Créer l'avenir (гет)

Мне нравится мир, в котором я живу. Он мне кажется необычным и таким… нереальным. Я знаю, что по-другому не может быть иначе, ведь так всё устроено изначально. Но иногда мне кажется, что где-то всё совсем иначе.

В детстве я любила фантазировать. Конечно, я люблю и сейчас, но тогда, много-много лет назад, я окуналась в мир фантазии и воображения намного чаще и глубже, чем в свои года. Я представляла, что где-то живут такие же люди, как и я, и вы, но их мир совершенно другой. У них небо не было нарисовано маслом, как у нас, и рассветы с закатами проходили настолько плавно, что не успеваешь моргнуть, как половина небесного горизонта уже в алых тонах. Невозможно было увидеть, как неровными, резкими мазками невидимой кисточки появляются новые цвета, ложась на старые и смешиваясь с ними.

Я представляла, что дождь может быть совсем другим. Что это не маленькие масляные капли, тяжёлым занавесом обрушивающиеся на землю, а что-то более лёгкое, простое и холодное. От дождя в моём воображении дороги не становились скользкими, и не приходилось ждать несколько часов, пока их очистят. А люди не боялись сложить зонт и ринуться прямиком навстречу холодным каплям.

Иногда, когда я совсем забывалась в своём воображении, мне приходило в голову убрать такую естественную составляющую всего мира, как пластилин. Вся земная кора состоит из него. Все деревья — это разные виды пластилина. Так же, как и горы, и цветы, и кустарники. Вся флора состоит из него. Но мне нравилось думать, что может существовать что-то другое, из чего могла бы состоять природа. Деревья были из чего-то твёрдого, иногда покрытые тонким материалом, который легко можно было бы снять. Водоросли были склизкими не из-за масляной воды, а просто сами по себе такие. И так всё-всё, что видно глазу и состоит из пластилина.

Но больше всего мне нравилось изменять животных. Плюшевые добряки были бы как люди. Кожа, кровь, органы, скелет по структуре не отличались бы от наших. Это странно, но в моём детском мире это было так реально и естественно, что иногда, глядя на пролетающих плюшевых птиц, я испытывала удивление и непонимание.

Когда мне было шесть лет, я относилась к этим фантазиям как к чему-то яркому, недоступному и приятному. Так воспринимают придуманные миры и ситуации все дети. И это нормально.

Когда мне было восемь лет, я ревела в подушку, не слушая усталый голос, который успокаивал меня. До хрипа, до опухших глаз и до боли в душе я ревела от одной несправедливой мысли, что мир, который я когда-то придумала, был не настоящий, что я живу в каком-то глупом и хрупком подобии «настоящего». На тот момент это было нормально.

Когда мне стукнуло семнадцать лет, я перестала относиться к фантазиям, как к чему-то нереальному. Смерть уже держала меня на своих холодных костяных руках и шептала слова, высасывая желание бороться и жить. Слёзы перестали идти по пустякам. А существование среди людей, фраз, устоев, разных дорог и прочей какофонии жизни сменилось целью и осознанием, что я всё-таки живу и нашла своё место. И эта цель — сделать фантазию реальностью. А это уже ненормально.

Ведь мой мир, о котором я мечтаю, невозможно стереть.