Четверть после полуночи (гет)

"Фехтование есть искусство наносить удары...", — Мольер.

— Сигюн, — обыкновенная констатация. Не приветствие даже.

Локи опирается о стену темницы и склоняет голову набок. Глаза зеленее обычного, чуть щурятся, будто бы видит он перед собой не меня вовсе, а нищего, тянущего к нему заляпанные в дерьме руки. Ему не то противно, не то страшно – оттирать полы плаща от подножной грязи опальный Принц не привык.

— Локи, — так же бесцветно отвечаю я, жестом руки отпуская охрану.

— Опрометчиво, — усмехается пленник и едва заметно кривит губы в улыбке.

К чёрту. Иди к чёрту.

Сколько его помню, с ним никогда не было просто. Ненавидеть его можно было за многое, вот только лжи в этом списке не было. Трудно обвинить Бога Обмана в обмане – он и есть Обман (и то не тавтология, а неопровержимая истина). С этим оставалось либо смириться и жить в ожидании подвоха, либо продолжать бороться, радоваться малым победам и надеяться. Пример Тора – пример не лучший.

Скользнув взглядом по скрестившему руки на груди фантому, я безошибочно упираюсь взглядом в дальний угол камеры.

— Меня твоей иллюзией не обманешь.

— Так тебе проще плеваться ядом, — пожимает плечами фантом и продолжает с любопытством на меня смотреть. — Визит вежливости?

— Приказ, — равнодушно отрезаю я и поднимаюсь на ступеньку выше. — Пусти.

Локи разводит руки и на губах расползается самодовольная ухмылка.

— Мой братец на редкость искусный кузнец – с этой клеткой мне не совладать.

— Брось, Локи. Я не о клетке. Сними щит, мне велено тебя осмотреть.

— Других целителей на весь дворец не нашлось?

— Остальные боятся испачкать руки.

Холодная усмешка.

— А ты, значит, во имя царской похвалы, считаешь, что не грех и замараться?

Пропускаю мимо ушей откровенную провокацию и, отводя, наконец, взгляд от дальнего угла, принимаю игру.

— А я давала клятву. Так ты впустишь меня?

— М-м-м… — задумчиво тянет он. — Дай подумать. Вероятно, нет.

Медленно выдыхаю, пытаясь не кривить губы в злой ухмылке, и скрещиваю руки на груди.

— Ты не сможешь сам себя исцелить. Кость за костью будет срастаться неверно и ломаться вновь, и так до тех пор, пока ты не рехнёшься от боли.

Улыбка становится шире, и я понимаю, что этот раунд я проиграла.

— Поверь, Сигюн. Нет такой боли, которую я не смог бы вытерпеть.

Хмуро улыбаюсь и качаю головой.

— Все мы так думаем, пока больно не станет.

Схожу со ступеньки, расправляю плащ и киваю охране.

— Как родители? — раздаётся позади меня, и я так и застываю перед выходом из темниц.

Передёргивает. В подземельях холодно и сыро, но мурашки бегут по спине не поэтому.

— Живы, — отзываюсь я. — Вопреки тебе. Я приду завтра.

Стискиваю зубы, едва сдерживая клокочущую ярость и почти бегу вверх по лестнице.