Hurt (джен)

"Начать жизнь с чистого листа" — так легко произнести и так сложно сделать, ведь лист моей жизни никогда не был чист, несмотря на то, что единственная истина, которую я твердо усвоила в своей жизни — это то, что злыми не рождаются. Ими становятся.

Но был в моей жизни человек, который всю жизнь берёг моё сердце, защищал от нестерпимой боли и падений на моём жизненном пути. Это был ты, отец… жаль, что я не умела ценить то, что имела, но клянусь, что я научусь. Ты всегда был хорошим учителем, и останешься им даже после смерти.

После многих лет жизни с моей матерью мы будто стали участниками долгой и ужасной войны. Ты — солдатом и защитником родины, а я лишь принимала образ жертвы; но так было не всегда. Ты научил меня защищаться. Не только морально, но и физически.

— Не держи рукоять меча так, словно бы это ненужная вещица. Это твоё главное оружие, то, что поможет тебе остаться живой в борьбе с противником.

— А как её нужно держать, отец?

Я до сих пор помню, с каким неукротимым интересом и вниманием я прислушивалась к твоим словам.

— Вот так, – Ты коснулся моей неуверенной руки, руки своего ребёнка, и мир для меня в тот миг стал цветным, а не серым…

Кажется, еще вчера я видела твое лицо

Тогда это было лишь иллюзией. Пройдёт лишь пара лет, и я буду винить себя за то, что разрушила твоё истинное счастье, настоящее и живое.

В тот день, когда моя мать получила корзину, полную золотых роз, именно я нашла их у дверей её спальни. Живые и трепетные лепестки были невероятно красивы: я впервые увидела своими глазами настоящую магию, на которую ты наложил строжайшее табу, говоря, что в ней таится зло. Но я тогда воспринимала магию совсем иначе.

Я никогда не видела столь красивых роз: их золотой оттенок напоминал искристое пламя свечи, и был невероятно приятным для глаза. Но их терпкий аромат, когда я наклонилась над корзиной, чтобы вдохнуть его, показался мне похожим на столь нелюбимый запах зелёного чая, и я невольно отпрянула. Это словно был знак свыше: случайно мой взгляд упал на конверт, в котором, судя по имени, начертанном на нём тонкими буквами, было что-то для моей матери.

Любопытство пересилило во мне все остальные чувства — я дрожащими пальцами осторожно вытянула из кипы цветов бумажный прямоугольник, вскрыла его и прочла письмо, перевернувшее за одно мгновение весь мой мир.

«Здравствуй, моя дорогая Кора.

Вот уже двенадцать лет я пытаюсь разгадать тайну, ключ от которой ты так и не позволила мне найти. Я так и не смог понять, почему ты от меня сбежала, отчего твоя жажда власти оказалась сильнее наших чувств; однако я нашёл одну из возможных причин твоего поспешного исчезновения — теперь я уверен в том, что ты пытаешься спрятать от меня свою дочь. Нашу дочь — и это не пустые слова. Теперь я знаю правду, и убегать от себя не имеет смысла.

Регина моя дочь, и только моя. Я заберу её у тебя и осуществлю свой план её руками. Знай, что твоя защита бесполезна. Все эти годы всё было бесполезно.

С любовью и ненавистью,

твой Румпель.

P.S. Надеюсь, что мы скоро увидимся».

Я спрятала лицо в ладони, и принялась тихо плакать, сидя на полу у дверей спальни матери, не в силах понять, отчего мне так больно и плохо. От обиды за неё или от обиды за тебя, отец?

Спустя несколько минут меня нашла мать, вероятно, услышавшая всхлипы. Она выглянула из-за двери и тут же заметила меня, а самое главное — сжатое в руке письмо.

Она начала непривычно эмоциональным тоном:

— Кто разрешил тебе рыться в моих вещах?!

— Просто я никогда не видела таких красивых цветов и… прости мама… — залепетала я, спешно вытирая слезы.

— Извинения не принимаются, — произнесла мама жёстким тоном.

Я помню, как она прижала меня, точно тисками, к стене — тогда это случилось впервые. Зелёные вьюны с шипами обвивали мои руки, оставляя на запястьях кровавые следы.

— Мамочка, мне больно… отпусти меня, пожалуйста… — умоляла я жалобно, чувствуя, как новые горячие слезинки текут по щекам.

— А моя боль никого не интересует? — спросила она безжалостно.

Невидимые тиски сжали меня ещё сильнее — кажется, они стиснули мои рёбра так сильно, что я почти перестала дышать от боли.

— Отпусти её, Кора! – твой голос впервые прозвучал так жестоко по отношению к ней.

И она послушно отпустила, но не потому, что вдруг одумалась или испугалась тебя, а лишь потому, что увидела, как я всё сильнее сжимаю такой ценный для неё пергамент в своей руке, словно пытаясь переместить всю боль в него.

— Отдай письмо!

Я послушно отдала листок, пытаясь удержаться на ногах — получалось это с трудом, и я помню, как твои руки подхватили меня.

— Не смей больше прикасаться к моей дочери, – ты произнёс это твёрдо и раздельно, точно приказ, не оставляя иного выбора.

— Она не твоя дочь — а если не веришь, прочти письмо.

И ты прочёл. И на лице твоём в ту минуту не отразилось ни единой эмоции.

Ты просто продолжал держать моё почти безжизненное тело в своих руках…

А потом ты пошёл со мной в моё любимое место, заставив улыбаться, несмотря на боль. Мы пошли на конюшню, и ты сказал то, что мне необходимо было услышать — необходимо, как воздух.

— Тебе понравился наш вечерний урок верховой езды?

— Очень понравился, па… — я осеклась, потому что поток слёз с новой силой хлынул из глаз.

Ты погладил мои взъерошенные волосы и сказал:

— Сильные девочки не должны плакать.

— Но кто сказал, что я сильная? Вдруг мой настоящий отец был слабаком?

На твоём лице мелькнула гримаса боли:

— Ты сильная сама по себе, а не потому, что чья-то дочь!

После этих слов я поняла, что лучшего отца я и пожелать не могла — и вдруг это письмо стало чем-то незначащим — ведь ты до сих пор оставался моим отцом, несмотря ни на что.

Словно бы по волшебству все слёзы исчезли, когда ты сказал:

— А теперь познакомься — это твой будущий учитель по верховой езде, потому что мне кажется, что тебе нужны более тонкие навыки обращения с лошадью, чем те, которым я научил тебя.

Я нахмурилась, увидев перед собой высокого и нескладного мальчишку, который был ненамного старше, чем я, но увидев его искреннюю улыбку, что-то во мне всколыхнулось и я не смогла сдержать ответной улыбки.

— Здравствуй, – робко сказала я.

— Здравствуйте,— его глаза цвета бирюзы засияли доброжелательностью. – Меня зовут Даниэль и я очень рад нашей встрече.

Это был и лучший и худший день в моей жизни одновременно.

Я слышала, как ты ссорился с мамой. Снова.

— Я догадывался, что ты всё ещё его любишь.

— Это не так, я лишь помню, что любила его…

— Это не утешает меня, потому что сегодня ты едва не лишила меня любви единственного человечка, который способен на это в нашей семье!

Потом сердце моё чувствовало, что папа не мог уснуть почти всю ночь и мамы не было в их спальне.

Мне было страшно, а поэтому я старалась отвлечь себя и вспомнила то тёплое ощущение, которое разлилось внутри при первом же взгляде на Даниэля.

Я поняла, что начинаю влюбляться.

И всё это благодаря тебе, папа, ведь именно ты избавил меня от затворнической и одинокой жизни — в страхе перед магией я забывала, что я всё ещё могу позволить оставаться глупышкой.

Я бы заключила тебя в объятия,

Но я знаю, что ты не ответишь.

И вот я стала совсем взрослой — мне уже семнадцать, я стала старше, но мудрее я так и не стала. Я променяла тебя на проклятие, папа, и твоё сердце служило самым главным механизмом в нем, потому что жизнь и так забрала у меня всё.

Я осталась совершенно одна, и я пошла на этот отчаянный шаг из-за одиночества. Я потеряла Даниэля, маму и своего ребёнка, когда упала с лошади, пытаясь убежать от Леопольда.

Но самое главное — я потеряла себя. А ты, я знаю, никогда не позволил бы этому случиться…

И увидеть, что ты тоже смотришь на меня…