Влюблённые (гет)

«Любовь, любовь… Есть она — мучаешься сам. Нет её — мучаешь всех вокруг…»© Дмитрий Емец. Светлые крылья для темного стража.

Легкая, полупрозрачная кисея метели окутала сказочный лес, словно художник, уверенной рукой разрисовавший небесный холст, погрузив его в серебряную дымку. За нею не было видно и не слышно ничего, тишина будто заключила мир в оковы сна, настолько прекрасного, что никто не спешил выбраться из этих прохладных обьятий.

Может быть, и он сам сейчас во сне? Румпельштильцхен уже пять лет задавал себе этот злосчастный, скорбный вопрос. Всё, что он делал в своей жизни, он делал только ради себя — хоть признавать это и постыдно, но это было именно так. Это было неоспоримо, как аксиома, как закон всемирного тяготения; но так же были беспорны и те чувства, которые он хранил в себе все эти годы — точно узников, безмолвных, заточённых в башне.

Пламя этих чувств обожжет его с новой силой, когда он увидит её. Румпельштильцхен знал это, но даже мысль о том, что он вновь проиграет какой-то титулованной особе в этой тайной, невысказанной войне, была для него безграничным унижением.

Впрочем унижение может почувствовать только человек, у которого есть сердце — и оно было у Румпельштильцхена. Пусть его сердце было отравлено тьмой, но оно упрямо билось в груди — трепещущий, живой орган, дарующий чувства всем живым существам на этой грешной земле.

А вот у неё сердца не было. По его вине. Он создал очередного монстра — и вместе с тем, как ни странно, оставался величайшим скульптором в её глазах. Её учителем. Её мастером. Он и это знал с точностью.

Нельзя сказать, что гордость Румпельштильцхена не тешилась в осознании этой шальной мысли — балансируя при этом на невесомой грани с чувством вины.

Чувство гордости в Румпельштильцхене было всегда выше чувств, даже несмотря на сердце, а с Корой... с нею все было наоборот, и он скоро столкнётся с очевидным доказательством этого.

* * *

Направляясь к храму в канун рождества, Румпель всё ещё старался осознать — что именно изменилось в Коре за эти годы? Никогда и ничто не было для неё дороже власти, но тогда что она делает сейчас в этом храме? Да и что он сам тут делает? Он — тёмный маг, и это противоречит всей его натуре.

Но он здесь, чтобы получить прощение, поэтому он войдёт в эти двери и будет искать глазами её силуэт, её тень, стараться почувствовать её едва ощутимый запах, который стал ему таким знакомым, пока он обучал будущую принцессу.

Войдя под храмовые своды, хранившие, казалось, тысячу тайн, Румпельштильцхен услышал звуки музыки, но они лишь рассердили его. Ему нужна лишь Кора, и никакая музыка не сравнится с нею!

Все в безмолвии слушали пение церковного хора, но только не он. Он искал глазами её фигуру, без надежды встретить её спокойный и гордый взгляд. Без надежды на то, что она согласится на сделку с ним.

Он уже секунд тридцать, не меньше, искал её взглядом, и это казалось немыслимой вечностью, но вдруг что-то заставило замереть Румпельштильцхена — он увидел женщину, стоявшую вдали от толпы.

Её лицо было скрыто за лиловой вуалью, подобранной в тон к шляпке и платью. Рядом с ней стояла девочка, голову которой украшала хрупкая серебряная диадема, усыпанная множеством маленьких жемчужинок, а платье её было из белого шёлка, украшенное поясом тёмно-красного, винного цвета.

Несмотря на то, что Румпель пока не видел лиц, он узнал их. Он понял, что это мать и дочь.

Гордый стан Коры стал ещё более выточенным. Она так часто старалась держать лицо, так привыкла к этому, что утончённость её движений была почти идеальна. Почти.

Спина у стоявшей рядом с ней дочери была такой же неестественно ровной, а платье было не по возрасту ей, как показалось Румпельштильцхену. Слишком тугой был его корсет, слишком тесными рукава, слишком пышными юбки... Маленькая ладошка в перчатке из белого атласа крепко сжимала руку матери, словно бы пытаясь уберечься от детского и наивного смущения.

Он сделал нерешительный шаг и приблизился к своей цели, к женщине, которую любил сильнее, чем власть и магию — к той, что сейчас была так близка и так далека одновременно.

Возможно поэтому Румпель и любил её — она была для него запретным плодом, была недоступной. В конце концов, его всегда манило всё неизведанное и запрещённое.

Она обернулась и глаза их встретились: её — тёмные, с зелёной, как весенняя листва, искоркой, и его — тёмные, как сама ночь.

— Здравствуй, – голос Коры звучал звонче обнажённой стали. Это было так непривычно, но совершенно его не удивило.

— Здравствуй, – собственный голос Румпельштильцхена прозвучал как-то надтреснуто.

— Не думала, что когда-нибудь увижу тебя снова, – повисла пауза, но она всё так же внимательно смотрела ему в глаза, не отводя взгляд.

— Я тоже, точнее, я надеялся, что не увижу.

Казалось, секунды превратились в часы прежде, чем эту давящую тишину нарушил детский голосок.

— Мамочка, может, ты всё же скажешь мне, кто это? – взгляд девочки был не по годам серьёзен.

— Мой давний друг, – спокойно сказала Кора.

С этими словами она крепко схватила за руку Румпеля и вышла из храма, точно изо всех сил стараясь не перейти на бег, и не замечая, что дочь побежала за ней следом.

— Зачем ты здесь?

— Заключить с тобой сделку, дорогая…

— Я больше не заключаю сделок с тобой. Держись от меня и моей дочери подальше, — услышав легкий шорох сзади, она обернулась, и, заметив ребенка, уже другим, строгим голосом приказала: — Идём, Реджина.

Она взяла дочь за руку и хотела было бежать прочь, как вдруг:

— Очень красивое имя. – выпалил Румпель.

Реджина обернулась и, одарив его очаровательной улыбкой, сказала:

— Спасибо, сэр.

Взглянув в её глаза, он почувствовал, как внутри шевельнулось что-то неясное, но, прежде чем он сумел понять, что это, его отвлёк разгневанный голос Коры.

— Леди не должны разговаривать с незнакомцами.

— Прости, мама…

— Нет, милая, извиняться должен я, — прервал их Румпельштильцхен.

— Но за что? – спросила Реджина.

— За то, что поговорить нам всё же придётся.

* * *

— К чему все эти разговоры? – голос Коры прозвучал устало.

— Сегодня канун Рождества, и я хочу сделать тебе подарок, необычайной красоты сюрприз, который сможет тебе понравиться…

— Ненавижу подарки и сюрпризы, – улыбка с плохо скрытым презрением мелькнула на её красивом лице и тут же исчезла, словно её и не бывало.

— Но этот подарок тебе понравится.

Он держал бьющееся в его руках беззащитное сердце. Её сердце. Несчастный орган, от которого многие влюблённые хотят избавиться…

— Нет!— прежде очень спокойный голос дрогнул, и маленькая слезинка скатилась по ее щеке. — Ты знаешь, что я ненавижу тебя?

— Конечно, знаю, дорогая… Настолько же сильно, насколько любишь.

* * *

И вот предрождественская ночь наступила.

Они долго гуляли, просто наслаждаясь тишиной, хотя совершенно не умели этого — но на этот раз они действительно наслаждались.

И когда Румпель пригласил Кору в свой дом, чтобы согреться, они оба понимали, что это не дружеский визит.

Когда Румпель накрыл губы Коры поцелуем, она не сопротивлялась, ибо истосковавшееся по чувствам сердце не позволило ей этого. Никто по-прежнему не пытался нарушить молчания.

Кора почувствовала, как Румпель старается расшнуровать корсет её платья — он внезапно показался чудовищно тесным, и ей мучительно захотелось обрести свободу тела так же сильно, как и свободу собственного сердца...

...Его дыхание приятно щекотало ухо, когда он что-то шептал ей...

— Прекрати это… пожалуйста, — из последних сил произнесла она.

А Румпельштильцхен вспоминал первую ночь, проведённую с ней. Она казалась такой невинной и прекрасной…

Кора же в этот момент ощутила, как он коснулся пальцем её губ, словно бы приказывая молчать — и она послушно молчала, лишь тихий стон сорвался с её губ.

Когда ночь сменилась утром, ласковый рассвет разбудил их.

— Доброе утро.

— Надо же, ты уже со мной разговариваешь? — с сарказмом спросил Румпель.

— Доброго утра и доброй ночи нужно желать даже врагам — я запомнила этот урок, мастер. А теперь сними защитное заклинание с моего сердца, и вырви его немедленно, иначе ни одно утро в твоей жизни больше не будет добрым,– её лицо исказило подобие коварной улыбки.

— Узнаю свою девочку.

И снова боль сменилась пустотой.

— Рождество уже почти наступило, и у меня для тебя тоже есть подарок, – она провела рукой по воздуху, и в руке её появилась колбочка с прозрачной жидкостью. — Ты подарил мне всё самое лучшее в моей жизни, поэтому скажу лишь одно: «Слеза нашей дочери приведёт тебя ко мне»...

Дала ли эта женщина Тёмному магу надежду на лучшее будущее? Он не был в этом уверен. Пророческий дар никогда не обманывал его, но теперь он знал точно, что Кора Миллс любила его и именно поэтому вырвала своё сердце — но лучше бы она ненавидела, и её сердце ещё долго теплилось бы внутри самым нежным и искренним чувством... быть может, к кому-нибудь другому.

Много есть людей, что, полюбив,

Вставшем до небес из преисподней? © Николай Гумилев