Сказка о позабытых богах (джен)

* * *

Дед Романыч устал. Тяжело пыхтя, он быстро шел по облысевшей тропинке, руками подтягивая сползающие лямки старого рюкзака, хотя это был скорее заплечный мешок, который ему сшила жена специально для походов в лес. Можно было, конечно, съездить в город и в любом рыболовном магазине купить удобный рюкзачок с кучей карманов и креплений, но для этого были нужны деньги, а Романыч не мог себе позволить тратить их на вещи, без которых они с женой вполне могли бы обойтись.

Дед торопился домой, там его ждала жена Марфа, с которой он был счастлив вот уже сорок семь лет. За плечами он нес ведро, полное черники.

«С мусором набрал, нечистую, — беспокоился он, перешагивая через поваленную когда-то грозой березку, — злиться Марфа будет, бранить меня, шалопая…Ну, ничего! Главное, успеть до солнца домой вернуться».

С каждым шагом становилось всё жарче, на ближайшем пне Романыч позволил себе короткий привал. Он снял мешок, осторожно поставил его на землю и привалил к пню, чтобы не помять чернику в ведре. Не расстегивая, через голову снял штормовку и вытер ей пот со лба, защипало глаза. Дед Романыч обвязал рукава штормовки на манер пояса, глубоко вздохнул и продолжил путь домой. Было так хорошо, и даже совсем не жарко — свежий воздух еще не успел окончательно прогреться и приятно холодил лицо. Так легко… Неожиданно ощутив какое-то смутное беспокойство, он обернулся.

— Балда! — выругавшись, он повернул обратно по тропинке к оставленному мешку с черникой. Качая головой, Романыч перешел на легкий бег и подбежал к пню порядком запыхавшийся. Мешок стоял нетронутый там же, где дед его оставил, только вот пня рядом уже не было. Дед в растерянности почесал седой затылок и присел на корточки возле мешка. Начал прощупывать землю синими от ягод руками в надежде найти какое-то объяснение исчезновению пня — что-нибудь вроде ямы, вырытой грызунами, или еще что… Но земля не несла никаких следов, разве что трава была примята в тех местах, где проходил сам Романыч.

— Странно… — прошептал он, взял заплечный мешок и пошел по направлению к дому. Правда, теперь другой тропой.

* * *

Лето — пыльное и жаркое. По дороге короткими перебежками — от одуванчика к одуванчику — передвигается маленький человечек и азартно сшибает хлесткой палкой их пушистые головы. Если подойти поближе, можно разглядеть, во что этот человечек одет: темно-синяя кепка набекрень, футболка не по размеру, из-под которой стыдливо выглядывает бахрома джинсовых шортов, бывших когда-то полноценными штанами, тряпичные, видавшие виды кеды. На лице пара черных полос — следы вчерашней возни с костром, а правая коленка разбита и уже успела обрасти коричневой коростой. Словом, сорванец еще тот.

— Домой! Обедать! — на крыльцо облупленного деревянного домика вышла бабушка в заляпанном желтом фартуке, через плечо у нее было перекинуто кухонное вафельное полотенце.

— Ба, я не хочу есть! — сорванец отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.

Старушка нахмурилась:

— Потом ночью будешь опять в холодильнике копаться? Я Рыжку на веранде запру, она тебя не подпустит.

— Не буду, очень надо!

Бабушка даже фыркнуть не успела, а он уже скрылся за поворотом — ей осталось только погрозить в след полотенцем.

«Рыжку охранять поставит… Мы уж как-нибудь договоримся, как будто собакам есть не хочется», — ухмыльнулась Аля и повернула кепку козырьком назад — ей казалось, что так она будет выглядеть еще круче. Одетая как пацаненок, она не выделялась на фоне своих садовых друзей, с которыми частенько гоняла мяч на поляне и бегала за железку строить шалаш. Было неприятно, когда незнакомые люди принимали ее за мальчишку, но разве не этого она добивалась? Аля и сама не знала.

Все свои одиннадцать лет она жила в городе с родителями и считала их небольшую квартирку на восьмом этаже клеткой, а маму и папу — стражниками, охранявшими ее от веселой жизни. В городе было очень много грязных машин и серых людей, и маленькая девочка не могла понять, как можно было чувствовать себя свободной, когда вокруг одни правила и запреты. Когда этим летом она наконец-то поехала в гости к бабушке с дедом, то ощутила, какой интересной и легкой может быть жизнь!

Когда можно быть самой собой, валяться на траве, бегать где угодно, кричать и смеяться от души!

Аля улыбалась своим мыслям, а ноги несли ее по небольшим уютным улочкам вдоль соседских домиков и ухоженных садиков. Камни подворачивались под ноги, Аля радостными пинками отправляла их в канаву — сегодня жарко, им не мешало бы охладиться.

— Здравствуйте, тетя Поля, — улыбнулась девочка.

— Здравствуй, Аля, — не поднимая головы, ответила женщина, она была занята делом чрезвычайной важности — спасала ростки моркови от «сорняков-убивцев» — именно так тетя Поля называла зло, с которым ежедневно боролась на грядках. — Женя в доме, обедает, проходи.

— Спасибо! — И Аля юркнула за дверь.

Там на стуле и двух подушках восседал Евгений. Зажатой в кулаке ложкой он жадно черпал гороховый суп, дополняя свой досуг телевизором. Мельком взглянув на экран, Аля поняла, что там идет человек-паук.

— Приятного, — поприветствовала она друга и без стеснения плюхнулась на диван.

— Здорова, — невпопад отозвался Жека и снова вперился глазами в экран.

Аля впервые за долгое время почувствовала себя неуютно.

— Эм… Интересно? — она спросила первое, что пришло ей в голову.

— Не особенно, — сегодня Жека явно не был расположен к многословию. Да и вообще сложно было бы назвать его разговорчивым, немного пухлый, он стеснялся себя такого, какой он есть, и считал, что другим людям с ним не очень-то интересно общаться. Бывало иногда, что он забывался и, зацепившись за какую-нибудь занимающую его тему, мог долго и увлеченно разглагольствовать. В такие моменты он преображался: глаза его горели, Аля слушала его с открытым ртом. В особенности ее поражало то, как органично Женя использует мимику и жесты в своих повествованиях, у нее такое если и получалось, то только после долгих тренировок перед зеркалом для публичных выступлений в школе.

«Как знать, кем Женька станет, когда вырастет?..» — думала гостья, наблюдая за тем, как ловко нарисованный спайдермен ползет вверх по одному из американских небоскребов, — «может быть, ученым или политиком?» — осознав, насколько разные профессии ей пришли на ум в первую очередь, Аля отогнала от себя мысли о будущем, в конце концов, им с Жекой всего по одиннадцать лет, всё еще может сотню раз измениться!

— Как думаешь, — неожиданно подал голос Евгений, — это сложно — быть супергероем? — глядя на то, как поменялось выражение лица гостьи, Женя поправился. — Ну, в смысле, ты смогла бы каждый день спасать чужие жизни, если бы у тебя была сила как у спайдермена?

Аля задумалась и сняла кепку, чтобы «мозг мог дышать». Собранные утром в хвост, теперь волосы топорщились петухами, девочка раздраженно пригладила их руками.

— Хм, я даже не знаю… Вся эта паутина, лайкра… А ты?

— Я бы смог, — Жека сжал кулак, демонстрируя видимую только ему одному суперсилу, жирок на руке всколыхнулся, — разве это не здорово, когда все тебя любят и благодарят? — Он спрыгнул с подушечек на табуретке и поставил пустую тарелку в мойку. — Будь у меня суперсила, я бы ни за что не стал бы тратить ее на всякие глупости. Я бы стал спасать мир!

Аля удрученно улыбнулась ему в знак поддержки, а сама украдкой стала размышлять о том, сколько врагов может сбить с ног еще одна волна, пущенная по руке ее богатырского друга.

* * *

— Явилась — не запылилась, — фыркнула баба Марфа, когда стремительные детские шаги застучали по деревянной лестнице, через пару секунд хлопнула дверь веранды, и в комнату просунулась голова в кепке.

— Всем привет! — радостно протянула Аля, скинула кеды под кресло, в два шага пересекла комнату и потянулась рукой к блюдцу с печеньем. Баба Марфа пригрозила внучке пальцем:

— Ну-ка, брысь! Аппетит перебьешь! — и убрала блюдце со стола на печку.

Аля нисколько не обиделась, она знала, что так будет, однако попытаться ведь все равно стоило?

— Нет, бабушка, мой аппетит так просто не перебьешь! За день он вырос до таких размеров, что одно малюсенькое печенье ему не повредит. Это как пуля для слона, он от них только чихает! — со знанием дела, будто только что приехала из Индии, повествовала Аля.

— Сама проверяла что ли? — недоверчиво сузила глаза бабушка.

Дед, сидящий за печкой на импровизированной «кухне», захохотал:

— Вот кто у меня патроны свистнул! Ай-яй-яй, Аль, не стыдно? Слонов-то жалко!..

Девочка на секунду растерялась, по лицу выглянувшего деда поняла, что он просто-напросто шутит, и неуверенно засмеялась вместе с ним. Парочку патронов она действительно увела, но и не думала использовать их для убийства несчастных животных, тем более, что до них далековато добираться.

— Шутники… Юмористы… — бурчала баба Марфа, разогревая ужин на плите. Дед Романыч тем временем сел напротив Али и с видом заговорщика извлек из кармана футляр длиной не больше ладони.

Аля затаила дыхание.

— У тебя весной был День Рождения, ты уж извини, мы с бабушкой ничего тебе не подарили, не смогли тогда приехать, тут дела садово-огородные начались, сама понимаешь… — он перешел на шепот, чтобы гремевшая тарелками Марфа не могла разобрать слов. — Она тебе что-то из одежи выбрала, подарить от нас вместе ближе к школе решила, а я подумал, что ты больше обрадуешься этому… — и он протянул ей футляр.

— Спасибо…

Аля как будто прислушиваясь, приложила подарок к уху, взвесила его на ладони, хотела было уже открыть, но дед зашипел:

— Потом, потом откроешь! Только бабушке не показывай, это будет нашим маленьким се…

— Кто-то вроде был голоден? — раскатисто пробасила Марфа, неся в руках две тарелки гречки с гуляшом. В ее голосе было больше угрозы, чем желания узнать ответ на заданный вопрос.

— А кто-то был? — неудачно пошутил Романыч, но под тяжелым взглядом жены схватил ложку и послушно заработал челюстями. Аля под шумок сунула футляр в карман.

Поужинали, за вечером и ночь подошла.

— Ба, деда, спокойной ночи, — Аля торопливо поднялась на второй этаж — там были ее законные владения, за исключением «карманов» по бокам комнаты — в них Марфа сушила на деревянных листах травы и ягоды на зиму.

— Алевтина, полуночница! Выключай свет! — сердито крикнула Марфа, расплетая у зеркала свою седую косу. А дед Романыч молча усмехался в бороду — он-то знал, почему Аля не торопится ложиться спать.

* * *

— Жека, гляди, что мне деда подарил, — Аля извлекла из кармана складной ножик и с эффектным щелчком вытащила лезвие.

— Тоже мне, — ответил тот ворчливо и уселся на травяную кочку — даже пеньком-то сложно назвать, до того маленькая была и зеленью обросшая.

Аля растерялась.

— Ты на что дуешься?

— А ты не хвастайся, — продолжал бурчать мальчик, — я ведь не кричу всем, что мне мама новые кроссовки купила.

— Ножик — не кроссовки! — возмутилась Аля и убрала подарок в карман.

— Да какая разница!

— Большая!

Жека слез с кочки и, игнорируя тропинку, начал продираться сквозь кусты. Пару раз ему попало веткой по лицу, но он только шипел и упрямо продолжал идти вперед.

— Ну и иди! — напутствовала его в спину Аля и отвернулась, чтобы не видеть, как он нелепо борется с кустами.

«Клоун! Обиделся, пусть от зависти лопнет», — подумала она, не глядя опустившись на ту же кочку, где сидел Женька — и больно ударилась поясницей. На месте кочки был вкопан острый камень. Аля так сильно удивилась, что даже на Женьку злиться перестала. Она хотела его позвать и начала искать глазами его синюю олимпийку, но мальчик уже успел скрыться.

Камень находился здесь не первый, и даже не второй год, судя по тому, как обросли лишайником его твердые бока. Но Аля ясно помнила, что Женька сидел на травяной кочке — и никакими камнями там даже и не пахло. Девочка встала и озабоченно заглянула себе за спину, приподняв кофту — на пояснице красовалась ссадина размером с две ладони и уже начинала лениво кровоточить. Аля сжала зубы, вроде ничего серьезного, но так противно…

«Блин, чешется, щиплет… Откуда этот идиотский камень тут вырос?»

То и дело поправляя кофту, от контакта с которой спина саднила еще сильнее, Аля побрела домой. День, обещавший быть таким веселым, уже испорчен, а солнце только-только проснулось...

* * *

Ночной лес живет особенной жизнью — жизнью звуков. Он шуршит, скрипит, дышит, посвистывает, хрустит, стонет, воет, кричит и хохочет разными голосами… Сегодня была необычная, тихая ночь — только лесовик, качая своей берестяной спиной влево-вправо, хромал — и под его обросшими мхом ногами изредка ломались сухие веточки. Он шел на свою любимую старую поляну, вокруг которой росли деревья — древние, как он сам. Их густые кроны причудливо переплетались меж собой, образуя купол, надежно скрывающий поляну от посторонних глаз. Леший не торопился, хоть и знал, что на поляне его ожидают гости — весь сегодняшний день ему приходилось мириться с чужаками в лесу, но таковы были правила гостеприимства.

«До конца лета буду за ними прибираться», — ворчал дух леса, всё ближе подходя к поляне. Оттуда доносились разные голоса, прислушиваясь единственным левым ухом, хозяин леса усмехался, он уже начал разбирать отдельные фразы:

— Так ты представляешь, он меня, водяного бога, динамитом задумал порешить…

— Куда-уж-нам-уж, до цивилизаций…

— Такие дома, что и спрятаться-то негде! Я в шкаф — они в шкаф, я под стол — они туда пылесосом тыкають… С меня уже шкура весной не спадает, как будто капуста обрастаю.

Слова становились всё громче, а голоса перебивали друг друга, повторяя одно и то же раз за разом…

Леший раздосадовано топнул ногой и провалился под землю — через мгновение он вырос из пня, стоявшего в самом центре поляны.

— Давненько не видались, — проскрипел он, глядя своими зелеными немигающими глазами на собравшихся — тех было всего трое.

Первый был среднего роста, черный, как зола, мохнатый — то ли кот, то ли собака, не разберешь, одни глаза как угольки горят, красные-красные. Баенник то был, банный дух. Рядом с ним стоял домовой, росточком поменьше, весь как из нечесаной шерсти овчиной скатанный — борода путаная, а в ней улыбка прячется. И над ними, на толстой березовой ветке сидел водяной. Его волнистые зеленовато-темные, как тина, волосы спускались ниже пят и закрывали нагое, лишенное шерстяного покрова тело. При свете солнца было бы заметно, что кожа водяного духа отдает синевой. Перепончатой ладонью он обнимал ствол березы и с вызовом жевал травинку своим большим, полностью лишенным губ, ртом.

С приходом лешего гости перестали жаловаться друг другу на жизнь и замолчали, приготовившись слушать.

— Вы наверняка гадаете, почему я собрал вас сегодня вместе. Мало ли домовых, банных и водных духов на земле?.. Все мы храним свою стихию, стараясь не вмешиваться в дела друг друга. Разве что, — он усмехнулся водяному, — иногда бывает, ссоримся из-за областей влияния…

— Если речка состоит из воды, значит, это владения водного бога, — раздраженно перебил его водяной.

— Но если эта самая речка протекает по лесу, почему бы в ней не наводить порядок лешему? — проскрипел домовой.

— Мне тоже кажется, что леший верно на себя лесной ручеек взял, — пробормотал баенник, обдавая паром окружные деревья.

— Я в твои ушата не лезу? Не лезу! А ведь мог бы! — зашипел на него водный бог.

Леший дернул плечом, береза повторила его движение своей веткой, водяной слетел на землю и тут же вскочил, бешено тараща глаза-омуты.

— Так ты гостей встречаешь?

— А я вас не браниться звал, — лесной дух выдержал взгляд водяного, тот опустил плечи и вздохнул.

— Прости меня, хозяин леса, я признаю свою ошибку. Я не забыл твоего добра и зла тебе не желаю.

Леший недоверчиво усмехнулся.

— Мир тебе, брат мой водный, — слова хозяина леса легким эхом разбежались по поляне и заблудились где-то далеко в чаще. — Я, пожалуй, продолжу. Не одну тысячу лет мы жили каждый за своей оградкой, но я думаю, пришло время объединить свои силы, чтобы остаться в этом мире, — лесовик внимательно посмотрел на каждого из присутствующих, пытаясь оценить реакцию на свои слова. Но боги оставались невозмутимыми.

— Люди меняли всё, что их окружало — так было всегда, но теперь изменились и сами люди. Их внутренний мир уже не может вместить такой силы, как вера. Если вы не заметили, нас становится всё меньше. Редкий лесовик выживает, если его лес вырубили… А про баенников и говорить страшно, сколько вас осталось?

— Несколько десятков, — банный хозяин поежился от холода, который мог ощутить только он один — и это был холод смерти.

— Природная магия как сила на грани исчезновения, — констатировал леший.

— А что насчет людской магии? — подал голос домовик.

— Как и мы, маги частично обособились от обычных людей, но есть и те, кто пытается жить среди смертных. Друг с другом они поддерживают достаточно тесные связи, в отличие от нас, богов природных, и это играет магам на руку.

— Как у них с новенькими? — спросил водяной.

— Неофитов набирают редко, но постоянно, — ответил леший, нахмурясь. — Им это выгоднее, чем нам. Любой смертный, с кем мы могли бы поделиться силой, никогда не станет одним из нас, рожденный человеком, он может обратиться только в мага.

— Или в оборотня, — хихикнул баенник и нарочито ярко распахнул страшные горящие глаза, но, встретив суровый взгляд лесного духа, смутился.

— Маг, поделившийся силой, умирает в самые короткие сроки, — заметил водяной, — откуда они берут магию для посвящения неофитов, оставаясь при этом в живых?

— В том-то и дело, — вздохнул леший, — что с ними сотрудничает кто-то из наших. Маги перетягивают одеяло на себя — скоро они превысят нас количеством, а затем и силой.

— Боги плодят новых ведунов, сами себе роют яму? — поразился водяной.

— Видать, не слыхал ты об этом в своем гнилом омуте… — неосторожно ляпнул баенник. Он был до сих пор обижен на водяного за посягательства на ушата. Но разговор шел серьезный, и на его пустую остроту никто не обратил внимание.

— Кому из наших могла понадобиться помощь магов? Этих ведунов, знахарей, ведьм, волшебников, колдунов, кудесников, векшиц, ваганов, лопарей… Развелось же, тьфу! — сплюнул домовой.

— Кому-то понадобилась. И он наверняка получил эту самую помощь, расплатившись с колдунами неисчерпаемыми запасами своей священной силы, — развел руками лесной хозяин.

Все замолчали, задумавшись о том, чем же это может обернуться.

* * *

— Три-та-ти! Три-та-там! Три-та-ти, три-та-там! — бурчал себе под нос мальчик. Облокотившись на молодую осину, он собирал растущие вокруг травы в небольшие матерчатые мешочки. Эта бессмысленная песенка помогала ему сосредоточиться и заодно распугивала лесных птиц.

— Радик, идем домой! — в метрах десяти от него стояла старушка.

Мальчик быстро затянул все веревки на мешочках и сложил добычу в кожаную сумку.

— А не рано? — поинтересовался он.

— Бабка Пахомовна говорит, что надо домой, значит, не рано, — отрезала старушка и сердито убрала выбившуюся на лицо седую прядь под платок.

— Я же собрался!

«Уже и спросить нельзя…»

— Ты мне тут не пререкайся! Пошли давай!

Дома Радик хмуро помог Пахомовне разобрать собранные травы на веточки и развесил пучками на веревочке в строго отведенных для них местах. Бабка заметила его недовольство.

— Чего ты? — подмигнула она ему. — Зря торопишься, придет твое время…

Радион всплеснул руками:

— А что если я никогда не найду царь-цвет? И не быть мне тогда настоящим знахарем! Каждое утро я хожу по лесу, но его нет…

Бабка посмотрела на него с каким-то особенным выражением.

— Поди, полистай травник… — она протянула мальчику потрепанную книжицу.

— Наизусть уже его выучил! — огрызнулся Радик.

— Так и наизусть? — прищурилась Пахомовна, — когда болеголов собирать надо?

— В первую неделю июня, в час до полудня.

— А лебеду?

— На что мне лебеда? Она разве от хвори какой спасает? — удивился Радик

— Полистай травник, — повторила бабка и вышла на улицу.

Радик вперился глазами в желтые страницы.

Лебеда…

Отвар из лебеды спасает от икоты…

Ой, велика беда! — фыркнул Радион и хотел было уже захлопнуть книжку, как на глаза ему попалось примечание, написанное мелким шрифтом:

Входит в состав зелья Ясноглаза.

Радик задумался. Он был готов поклясться, что раньше не видел этой приписки. Пахомовна говорила ему, что обычный человек не способен прочитать всё, что написано в травнике.

«Но я же еще не нашел царь-цвет, значит, я обычный», — размышлял мальчик, внимательно проглядывая остальные страницы травника — но больше, к сожалению, ему ничего не удалось найти.

— Ясноглаз… — прошептал Радик одними губами, словно боялся спугнуть стайку птиц, к которым наконец-то начал подбираться ближе…

«Это неспроста», — решил мальчик и снова сверился со сроками сбора лебеды:

До пятнадцатого июля, утром, пока капельки росы остались на листочках.

«Надо узнать, что это за ясноглаз такой, только у Пахомовны спрашивать нельзя… Она сразу поймет, помогать не станет», — в мыслях Радиона всплыл досадный эпизод, когда он пытался выпытать у бабки про зелья и заговоры, она только отмахивалась от него:

— Зеленый ты ишшо, травки собирай, да мне помогай, а вот царь-цвет найдешь, тогда…

«Найду, — Радик сжал зубы, — тресну — а найду».

* * *

Утром Радик был преисполнен оптимизма, он бодрым шагом мерил знакомые лесные тропки — разве только не посвистывал.

Пахомовна только улыбалась уголком рта, глядя на его настроение — ей не приходилось гадать, а оставалось ждать, к чему придет ее ученик в таком расположении духа.

— Я нынче за горку схожу, — осторожно обратилась она к Радику. — Ты, как закончишь, домой иди сам, чай, не заплутаешь.

— Ладно, — пожал плечами мальчик. — Что сегодня брать? Чертополох? Адамову голову?

— Как наберешь — так и иди, — подмигнула ему бабка и свернула на более узкую, едва заметную среди высокой травы тропинку.

Радик нахмурился, он не любил туманных указаний.

«Пусть потом не ворчит на меня, коли что не так соберу…»— подумал он, и извлек из сумки небольшую берестяную фляжку, отчего-то захотелось пить. Сделал пару глотков воды и, прежде чем убрать фляжку обратно, полюбовался ею на вытянутой руке — береста, украшенная замысловатой вязью, была пропитана смолой, смешанной с каким-то зельем — оттого она затвердела как камень и не пропускала влагу, хотя оставалась легкой, что делало ее необычайно удобной для коротких путешествий. Радик очень дорожил флягой: он сделал ее сам, а зелье для пропитки сварила Пахомовна.

«Вот найду царь-цвет — тогда буду сам зельями заниматься», — Радик убрал флягу в сумку, достал несколько матерчатых мешочков и решительно закрепил их на поясе, рядом с ножом.

Он быстренько прочесал опушку леса, собрал в первый мешочек несколько ростков лебеды, не касаясь капель на их листочках. Затем, уже не торопясь с поисками, наполнил один мешок чертополохом, а во второй сложил аккуратно выкопанный корень адамовой головы (к счастью, удалось-таки до него добраться — чрезвычайно полезное и столь же редкое растение). В результате удачной «охоты» он вернулся домой до обеда. Привычно разбираясь с добычей, Радик почувствовал себя странно, что-то мучило его, как надоедливый комар, не давая собраться с мыслями о зелье ясноглаза: то ему казалось, что он не помнит, как надо подготавливать к сушке корнеплоды, то вдруг из головы вылетало, какого размера должны быть травяные пучки… Мальчик не выдержал и кинулся к травнику, чтобы успокоить себя сведениями из надежного, проверенного источника.

Он торопливо шуршал страницами, на память подбираясь к разделу о правилах заготовки трав, когда наткнулся на свернутый лист, спрятанный в книге.

«Неужели Пахомовна забыла что-то?» — удивился Радик, — «Но я же вчера не возвращал ей травник, как эта бумажка могла сюда попасть?» — он развернул листок и охнул от изумления.

Ясноглазово зелье

Барышник

Адамова голова

Разрыв-трава

Подорожник

Лебеда

Кора дуба…

* * *

В трехкомнатной квартире старого типа, на Волгоградской, 26, сидел худощавый мужчина лет пятидесяти на вид. У него была густая, с проседью, борода, но аккуратно подстриженная и ухоженная, она находилась в вечной стадии «уже-не-щетина-но-еще-не-полноценная-борода». Мужчина пребывал в легкой задумчивости, судя по тому, как складками собралась кожа на его высоком умном лбу, и изредка барабанил по столу пальцами правой руки.

Дробь. Дробь. Дробь.

Наверняка он ждет кого-то, но не беспокоится о времени. Этот кто-то явится только тогда, когда сам посчитает нужным, поэтому остается только ждать.

Заворочался ключ в замке, но мужчина даже не пошевелился. Осторожно закрылась дверь, и в комнату вошел мальчик лет тринадцати. Хотя очень сложно было назвать его мальчиком: вошедший был одет в черную приталенную рясу, что старило его лет этак на дцать, потому что подобное одеяние придавало ему сходство со священником, коим он, конечно, не являлся.

— Я принес яиц, молока и хлеба, мастер, — мальчик убрал всё перечисленное в холодильник, стоящий тут же, в комнате, у стенки.

— Спасибо, можешь быть пока свободен, Йорген, — неожиданно хрипло отозвался мастер и снова погрузился в молчаливые думы.

Мальчик коротко поклонился и вышел в соседнюю комнату — здесь он жил последние полгода. На серых, почти черных, лишенных обоев стенах кое-где белели пятнами рисунки непонятного содержания — простым людям они показались бы просто детской мазней, но, как следует присмотревшись, зоркий, пожалуй, смог бы увидеть последовательные связи в этих перекошенных, витиеватых схемах. Обстановка комнаты функциональна: небольшой деревянный стол у окна, рядом, у правой стены — узкий, но высокий книжный шкаф, с примыкающим к нему шкафчиком для одежды, напротив него — кровать и комод. В углу, между шкафом и столом, одиноко прислонился тоненький ствол молодой осины с не обсохшими еще корнями, нелепо торчащими во все стороны, словно пряди на умной голове физика-экспериментатора.

Йорген опустился на кровать и вздохнул. Мастер всю неделю не давал ему никаких заданий, кроме как «сходи-принеси-подай» — и это порядком раздражало. Неужели он ни на что не годен? Ему уже тринадцать лет, а это не так уж и мало! Прошло уже полгода с тех пор, как Йорген стал облачаться в черное, но кроме тонны наставлений и редких абстрактных теоретических уроков, Мастер не дал ему ничего.

«Ну, всё лучше, чем было…» — в который раз уже сказал себе Йорген, вспоминая ту жизнь, которая была до того, как он переехал на Волгоградскую.

Дело в том, что ему не повезло. Знаете, люди не выбирают, в какой семье родиться — просто так происходит. И нельзя винить Йоргена в том, что он убежал из дома, где никто и никогда не был трезвым. Около года он бродяжничал, примыкая то к одной, то к другой шайке, но воровать отказывался, побирался по свалкам, временами болтался возле столовой при колледже — там работала одна женщина, которая выносила подгоревшую еду для таких, как он. Так и выживал.

Но потом Йорген встретил Его — с тех пор жизнь стала другой. И то, что было когда-то важным — просто потеряло свою ценность. Изменилась цель, хотя… нет. Раньше цели не было, а теперь она появилась. Йорген должен стать неофитом, чтобы изучать магию. Чтобы стать Мастером.