Измена родине (джен)

В лагере было тихо и темно. Солдаты потушили костры и старались не шуметь, таков был приказ. «Меньше шума ― больше дела, ― любил приговаривать полковник Жераль. ― А ещё лучше, когда тайна на тайне».

Эти слова лейтенант Франц Севильи на всякий случай выучил наизусть. Командованию виднее, а его святая обязанность ― слушать и мотать на ус.

― Куда? ― спросил часовой возле палатки полковника и закрыл лейтенанту дорогу.

― Вызывали, ― прохрипел Франц. Он сам своему счастью не поверил, когда пять минут назад его разыскали и сообщили, что полковник срочно хочет его видеть. Казалось немыслимым, что кумир обратил свой взор именно на него.

― Фамилия? ― спросил часовой.

― Лейтенант Севильи, ― ответил Франц, дрожа с головы до кончиков шпор и тайком вытирая о бриджи взмокшие ладони.

― Прошу, ― часовой отступил в сторону.

Франц лихорадочно поправил перевязь, пригладил волосы и шагнул в палатку, едва не запутавшись в закрывающем вход пологе.

― …глуп, восторжен, труслив и не видит дальше своего носа, ― услышал он знакомый голос, а через секунду увидел и его обладателя. Капитан Поль стоял спиной ко входу, заслоняя свет масляной лампы и сидящего в глубине палатки полковника.

― Это именно то, что мне и нужно, ― тихо произнёс другой голос. Полковник Жераль никогда не кричал на подчинённых, в отличие от того же Поля, и это придавало ему в глазах лейтенанта ещё большее величие.

Капитан обернулся на шорох, и Франц вытянулся по струнке.

― Лейтенант Севильи в расположение командования прибыл! ― звонко выкрикнул он.

― Не орите, лейтенант, ― холодно произнёс Жераль. ― Проходите, садитесь. Капитан, вы свободны.

Непосредственный начальник Франца окинул подчинённого неприязненным взглядом и вышел. На негнущихся ногах лейтенант приблизился и сел на раскладной стул. Он не смел смотреть на своего кумира, поэтому опустил голову, тайком бросая взгляды по сторонам.

Оказалось, что на столе разложена большая карта, с одной стороны придавленная полупустой бутылкой вина, а с другой ― коробочкой грифелей. Рядом стояла масляная лампа, дающая неровный жёлтый свет.

Пауза затягивалась. Франц изучал свои сложенные на коленях руки и чувствовал, как внимательный взгляд командующего жжёт ему макушку.

― Сколько вам лет, лейтенант? ― вдруг поинтересовался полковник Жераль. От неожиданности Франц вздрогнул, вскинулся, встретился с ним глазами.

― Шестнадцать, ваше высокоблагородие, ― отрапортовал Франц и снова опустил взгляд.

― Шестнадцать… ― протянул полковник, и Франц тут же снова с осторожностью покосился на него.

Его кумиру было тридцать лет, и за одну только эту хайдландскую кампанию он выиграл несколько сражений и имел два ордена. К несчастью, Франц служил всего два месяца, иначе обязательно закрыл бы собой командира, когда тот был ранен в бою на границе полгода назад.

Сейчас Жераль расположился на своём стуле, расстегнув верхние пуговицы мундира, под которым виднелась белая кружевная рубашка. Почему-то именно это показалось Францу ужасно смущающим, и он снова уставился вниз.

― Вы меня боитесь? ― мягко спросил полковник. Лейтенант крупно вздрогнул. Как не бояться того, кто кажется воплощением божества? Но он всецело доверял своему кумиру и потому не мог солгать.

― Так точно, ваше высокоблагородие, ― ответил он.

― Занятно… ― пробормотал полковник. ― А хайдландцев вы тоже боитесь?

Франц ещё ни разу не видел врагов, даже пленных, и решить не мог.

― Не могу знать, ваше высокоблагородие, ― ответил он и от волнения сжал челюсти.

Полковник развеселился.

― Ну а плена вы боитесь? ― поинтересовался он. ― Или, например, пыток?

― Боюсь, ― признался Франц, тут же забыв о принятом обращении. Он полагал, что плен ― это самое ужасное, что только может случиться с офицером. ― И пыток тоже…

Полковник шумно вздохнул.

― Ну что же, лейтенант, ― сказал он. ― Хотите отличиться?

У Франца пересохло во рту. Он взглянул на командующего округлившимися глазами и молча кивнул.

― Справитесь ― будете повышены в звании, ― пообещал полковник, слегка улыбнувшись. ― А я буду хлопотать о представлении вас к награде. Но учтите, задание сложное и опасное…

Франц выпрямился на стуле, показывая, что трудности ему нипочём. Полковник понизил голос:

― Вы должны отвезти капитану Сан-Авенье секретный пакет. Кроме того, на словах вы передадите ему ещё кое-что. Подойдите сюда.

Франц поднялся и обогнул стол. Он боялся подходить вплотную, но тут Жераль взял грифель, и пришлось склониться над картой.

― Полковник фон Цурвейг расположился здесь. В его распоряжении замок Брау и несколько окрестных деревень. Однако вскоре предполагается манёвр на юго-востоке, и ему придётся спешить на помощь частям полковника Клюгенау, чтобы заткнуть дыру в этой части фронта. Как вы видите, из замка Брау на юго-восток ведут две дороги. Короткая пролегает через лесистую местность, длинная ― через поля. Где, по-вашему, он поедет?

Франц оторопел: полковник спрашивал его мнения!

― Я думаю, удобнее по равнине, ― сказал он. ― Ведь там сложнее устроить засаду…

― Поэтому он поедет по лесу! ― торжествующе объявил Жераль. ― Этот лис многих обвёл вокруг пальца, но теперь он попадётся, и вы поможете мне его поймать. Вот пакет, отдадите лично в руки капитану Сен-Авенье. Что бы ни случилось в пути, эти бумаги нельзя уничтожать. На словах передадите вот что: «Устроить засаду в лесу возле Старого Камня, нападать с двух сторон, теснить к реке. На деревьях рассадить арбалетчиков. Лиса брать живым». Повторите.

Франц повторил в точности, всё же память у него была хорошая, несмотря на испуг. Сам он уже дрожал от предвкушения подвига.

Полковник протянул ему запечатанный конверт из жёлтой бумаги. Пальцы их соприкоснулись, и Франц едва не отдёрнул руку, так обожгло его этим прикосновением.

― Поедете прямо сейчас, я распорядился приготовить вам хорошую лошадь, ― сказал полковник. ― Смотрите и запоминайте путь. Вот наш лагерь, вот деревня, вот роща. Здесь свернёте, поедете вдоль балки, вброд переправитесь через реку и дальше гоните вот досюда, там увидите своих.

Франц взглянул на карту и похолодел: судя по отметкам на ней, он должен был проскочить под носом у хайдландцев. Полковник понял его сомнения, положил руку ему на предплечье:

― Вижу, что нелегко, ― приободрил он. ― Но это война. Разгромим Цурвейга ― Клюгенау никто не поможет, а это много значит. Барон закрывает правый фланг, а там и до короля недалеко. Захватим Зигфрида ― выиграем всю войну. Теперь вы понимаете, что всё зависит от вас?

Лейтенант проглотил ком в горле и бережно спрятал конверт за пазуху.

― Будьте умницей, Франц, ― сурово сказал полковник. ― Сделаете всё как надо ― просите что пожелаете.

Сердце юноши зашлось от восторга, и он не смог сдержать счастливую улыбку.

― Вы знаете моё имя… ― прошептал он.

― Знаю, Франц, ― полковник поднялся, горячей сухой ладонью сжал его взмокшую ладонь. ― Ступайте.

― Есть, ― ответил лейтенант всё так же шёпотом, коснулся груди, склонил голову в поклоне и вылетел из палатки. Его ждал путь к славе.

* * *

Как назло, светила полная луна. Франц ехал рысью, внимательно поглядывая по сторонам. Первоначальный запал уже прошёл, всё равно весенняя ночь ударяла в голову сильнее, чем крепкое вино, а когда лейтенант вспоминал о случайном прикосновении своего кумира, его бросало в жар. Однако всё больше и больше его занимало предстоящее. Франц уже миновал деревню и теперь ехал вдоль оврага. Кусты стояли в темноте растопыренными сторукими чудовищами. То и дело что-то скрипело и постукивало. Холодный ветер добирался до разгорячённого тела, не спасали ни мундир, ни плащ. Наконец овраг закончился, но Франц рано радовался. Он стоял на берегу реки. Серебристая гладь отлично просматривалась с обоих берегов, и лейтенант вспомнил, что у врагов, наверное, тоже есть часовые или хоть какие-нибудь кордоны. А до лагеря хайдландцев отсюда было совсем близко…

Его конь зафыркал и попятился. Франц сжался в седле. Брод был виден хорошо, но спешиваться было страшно.

Тогда Франц представил себе, как отвозит пакет, бурбонцы громят хайдландцев, а его награждают Орденом Славы. А полковник Жераль разрешает ему просить всё, что угодно…

Франц спрыгнул на землю, взял коня под уздцы и повёл его к воде. Тут же лейтенант набрал воды в сапоги, но не обратил на это внимания. Стараясь не поднимать глаза на чернеющий противоположный берег, он переходил реку. Там мог скрываться кто угодно, но верность родной Бурбонии в лице полковника Жераля оказалась сильнее страха.

Франц переправился, вылил воду из сапог и снова сел на коня. Теперь оставалось только проехать рощицу и гнать во весь опор, и он решил, что так и сделает, когда окажется на относительно освещённом месте.

Деревья раскачивались от сильного ветра. Конь, выбирая, куда ступить, шёл по ведущей от реки тропинке, покрытой камнями.

Франц дёрнул поводья, прислушался. Ему почудилось неподалёку конское фырканье. Ветер налетел снова, и благодаря ему лейтенант услышал справа от себя долгий скрип. Несколько секунд он расширенными глазами смотрел в темноту между деревьев, пытаясь осознать, было ли это скрипом ветки или пружины арбалета.

В этот момент, рассеивая все его сомнения, Франца громко окликнули по-хайдландски.

Лейтенант никогда не встречал врагов, но знал, как звучит их речь. Она груба, тяжеловесна и вовсе не похожа на утончённый бурбонский. Но об этом он сейчас не думал. Франц вскрикнул, вонзил шпоры в бока своей лошади и пустил её в бешеный галоп.

Сзади кричали, Франц пригнулся, одной рукой нащупав конверт. Его нужно спасти во что бы то ни стало!

Что-то тонко свистнуло в воздухе, по бедру потекло горячее, но боли лейтенант не почувствовал, опьянённый страхом и азартом.

Приближался конский топот, ветви хлестали по лицу, тропинка давно осталась в стороне, а просвета между деревьями всё не было. Франца окружали, он даже различил сбоку силуэт одного из догоняющих его всадников.

Снова свистнула стрела, конь лейтенанта не заржал даже, а закричал от боли и на бегу грянулся об землю. Франц вылетел из седла, перекувырнулся в воздухе и рухнул прямо поперёк поваленного ствола дерева. Удар вышиб из него дух, а грудь пронзила страшная боль. Он неподвижно лежал, пытаясь прийти в себя, и слышал, как преследователи, переговариваясь, спешиваются, подходят ближе.

Франца перевернули, стащили с бревна, причём в груди у него что-то хрустнуло. Он попытался вырваться, не смог, и перед глазами его всё померкло.

Периодически он осознавал, что с ним происходит: по мерному покачиванию можно было понять, что его куда-то несут на носилках. Огни костров казались ему жуткими сполохами, чужая речь эхом отдавалась в висках. Лейтенант пытался поднять руку и удержать письмо, но не мог пошевелиться. Над ним кто-то что-то говорил, и Францу чудилось, что он вот-вот поймёт, про что говорят. Наконец стало темно и тихо, и лейтенант обрадовался, что его оставили в покое. Даже боль утихомирилась, хоть и ощущалось, что не ушла, засела между рёбер.

Франц вздохнул, потянулся к конверту, но не нащупал мундира, только кружевной ворот. Глаза его не сразу различили выступающие из темноты углы мебели, но он, хоть и понял, что находится в какой-то комнате, не чувствовал себя в безопасности. В ответ на его возню рядом раздался шорох, вспыхнула искра, зажглась свеча. Над лейтенантом склонился пожилой мужчина в гражданской одежде. Он потрогал его лоб и что-то пробормотал по-хайдландски.

Только теперь весь ужас его положения стал Францу понятен: он попал в плен. Лейтенант рванулся, чтобы дотянуться до врага и убить голыми руками, но им вдруг овладела слабость, и он опустился обратно на подушки. Лекарь сердито заговорил, судя по интонациям, ругался, погрозил Францу и вышел. Франц, однако, немного приободрился, сообразив, что даже если письмо попало в руки к врагам, секретные слова всё ещё при нём. Нужно было что-то делать, поэтому лейтенант, превозмогая боль и слабость, ухитрился сесть и спустить ноги на пол. Тут же он обнаружил, что его бедро и грудь крепко перебинтованы, сам он одет в длинную ночную сорочку, а при каждом движении его мутит.

В этот момент дверь широко открылась.

Франц сначала увидел свет трёх свечей в подсвечнике, а потом ― ярко освещённое лицо с высоким лбом и зачёсанными назад волосами, наглухо застёгнутый мундир и полковничьи эполеты.

Лейтенант замер на кровати: любое начальство внушало ему священный трепет. Усилием воли он заставил себя опомниться, ведь перед ним был враг. Однако Франц, оглядевшись по сторонам, не нашёл никакого оружия. Его шпагу, разумеется, у него отняли.

Полковник тем временем поставил подсвечник на каминную полку, придвинул стул и сел напротив пленника, оглядывая его. Лейтенант не смог распознать, что таится у него во взгляде, но заметил, что веки у полковника были красными, вероятно, он давно не спал. Враг остановил взгляд на босых ногах Франца и заметил на хорошем бурбонском с лёгким акцентом:

― Лучше сядьте на кровать, господин лейтенант. Свалиться с горячкой снова вы всегда успеете…

Не сводя с него глаз, Франц втянул ноги на кровать и поморщился от боли.

Полковник демонстративно отстегнул шпагу и поставил её между колен, держась за эфес обеими руками.

― Полковник хайдландской армии Дитрих фон Цурвейг, к вашим услугам, ― представился он. ― Могу я узнать ваше имя?

Только теперь Франц осознал, что от этого человека, даже усталого и невыспавшегося, веет силой и уверенностью. Однако лейтенанта сбивал ровный и даже несколько доброжелательный тон.

― Лейтенант Франц Севильи, ― сказал он и высоко задрал подбородок. ― Верните письмо.

― Может, ещё и приказать доставить его по назначению? ― усмехнулся фон Цурвейг. ― К сожалению, у меня другие планы.

Франц молчал, понимая, что главное сейчас ― сохранить вторую тайну, недаром полковник Жераль не рискнул её записывать. Она, должно быть, важнее всего…

― А вас, господин Севильи, не волнует, где вы находитесь и в каком состоянии? ― осведомился хайдландец.

― В плену? ― дерзко предположил Франц, хотя уже догадался, что такого человека, как фон Цурвейг, злить опасно.

― Именно, в плену, в замке Брау, ― подтвердил полковник. ― Итак, вам вручили некое письмо. Что в нём говорилось?

― Полковник Жераль не счёл нужным меня проинформировать, ― процедил Франц ― не столько от злости, сколько от того, что его тошнило. ― Вы, наверное, его прочитали и знаете лучше меня.

― Конечно, прочитал, ― ответил фон Цурвейг. ― Но решил спросить вас. Может быть, вам велели что-то передать на словах?

Франц сжал одеяло, сердце его заколотилось.

― Мне приказали отвезти письмо в гарнизон капитана Сан-Авенье, ― сказал он, всем своим видом стараясь показать презрение к врагу. ― Я не имею привычки уточнять или обсуждать приказы командования.

― Вот как, ― задумчиво произнёс фон Цурвейг. ― Но от ответа на вопрос вы ушли, из чего я заключаю, что вас заставили заучить ещё какую-то информацию. Какую же?

Лейтенант испуганно взглянул на него и понял, что этим взглядом выдал себя с головой. Оставалось только молчать и надеяться…

― Однако, вы не хотите говорить? ― удивился фон Цурвейг. ― Что вы скажете на то, что за дверью ждут мои люди, из которых один прекрасно разбирается в пыточном искусстве?

У Франца от ужаса закружилась голова; он молчал, комкая одеяло и опустив голову.

― Не мучайтесь, лейтенант, ― продолжил полковник. ― Вы слышали где-нибудь такие слова: «Засада возле Старого Камня, теснить к реке, рассадить арбалетчиков, лиса брать живым»?

Ужас Франца достиг крайней степени. Не мигая, лейтенант смотрел в безжалостные тёмные глаза с янтарными бликами, и ему казалось, что он попал в кошмарный сон.

― Нет. Не слышал, ― прохрипел он.

― Странно… ― сказал полковник. ― Вы же сами их столько раз повторили…

― Я? ― шевельнул губами Франц.

― Ну да, ― пояснил фон Цурвейг. ― У вас приключилась лихорадка, когда вы были ранены два дня назад. А в бреду человек чего только не расскажет…

Его глаза смеялись. Лейтенант, разом ослабев и начав задыхаться, повалился на подушки, потревожив сломанные рёбра.

Всё было кончено, задание он провалил, награды пошли прахом, война будет проиграна. А всё из-за него. Как со стороны он услышал свой словно неживой голос:

― Ваше высокоблагородие, я прошу казнить меня за измену родине.

Он лежал и смотрел в потолок, ожидая, когда же полковник отдаст приказ и его потащат вешать на задний двор замка. Однако фон Цурвейг не спешил.

― Сколько вам лет, лейтенант? ― услышал Франц его усталый голос.

― Шестнадцать, ― буркнул лейтенант, не глядя на него.

― Ясно. А вам не приходило в голову, господин Севильи, что я мог приказать вас убить, пока вы лежали без памяти? Что же до измены родине, то это ваше личное дело, что вы считаете случившееся с вами изменой. Да и кто я такой, чтобы выносить вам приговор от лица Бурбонии?

Франц молчал. Мысли его, усталые и измученные, шевелились вяло. Эта война будет проиграна только из-за него, глупого и неосторожного лейтенанта, который не справился с заданием. Он с удивлением почувствовал, что по его вискам текут слёзы. Вытирать их в присутствии врага было унизительным, поэтому Франц просто закрыл глаза и так и лежал, слушая боль под рёбрами. У него было ощущение, будто он по доброй воле выкупался в нечистотах. Лейтенант хотел молиться и не смог…

― Я не смогу так жить… ― пробормотал он.

― Вы единственный ребёнок в семье? ― спросил полковник. ― Только не лгите, что вы пятый сын.

― Четвёртый… ― почти шёпотом сказал Франц. ― И две сестры ещё. Решайте скорее, полковник.

Раздался скрип стула, кончик ножен царапнул по полу.

― Спите, лейтенант, ― сказал фон Цурвейг. ― Вам надо отдыхать.

С этими словами он вышел из комнаты.

Франц задышал часто и рвано, вгляделся в тёмные углы. Ему делалось жутко, когда он думал о том, что совершил или только собирается совершить. Он хотел немного подождать, чтобы увериться, что лекарь не вернётся, но вскоре горе и слабость взяли своё, и он и вправду уснул.

* * *

Лейтенант проснулся днём, и лекарь тут же стал поить его куриным бульоном. Франц терпеливо дождался его ухода, а потом выбрался из кровати. Сил немного прибавилось, однако ступать на раненую ногу было больно. Всё же он кое-как доковылял до окна, тяжело навалился на подоконник и испытал мрачную радость, когда обнаружил, что камни, которыми вымощен двор замка, находятся далеко внизу. Он забрался на подоконник, встал на колени и дотянулся до задвижки. В открытое окно ворвался свежий ветер и шум хайдландского лагеря. Судя по тому, как по двору бегали люди, произошло что-то важное, однако Францу не было до врагов никакого дела. Уцепившись за косяк, он перегнулся наружу и мысленно простился с жизнью.

Поэтому когда его вдруг обхватили сзади, он очень перепугался. Тут же его втащили обратно в комнату, и Франц придушенно заорал от боли: повреждённые рёбра опять сместились. Он молотил ногами в воздухе, пока полковник фон Цурвейг нёс его к кровати, а оказавшись на ней, полуослепший, вцепился зубами в простыню и изогнулся, пытаясь перевести дыхание.

― Полковник Жераль экономит на пайке для офицеров? ― спросил хайдландец, когда Франц немного пришёл в себя. ― Грешным делом, прикидывая ваш вес, можно так подумать…

― Не ваше дело! ― прошипел лейтенант. ― Какого лешего вы мне помешали?

― Ну, наверное, я решил, что вам следует кое-то знать, ― ответил полковник, возвышаясь над ним. ― Например, то, что сегодня утром Жераль был разбит и попал в плен…

― Где он?! ― вскрикнул Франц, приподнимаясь. Его кумир в плену ― вот что было настоящей катастрофой.

― Не терпится увидеть командира? ― усмехнулся фон Цурвейг. ― Вы мне определённо нравитесь. ― Он прищурился. ― Или вы так ничего и не поняли?

― Не понял чего? ― спросил лейтенант, дрожа от боли.

Полковник неспешно присел на подоконник оставшегося открытым окна.

― Франц, выслушайте меня, ― сказал он изменившимся голосом. ― Вы думаете, это вы предали? Нет, это вас предали. Жераль отправил вас на смерть, прекрасно об этом зная.

― Что вы лжёте?! ― возмутился Франц, попытался сесть и запутался в сорочке. ― Я же вёз письмо!

― Мне вы везли письмо, ― устало произнёс фон Цурвейг. ― Вы не подумали, почему Жераль отдаёт приказ отряду капитана сражаться с отрядом полковника? Где собирался быть он сам? Почему он отправил вас лунной ночью по самому опасному пути из всех? А он не спрашивал, ломаетесь ли вы от пыток?

― Я не привык раздумывать над приказами! ― выпалил Франц.

― А это зря, ― отчеканил полковник. ― Офицер должен быть исполнительным, но не безмозглым солдафоном! Слушайте же, в чём было дело. В письме содержались указания устроить засаду на равнине, и я уже собирался было пойти именно там, потому что подозревал, что это простая ловушка. Однако затем я услышал ваш бред. Получается, письменно были одни указания, а устно ― им противоречащие? Я пребывал в замешательстве, пока не догадался, что всё это нагромождение загадок предназначено только для меня, а вашему капитану уже давно отправлен другой гонец, если вообще такое было. Если бы мне в руки попало только письмо, а вы были бы убиты, то я, с большой долей вероятности заподозрив неладное, пошёл бы полем. Если бы вы попались живым, вы, как рассчитывал Жераль, быстро выдали бы устное поручение…

У Франца потемнело в глазах: всё сходилось…

― И тогда я тем более, решив, что отгадал указания истинные, отправился бы по равнине, ― продолжал полковник. ― Однако Жераль не учёл, что не в моих правилах принимать навязанные решения, а кроме дорог есть ещё и бездорожье. И вот не далее чем сегодня утром я преспокойно зашёл в тыл вашему лагерю и разгромил его, а полковника взял в плен. И это уже не я пойду на помощь барону Клюгенау, а ваше командование будет спешно перебрасывать в эту местность свои отряды…

Франц молчал, не в силах до конца осознать, что всё в самом деле было так. А что говорил капитан Поль перед тем, как ему войти? «Глуп, восторжен, труслив и не видит дальше своего носа»? Наверняка это было про него. А полковник сказал, что это именно то, что нужно…

― Так почему я всё ещё жив? ― осведомился Франц чужим голосом. Неужели именно он оказался тем, кого не жалко? Вместо восхищения Жералем в один миг осталась тревожащая пустота.

Фон Цурвейг вздохнул.

― Я знаю, что на войне нет места жалости, ― сказал он. ― Но я, к сожалению ― или к счастью? ― человек мягкий. Вам шестнадцать лет, вас предали те, кому вы верили… И вы так похожи на моего сына…

Франц ничего не сказал, по тону полковника и так было понятно, что потеря ещё свежа. Сам фон Цурвейг сидел на подоконнике и смотрел в пол, поэтому лейтенант выбрался из кровати и опять доковылял до окна.

― Куда вы? ― спросил хайдландец, беря себя руки и выпрямляя спину.

Франц опёрся о подоконник.

― И что дальше? ― потерянно проговорил он. Пустота внутри болела.

― Я никогда не послал бы человека на смерть не в бою, а так, ради каких-то своих целей и сведения личных счётов, ― тихо промолвил фон Цурвейг. ― Эжен зашёл слишком далеко. Это не по-военному, не по-мужски даже, отправлять мальчика, зная, что он боготворит и обожает… Да, лейтенант, вы и об этом обмолвились… Просто подлость, я так считаю.

Франц поглядел вниз, на камни. Если бы не фон Цурвейг, он лежал бы мёртвый на этих камнях…

― Я не знаю хайдландского, ― прошептал он.

― Выучите, ― ответил полковник. ― Ложитесь, лейтенант, не тревожьте рану.

Прежде чем отойти, Франц бросил ещё один взгляд вниз: там вели в замок на допрос связанного Жераля. Бывший кумир едва волочил ноги, и лейтенант отвернулся.

22. ― 27. 11. 12.