Сердце в сумраке (гет)

Постоянно вдвоём, постоянно идём

Будет странных эмоций безудержный взрыв.© Flёur

Сторибрук тонул в сумраке, как и моё сердце, захлебывающееся во тьме. Я не знаю, зачем пришёл сюда, ведь всю жизнь был для всех никем и ничем — лишь только моя сила и моя власть делали меня значительным для мира магии. Для магии, но не для меня самого.

Кажется, сейчас всё теряет свой изначальный смысл. Кора возвращается, но осознание этого совершенно не тревожит меня, потому что моя жизнь перестала иметь всякую ценность. Если Кора всё же вернётся, чтобы забрать мою жизнь с собой, то это будет справедливо.

Из моих размышлений меня вывел мальчишеский, срывающийся на крик голос.

Голос Генри:

— Вы не можете! Перестаньте!

Я поднял голову и увидел, как Реджина осторожно, но крепко ухватила сына за плечи, оттаскивая его от колодца с безжизненными водами озера Ностос.

Но Генри сопротивлялся.

— Вы не можете! Вы убьёте их! Умоляю! Нет! — кричал он.

Реджина молча, крепко прижимала к себе мальчика, но тот не унимался:

— Они смогут пройти! Надо это выключить! — внезапно он рванулся и ринулся к отравленной воде.

Но Реджина оказалась проворней. С криком:

— Генри! — она с силой оттолкнула его от колодца и повернула лицом к себе.

Зелёные и карие глаза встретились, и я видел: в одних плескался страх. В других ненависть.

— Что ты делаешь?! — голос Реджины едва заметно дрогнул.

— Эмма и Мэри Маргарет смогут пройти, я это знаю, — голос Генри звучал твёрдо.

У меня мелькнула мысль, что он такой же самонадеянный глупец, точь-в-точь похожий на своего деда. Он не знает, о чём говорит — но разве ребёнку, непоколебимо верящему в магию, можно объяснить, что есть необратимые вещи, и что если его родным суждено умереть, то так оно и случится? Риторический вопрос.

— Ты сказала, что хочешь измениться, стать лучше — так давай! Ты хочешь, чтобы я верил в тебя? Тогда верь и в меня! — выкрикнул Генри запальчиво.

По щекам Реджины хлынули слезы, — всё моё существо закипело от гнева к Генри — а затем она уверенно направилась к колодцу.

— Реджина! — я попытался остановить её, потому что осознал, что если она сделает ещё шаг, настанет конец всему. И мне тоже, но дело совершенно не в возвращении Коры.

Она не обернулась на мой крик, и я почувствовал, как моё дыхание перехватило, а тело застыло, не в силах двинуться с места.

Я стою и не могу пошевелиться — не могу, потому что уже поздно: её хрупкую фигуру обволакивает зеленым дымом, и Реджина падает без чувств.

Оцепенение проходит так же внезапно, как и наступает, и я бросаюсь к ней:

— Реджина, ты слышишь меня? Пожалуйста, скажи, что ты меня слышишь!

Мой голос опустился до шёпота — я увидел, что всё, что она сделала, было не зря. Она вновь спасла Прекрасных.

Но сама Реджина так и не отзывалась, несмотря на мои мольбы. Лицо её было необычайно бледным, и я осознал, что больше никогда не услышу её ровного и спокойного дыхания. Я понял, что моя жизнь будет кончена сегодня. Я никогда не ошибаюсь.

Из горла вырвался безумный крик, когда перед глазами пронеслась вся моя жизнь...

* * *

— Румпель Ш-ш-ш… штильцхен, я призываю тебя!

— Говорить надо не так, дорогуша — но вообще-то и говорить уже ничего не надо.

— Что ты такое? — на её лице отразилось недоумение, когда она увидела мою золотисто-зелёную кожу, которая отражала всю мою тёмную сторону — всю боль и жгучую ненависть к самому себе.

— Что-что — "что"? Ай-яй-яй, какой невежливый вопрос. Я не "что".

Я помню, как почувствовал её смущение буквально кожей.

— Простите… я сама не очень понимаю, что делаю.

Реджина прижала книгу матери к себе и неуверенно улыбнулась. Да, тогда она ещё могла улыбаться мне. Искренне.

— Это уже ясно. Позволь представиться — Румпельштильцхен.

Реджина склонилась в ответном реверансе:

— А я…

— Реджина. Я знаю.

— Знаешь? — в её тёмных глазах отразилось недоумение.

— Ну конечно.

— Из-за моей матери Коры? Ты обучал её? — спросила Реджина прямо, и эта прямота поразила меня в самое сердце.

— Моя слава опережает меня, — пробормотал я словно чужим голосом — столь велико было моё удивление.

— Говорят, я похожа на неё в молодости, — сказала она неуверенно.

— Правда? Не замечаю.

И Реджина действительно не была похожей — только познакомившись с нею, я уже понял, насколько они были разными — мать и дочь.

И дело было не только во внешности — глаза всё же были схожи, — но главное отличие крылось не снаружи, а внутри. Меня поразила искренность Реджины, и то, с какой смелостью та говорила с человеком, который владеет магией.

Помедлив, я ответил:

— Я действительно знаком с твоей матерью, но знаю я тебя не поэтому, — увидев её испуганный взгляд, я добавил: — я знаю тебя давным-давно, дорогуша. Времени прошло немало, но я знал, что этот день придёт. Я ждал его. Я так счастлив, что мы вернулись к тому, что нам суждено.

— Что суждено?

— Быть вместе.

От такой двусмысленной фразы испуг в мерцающих карих глазах только усилился.

— Я лишь хочу, чтобы вы научили меня всему, что умеете.

Я исполнил это желание, но с каждым нашим уроком все больше понимал, что утрачиваю всё человечное, что во мне было, начиная испытывать чувства к Реджине.

* * *

Реджина с любопытством изучала книгу своей матери, а я просто сидел рядом за прялкой прял, дав тебе возможность насладиться теорией.

Но она отчего-то вдруг спросила:

— Почему вы стали таким? Почему вы можете контролировать только свою магию, но не свой гнев?

— Это не твоё дело! — вопрос сбил меня с толку, и мой голос прозвучал, пожалуй, чересчур резко.

— Моё, если я стану такой же, когда-нибудь, — возразила Реджина.

— Твоя прямолинейность убивает меня.

— Я знаю.

— Так вот, знай ещё и то, что я никогда не позволю тебе стать такой, каким стал я.

— Почему?

— Я всё ещё помню, как ты сказала, что веришь в меня.

Вера — это единственное, что мне было тогда необходимо…

* * *

Я помню, как положил перед нею хрупкий цветок — белую розу. С этого и начался наш последний урок.

Реджина сурово посмотрела на меня и произнесла:

— Ты бесчеловечен, но я никогда не смогу быть такой, как ты. Эта роза отравлена, и я не прикоснусь к ней, как бы страстно ты этого не желал…

— Отличная работа. И я вовсе не желаю твоей смерти, дорогуша.

— Но то, чего ты по-настоящему желаешь, ты никогда не получишь…

— Неужели?

Я помню, как прикоснулся к её щеке, а она пыталась отстраниться, пыталась слиться с этим маленьким столиком, пыталась стать невидимой, но вся её магия была в моём плену.

Я помню, как целовал её полуобнажённые плечи, а Реджина дрожала — я не понимал, от страха или от удовольствия. В любом случае, я отыскал крючки твоего лёгкого лазурно-серого платья быстрее, чем это понял.

Её совершенное тело могло полностью принадлежать мне, но Реджина просто стояла, не говоря ни слова — и в её взгляде читался лишь откровенный гнев.

Она, не глядя, крепко вцепилась в столешницу, и роза с отравленными шипами едва не оцарапала ладонь.

Я вовремя произнёс заклинание и проклятый цветок испарился.

— Зачем ты сделал это? Лучше бы я умерла… — в голосе Реджины не было ничего. Я лишь ощущал свою вину и её опустошённость.

— Прости меня…

Именно тогда я понял, что навсегда утратил её веру.

Но потерять не веру, а тебя саму было в разы страшнее — и я знал, что когда-нибудь это случится. Мой дар никогда не подводил меня, но я всегда думал, что спасу тебя.

Я заблуждался.

— Что случилось? — недоумённо спросила Мэри Маргарет.

— Она мертва, и в этом только ваша вина. Вы ещё поплатитесь за это.

Ловя на себе испуганный взгляд зелёных глаз, я был доволен.

Ты будешь отомщена, Реджина. Я обещаю. В последний раз коснувшись твоих губ, я словно надеялся на то, что ты вернёшься.

Но мы-то с тобой знаем, что у злодеев не бывает счастливого конца.