Сеансы сумасшествия (гет)

В комнате стоит манящая полутьма, и все находящиеся в ней вещи медленно, но неумолимо расплываются, стоит только хлопнуть дверью и перекрыть поток света. Они словно исчезают в мрачном густом тумане. Однако контуры большой кровати, стоящей посреди помещения, проступают все-таки неясными чертами, словно разрывая темную пелену.

Среди мягких подушек в жемчужных шелковых наволочках виднеется хрупкий, мерно раскачивающийся из стороны в сторону девичий силуэт, почти растворяющийся в этой обманчиво ласковой тьме. Она что-то шепчет, еле шевеля губами, и иногда жадно хватает ртом воздух, будто задыхаясь, как только музыка становится громче.

Она — Иная. Ее тело реагирует на каждый громкий аккорд, льющийся из колонок, как ледяная вода из бездонной чаши.

Эта музыка, кажется, сотрясает стены.

Ее окружает мрак.

В большом зеркале в тяжелой потускневшей от времени раме отражается задернутое шторами окно. Через плотную ткань пробивается неясный красноватый свет — отражаясь в стеклах соседних высоток, где-то на горизонте умирает очередная вечерняя заря. Сейчас рано темнеет.

Он ощупью пробирается к приготовленному для него креслу напротив кровати и почти утопает в нем. Сосредоточенно вглядывается уже чуть привыкшими к сумраку глазами в бледное лицо девушки, кажущееся призрачным пятном в окружающей их тьме, и неслышно вздыхает. Наверное, ему страшно.

Она улыбается и молчит, глядя на него без всякого удивления.

Начинать с приветствий — явно не выход, как и с вопросов о самочувствии. Возможно, самым правильным выходом будет задать действительно интересующий его вопрос.

— Почему ты не включаешь свет?

— Во тьме спокойней и уютней, — ее голос звучит хрипловато и тихо, гремящая в комнате музыка почти заглушает его. Почти, но не совсем. Иная обнимает руками колени. — На свету и в тишине я чувствую себя беззащитной, тишина давит на меня, а свет словно сжигает.

Ее слова на минуту вводят его в ступор. Он — молодой врач, только недавно получивший разрешение на работу с больными без чужого присутствия. И он не любит темноту.

— Но все люди по возможности тянутся к свету.

— Для меня свет не там, — она тихо смеется. Вблизи видно, как растягиваются в бесновато-широкой улыбке ее губы. — Свет дальше, выше, он не обязательно светел и тянутся к нему — истинному свету — далеко не все. Свет — не добро и не бог.

— Но свет у всех ассоциируется с добром.

Ей семнадцать. До этого момента он искренне полагал, что это — просто пубертатный период затянулся, а коллеги решили воспользоваться случаем и в самом начале попугать его. Но это предположение рассеялось туманной дымкой, как только за спиной хлопнула дверь, выгоняя отсюда и крохи света.

— А еще в белый саван наряжают мертвецов, — Иная спокойно пожимает плечами и улыбается еще шире — хотя куда уж шире? — устраивая острый подбородок на коленях и глядя на него снизу вверх.

— А тьма? Разве тебе не страшно во тьме? — его голос отчего-то странно дрожит.

Ее голос вновь почти заглушает музыка, но он подается вперед, чтобы услышать, понять... Она поднимает почти призрачно-бледную руку и отбрасывает с глаз длинную темную челку.

— Во тьме спокойно. У меня своя домашняя тьма.

И ему хочется с ней согласиться, потому что уже не так страшно.

В последний раз аккорды сотрясают стены, а потом на секунду музыка смолкает. Иная как будто замирает на месте. И время тоже замирает. А потом — все сначала. Манящее легкое вступление и бьющая по барабанным перепонкам композиционная партия.

— Во тьме можно о многом подумать. Можно не открывать глаз.

— Можно просто не открывать глаз и думать.

— Это совсем другое. Люди любят убегать к свету и забывать о своих истинных мыслях, катаясь где-то на чужих волнах, окунаясь в чужие океаны и опасаясь своих собственных. Они бегут к свету, не осознавая, что бегут от самих себя, — ее бледное, снова ожившее лицо на секунду кривит неприязненная гримаса.

Он внимательно наблюдает и, сначала не решаясь спросить, вскоре все-таки не выдерживает.

— Вроде как мотыльки на огонь? — темные точки глаз на овале странно бледного, будто воскового лица довольно расширяются. Она согласно кивает.

Здесь нельзя что-то записать — толком ничего не видно в этой манящей домашней тьме, потому он просто откидывается на спинку мягкого глубокого кресла и молчит, дожидаясь словесных ответов.

Иная довольно лаконична. Она просто подводит итог.

— Только вот все равно ни у кого никогда не получится сбежать от себя.

Музыка замирает и после полусекундного перерыва снова бьет по ушам. Призрачно-бледная девушка замолкает, снова раскачиваясь на месте и едва заметно шевеля губами — то ли шепчет что-то действительно, но из-за грохота слов не слышно, то ли просто беззвучно подпевает.