей своей добротой любит мужа, боготворит и восхищается им. В отличие от многих своих знакомых, Гэйлон всегда готов ее выслушать, обсудить интересующую ее тему, объяснить что-то непонятное или поделиться самыми свежими политическими новостями.

Он тоже гордится Нэнси, подмечая ее образованность, любознательность и интерес к политике и общественной жизни. Но для него Нэнси так и остается испуганной девушкой с большими серыми глазами, которую он увидел на балу дебютанток. Его покорила ее внутренняя красота, отличавшая ее от других, она точно знала свое место в обществе и не пыталась выглядеть искусственной или наигранной. Фальшь, ирония, призывные улыбки поверх веера — Нэнси была далека от подобного, и Гэйлону это понравилось. За три года, что они живут вместе, он только убедился в правильности своего решения: Нэнси именно та, кто достойна быть его супругой.

Конечно, иногда у них случались и размолвки, но они всегда заканчивались быстрым примирением. Лорд не любит ссориться, а Нэнси, выпустив пар, становилась прежней — доброй и милой.

— На Гэйлона невозможно злиться, — говорила Нэнси своим близким подругам, собирая их на чаепитие в гостиной. — Он же старается как лучше, а потом — он любит меня, у него даже нет любовницы, все свое внимание он уделяет только мне, так что я совершенно счастлива.

Ее подруги, такие же графини, как и она, пили чай с изысканными сладостями и завидовали этой молодой и красивой, в самом расцвете, женщине.

Но была ли Нэнси на самом деле счастлива?

Вряд ли она знала ответ на этот вопрос. Постепенно она уверила себя, что глупо ждать чего-то еще, когда у нее есть достаток и любящий муж. Она все так же продолжала испытывать к Гэйлону самые глубокие и нежные чувства, только это была уже не любовь, а безграничное уважение и признательность. А сердце ждало чего-то особенного, волнительного, того, что сделало бы Нэнси настоящей Нэнси.

И вот теперь, вспоминая своего нахального и невоспитанного незнакомца, Леди Дельсток чувствовала — время пришло…