Нестойкий (гет)

Суббота — лучшее время для того, чтобы помечтать о несбыточном, ведь впереди целое воскресенье, чтобы успеть вернуться на грешную землю. Борис любил субботы, они помогали отрешиться от будничной рутины: обязательного общения с людьми и всего того, что связано с работой преподавателя в вузе. Хотя университетская жизнь ему нравилась — где ещё можно было поучать тех, кто не намного старше тебя, да ещё получать за это деньги. Или, скажем, зарплату… потому что деньгами это назвать было нельзя. Нынешняя суббота должна была пройти как заведено: с самого утра он нырнул бы в интернет-запой, чтобы очнуться к утру следующего дня. Но всё сложилось иначе.

Кряхтя и охая, бабуля заявила, что сегодня её очередь ухаживать за подъездным палисадником, и для пущей убедительности положила костлявую ладонь на левую половину груди. Борис понял намёк.

— Ладно, ба, отдыхай, я сам всё сделаю.

— Ты такой милый, Буся. Надо вырвать сорняки, поворошить землю и полить. Только, ради бога, не трогай фиалки Марии Прохоровны, она сама с ними возится. Инструменты в подвале.

Борис задумчиво ворошил ещё сырую от утренней росы землю и вполуха слушал, как хвалили его соседские старушки.

— Какой у Татьяны Львовны внук замечательный — не пьёт, не курит, бабушке помогает, в институте преподаёт — золото, а не парень.

Пришлось поблагодарить их взглядом и сделать вид, что внезапно взмок от усердия, а не от смущения. Борис не очень любил комплименты, всегда казалось, что он их не заслуживает, тут же в голову полезли мысли о том, что не пьёт он по причине отсутствия компании, не курит из-за проблем со здоровьем, а в институте преподаёт, потому что не смог в своё время найти работу поденежнее. Но вот бабушке помогает исключительно потому что иначе не может.

Подъехал грузовик, следом — белая “Ауди”. Во дворе сразу стало шумно и тесно — из машины выскочили расторопные грузчики и начали заполнять пространство перед подъездом мебелью и всякой утварью. Старушки воодушевлённо переключились на новый объект.

— Это в семьдесят первую квартиру — Кондрат Михалыч им в апреле продал, а сам к внукам переехал.

— Богатые. Мебель-то какая.

— Ух, сейчас начнут сверлить!

— Да что вы, Мария Прохоровна, уж закончили давно, вон Боря не даст соврать. Боренька, скажи, ведь на вашей площадке ремонтировали?

— Да, — подтвердил Борис...

Действительно, весь прошлый месяц в соседней квартире полным ходом шёл ремонт, хотя, надо сказать, рабочие вели себя воспитанно и никогда не шумели допоздна. Потом всё вдруг закончилось, и только новенькая лоснящаяся дверь напоминала, что тихого и начитанного Кондрат Михалыча здесь уже никогда не будет.

Из “Ауди” вышла девушка, и Борис внезапно не смог отвести от неё взгляда. Старушки затихли, даже хмурые грузчики переглянулись: “Надо же, и такие бывают”. Потом из машины вылез мужчина средних лет, крепкий, с открытым волевым лицом и располагающим взглядом. Он сразу принялся командовать рабочими, причём так, будто занимался этим всю жизнь. Те беспрекословно подчинились, диваны и шкафы стали быстро исчезать в дверях подъезда…

Когда длинномер, аккуратно полавировав меж дворовых построек, уехал, из подъезда вышел новый жилец и с довольной улыбкой раскрыл объятия девушке, которая всё время разгрузки так и простояла возле машины, словно боясь стать лишней.

— Анюсь, сейчас там всё расставят, как в дизайн-проекте, помоют и можно заходить. Минут двадцать подождёшь?

— Конечно, Вадик, как скажешь, — девушка мило улыбнулась.

— Ну, я пойду, — выдохнул он. — Ты пока осмотрись тут, с новыми соседями познакомься. Видишь, какие они тут — голубая кровь! Здравствуйте! — громко обратился он к старушкам.

— Доброе утро, — вразнобой ответили те.

— Вадим, — он протянул руку Борису.

— Борис.

Рука была тёплая, сухая и надёжная. Улыбающиеся голубые глаза смотрели с искренним интересом.

— Вы дворник?

— Нет, я… здесь живу, просто… бабуле помогаю, — Борис показал грабельки, и ему вдруг стало жарко.

— Вы из какой квартиры?

— Семьдесят третьей.

— О, сосед по площадке, значит! Очень приятно.

— И мне, — вежливо улыбнулся Борис.

— Это моя жена, Аннушка, — Вадим по-хозяйски приобнял её за талию.

— Борис, — выдохнул Боря и протянул руку.

Её ладошка была прохладной и хрупкой.

— Анют, я побежал, — Вадим кивнул на прощанье и скрылся в доме.

— Пока, — улыбнулась она мужу и посмотрела на Бориса. След от улыбки всё ещё отражался во взгляде, заставляя сердце биться сильнее.

Возникла неловкая пауза, во время которой Борис вдруг осознал, что снова бесцеремонно пялится на девушку, а она смущённо отводит глаза. Из ступора вывел возглас:

— Боренька, осторожно с фиалками! Это же Пасхальный ангел!

Борис посмотрел под ноги — выпавшие из рук грабельки едва не задели нежно-молочные цветки — и поспешно поднял инструмент.

— Это не Пасхальный ангел, а Невинность ангела, — поправил он.

— Ох, и правда, — махнула рукой Мария Прохоровна. — Вечно я их путаю.

— Вы — ботаник? — спросила Анна.

— В какой-то степени, — усмехнулся Борис. — Если учесть, что ботаник — однокоренное с ботаном. Я преподаю английский в местном университете. А в фиалках разбираюсь, потому что бабуля с Марией Прохоровной всю зиму терроризировали меня каталогом цветов и просьбами заказать семена через интернет.

— В нашем университете? Ух-ты, я его окончила семь лет назад!

— Правда? Я думал, вы моложе.

— Спасибо, — широко улыбнулась она, и Борис ответил ей тем же. — Приятно.

— Какой факультет? — он с трудом подавил желание говорить менторским тоном, как со своими студентами.

— Филологический, — ответила она, будто доверила ему постыдную тайну.

— Великий и могучий?

— Он самый.

— “Я утром должен быть уверен, что с вами днём увижусь я”, — неожиданно для себя процитировал Борис.

— Это приглашение? — задорно прошептала Анна, показав идеальные зубы, и Борис подумал, что брякнул лишнее.

— Это Пушкин, — растерянно ответил он.

— Я знаю, — она надула губки и уморительно состроила глаза.

Они посмотрели друг на друга и вдруг прыснули со смеху.

— Простите, что вмешиваюсь, — подала голос Мария Прохоровна, — Боренька, как там Татьяна Львовна?

— С утра себя неважно чувствовала, — Борис сразу посерьёзнел. — Сердце пошаливает.

— Я сегодня обязательно зайду.

— Конечно. Бабуля будет рада, — сказал он, глядя, как старушка ковыляет к подъезду. — Если сейчас начнёт, то к обеду как раз прибудет, — эта фраза предназначалась Анне, и та снова улыбнулась.

— Вы называете бабушку бабулей.

— Да. А она меня Бусей, — он с досадой почесал затылок. — Так и живём.

— Вы милый.

— Даже не знаю, хорошо это или нет. Когда мне студенты говорят, что я милый, у меня возникает ощущение, что я зря наставил “зачётов.”

— Вам часто так говорят?

— Постоянно. Именно поэтому меня вечно снедает мысль, что я чрезмерно демократичен.

— Вас, наверное, любят на кафедре.

— Не замечал. Во всяком случае, никаких явных проявлений. Там, знаете, предложений руки и сердца, или на худой конец, уверений в страстном обожании. “Милый” — это предел их словарного запаса.

Анна опять улыбнулась, и Борис подумал, что скоро ослепнет от белизны её зубов.

— А вы чем занимаетесь?

— Ничем. После универа пару лет поработала секретарём, потом вышла замуж и дослужилась до должности домохозяйки.

Борис задумчиво покачал головой, обдумывая ответ, и сказал:

— Зато вас любят на работе. По крайней мере, предложение руки и сердца вы точно получили… И страстное обожание, наверняка… наличествует.

Анна хмыкнула и опустила глаза под его жарким взглядом.

— С чего такие выводы? — спросила она уже без улыбки.

— Э-э, исключительно исходя из поверхностного анализа ситуации. Простите, если я влез куда не следует, иногда меня заносит...

— А приходите к нам сегодня вечером, — вдруг заявила Анна. — Всё увидите своими глазами. Оцените ситуацию более углублённо. Придёте?

— Если это будет удобно.

— Конечно. Я вас жду, — отрезала она и направилась в дом, покачивая точёными бёдрами.

— А… Двадцать минут ещё не прошли, — напомнил Борис.

— Зато будет сюрприз, — обернулась она теперь уже снова с улыбкой.

Борис глядел ей вслед и говорил сам себе: “Ты пропал. Ты совсем пропал”.