Птица Смерти (джен)

В Тулоне бушевали три напасти: крысы, голод и чума.

Наш дом голод пока обходил стороной, хоть крысы и старались погрызть небогатые запасы — не раз я просыпался ночью от шороха и шёл со свечой на кухоньку. Но чем дальше, тем меньше крысы боялись человека.

Ализон часто смеялась над моими страхами по поводу крыс. Моя сестра была воистину бесстрашной, надо ли было взобраться на самую верхушку яблони за спелыми плодами или вычистить мою маску. Глядя на эту неугомонную девчушку, вы бы точно не поверили, скажи я, что она правнучка Бригитты де Лузиньян. Да-да, той самой Бригитты, которая очаровала юного дофина, уже будучи матерью моего деда.

У Ализон же от Бригитты была разве что фамилия и ещё, пожалуй, улыбка — во всяком случае на портретах в доме моей двоюродной бабки мадам де Лузиньян улыбалась именно так. Возможно, это была всего лишь игра памяти, ведь я был у неё лишь раз, да и то из-за похорон нашей с Ализон матери. Виконтесса Каллист де Лузиньян не горела желанием общаться с врачом и его невоспитанной сестрой.

— Вы, месье Лерой, и ваша покойная матушка совершенно не смогли сделать из Ализон воспитанную девушку! — заявила мне виконтесса после похорон, обмахивая вычурным чёрным веером свои расплывшиеся телеса. — Если бы вы озаботились её воспитанием, то мы могли бы объединить распавшиеся ветви де Лузиньянов, скрепив этот союз браком между Ализон и Дагобертом.

Дагоберт был настолько отвратителен внешне, насколько непроходимо туп. Даже все деньги и связи виконтессы не смогли обеспечить ему мало-мальски выгодный брак, и тогда Калллист благосклонно обратила свой взгляд на Ализон, желая хотя бы её выдать замуж за своего сорокалетнего сынка, раз уж ничего выгоднее богатенькому идиоту не светило. Моя покойная матушка была противницей этого брака. При её жизни Каллист помалкивала, но идею свою не оставила, вот и набросилась на меня, не дожидаясь, покуда тело матери опустят в землю.

— Но мы с Дагобертом можем перевоспитать вашу сестру, — продолжила виконтесса свою мысль.

— Благодарю, но Ализон рано думать о браке. Ей всего четырнадцать и к тому же, мадам де Лузиньян, если вы не заметили, мы с сестрой находимся в трауре по матери.

Каллист презрительно фыркнула, жирные щеки её затряслись:

— Поверьте мне, месье Лерой, ваша сестра вовсе не думает печалиться: на похоронах вашей матушки — моей любезной племянницы — Ализон не то что ни слезы не проронила — ваша сестра не соизволила даже прийти попрощаться с матерью, если вы не заметили. К тому же, свадьбу всегда можно и отложить на год, если мы с вами договоримся.

Конечно же, я знал, что сестра не была у гроба: накануне ночью заплаканная Ализон призналась мне, что не сможет проводить мать в последний путь. Я понимал её. С каким бы удовольствием я и сам отказался от столь печальной ноши!

Через месяц после смерти матери с одним из кораблей в Тулон пришла чума.

Дагоберт де Лузиньян стал одной из первых её жертв — глупец, он бывал в порту ежедневно с тех пор, как узнал о первом заболевшем, матросе с “Ауриэль”. Я и сейчас уверен, что он искал смерти — глупый, отчаявшийся Дагоберт. Виконтесса ненамного пережила своего единственного сына. Я был с ней в её последние дни.

Меня зовут Эдмонд Лерой и я — чумной доктор.