Ангел (гет)

Scorpions — Maybe I, maybe you

* * *

Задыхавшаяся от восторга публика шумела, грохотала, ревела и рукоплескала. Издалека казалось, что это прибой бьет о новорожденные скалы, еще не сточенные, и поэтому вода с ожесточенным шипением набрасывается на них, отступая вновь и вновь. Мороз не смутил разгоряченную толпу — они пришли сюда к кумиру, к человеку, который уже давно стал легендой, и пусть потом придется пролежать с ангиной пару-тройку недель, — это того стоит. Возможно, это его последний концерт, на который они смогут прийти.

Оставалось четыре дня до Нового Года, настроение уже было почти праздничное, да и погода радовала — днем с неба падали правильные снежинки с чудными узорами, вечером — хлопья, залеплявшие окна, ночью светил месяц, а утром симпатично розовело небо, подсвеченное огнями и елками большого города. Я никогда не был романтиком, но внезапно начал видеть все эти малозаметные признаки приближающегося праздника. Давно не замечал за собой таких мелочей, пожалуй, с самой школы. Стал легче просыпаться, меньше раздражаться, позвонил вчера матери, спросил как у нее дела. Она была счастлива, звала меня к ним в новогоднюю ночь, я вежливо пообещал подумать, дескать, сама понимаешь, у меня компания. Но компания была немного другая, не та, о которой подумала мама.

Мы стояли в самом конце толпы. Я и моя спутница в синем пуховике до колен. Смешно вспоминать, но именно я настоял, чтобы она оделась теплее. Не прогадал — полчаса назад пожертвовал свой шерстяной шарф, поскольку заметил, как она украдкой греет руки. Предложение пойти домой не было услышано — она, как и все, мечтала об этом дне всю жизнь. Недолгую, конечно, многие мечтают больше полувека, но в этом смысле всем пришедшим повезло. Глядя на блестящие глаза, тающий иней на ее ресницах, я понимал, что она счастлива. Только закрутил ее под протесты в бабушкин шарф-платок из натуральной шерсти, и принес горячего шоколада из палатки неподалеку.

В моем кармане лежал подарок. Лежал уже не первый месяц. С определенными намерениями я клал его в куртку на каждую встречу с ней, но всегда что-то меня останавливало. Возможно, я просто трусил. Но не признавался в этом.

Она стала моим настоящим другом. Другом с большой буквы. Всегда весела, остра на язык, светлая душа, пока не заденешь, — я был искренне удивлен, услышав, что она сломала нос человеку, который хотел вырвать у нее сумку, — свежая, решительная, открытая. В ее обществе я не был зажат и стеснителен, как с другими, возможно, именно потому, что считал эту девушку другом, не подругой. Она сама не смущалась, мы всерьез обсуждали наши общие и личные проблемы… Казалось, я нашел Ангела.

Когда умер отец, я был совершенно невменяем, несколько дней провел в одиночестве, не приходил на учебу и забросил работу. Каким-то образом ей стало известно о произошедшем, скорее всего, настучал мой сосед по комнате, с которой я свалил. Не заподозрив подвоха, я проговорился ему, что пока живу в пустой теткиной квартире. К матери я не поехал, она развелась с отцом почти сразу после моего рождения и не поддерживала связь. Я был единственным из нашей семьи, кто проводил с ним много времени. Стоит ли говорить, что я полюбил его больше, чем мать, когда появился отчим. Как и все дети, тянулся к родному, а не к тому, что было ближе.

К вечеру, когда я уже подумывал взломать теткин сервант и залпом выпить что-нибудь высокоградусное, приехал Ангел. С домашними котлетами и моим любимым чаем.

Ночь прошла за разговорами. Она слушала, кутаясь в плед и глядя на меня серьезными глазами, а я рассказывал, каким он был человеком. Говорил, говорил, говорил… до хрипоты, снова чай, снова говорил… Не знаю, как она это сделала, но стало легче. Намного. Мы заснули на диване, под одним одеялом, без всяких задних мыслей, и это было то, что нужно.

Никогда прежде я не думал о ней «не как о друге». Она всегда была рядом или в зоне досягаемости, как спасательный круг. Я тоже иногда помогал, чем мог, но чувствовал себя обязанным, как будто взял кредит и показал дырку в кармане.

Еще через несколько месяцев, когда мы закончили четвертый курс, стало ясно, что после выпуска разбежимся. Она собиралась уехать домой, к родителям, за сотни километров от моего дома. Я — работать по специальности в одной из лабораторий рядом с центром.

Ангел расправил крылья и собрался улетать. Нельзя было упускать его.

И когда подарок был уже куплен, я решил подождать ее дня рождения. Дата прошла, но я не решился. Затем были именины, отлично сданный зачет и еще много-много других поводов, на которые я не смог себя заставить предложить его ей.

Я стоял рядом, держа ее за руку, чтобы было теплее нам обоим, почти не слушал музыку, но слышал, как почти неслышно поет рядом она, и думал о чем-то своем. О несбывшемся и несбывающемся. О Новом годе и Рождестве. Пора чудес, волшебное время… Снова начался снегопад, крупные, как мандарины, хлопья закружились в вихре вокруг нас. Ее варежки поймали пару снежинок. В свете фонаря они казались желтыми, будто с неба падала золотая стружка.

Внезапно гомон стих, почти исчез, а из колонок полилась другая мелодия. Наигранная на клавишах, она цепляла своей простотой, я без труда мог бы повторить ее. Но толпа не ревела, люди почему-то не визжали и не кричали.

— Maybe I, maybe you can make a change to the world...

Она сжалась в комочек, словно бы задохнулась.

— Замерзла?

— Нет.

— Давай потанцуем, согреешься.

— Давай что?!

Я не слушал, на меня напало некое неизвестное ранее безумие, легкое и безрассудное, которое требовало именно потанцевать. Обхватил ее пуховик, мокрые варежки, и заставил сделать несколько шагов.

— Maybe I, maybe you сan find the key to the stars…

— Зачем? — открыто улыбнулась она посиневшими губами. Вот ведь упрямая.

— Шевели ногами, клуша. Уже на русалку похожа. — Как легко мне далось это оправдание, даже представить страшно. Не иначе шальная снежинка с наркотиком ударила мне в голову.

— Заставлю съесть пачку грудного сбора, если простынешь.

— Хорошо, уговорил! — опустила она голову, зарываясь носом в шарф. Больше ничего не было сказано, а на смешки рядом стоящих парней никто не обратил внимания.

Издалека был слышен тихий шорох толпы, а над головами людей раздавался звенящий голос, поющий до боли правильные строки — почему раньше я их не слышал?

— Maybe I, maybe you are just dreaming sometimes, but the world would be cold, without dreamers like you…

Неизвестный пианист играл не на синтезаторе, а на клавишах моей души. Ангел чему-то улыбался, глядя в никуда, а я впервые пошел мурашками, находясь рядом с ней. Снег заблудился в меховой отделке капюшона, лицо было вдохновленным, спокойным, немного печальным. Свет фонаря выхватывал из тьмы только ее, больше я никого не видел, да и стой кто рядом, не заметил бы.

— Born to carry the flame, bringin\' light to the dark…

Я начал понимать, к чему все это было. И прекрасная погода, и Новый год, который наступил так быстро, и эта пробирающая до костей песня, беспричинная легкость и независимость — в моих руках танцевал Ангел, мой Ангел, принесший в жизнь столько света, что никаких звезд не хватит. Подарок в моем кармане, единственный, которого она достойна, и мои бесконечные сомнения и терзания…

Музыка стала жестче, но мы продолжили двигаться в том же темпе. Было в нем что-то правильное.

— All you need is to hear the voice of your heart.

Я уже слышал. И мне этого действительно достаточно.

— In a world full of pain someone\'s calling your name… —

Я звал ее, но сам не понимал этого. Я нуждался в ней. Она была всем, что мне было нужно. Чтобы осознать это, пришлось пойти с ней в жуткий мороз на Дворцовую площадь, три часа торчать в последнем ряду, околеть до предела, и потанцевать. И, разумеется, провести с ней рядом последние четыре года.

— Why don\'t we make if true… maybe I, maybe you…

Он знал, о чем пел. Может, у этого человека есть свой Ангел.

Все заканчивалось. Сказка пошла трещинами, могла рухнуть в любой момент. Замковые часы уже били двенадцать, а карета начала превращаться в тыкву, когда я достал из кармана бархатную синюю коробочку. На нее тут же легли три снежинки — треугольником, как маленькая елочка.

Колечко засверкало уже в тишине.

Ангел надел его, не позволив платью обратиться в лохмотья, а лошадям стать мышами.

Грянули аплодисменты.

* * *

— Да, мам, конечно, я приеду. У нас будет гостья, пожалуйста, приготовь что-нибудь особенное.