Тот, кто рядом (гет)

Пасмурно. Кажется, что уже вечер, от этого не по себе. Но день. До захода далеко.

«Привет!» — стук по клавишам.

«Привет!» — строчки в ответ.

«Как тебя зовут?»

Раньше так было нельзя. Раньше знакомились лицом к лицу. Хорошо это или плохо? Не знаю.

Я давно уже не определяю ничего однозначно. Общество меняется. То, что раньше было невозможным, недопустимым, сейчас — в порядке вещей.

Наверное, знакомство в чате все-таки хорошо. Беседа ни к чему не обязывает. Если же возникнет желание встретиться, то договориться можно без проблем.

Раньше так было нельзя.

Последнее время я стал слишком зациклен на прошлом. На том, что было, и чего нельзя вернуть. На людях, которые уже умерли. На событиях, которые прошли мимо учебников истории. На местах, изменившихся до неузнаваемости.

 

Отодвигаюсь на стуле от клавиатуры, вглядываюсь в сизые тучи. Все-таки скоро закат.

Встаю со стула, иду к двери в другую комнату.

Хорошая дверь, тяжелая. Плотно прилегает, без зазоров. И комната хорошая, без окон. Маленькая, но для ожидания большая не нужна.

Все привычно. Все отработано. Не первый раз приходится пережидать закат.

Момент соприкосновения солнца с горизонтом ощущается сразу. Воздух становится свинцовым, темнота наливается красным. Мироздание пытается исторгнуть из себя чужеродное, больное, лишнее.

Меня.

Не дышу. Простые действия, присущие живым, сейчас излишни.

Я знаю, что солнце ползет за горизонт. Медленно, сопротивляясь, желая дождаться, когда его жертва все-таки подставит себя пламенеющим лучам, веря в свою неизменную победу.

Не в этот раз.

Отпускает меня, как и всегда, внезапно. На всякий случай выжидаю еще пару минут, затем выхожу.

Кидаю взгляд на календарь напротив…

«Восход — 7:40»

…и на часы.

«20:29»

11 часов относительной свободы. И относительной безопасности.

«Извини, отходил», — ничего не значащая строчка.

«ОК», — такой же ответ.

Объяснения, оставляющие свободу воображению. Можно придумать что угодно.

И все будет правдой. И ничего.

«Скоро ужинать пойду», — правда. Но что представляет себе мой невидимый собеседник? Макароны с котлетами? Тарелку наваристого борща? Или холостяцкие пельмени из ближайшего супермаркета?

Не имеет значения, потому что ничего из этого не будет правдой.

Еще немного пустой болтовни. Один, два, три часа — какая разница?

«Пока!»

«Пока!»

Сколько их было на протяжении моего бытия? Много или мало?

* * *

Говорят, мы не способны на чувства, потому что у нас нет души. Вполне может быть, что и нет. А насчет чувств и эмоций… За многие сотни лет многое переоценивается. Многое становится банальным.

Первая влюбленность — это пожар. Вторая — огонь. Третья — пламя. А бывает ли восемьсот шестьдесят четвертая влюбленность?

Действия отыграны до мелочей. Эмоции прочитаны. Как давно изученный танец.

 

Сумерки, робкая улыбка. Сейчас кивнуть. А вот на этом слове — нахмуриться. Нет, не сильно, ровно настолько, чтобы было заметно.

«Раз-два-три, раз-два-три…»

Цветок. Не дорогой, наверное, вот этот. Как будто случайно купленный у торговки.

«Шаг, поворот, еще шаг…»

Поцелуй. Еще не время, поэтому легко в щеку. Да, вот чуть выше ямочки.

«Ведем, ведем! Раз-два-три…»

Все привычно, все отработано.

Скучно.

 

Подхожу к шкафу. Черные брюки, черная рубашка. Высокие сапоги того же цвета, плащ.

Гляжусь в зеркало. Безголовый манекен машет мне рукавом, приседает, эффектно взмахивает плащом. Улыбаюсь, но по ту сторону стекла ничего не меняется.

 

Свое лицо я вижу только на рисованных портретах.

Выключаю свет и выхожу на балкон.

* * *

Моя квартира расположена на последнем этаже. Вытягиваюсь и неслышно поднимаюсь в воздух, мелькнув темной тенью.

Потому и надеваю — черное.

Люди никогда не смотрят в небо ночью. Но даже если и посмотрят, вряд ли увидят. Охота обещает быть удачной.

Пьяненький мужичок, покачиваясь, бредет в полутемном дворе. Неслышно снижаюсь, делаю круг почти у него над головой. Нет, не пойдет. Не люблю привкус алкоголя.

Молодая девушка выгуливает крупную собаку. Собака не помеха. Стоит мне приблизиться, как она убежит.

Меня боятся все животные, кроме кошек и лошадей. Почему так, не знаю. Коты, кошки же чувствуют себя рядом со мной уверенно и, можно сказать, нагло.

Кошек я люблю, и, вопреки стереотипам, белых. А вот лошадей не люблю. Совсем.

Снижаюсь настолько низко, что чувствую ее запах даже сквозь шлейф духов.

— Бони, Бони!

Собака уже далеко. Вижу, как мчится прочь.

Я вижу даже в кромешной тьме.

Слабый луч фонарика шарит по земле, по кустам, подавая тщетную надежду, что Бони где-то рядом.

Увы.

Встаю на землю у нее за спиной. Почти вплотную.

Мое лицо претерпевает изменения. Челюсти выдвигаются, зубы заостряются. Ощущаю, как пульсирует ядовитая железа.

Опасность она ощущает в самый последний момент. Пытается резко обернуться, но я быстрее. Прижимаю ее к себе и привычно надкусываю шею.

Лучше, конечно, предплечье, но оно скрыто плотным рукавом пальто. Прогрызаться сквозь толстую ткань еще то удовольствие.

Тело в моих руках дергается, вздыхает и обмякает. Яд проникает из зубов в ее кровь, обездвиживая.

Паралич продлится недолго, но мне этого хватит. Обхватываю ее под мышками и поднимаюсь в воздух.

Далеко искать место не надо — темная крыша шестнадцатиэтажки в моем распоряжении.

Бережно укладываю ее на ровную поверхность. Она не шевелится, лишь глаза выдают присутствие жизни.

Она боится.

Аккуратно высвобождаю ее руку из плена пальто, закатываю тонкий шелковый рукав блузки, провожу пальцами по гладкой коже. В темноте она словно светится.

Голод сводит челюсти, но стараюсь не торопиться. Припадаю к локтевому сгибу, прокусываю нежную плоть. Рот заполняется теплой пьянящей жидкостью.

Голливудские «ужастики» про вампиров я ненавижу. Полуголые артисты с бездарно вылепленными пластиковыми клыками размазывают по себе томатный кетчуп, призванный изображать кровь, при этом томно закатывая глаза.

Когда вы едите суп, вы тоже растираете по лицу куски вареной картошки или вермишели?

Я ем аккуратно, стараясь не проронить ни капли драгоценной влаги, вовремя выпуская в кровь новую порцию парализующего яда, не давая ей пошевелиться.

Я ем, не отрывая взгляда от ее глаз, которые постепенно обезличиваются, заполняясь потусторонней пустотой.

Наконец она вздыхает последний раз. Взгляд мутнеет, а в меня втекает то, что было ее жизнью.

Отпускаю ее запястье. Голод слегка успокаивается, но не проходит совсем.

Но больше нельзя.

Беру тело на руки. Оно кажется тяжелее, хоть на самом деле стало на несколько килограммов легче.

Поднимаюсь в ночное небо и направляюсь к подлеску на окраине города.

Домой возвращаюсь так же, как и уходил — через балкон.

Кошка моего отсутствия не замечает. Свернувшись теплым клубком на диване, сладко дремлет.

Прохожу на кухню, насыпаю ей в миску корм.

Уже не спит, уже бежит, заслышав знакомые звуки. Провожу по мягкой спинке рукой, улавливая вибрирующее мурчанье.

Кошки вечны.

* * *

Открываю браузер, вбиваю в строку знакомый адрес. «Личные сообщения», есть новые.

«Хочеш стать вомпиром?»

Криво улыбаюсь. Очередной малолетний идиот, насмотревшийся «кина», прогуливающий уроки русского языка.

Отвечать не буду.

Щелкаю следующее письмо. А вот это интересно.

«Видел ваш ролик в сети, заинтересовался. Готов заплатить за доказательства».

Стоит внимания хотя бы потому, что сумел найти автора ролика, то есть меня, на просторах Всемирной Паутины.

Ну, мы тоже не лыком шиты.

Щелкаю два раза по иконке на «Рабочем столе», запуская «Нюхача». Хорошая программа, отыщет кого угодно в любой точке мира.

Оп-па. Отправитель-то рядом — в этом же городе, хоть и в другой части.

Открываю базу данных провайдера, гляжу точный адрес.

Забавно.

Еще пара нажатий мышкой.

«Федоров Иван Петрович, директор ООО «Нептун-Б», сорок восемь лет, вдовец, две взрослых дочери-близнеца…»

«Нептун-Б» знаю. Гонят конфискат в столицу. Ваня вполне обеспечен, заплатить сможет. Поиграем.

«После предоставленных доказательств вы должны перевести сто двадцать тысяч рублей на указанный счет».

Анонимный счет в одном из столичных банков.

Две недели проходят, как обычно. Охочусь, общаюсь в чате, выполняю мелкие работы на сайте фрилансеров. У меня есть постоянные заказчики, хоть мои услуги и стоят дорого. Но, как говорят люди, «качество превыше всего».

С абсолютной памятью, ускоренной реакцией и без потребности в сне я являюсь лучшим работником.

Полученными деньгами оплачиваю коммунальные услуги, закупаю кошачий корм. Мне обычная еда не нужна. В кухню я захожу редко, разве что кошке еды положить.

Вампиром быть выгодно.

Другую работу беру нечасто. И полученные с нее деньги я трачу на другое. Например, на покупку документов раз в пятнадцать-двадцать лет.

«Ой, как вы хорошо сохранились!»

Через тридцать лет вместо комплиментов достаются подозрения.

Кошка взбирается на колени, перешагивает на стол, отпихивая меня от компьютера, и укладывается вдоль клавиатуры. Яркий зеленый глаз слегка приоткрыт, ухо скошено.

Презрение и важность. Важность и презрение.

Кошки вечны.

Тыкаю пультом в сторону телевизора.

«Второго апреля в 22:30 ушла из дома и не вернулась Кислицына Виктория, 22 года…»

«Десятого апреля ушел в школу и не вернулся Искоркин Витя, 17 лет…»

«Семнадцатого апреля пропала Пуго Анна, 41 год…»

Клац, клац.

Телевизор снова смотрит на меня пустым серым экраном.

Не люблю «Вести». А охоту стоит перенести в соседний город. Пара часов на «дорогу», то есть полет, — не большая уступка надвигающейся общественной панике. Только дебил не заметит разницу в неделю между жертвами.

Чаще нельзя.

Реже — не могу.

* * *

Распаковываю столичную «симку», вставляю ее в новенькую «Ноклу», купленную «по дешевке» в соседнем Китае. Естественно, никаких таможен и прочей ерунды. Пограничникам и в голову не придет, что есть те, кому госграницы «до лампочки».

Снова тыкаю мышкой в компьютере.

Отлично. Теперь будет казаться, что с телефона идет роуминг в Москву. А на телефон моему собеседнику будут звонить… скажем, из Новосибирска.

В одну из ночей навещаю «спящего красавца». Живя на восемнадцатом этаже в элитной «свечке» в центре города, Ванечка не боится спать с незапертым балконом. Мне это удобно.

Втягиваю в себя запах. Добыча.

Накатывает приступ голода.

Не сейчас.

Аккуратно надкусываю предплечье, расслабленно лежащее поверх одеяла. На этот раз в моем яде не содержится антикоагулянта, только парализатор.

От укуса «объект» просыпается, пытается пошевелиться.

Паника расползается в воздухе удушливой вонью. Зрачки расширяются, дыхание сбивается.

— Не бойтесь, Иван Петрович, — мой голос спокоен. — Мы договаривались с Вами насчет доказательств.

Глаза суетливо косят куда-то в сторону. Какой-нибудь пистолет, как пить дать. Только не дотянется Ванечка. Мой яд надежнее любых веревок.

Подхватываю обмякшее тело, дотаскиваю до балкона и переваливаюсь вместе с ним за ограждение.

Хорошо, что могу не дышать. К панике добавляются вовсе неприглядные «ароматы».

Но он в сознании и жив. Мой яд не даст ему умереть от сердечного приступа или «упасть» в обморок. Да и вообще ему теперь не страшны сердечные заболевания. Вот такой я лечебный. Если не питаюсь, конечно.

Поднимаемся над городом, над освещенным центром. Вдали — темные окраины.

— Не бойтесь, — повторяю снова. — Не упадете.

Не упадет, конечно. Пока я рядом. Пока гравитационный вектор перенаправлен в заданном объеме. А как иначе летать? Плащом махать или реактивный принцип использовать? Как вы себе это представляете? Не смешно, вообще-то.

Делаем широкий круг над центром города. Понимаю, что яд заканчивает свое действие, и возвращаюсь в покинутую квартиру.

— Хотите увидеть еще что-то?

Судорожный вдох.

— Н-н-нет, спасибо! — сам удивлен, что может говорить.

Киваю.

— Тогда ожидаю оплаты в течение недели. Думаю, вы осознаете, что обманывать в данной ситуации не стоит, — позволяю лицу измениться.

Ухожу, не попрощавшись.

 

Через неделю проверяю карту в одном из близлежащих городов. Сумма переведена до копейки.

* * *

«Привет, как дела?» — стандартная реплика в чате.

«Все хорошо», — такой же стандартный ответ.

«А есть фото?»

Клац, клац.

«Вампиром быть круто!»

«Я хочу жить вечно!»

«Не надо покупать булочки!»

Тьфу.

Они не знают. Не ведают проклятия.

Вечная борьба с голодом. И скука. Скука смертная.

Раз в неделю. Стабильно, без отпусков — охота. Чаще нельзя. Реже — тоже. Те, кто охотится чаще — теряет разум. Мы пьем не кровь, мы пьем жизнь. Никаких пластиковых пакетиков с красной жижей. Не поможет. Кровь — носитель жизни. Какая жизнь в том, что вне тела?

Есть редко — больно. Очень больно. Хотя — и не так опасно, как есть часто. Только боль ведь тоже сводит с ума. Не сразу.

Когда-то я прожил без еды больше года. Думал, уйду в Тень.

Пятьдесят девять недель. Пятьдесят девять раз пропустить охоту.

 

…Холодные стены. Решетка, покрытая толстым слоем серебра. Запах.

— Эй, ваше сиятельство, поймали-то упыря.

— Хорошо, Микаэль.

Шаги.

Отрываю голову от каменного пола. Запах заглушает все. Голод становится невыносимым. Пытаюсь удержать изменения, но голод сильнее. Лицо то вытягивается, то снова становится человеческим.

— Вот ты какой, вампир.

— Что тебе нужно? — мой голос звучит глухо и неразборчиво — мешают изменения.

— Ничего. Я хочу посмотреть, долго ли ты протянешь без крови, нежить.

Голод кидает вперед. Раздается шипение, идет дым. Отскакиваю в бессилии. Ожоги от серебра заживают очень долго.

Презрительный смех.

От голода мутит сознание…

 

…Шаги.

— Сдох-то, упырь, говорю!

— Да с чего бы!

— Да так, вот смотри, усох весь, как хворост! С той осени, чай, не заходили. Как их покойное сятельство кровососа закрыли тут, так и оставили, а их нынешнее сятельство о нем не ведает-то…

Тычок в бок. Слышу, как ломается ребро.

— Точно усох!

Ничего не могу. Даже обычные органы чувств не работают — слышу чем-то другим.

Скрип. Снова шаги. Еда.

Издаю зов.

Последнее средство. Приманить добычу любой ценой. Инстинктивно, независимо от разума, от сознания. Зов.

Против зова не может устоять никто.

Так и эти. Встали на колени рядом со мной, выхватили ножи. Одна мысль осталась — как лучше мне едой послужить. Были бы у меня зубы целы — они бы встали поудобнее, руки оголили. А когда я на хворост сухой похож — то сами вены вскроют.

Вскрыли.

Капли крови ощущаются, как раскаленное олово. Невыносимо больно.

Первый падает от слабости, но сердце еще бьется, выталкивая жизнь.

С его последним ударом я открываю глаза.

Вокруг меня еще трое. Плевать.

Выпиваю всех.

Пережидаю закат, выхожу наружу и слабой тенью уношусь прочь…

 

На месте того замка я побывал спустя двести лет.

Холм, заросший травой.

* * *

«Хочешь, фото пришлю?»

Улыбаюсь. Пусть пришлет, мне не жалко.

С фотографии на меня глядит молодая женщина тридцати лет. Быстрого взгляда достаточно, чтобы определить ее семейное положение, количество детей и профессию. Хотя за последнюю сотню лет многое поменялось. Сейчас женщины в тридцать зачастую выглядят моложе, чем сто лет назад в двадцать. Да и рожают сейчас не восемь-девять детей, как тогда.

«Ты красивая!»

Обычная, привычная лесть. Но действует. Незримо ощущаю, как собеседница по ту сторону экрана улыбается.

Лезу на форум. «Сообщения», «Входящие», «Новые»…

Одно сообщение. От Ванечки.

«Нужны ваши услуги по профилю. Оплата высокая».

Усмехаюсь. Не первый раз мне делают такие предложения.

Достаю телефон, выхожу на балкон и привычно вылетаю в темноту. Зависаю над вышкой сотовой связи в ближайшей деревеньке, набираю номер Ванечки.

— Добрый вечер, Иван Петрович.

В трубке полувздох-полувсхлип.

— Эм… здравствуйте…

— Вы мне оставляли сообщение, — продолжаю тем же спокойным голосом.

— Э… да… А мы можем… можем встретиться… — суетится, проглатывает звуки.

— Нет, — перебиваю его. — Мы уже встречались.

Ванечка еще раз вздыхает настолько противно, что я словно ощущаю его дыхание у себя около уха.

— Но это не телефонный…

— Телефонный, — снова одергиваю я. — Для посторонних Вы сейчас звоните в Москву на номер интернет-магазина и слушаете их автоответчик.

Местный телефонный оператор не подозревает о том, что у него гостит маленькая программка, дающая ложную информацию о вызовах.

В трубке сиплое дыхание.

— Точно?

— Иван Петрович, — говорю уверенно, но в то же время напутственно, — это Вы ко мне обратились, не я. Поэтому Вы будете выполнять мои условия, а не я — Ваши. Я знаю, что Вы от меня хотите. Поверьте, Вы — далеко не первый с подобным предложением за время моей, — тут позволяю себе сделать паузу-намек, — жизни.

Кажется, что его страх просачивается с радиоволнами в мобильный.

— Да, но…

— Специалист моего класса, — продолжаю тем же тоном, — стоит гораздо больше, чем Вы себе представляете, но в честь нашего знакомства иду Вам на уступки.

Объясняю, как ребенку. Все-таки Ванечки чаще бывают дураками, чем царевичами.

Ванечка думает. Слышу, как скрипят шестеренки в его заржавевших мозгах.

— Хорошо, — наконец выпаливает он, словно совершая прыжок с обрыва. Причем самоубийственный прыжок. — Ваши условия.

— Два миллиона рублей. Имя, фамилия, отчество, возраст, город. Это необходимые и достаточные требования. Можете, конечно, добавить что-нибудь еще к информации или, — тут я позволяю себе улыбнуться так, чтобы отразилось на речи, — к вознаграждению.

— Хорошо, куда прислать?

— Я пришлю Вам электронное письмо, Иван Петрович, — говорю я и нажимаю «отбой», не прощаясь.

Другая работа.

 

Дома отсылаю Ванечке номер счета, на этот раз в Санкт-Петербургском банке и электронный адрес, куда отослать информацию.

Ванечка послушно выполняет инструкции.

Письмо от провайдера не уходит — работает еще одна маленькая программа. Она ловит отправление, шифрует и перекидывает мне.

А на электронный адрес уходит безобидное рекламное предложение от ООО «Нептун-Б».

Не подставлять заказчиков — одно из моих правил.

«Шелехов Михаил Николаевич, 53 года». Ванечкин сосед и деловой «партнер». За два дня «Нюхач» вытащил мне самые мелкие подробности его жизни. Хотя это не необходимо.

 

Михаил Николаевич курил. Курил, стоя на балконе четырнадцатого этажа. За окном, в комнате, шло веселье.

И курение было последним, чем Михаил Николаевич занимался в своей жизни.

«Вчера ночью с балкона своей собственной квартиры выпал предприниматель Шелехов Михаил…» — вещает телевизор.

Не сам выпал, разумеется.

Через сутки проверяю счет.

Два миллиона.

* * *

«Пришли свое фото?»

Вздыхаю. Неоткуда взяться моей фотографии. Вот рисунок… Но рисунок похож на меня лишь отдаленно.

Открываю папку с фотографиями. Случайные люди, которые попали в объектив. Выбираю наиболее похожего на меня нынешнего.

Отсылаю.

«Ты интересный…»

Знаю.

«А я живу в Хабаровске».

И это знаю. «Нюхач» выдал мне твое имя еще две недели назад. Калинина Алена Викторовна, тридцати лет, трое детей, замужем, бухгалтер. Работает в ООО «Евлен».

«И как там?»

Что ж ты за девица-красавица, Алена? Чем же ты так зацепила меня, что каждый вечер с тобой беседую через километры расстояний?

Надо бы тебя проведать, посмотреть на тебя.

Кошка смотрит зелеными глазами. Немигающий взгляд, как будто понимает.

Аккуратно заталкиваю ее в переноску, устланную теплым одеялом. Спи, маленькая. Упаковываю в сумку ноутбук. Впереди Хабаровск.

Кошка жалобно мяукает. Ей хочется наружу. Хочется свободы. И совсем не хочется нестись по темному небу куда-то в неизвестность.

Закрываю воду, отключаю электричество, запираю окна изнутри. Большой соблазн вылететь через окно, но незваным гостям незачем давать лишний шанс.

Выхожу в подъезд, перехожу на общий балкон.

А вот отсюда лететь уже можно.

Впереди Хабаровск.

 

Не люблю сопротивление воздуха. Лететь неудобно. Вектор вектором, но инерцию еще никто не отменял. И так почти четыре часа.

Делаю круг над ночным городом. На востоке занимается заря.

А вот и подходящее место. Снижаюсь и практически втискиваюсь в узкое подвальное окошко. Мои инстинкты помогают найти наиболее темное место, чтобы переждать восход.

Укутываюсь в плащ. Снаружи я выгляжу как кокон, и это меня устраивает. Главное, чтобы не появились любопытные. Но обоняние меня не подводит — людей здесь не было уже давно.

Привычно пережидаю. Затем выпускаю кошку. Хорошее животное, умное. Понимает, что надо делать. И делает. Сделав дела, влезает обратно. Путешествует со мной не первый раз.

Из подвала выбираюсь тем же путем. Меня никто не замечает.

В фирменном магазине покупаю презентабельный костюм. В ближайшем ателье тут же его глажу. В другом месте обзавожусь мягкими кожаными туфлями. Прежнюю одежду сворачиваю в тугой рулон и прячу в сумку, приобретенную тут же. По дороге впихиваю кошке в переноску немного еды.

Кошка ест и терпит.

Покупаю в киоске местную газету бесплатных объявлений, телефон и сим-карту.

— Алло, агентство недвижимости? Подскажите, меня интересует двухкомнатная квартира на Ленина. Второй этаж? А есть что-нибудь на последних этажах? Лучше в новостройке. И обязательно с темной кладовкой. Можно трехкомнатную. Нет, четыре комнаты много. Коттедж? Нет, не устраивает.

Девица в агентстве, почуяв «денежного господина», готова лезть из кожи вон, лишь бы мне угодить.

Солнце припекает.

— Ой, у вас кошка! — лицо хозяйки квартиры перекашивается.

Кошка. Неудобство? Как вы смотрите на доплату? Согласны? Залог увеличенный? Без проблем. Чем занимаюсь? Бизнесом. Приехал пока на неделю. Съеду с кошкой вместе, не беспокойтесь.

Успокаивает хозяйку мой американский паспорт, «случайно» вынутый вместе с российским. Да, два гражданства.

Подписываю договор, получаю ключи и выпроваживаю обеих дам из моего нового жилища. И даю кошке долгожданную свободу. Кошка тут же мчится в туалет. Лоток ей не нужен — прекрасно обходится унитазом.

Наливаю ей воды, накладываю корм.

Закрываю шторы, при этом не забыв отпереть балконную дверь, распаковываю ноутбук, подсоединяю его к Интернету.

С новосельем.

Кладовка не радует. Забита всяким барахлом, которое мне не нужно. Дверь плохо прилегает, оставляя заметную щель.

Затыкаю ее какой-то тряпкой.

Сойдет. Но без плаща не обойтись.

После захода отправляюсь к дому Алены Калининой. Обычным образом, в костюме с галстуком. Наблюдаю, как она выходит из машины около подъезда.

А вживую она гораздо симпатичнее, чем на фото.

Странно, что меня посещают такие мысли. Люди давно перешли из разряда «друзей» в разряд «еды». А, как говорил мой Наставник, «с едой дружить нельзя».

Я и не дружил. Последние двести лет точно.

Брожу по городу, пока не стемнеет. Затем переношусь на балкон своей новой квартиры по воздуху.

Кошка меланхолично взирает на мое появление из-за шторы.

Включаю ноутбук.

«Чем занимаешься?»

«Да вот, в другом городе по делам».

«И где?»

«Не скажу».

«Почему?»

«Подумаешь, что я за тобой слежу!»

«А все-таки?»

«В Хабаровске».

«Врешь!»

«Не вру. Вчера прилетел».

Даже если и самолет ни при чем.

В фильмах показывают, что долгоживущие участвуют чуть ли не во всех научных изобретениях. Помогают Леонардо Да Винчи, советуют Эдисону, наставляют братьев Люмьер, проектируют самолеты.

Реальность более банальна. Да Винчи я видел только издали пару раз, и то не факт, что именно его. Долголетие не значит предвидение будущего. Да и если бы я знал, что он будет считаться великим, все равно. Все это преходяще.

На самолете летал два раза, из них один — в качестве багажа. А первый раз был в пятидесятом году двадцатого века.

Не понравилось.

* * *

Все-таки деньги — полезная вещь. Точнее, их наличие. Меньше суток — и я «счастливый владелец» коттеджа.

Дома в двадцать первом веке строят на редкость паршивые. Не удивлюсь, если из каких-нибудь отходов.

Смотрю краем глаза. Трое рабочих старательно меняют деревянную дверь в небольшой кладовке на железную. Кладовка вполне подходящих размеров.

Обхожу дом. Бывшие хозяева оставили почти всю мебель, в кухне даже сохранились занавески. Касаюсь руками нарисованной ромашки.

Не люблю занавески. Предпочитаю жалюзи.

 

Кошка встречает меня голодным мявом. Прости, милая.

Пока кошка ест, брожу в просторах Интернета. Ничего нового.

Где-то в глубине души я надеюсь встретить такого же, как я. Интернет — самое очевидное место для встречи.

Раньше мы оставляли друг другу послания в храмах, а с приходом христианства — в церквях. Есть пара мест, куда можно незаметно сунуть записку. Если ее кто-нибудь и найдет, то все равно не поймет.

Только свои.

Записки случались все реже и реже. И все чаще и чаще при встречах я слышал имена — этот одичал. Тот — упокоен. Имена моих птенцов…

Последний раз я встречал себе подобного сто двадцать лет назад. Дикого.

Выпивая жизнь, мы выпиваем личность. И нужна внутренняя сила, чтобы сохранить целостность себя. Если питаться, не ограничиваясь — можно потерять себя. Раствориться в поглощенных личностях. Сойти с ума. Одичать.

Дикий не имеет разума. Остаются лишь инстинкты — еда.

Оттуда и идут легенды о нападении вампиров на поселения. В Голливуде иногда снимают фильмы на подобные темы.

Не люблю их.

Вообще не люблю нашу тему. Никто никогда не мог описать нас правильно. Недавно ради любопытства решил посмотреть новый фильм. Первую часть едва осилил.

Милый юноша, обращенный в семнадцать лет и вынужденный (по замыслу сценаристов) каждый год посещать школу. Обычную среднюю школу. Выпускной класс. В результате несчастный скопил невероятно огромную коллекцию «шапочек выпускников, которые в США одевают на аналог «последнего звонка».

Спрашивается — зачем? Кто мешал сделать вид, что герою восемнадцать? И избавиться от необходимости встречаться с обычными людьми лишний раз.

Не стоит никогда давать повода.

 

… Солнце восходит. Мучительно пережидаю, затем выхожу из убежища...

…Я думал, что о нем не знает никто…

…Ее глаза. Наполненные ненавистью и гневом. И толпа вокруг.

— Что ты здесь делал?

…Рев множества глоток…

…Искаженное лицо «святого отца»…

…И решетка, покрытая серебром.

* * *

«Чем занимаешься?»

«Фильм думаю посмотреть…»

«А завтра чем думаешь заняться?»

«Гулять по городу… В кафе посидеть. Пойдем вместе?»

«А пойдем!»

 

Закрываю ноутбук.

Кошка хитро поглядывает в мою сторону. Что тебе надо, подруга пушистая?

«Пушистая подруга» трогает ноутбук лапой.

Открываю его снова. Я доверяю кошачьей интуиции.

Форум. «Личные сообщения — Входящие…»

«Веришь в существование Детей Ночи?»

Улыбаюсь. Такие сообщения бывают часто. Навожу мышку на «Удалить»…

Кошка снова протягивает мягкую лапку и касается моей руки.

Отвожу курсор. Запускаю «Нюхача».

 

«Нюхач» работает на удивление долго, и его результаты оказываются странными — словно это сообщение писал я сам себе, тщательно шифруясь.

Проверим.

«Из храмов — в интернет?»

Фраза, которую поймет только один из нас.

Ответ приходит незамедлительно. На этот раз он написан на средневековой латыни, очень грамотной. Но литературной. С трудом продираюсь сквозь витиеватые фразы, вспоминая давно забытые слова и обороты речи. Общий смысл послания сводится к тому, что он очень рад встретить одного из собратьев. Очень хочет встретиться. В настоящий момент находится в Китае, но может добраться до любой точки Земли…

К себе — не приглашает.

Достаю ручку, бумагу и набрасываю короткий текст на дореформенном китайском. Одной из наших способностей является умение выборочно оставлять себе знания. Так что, если он в Китае, китайским владеет. Маловероятно, что он не оставил его себе.

Проверим.

Листочек сканирую и отправляю вложением.

Ответ приходит на староанглийском.

Играешь, что ли, собрат? Проверяешь?

Ничего удивительного. Мало ли кто мог вызнать наши тайны. Спецслужбы какие-нибудь. То, что я не встречал себе подобных столько времени, не факт, что их нет.

Ответ отсылаю на старославянском, причем настолько «старо», что у него тогда еще письменности не существовало. Поэтому пишу обычной кириллицей. Если речь родная, то слова можно распознать, неважно какими буквами они будут написаны.

Мой собеседник отвечает спустя пятнадцать минут, но на современном китайском, витиевато извиняясь за то, что не удосужился в свое время изучить тот язык, на котором я ему написал.

Слово «изучить» выделил, слегка иначе написав иероглиф. В результате появился намек на процесс, предшествующий изучению.

Если это и происки спецслужб, то они весьма много знают. Так мастерски вести диалог, улавливая скрытые смыслы, подтексты и намеки на вещи, незнакомые даже историкам… Особенно вещи, касающиеся нас…

Оставляю игру, пишу по-русски. Предлагаю встретиться в Благовещенске через трое суток. Этого времени должно хватить, даже если он с Антарктиды добираться будет.

Кошка довольно щурит глаза, лежа на спинке кресла.

Отправляю Алене письмо по «электронке». В нем одна строчка — номер сотового.

* * *

Утром являюсь в свой новоприобретенный коттедж. Бригада таджиков старательно убирает оставленный мусор. Увидев меня, меняются в лице.

Улыбаюсь уголками глаз, прохожу внутрь.

 

…— Слюшай, мы все харашо сделали! А это было так само, да… — черноволосый быстроглазый бригадир тыкает пальцем в жирную царапину на дверце кухонного шкафа. Абсолютная память говорит, что он врет.

Уверен в безнаказанности. Ну-ну.

Ловлю его взгляд, вкладываю частицу силы, и «гость из Ближнего Зарубежья» осекается на полуслове.

— Скажи, ты хорошо спишь ночью? — едва слышно спрашиваю его на таджикском, безошибочно определив диалект родной местности по акценту. И по запаху.

Глаза бригадира похожи на блюдца.

— Сделай все хорошо, друг, и я не обижу.

Мужичок мелко-мелко кивает. То ли это дрожь, то ли он действительно подтверждает свою готовность «сделать хорошо». На штанах мокрое пятно.

— Значит, договорились, — киваю в ответ, переходя на русский и выхожу из кухни.

 

В доме все отлично. Черная массивная железная новая дверь кладовки как будто стояла там все время. Вхожу, закрываюсь на задвижку.

Полная темнота.

Как и требуется.

Щелкаю выключателем.

Пустое пространство полтора на полтора. Стены и потолок тщательно выкрашены черной масляной краской, ядовито пахнущей.

Мне без разницы.

Открываю дверь, выхожу, прохожу на кухню.

Шкафчик сияет новой дверцей, идеально подходящей по цвету.

 

Гастарбайтеры сбились в кучку посреди двора. В руках инструменты.

Ждут.

Выхожу к ним, приветливо улыбаясь.

— Спасибо, все отлично!

Недоверие.

Протягиваю бригадиру тугую пачку сторублевок, перетянутую резинкой.

Синхронный выдох облегчения.

С территории таджики исчезают в мгновение ока.