Незаконченное дело (джен)

Всем известно, что призраками после смерти могут стать те, у кого в этом мире осталось незаконченное дело. Дело это становится для них натуральным якорем — в отличие от якоря искусственного, хоркрукса — и после смерти тела удерживает душу, лучше легендарной мантии-невидимки закрывая ее от Его* взгляда.

В магическом мире это действительно известно всем, и такие призраки пользуются огромным уважением. Помочь им, если есть такая возможность, считается делом чести. Ну в самом деле, если для кого-то долг, обязательства или данное слово настолько важны, что оказались сильнее смерти — что это может вызвать, кроме уважения? (Конечно, это не единственный способ стать призраком, и к тем, кого на земле держат иные чувства, относятся по-другому. Но речь сейчас не о них.)

Но, пожалуй, ни у кого не остается незаконченных дел таких важных, таких ярких и прочных, как у матери, которая только что отдала жизнь ради своего сына. Потому что на этом ее долг не закончен. Он только начинается. Не просто так на востоке говорят, что спасатель отвечает за дальнейшую жизнь спасенного. На Западе об этом позабыли, но незнание законов природы никогда не мешало им действовать на людей.

Поэтому, практически взлетев по лестнице в спальню горящего дома в Годриковой Лощине, Альбус Дамблдор увидел там не только плачущего ребенка и плотные тени темных заклинаний. Он увидел нервную, злую и расстроенную Лили Поттер, которая причитала над ребенком, пытаясь утешать его ласковыми прикосновениями — она ведь еще не привыкла, что лишилась тела и возможности влиять на физический мир.

Естественно, Альбусу хватило одного взгляда, чтобы разобраться в ситуации — не может один из лучших ученых столетия не знать того, что “известно всем”, особенно если это правда. А двух минут разгоряченной речи Лили ему хватило, чтобы решить, что ситуация его категорически не устраивает.

Вторая “всем известная” истина — “мертвые знают все” — конечно, преувеличение. Мертвые далеко не всеведущи, а что касается всемогущества — так его у них в целом меньше, чем у живущих. Именно поэтому призракам редко удается завершить дела, удерживающие их в этом мире. Но вот что смерть дает — так это неведомую большинству живущих ясность рассудка. Душа, не связанная узами тела, использует все свои возможности и таланты, а поскольку, кроме размышлений, ей мало что дано — то все это используется для размышлений. Если добавить сюда третью истину — “перед смертью перед глазами проносится вся жизнь”, то остается только сказать, что с Лили именно это и произошло. И, посмотрев на свою жизнь с новой ясностью рассудка, она крайне отрицательно оценила роль директора и главы Ордена Феникса в своей жизни — и в своей смерти.

Нет, оставлять призраку Лили доступ к Гарри Поттеру решительно не стоило. Проблема была в том, что любая чистокровная магическая семья примет призрачную Мать Наследника с распростертыми объятиями и будет тщательно следовать ее указаниям по воспитанию ребенка. Это настолько классический случай, что ни у кого не зародится даже мысли о том, чтобы поступить иначе. Разве что у Альбуса Дамблдора — ну так на то он и величайший и гениальнейший, чтобы искать нестандартные решения — и успешно претворять в жизнь.

Дальнейшие планы по выращиванию Героя и Знамени света следовало радикально менять. Отдавать ребенка магам нельзя, остаются магглы. Альбус едва заметно поморщился — в принципе, ничего сложного, вместо обучения и осознания собственной роли с раннего детства, можно использовать схему “воспитание героя через лишения”. Она нравилась ему меньше — все-таки Альбус искренне старался, чтобы его планы причиняли его собственным сторонникам как можно меньше неприятностей, но когда вставала необходимость выбирать между благом общим и благом частным — он не колебался никогда. Вот как сейчас.

Очень сложно помешать призраку связаться со взрослым магом, если этот маг связна с тем самым неоконченным делом. Зато, действуя в рамках Статута, можно полностью перекрыть магглам контакты с кем и чем угодно магическим. Исключительно для их защиты — а также для защиты их подопечного от потенциальных недоброжелателей. К тому же редкая удача — у Лили есть сестра-маггла, значит можно привязать эту защиту на кровь и призрак матери в принципе не сможет приблизиться к ребенку, пока он находится на попечении родственников. Маг, естественно, заметит, что его оплетают антимагической сетью, и примет меры, а вот маггл…

Да, вариант плохой, но хотя бы складывается он довольно удачно. Альбус бросил взгляд на Лили, которая все это время продолжала что-то говорить, и хитрым движением палочки изгнал призрака — долго эффект не продержится, но для выполнения задуманного времени хватит. Не нужно, чтобы кто-то еще видел Лили. Альбус показал головой — такое упрямство вызывало уважение, хотя и было крайне неудобным. Изгнать ее из мира он не сможет — такой якорь действительно крепко держал душу. Но и помешать ему она не сможет.

* * *

Поговаривают, что призраки привязаны к месту смерти, но это уже домыслы. Например, для призраков с незаконченным делом это в большинстве случаев не так. Место смерти для них ничего не значит, а привязка к нему была бы помехой. Нет, такие призраки привязаны к своему делу. Буквально.

Десять лет не-смерти и не-бытия — вот на что Альбус обрек Лили. Она не могла находиться далеко от сына, интересы маленького Гарри требовали, чтобы мама была рядом. Но быть рядом она не могла. Наброшенная на дом Петунии сеть не только не пропускала Лили внутрь, но и не позволяла наблюдать за сыном. Ни этого дома, ни всех, в нем живущих, для Лили словно не существовало — она не могла видеть их, даже когда они выходили из дома. А самой ее словно не существовало для других магов — она пыталась обращаться за помощью, но ее не видели и не слышали. Похоже, Альбусу удалось накрепко связать ее с долгом, превратив якорь в узы. Сын, который держал ее здесь, остался единственным, с кем она в принципе могла бы взаимодействовать, а он был недоступен. Идеальная ловушка.

Призраки могут и очень много, и очень мало. По крайней мере, им сложно что-то противопоставить живым, если те знают, что делают.

Правда, одного ее Альбус лишить не мог — Лили чувствовала сына. Чувствовала, когда ему плохо. Наверное, она бы чувствовала и то, что ему хорошо, только вот такого не случалось. Наверное, будь она живой — сошла бы с ума. Невыносимо знать, что твоему ребенку всегда плохо, что его обижают. Быть на расстоянии вытянутой руки — и не иметь возможность заступиться, поддержать, да хотя бы узнать, что происходит.

Десять лет бесплотный дух Лили бродил вдоль изгороди дома №4 по Прайвет-драйв, переживая за сына, негодуя на тех, кто так обошелся с ним и с нею самой, — и не видя избавления. Незаконченное дело матери длится до совершеннолетия ребенка. Представления о том, что в этот момент дети становятся самостоятельными (как будто можно взять и стать самостоятельным мгновенно, когда стрелка часов отмерит начало 17-го года жизни, но Традиция есть Традиция) настолько сильны, что имеют силу ритуала. Когда Гарри исполнится семнадцать — Лили уйдет за грань. И ее терзали мрачные предчувствия о том, что сына она так ни разу и не увидит. Конечно, на время обучения в школе ребенок выходит из-под опеки семьи, но Лили была абсолютно уверена в том, что не пустить ее в Хогвартс директору будет даже проще, чем в дом ее сестры. Она собиралась попытаться… но особых надежд у нее не было.

И, конечно, она оказалась права. Когда Гарри уехал в Хогвартс, Лили тоже отправилась в Шотландию — и не смогла пройти дальше границ школы. Хотелось выть баньши, развеяться ветром, но… когда-то маленькая Лили Эванс поверила в чудеса так сильно, что не утратила эту веру, вырастая, как это случается даже с магами. Да-да, большинство взрослых магов верят в магию, а не в чудеса. Но Лили, которая своими — пусть и призрачными — глазами видела отраженную от сына аваду, продолжала верить в то, что за оставшиеся семь лет еще случится чудо, которое позволит ей наконец вмешаться в происходящее.

* * *

На этот раз чудо было не столь мрачным, как добровольная жертва “жизнь за жизнь”. Обычное бытовое чудо, известное даже магглам — совпадение нескольких вещей. Просто один великий комбинатор, натаскивая своего героя на первый квест, подсунул ему зеркало желаний, действующее на мозги сильнее большинства наркотиков. А магглорожденная подруга героя с каникул вернулась. А у друга героя были братья, которые считали, что если не нарушено хотя бы одно правило — день прожит зря. Вот и совпало…

— Гарри, ты плохо выглядишь. У тебя опять синяки под глазами, — Гермиона, которая за завтраком вглядывалась в своего друга, а не в очередную “книгу для легкого чтения”, была неостановима как торнадо. О Гарри никто раньше не заботился с энергией природного катаклизма. Было приятно. — Ты опять не выспался? Я же объясняла тебе, как важно правильно организовать работу, чтобы выполнять домашние задания в отведенное время, и не доделывать их по ночам.

Нет, все-таки у любого “приятно” есть пределы. Тетя Петуния так же заботилась о Дадли, ураганом сметая все, что вызывало даже легкое недовольство сына, поэтому Гарри был уверен, что именно так и надо. Но иногда Гермиону все-таки чересчур заносило.

— Гермиона, я все сделал вечером! Ты же сама проверяла мою работу, помнишь?

— Тогда в чем дело, Гарри? Высыпаться во время учебы очень важно, если ты не выспишься, то можешь плохо понять материал на уроке, и тогда тебе придется дольше заниматься самому, и ты снова не выспишься, и получается замкнутый круг. Что случилось? Тебе нужна помощь?

— Я… я не знаю, — Гарри огляделся. Стол был полупустым — привыкнув к вольной жизни на каникулах, ученики заново привыкали к распорядку дня, и на завтрак вовремя приходили далеко не все. Те, кто все-таки дошел, досыпали за едой, читали почту или оживленно обсуждали прошедшие праздники. В общем, на них никто не смотрел, но Гарри на всякий случай понизил голос и сдвинулся ближе к Гермионе. — Помнишь, я тебе рассказывал про зеркало? Которое нашел на каникулах?

Гермиона кивнула.

— Я… я не могу уснуть. Подолгу. Все думаю о том, чтобы еще раз увидеть родителей., Знаешь, профессор Дамблдор был прав тогда. Если бы он не сказал мне, что уберет зеркало, я бы так и бегал туда… — Гарри вздохнул и сунул в рот ложку каши. Если он еще и есть перестанет, Гермиона его совсем сметет своей заботой.

А Гермиона тем временем озабоченно хмурилась.

— Это очень плохо, Гарри. У тебя образовалась зависимость от зеркала, которая наложилась на травму от потери родителей. Я о таком читала, когда люди, недавно потерявшие близких, не могут принять их смерть, и…

— Гермиона, но я всю жизнь знаю, что мои родители мертвы. И я знаю, что в зеркале они были не настоящие. Тьфу, да они даже разговаривать не могли… — Гарри невидящим взглядом уставился в пространство перед собой. — Просто… еще раз хотя бы увидеть их…

— Ты только недавно узнал правду об их смерти, — авторитетно отмела его возражения Гермиона. — Тебе надо переосмыслить ее заново. Надо узнать, есть ли у магов психоаналитики, магглу ты не сможешь рассказать свою историю, так что ничего не выйдет… Значит так. Давай сегодня после уроков пойдем в библиотеку и просмотрим архивы — может быть, здесь есть школьные фотоальбомы. И надо узнать, хранятся ли в школе подшивки газет, там тоже могут быть фотографии твоих родителей. Твое желание их увидеть — вполне естественно, а фотографии, в отличие от зеркала, будут настоящими. Может быть, то, что ты там видел — вообще твои фантазии, а не то, какими твои мама и папа были на самом деле, а жить в своих фантазиях — неправильно.

Гарри потрясенно уставился на Гермиону. Почему ему раньше не пришла в голову такая простая вещь? Наверное, он просто привык, что у него нет — и никогда не было — его собственных фотографий, вот и не думает о том, что у остальных-то они есть. Найти фотографии родителей — это и впрямь лучше какого-то дурацкого зеркала. Может быть, с фотографией мамы под подушкой он снова сможет нормально спать… даже если это будет вырезка из газеты.

А Гермиона еще не закончила.

— А еще я читала, что в таких случаях рекомендуется посетить могилы. Посещение кладбища помогает принять смерть как свершившийся факт… это, конечно, делают после длительной терапии, но ты ведь действительно уже давно знаешь о смерти родителей. Лучше тебе навестить их могилы, чем искать по всей школе опасный артефакт!

Оказывается, Гарри был способен удивиться еще сильнее. Тетя Петуния никогда не посещала кладбища, хотя, если подумать, у нее должны же быть ее собственные родители? Она никогда не говорила о них, вот Гарри и не задумывался об этом раньше… а ведь это и мамины родители, его бабушка с дедушкой. Сколько же он не знает о себе, оказывается!

— Я даже не знаю, где они похоронены… — растерянно прошептал он на ухо Гермионе. Ему было стыдно. И не хотелось, чтобы другие ребята услышали о том, что он не знает, где могила его родителей.

— Я читала в книжке, твои родители похоронены там, где был ваш дом, в Годриковой лощине.

Гарри вздохнул и мысленно поклялся взять у Гермионы все книжки о себе и прочитать их. Потом.

— Но как мы туда попадем? Вообще, где эта Лощина? Она далеко отсюда?

Гермиона задумалась. Этого она не знала — если подумать, ей вообще не попадалось ни одной карты магической Англии. Зато она точно знала, что делать, если не знаешь.

— Мы спросим. Кто-нибудь должен знать. И попросим кого-нибудь из профессоров тебя туда отвести…

Они синхронно посмотрели на стол учителей. Макгоннгал, Флитвик, Дамблдор… на Снейпа Гарри по такому поводу принципиально смотреть не хотел.

— Что-то я не уверен, что в обязанности учителей входит провожать учеников на могилы их родителей… у нас в школе ребята просто отпрашивались, если надо было на похороны, например, — нерешительно возразил он.

Гермиона вспомнила свою маггловскую школу и согласилась, но добавила:

— Обычно этим занимаются родственники, но у тебя их нет. Ну… магов нет. Я читала, мемориал Поттерам магический, он закрыт от магглов, как и Хогвартс, там чары…

“Там еще и мемориал, оказывается”, — подумал Гарри, борясь с желанием побиться головой об стол. Читать, читать немедленно, и пусть Рон дразнится сколько влезет! Гермиона поняла его выражение лица по-своему и, накрыв ладошку Гарри своей, сказала ему:

— Не переживай, Гарри. Мы обязательно придумаем что-нибудь.

* * *

Рон знал о Годриковой лощине только то, что это смешанное поселение магглов и магов, как и его родная деревня. Призванные на помощь близнецы оказались более полезны. Во-первых, они знали, где находится Лощина. Во-вторых, у них был знакомый однокурсник из Рэйвенкло, который там жил, и его можно было расспросить о деревне и о том, где искать мемориал и кладбище. В-третьих, у знакомого близнецов оказался знакомый сосед, который учился уже на седьмом курсе, сдал экзамен на аппарацию, с пониманием отнесся к желанию сироты побывать на могиле родителей и, как и все приятели близнецов и их приятелей, не был задвинут на дурацких школьных правилах.

Поэтому в ближайшие выходные состоялась операция “Золотой Снитч” (как объяснили опытные близнецы, название операции не должно содержать никаких намеков на ее суть и быть таким, чтобы о нем можно было говорить при посторонних, не понижая голоса). Старшекурсник вполне официально собирался в Хогсмид, а оттуда — неофициально домой, что он делал далеко не в первый раз, поэтому приятели прикроют его, не задавая лишних вопросов. Близнецы с помощью карты вывели Гарри в Хогсмид же, в качестве платы стребовав с него на время отсутствия мантию-невидимку — “там она тебе ни к чему, а нам пригодится”. Рон и Гермиона скрылись с глаз, делая вид, что пропали куда-то все трое, а значит все в порядке и Гарри не надо искать.

В ходе подготовки к операции все получили массу удовольствия, даже Гермиона, которая в кои то веки не была против. Зависимость Гарри от зеркала и хроническую бессонницу надо было лечить, а как это сделать в рамках школьных правил — она не нашла. Что ж, Гарри и его благополучие важнее правил, да и что может с ним случиться? К тому же, это не хулиганство и не дурацкая шуточка, это действительно важно.

А в Годриковой Лощине Дольф — тот самый семикурсник, фамилии которого Гарри так и не знал — проводил Гарри до ворот кладбища, объяснил, как оттуда дойти до развалин дома Поттеров и мемориала и ушел домой, договорившись встретиться через пару часов. Гарри потоптался на месте, решая, куда пойти сначала, и отправился искать могилы.

Впрочем, на данный момент его выбор был уже совершенно не важен.

* * *

Хорошо знакомая с правилами Хогвартса, Лили не ждала, что Гарри будет покидать замок во время учебного года раньше третьего курса. Не ждал этого и Альбус, — по крайней мере, того, что Гарри отправится куда-то за пределы Хосмида, даже если и выберется из замка — поэтому как только Гарри покинул пределы защиты, его ПРИСУТСТВИЕ обрушилось на Лили как солнечный свет на прозревшего слепого. Ничего удивительного, что застигнутый врасплох призрак не успел к месту аппарации, но теперь Лили безошибочно знала, где Гарри ЕСТЬ и направилась туда со всей доступной призракам скоростью.

Так что куда бы Гарри ни пошел, в конце пути его ждала встреча с матерью. Просто так получилось, что местом этой встречи стала могила.

— Ма… мама?! — школьные фотографии к тому времени нашлись и Гарри сразу узнал девчонку, которая возникла между ним и надгробием. Призраки после смерти не меняются, а в свои 21 Лили выглядела едва ли старше 17, разве что одета была совсем не так, как на парадной фотографии с выпускного. Но не узнать ее — да еще и в таком месте — Гарри не мог. Для тех, кто не очень разбирается в призраках, могила — вполне естественное место для встречи.

Лили бросилась к сыну, остановилась перед ним, подняла руку, но не попыталась его коснуться. От рефлексов телесных существ она избавилась уже давно, и сейчас просто стояла, впервые в жизни разглядывая своего подросшего мальчика. По ее лицу текли слезы.

Гарри рухнул на колени в снег — ноги не держали. Он не отводил взгляд от матери, и все его существо заполняла одна-единственная мысль: это — настоящее. Отравленная зеркалом Еиналеж душа исцелилась моментально — как известно, даже надежда на исполнение желания лечит от тоски по несбыточному. Он смотрел на свою маму — юную, эмоциональную, чем-то очень сердитую — другими словами, совсем не такую как в зеркале, и понимал, что не променяет это ни на какие фантазии и обещания. И тем более — на мир, в котором его мамы нет.

— Гарри! Гарри, дорогой, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но пожалуйста, соберись! У нас не так много времени!

Гарри встряхнул головой, избавляясь от сумятицы мыслей. Потом, все потом, сейчас он видит маму, и если у них мало времени, надо успеть… а что успеть?

— Ты… ненадолго здесь, да? — печально спросил он, протягивая руку. По опыту общения со школьными привидениями он знал, что коснуться мамы не получится, но очень хотелось хотя бы притвориться.

— Меня не должны видеть другие, — это было проще, чем объяснять реальное положение дел и как так получилось. Лили совершенно не хотелось, чтобы ее сына таскали по врачам из-за того, что он разговаривает с невидимым для других призраком. А уж если об этом услышит Дамблдор… с него станется придумать что-то еще более неприятное для Лили на следующие 6 лет. К счастью, Гарри, который о призраках знал куда меньше, чем сам думал, не удивился этому и не задал никаких вопросов.

— Мама… — Гарри поднялся, неловко отряхнул снег с колен. — Я… так рад тебя видеть. Это же правда ты, да?

— Это правда я, — Лили улыбнулась.Ее глаза блестели, но больше она не плакала. — Самое главное, Гарри: я здесь, чтобы защищать тебя. И я больше никогда тебя не оставлю.

Все было продумано не одну тысячу раз. Лили не просто надеялась на чудо, она планировала, что будет делать, когда оно произойдет. Разбираться в том, что происходит, она будет вместе с Гарри, объяснять ему ситуацию она будет потом, самое главное было придумать способ быть рядом с Гарри несмотря на защиту от призраков в школе и у Петунии.

И Лили придумала. Уже давно.

— Гарри, я не могу сама попасть в школу. Я потом объясню тебе, почему, сейчас мы должны успеть сделать так, чтобы я осталась с тобой. Покажи мне свою палочку.

Гарри послушно вытащил палочку из кармана. Его все — включая даже безбашенных близнецов — по несколько раз предупредили, чтобы он ни в коем случае не колдовал за пределами Хогвартса, иначе тут-то все и вскроется. Гермиона даже хотела, чтобы он для верности оставил палочку ей, но тут Гарри запротестовал и ответил, что не колдовать сможет и так, а без палочки он никуда. Сейчас он был особенно этому рад.

— Хорошо, — сказала Лили, хотя думала она скорее “отлично”. Перо феникса отлично сочеталось с тем, что она задумала, значит, к запасным планам прибегать не придется. — Сейчас я объясню тебе, как привязать меня к твоей палочке… — на самом деле, она собиралась вселиться в палочку сына, но это она объяснит потом, — и тогда смогу всегда говорить с тобой и помогать тебе.

— А меня не засекут? Ну, если я колдовать буду? — конечно, Гарри был готов рискнуть ради того, чтобы мама была с ним, но если будут неприятности, лучше узнать заранее.

— Нет, Гарри, — мама смотрела на него с легкой улыбкой. — Это не колдовство, ты просто нарисуешь на снегу руны и мы вместе произнесем… что-то вроде заклинания. Когда ты будешь курсе на четвертом, я тебе поподробней объясню, что мы сейчас сделаем, а пока просто делай то, что я буду говорить.

Гарри послушно трамбовал снег и чертил на нем непонятные значки по маминой подсказке. Может быть, то, как легко и просто он принял происходящее, и выглядело странным… но он был уверен, абсолютно уверен, что это его мама, и она не сделает ему ничего плохого. Если уж он, не задумываясь, отправился через пол-Англии с незнакомым мужчиной, который явился ночью, разгромил дом и напал на его родственников, а потом послушно выполнял все, что этот мужчина говорил ему делать — с мамой он тем более не мог повести себя иначе. Он с детства фантазировал о том, что его родители на самом деле не умерли и однажды вернутся к нему. Он теперь знал, что призраки существуют. Он пришел на могилу родителей и встретил призрак мамы, и теперь ему больше всего хотелось, чтобы она могла оставаться рядом с ним.

А подумать можно будет и потом. И с Гермионой посоветоваться. И…

— Мама… — Гарри закончил, положил палочку в центр круга и отошел. — А видеться мы с тобой сможем? Или только говорить?

— Конечно, сможем, — Лили очень хотелось подойти к сыну, потрепать его по волосам, поправить шарф, стряхнуть снежинки с плеч… но после десяти лет невозможности его видеть то, что было у нее сейчас — уже много. И больше она никому не позволит это у нее отобрать. — Только не в самой школе. Понимаешь, Хогвартс окружен защитным куполом, которое не пускает посторонних. Но если выйти из него, ты сможешь видеть меня, как сейчас.

— А как его определить, этот купол?

— Я покажу тебе, когда мы будем в школе. Давай Гарри, ты запомнил, что надо говорить? Хором на счет “три”. Один, два…

* * *

Операция “Золотой Снитч” прошла успешно и осталась незамеченной 99,9% населения школы. Шесть человек, посвященных в тайну, — не в счет, тем более, что о том, что произошло на самом деле, знала ровно половина из них. Золотое Трио.

Точно так же незамеченным осталось, что с того дня Гарри Поттер практически не выпускал палочку из рук. В самом деле, что может быть естественней, чем маг с палочкой? А то, что он даже во сне сжимает ее в руке… так кто видел, как Гарри Поттер спит? Случайно сломать палочку во сне Гарри не боялся — мама пообещала, что этого не произойдет и показала ему несколько полезных заклинаний для надежности.

Потому что мама теперь всегда была с ним. Он в любой момент мог мысленно обратиться к ней, и Лили отвечала. Конечно, на уроках она не подсказывала, зато могла понятней объяснить, как выполнять то или иное заклинание и почему. Мама вообще хорошо объясняла, и не только про уроки. Гарри Поттер был счастлив как никогда прежде, и часто думал о том, что вот сейчас, пожалуй, он увидел бы в зеркале желаний самого себя.

Лили тоже была счастлива, — тихо, деловито и терпеливо. Она разговаривала с Гарри, рассказывая ему забавные истории о себе, Джеймсе и их друзьях. Она задавала Гарри вопросы, за пару месяцев вытащив из него всю историю его жизни. Она разбиралась в том, что происходит и строила планы. И она изучала новые возможности, которые получила, став фактически духом волшебной палочки. Живым, разумным и очень мстительным духом. Впрочем, ее первоочередной задачей оставалась забота о Гарри и улучшение его жизни.

Если хочешь начать лавину — сдвинь маленький камушек…

— Нет, нет и нет! — этот разговор Лили хотела вести лично, поэтому дети сидели на влагоотталкивающих одеялах — еще полезные заклинания — в коридоре, ведущем в Хогсмид, сразу за границей защитных щитов школы. Магические светильники давали тепло и свет, и обстановка была настолько уютной, насколько этого можно добиться в подземном тоннеле. — Вы не пойдете выяснять, что Дамблдор прячет в школе и как оно охраняется. Вам понятно? — она сложила руки на груди и обвела Гарри, Рона и Гермиону строгим взглядом.

Гарри закусил губу. Маму он старался слушаться. К тому же, то, что в решающий момент палочка может перестать работать, было очень веским воспитательным доводом. Гермиона вздохнула. С ними наконец-то был взрослый человек, к которому можно было обращаться за помощью, вот только возможности Лили все-таки были ограничены. О том же думал и Гарри. Если камень действительно в опасности, Лили же ничего не сможет сделать сама.

— Но мам, если это действительно философский камень…

— Во-первых, с чего вы взяли? — Лили подняла бровь, неуловимо напомнив профессора Снейпа. — Дамблдор — я напоминаю вам прочитанное — был учеником Фламеля. У них наверняка и сейчас множество общих проектов, мало ли что они могут передавать друг другу. Во-вторых, даже если вы правы и речь о философском камне — при чем здесь вы? — она снова обвела всех пристальным взглядом. — Дамблдор держит в школе камень… или любой другой экспериментальный объект. У него наверняка есть для этого причины, известные ему и неизвестные вам. Вы можете серьезно навредить этим планам, если полезете в то, что не предназначено для школьников.

— Но камень пытаются украсть! — этот аргумент Гарри приводил уже много раз, но других у него не было. — Сегодня мы опять видели!..

— Я знаю, что вы видели. А вы не думали о том, что, может быть, это часть экспериментов? Что другие профессора помогают директору, и что это опасные эксперименты, отсюда и кровь, и прочие… бедствия? Почему вы решили, что директор принес этот… предмет в школу для того, чтобы его украли? И что ваша задача — помешать этому?

На эти вопросы ответа ни у кого не было.

— В общем, так, — продолжала Лили. — Заниматься исследованиями я вам не запрещаю, я даже могу подсказать, что еще почитать про Фламеля и Дамблдора, если хотите, хотя вам пока будет сложновато разобраться. Но на третий этаж не ходить, у Хагрида про цербера не спрашивать, за профессорами не следить, — Лили не собиралась говорить о том, что видит в Квирреле одержимого, и тем более о личности одерживающего. Одиннадцатилетние дети все равно не смогут ничего с этим сделать, даже с ее помощью, а объяснять им, что “рассказать старшим” в данном случае не поможет, потому что старшие прекрасно все знают — по крайней мере доступные в школе старшие… Последние два месяца Лили решала сложную родительскую задачку о том, как рассказать своему еще не взрослому ребенку о сложных интригах, которые плетут вокруг него большие могущественные дяди. Она не собиралась держать Гарри в неведении, но прежде чем он сможет разобраться в политической, магической, психологической и социальной подоплеке ситуации ему нужно еще ох как много всего узнать. А пока… пока на то ребенку и родители, чтобы защищать его от сложностей и проблем. Не от всех, конечно, а то ребенок никогда ничему не научится, а от тех, которые пока ребенку не по силам и не по уму. Поэтому Лили никогда не вмешивалась, скажем, в размолвки сына с друзьями, да и вообще советы об отношениях с одноклассниками давала, только если Гарри спрашивал. Младший Малфой Гарри вполне по силам, а вот Дамблдор, Снейп, министерство и Дурсли — нет. Эти проблемы Лили собиралась решать сама, объясняя Гарри только то, что потребуется лично от него. как сейчас, например — она не позволит втянуть своего ребенка в этот… “тренировочный курс борцов с темными лордами”. Пусть поднимают задницы и справляются сами. Ее сыну еще двенадцати нет!

— Все поняли? Смотрите у меня. Прокляну! — угроза была не пустой. Пару раз схлопотав не страшное, но неприятное проклятье и Гарри, и Рон усвоили, что Лили Поттер лучше не перечить, когда она серьезно настроена.

— А если камень все-таки украдут? — поколебавшись, все-таки спросил Гарри. Хорошо, он понял и не полезет никуда, но пусть тогда мама объяснит.

— Ох, ребенок… — Лили легким ветерком взъерошила волосы Гарри. — Если бы его летом украли из Гриннготса — кто был бы виноват?

— Ну… гоблины, — несколько неуверенно предположил Гарри.

— Профессор Дамблдор, если бы он подозревал о возможности кражи и не убрал оттуда камень. Хагрид, если бы он что-нибудь перепутал, — Гермионе это не очень нравилось, но она старалась быть объективной и учитывать все варианты.

— Правильно, — кивнула ей Лили. — А кто будет виноват, если камень пропадет из школы?

— Ну… те, кто его защищает, — уже уверенней сказал Гарри. — Но мам, если мы подозреваем, что его украдут, и ничего не сделаем — мы разве не будет виноваты тоже? Хотя бы чуть-чуть?

— Это не твой дом. Ты не отвечаешь за систему безопасности. Более того, твое мнение о защите камня никого не интересует. Тебя же не спрашивали, верно? Не просили за ним приглядеть. Ты ничего не решаешь здесь… — Лили повернулась к Гермионе. — Вот скажи мне, если ты увидишь человека с битой у витрины ювелирного магазина, что ты сделаешь?

— Убегу и вызову полицию!

— А вы что собирались делать?

Аналогия до Гарри дошла.

— Но мы же даже не сказали никому! — воскликнул он.

— Сказать можете, — разрешила Лили. Она предпочла бы, чтобы сын вообще держался в стороне от этой интриги, но… учить ребенка быть непорядочным она не могла. Игры Дамблдора рано или поздно кончатся, а Гарри потом жить дальше с тем, чему он научится. По крайней мере, Лили была твердо настроена обеспечить именно такой итог. Так что пусть расскажет… так и тогда, как она сочтет нужным. — А в остальном, Гарри, Гермиона, Рон, — вы ученики в этой школе. То есть если тут что-то случится, вы не только за это не отвечаете, за это перед вами отвечают те, чьи действия к этому приведут. Потому что вообще-то они обязаны обеспечивать и вашу безопасность тоже. для потенциально опасных экспериментов есть более подходящие места, чем школа!

* * *

Рон иногда бурчал, что мама в школе — это неправильно, и что школа для того и нужна, чтобы получить свободу от родительских ограничений, но Лили они послушались. Тем более, что она вовсе не запрещала безопасные проказы и развлечения, поэтому в жизни детей хватало всего — и походов на кухню после отбоя, и визитов в запретную секцию под мантией (конечно, Лили должна была одобрить список литературы, но зато с ее помощью проще было найти что-нибудь интересное и понятное), и исследований замка… а еще ведь были занятия, квиддичные тренировки, посиделки в гостиной. Оказалось, что если не тратить все силы и время, пытаясь выяснить, с чем там возятся взрослые, школьная жизнь становится куда интересней, веселей и разнообразней. Это даже Рон признавал.

А Лили, между тем, решила, что пора сталкивать следующий камушек. На этот раз — пнув ногой, чтоб полетел. В конце концов, приближалось лето, а проверять, поможет ли ее новое положение против кровной защиты на доме сестры, у Лили не было никакого желания, так что этот камушек должен был поразить несколько целей сразу.

Северус Снейп. Лили крайне настороженно отнеслась к наличию в школе своего детского приятеля, и быстро поняла, что недооценила его. Он заслуживал не настороженности, а полноценной неприязни.

Во-первых, он пытался влезать Гарри в голову. Лили была в ярости и эти попытки быстро — и незаметно — пресекла. При жизни она была не особо сильна в окклюменции, но принцип знала, а в состоянии призрака ей было проще наблюдать за чужими ментальными потоками. Поэтому у Гарри просто появился непрошибаемый “природный щит”. Надо отдать Северусу должное — щит он ломать не стал, чем несколько вернул себе расположение Лили, но…

Это сложно объяснить. Вспомните какого-нибудь своего школьного приятеля, с которым вы знакомы до сих пор, если у вас такие есть. Теперь вспомните себя в 16-17. Теперь представьте, что вы встретились — этот взрослый приятель и шестнадцатилентняя вы. Вряд ли он вам понравится, верно? Подростки вообще к взрослым относятся своеобразно.

Лили, конечно, было не 16, а почти 22. Но тот мужчина, в которого вырос Северус, оказался ей совершенно незнаком, а то, как он обращался с ее сыном (и отзывался о ее муже, хотя это было не так важно), вызывало у нее глубокую неприязнь. Ее план начал складываться после первого же урока зелий, на котором она побывала с Гарри, а на другом уроке однажды в мая из палочки Гарри вылетело проклятье “прыщавой чесотки”, попавшее в Северуса Снейпа. Заклинание было простенькое, из книги хулиганских чар, и вполне по силам любому первокурснику. Но Снейп, который только что отвернулся от Гарри, закончив очередное уничижительное описание его способностей, происхождения и душевных качеств, не долго искал виновников — точнее, совсем не искал.

— Поттер! — Снейп одним движением палочки отменил проклятье и в два шага оказался у парты Гарри и навис над ним черной тенью. — Думаете, это сойдет вам с рук? Ошибаетесь, малолетний хулиган! Вы наверняка не знаете… Вашу палочку!

— Что? — Гарри растерялся. К тому же, он совершенно не хотел выпускать палочку из рук, да еще и давать ее Снейпу.

— Палочку, Поттер. Вы разучились понимать английский? Вас, похоже, не учили тому, что даже герои должны отвечать за свои поступки. Живо, ну! — профессор протянул руку.

“Все в порядке. Отдай ему палочку, не бойся.” — шепнула Лили и Гарри с видимой неохотой вложил палочку в руку.

— Приори Инкантато! — Снейп хищно оскалился, но из палочки сначала вылетело очищающее, которым Гарри перед каждым уроком зелий приводил мантию в порядок по совету матери, а потом пошел урок трансфигурации. Лили заранее проверила, что может блокировать — или частично блокировать, по желанию — любое воздействие на палочку Гарри. Снейп быстро свернул представление и с недовольным возгласом бросил палочку на стол перед Гарри. — Если вы считаете, что отсутствие доказательств спасет вас, вы еще больший идиот, чем ваш папаша. Исключить вас я не могу, но… — Гриффиндор лишился нескольких десятков баллов, а Гарри получил отработки на две недели, Тролля за урок и еще одну выволочку.

Все шло как Лили и задумала. Северус не смог бы подыграть ей лучше даже с собственного согласия. Растерянный Гарри, которого к тому же выгнали с остатка урока, по ее просьбе отправился прямиком в школьную совятню. Писать под диктовку мамы давно запланированное письмо.

После ужина Гарри запиской вызвали в ничем не примечательную комнату возле библиотеки, которая оказалась не классом, а скорее кабинетом. В кабинете было два незнакомых ему взрослых мага и одна ведьма. Один из магов оказался Малфоем, ведьма — Лонгботтомом (“интересно, кем она приходится Невиллу”, подумал Гарри), а имя третьего из присутствующих было ему незнакомо. Маги оказались школьными попечителями, прибывшими в ответ на отправленное днем письмо — Гарри жаловался на безосновательное наказание и снижение оценки по зельям по причине, не связанной с учебным процессом и его знаниями. Он еще тогда спросил, что должен делать дальше, а Лили хмыкнула и объяснила:

— Понимаешь, Гарри, если бы я была жива, то сделала бы все это сама. Тебе не пришлось бы ни жаловаться, ни разговаривать с попечителями. Решать такие вопросы — задача родителей. Но поскольку я есть только вот в таком виде… я буду говорить через тебя, сынок. Это не сложнее, чем колдовать из твоей палочки, если ты не будешь мешать мне.

Гарри подумал и согласился. За него еще никогда перед взрослыми не заступались взрослые, и он был даже рад тому, что без него разговора не получится — наверняка же если бы мама решала все сама, его бы не позвали послушать.

— Мистер Поттер, из вашего письма мы получили представление о том, что произошло на уроке. Мы скоро вернемся к этому вопросу, но сначала не могли бы вы нам объяснить, почему направили письмо в совет попечителей, а не обратились сначала к своему декану или директору школы?

— Ну… — Гарри посмотрел в потолок. — Декан Макгонагалл… я ее не очень-то хорошо знаю, понимаете? Честно говоря, я вижу ее только на уроках, и я даже не знал, что к главе факультета можно обращаться с личными вопросами. Никогда не видел, чтобы кто-то это делал, — конечно, Лили-то знала, и сама в бытность студенткой не так уж редко бегала к своему декану с вопросами. Но тем сильнее ее раздражало показательное невнимание Минервы к Гарри. Она не обсуждала с ним его домашнюю жизнь — даже когда маленький ребенок отказался ехать на рождество домой. не провела с ним обязательную вводную беседу в начале года. Не обратила внимания на отсутствие у ребенка нормальной зимней одежды (то, что Лили исправила первым делом) — между прочим, для того в школе-пансионе и нужны взрослые, чтобы опекать детей. Но для Гарри декан его факультета был только учителем, а сам Гарри даже не понимал, насколько это неправильно, поэтому и жаловаться не стал бы. Оставалось ненавязчиво донести эту мысль до попечителей. — да и назначенные отработки она никогда с нами не обсуждала, даже когда нас отправили в полночь в запретный лес без присмотра взрослых магов, — мистер Малфой при этих словах заметно напрягся. “Один наш”, — подумала Лили — “Люциус наверняка не забыл, что на этой отработке был и Драко”, и продолжала. — А директор Дамблдор… честно говоря, мне просто было неудобно. Он такой занятый человек, ведь он же не только директор школы. А теперь он еще и охраняет в школе Философский камень. Мне было неловко отвлекать его из-за такой ерунды. Я в общем-то никогда и не жаловался на профессора Снейпа, но сейчас почти конец года и ребята так расстроились из-за несправедливо снятых баллов… — он потупился, изображая смущение подростка, который вообще не любит жаловался, но поддался давлению однофакультетников.

Попечители переглянулись и тихо обменялись несколькими фразами.

— То есть у вас нередко возникают подобного рода конфликты с профессором Снейпом?

Гарри кивнул, потом заметил, что от него явно ждут пояснений и как бы нехотя продолжил.

— Понимаете, профессор Снейп вообще не очень… хорошо относится к моему факультету. так что конфликты возникают не только у меня. Он редко ищет доказательства вины гриффиндорцев, если что-то происходит… или доказательства того, что мы действительно неправильно сделали что-то по учебе… — миссис Лонгботтом резко кивнула. “Вторая”, — одобрительно подумала Лили, — “как я и надеялась, Невилл делился с бабушкой… просто наверняка не описывал ей полную картину”.

Гарри задали еще несколько уточняющих вопросов о происшествии на уроке. Свои выводы попечители ему не озвучили, сказали только, “пока ваши отработки отложены, ваш декан известит вас о принятом нами решении”. Лили вынесла из этого больше, чем Гарри — это означало, что как минимум декана Гарри ткнут в то, что она должна обращать больше внимания на справедливость наказаний ее учеников. Да и выражения лиц взрослых позволяли надеяться, что история Гарри произвела именно то впечатление, которое задумывалось.

Но самое главное началось потом.

— Что вы имели в виду, упомянув Философский камень, молодой человек? — поинтересовался третий член комиссии.

— Э-э… — на лице Гарри появилось выражение “а это здесь при чем? может, я зря об этом сболтнул”. — Ну… я… это…

“Мам, а ты точно можешь об этом говорить? Это не тайна разве?” — мысленно воззвал он к Лили.

“Ты же хотел кому-то рассказать о своих подозрениях. Вот мы и расскажем, эти люди отвечают за школу, так что это как раз их дело. Я тебе потом объясню, чем занимаются попечители и кто они вообще такие.”

-... это долгая история, — закончил Гарри.

— Ничего, мистер Поттер, — Люциус закинул ногу на ногу. — Нас касается все, что происходит в этой школе. И мне, например, интересно, откуда первокурснику вообще стало известно о таких вещах...

Гарри изобразил праведное негодование подростка, которого обвиняют в… излишне богатой фантазии, набрал побольше воздуха и начал:

— Ну, в общем, все началось летом, когда за мной к магглам пришел Хагрид…

Как Лили и предполагала, с этого момента победа Гарри была обеспечена. Попечители крайне заинтересовались всем, начиная с того, что заведомо магического ребенка, сына мага и ведьмы, оказывается воспитывали магглы, а вместо нормального сопровождающего к нему прислали человека, лишенного права колдовать и не являющегося преподавателем школы, и заканчивая троллем, драконом и цербером, а также предположительно хранящимся в школе философским камнем. Как подытожила на экстренно собранном заседании совета попечителей Августа Лонгботтом “не так важно, что на самом деле Альбус притащил в школу, как то, кто еще в это поверит и на что они ради этого будут готовы пойти”.

Лили была довольна. План “привлечь внимание как можно большего числа людей к тому, что происходит в школе и к тому, как живет Гарри” удался. И даже то, что к обеду на следующий день снятые баллы вернулись на счет факультета, а Макгонагалл сообщила Гарри об отмене отработок, было всего лишь маленьким бонусом. Приглашение в субботу в 4 часа “на встречу для уточнения ряда вопросов” было куда интересней. Лили надеялась, что к магглам Мальчик-который-выжил больше никогда не поедет.

* * *

А дальше было только лучше. Последовавшие за этим беседы — далеко не одна — “о жизни” Гарри и ее дальнейшем устройстве неизменно поднимали Лили настроение. План работал, лавина катилась с горы, ее вмешательства больше не требовалось, а значит Гарри мог просто наслаждаться школьной жизнью, теплой погодой и квиддичными успехами. Даже экзамены и приближающиеся каникулы не портили ему настроения — сам Гарри тоже уже понимал, что к Дурслям он, скорее всего, не едет. Как мама и обещала.

Еще больше Лили подняли настроение причитания Дамблдора о кровной защите на доме Петунии. Ни словом не соврал, старый мерзавец — и защита была, и с кровью связанная, и на Гарри она действовала, пока он проводил время под опекой родственников… изящество этих объяснений ее порадовало. А с отказом от настойчивого предложения Дамблдора “пожить у тети хотя бы две недели” Гарри справился сам. Робкий сирота, который в начале года был готов смотреть в рот любому взрослому, получил “своего” взрослого и перестал безоглядно соглашаться со всеми подряд. Прогрессом в воспитании сына Лили тоже гордилась, считая, что для “одержимой волшебной палочки” справилась более чем неплохо.

Кстати, об одержимых — в конце мая Квиррел просто пропал из школы. Если Лили правильно поняла суету вокруг “запретного коридора” — случилось это после того, как из школы забрали Философский камень, или то, что его изображало. Заодно забрали и зеркало Еиналеж (о котором Гарри тоже упомянул тогда попечителям), тролля и цербера. Прочие сюрпризы, очевидно, сочли неопасными и оставили. Квиррел исчез сам по себе — посетителей он сторонился, что сочли еще одним проявлением его бесконечных фобий — а однажды просто не пришел на урок. Его судьба занимала Лили постольку поскольку — даже не его, а его “гостя”. Но она отсутствия Вольдеморта вблизи от Гарри было достаточно — она сама не сможет с ним ничего сделать, но и он в таком состоянии вряд ли способен на многое. Так что это может подождать.

Ей нужны были союзники. Телесные и, желательно, взрослые. Такие, которые смогут ее услышать, и не попытаются при этом развеять. Еще ей было интересно, куда Гарри поедет летом и как Дамблдор попытается закрыть его от нее — и попытается ли вообще. Она с удовольствием провела бы два месяца вне палочки — Гарри пока только радовался ее присутствию, но сама Лили понимала, что постоянный контакт со взрослым без возможности закрыть дверь и остаться одному, подрастающему ребенку не полезен. К сожалению, в Хогвартсе иначе было нельзя, а ее отсутствие было не полезно ее сыну тем более. Хотя у Лили стали появляться мысли о том, как решить еще и эту проблему.

Но все по порядку. Экзамены остались позади. Совет попечителей собирался летом серьезно пересмотреть некоторые пункты школьной политики. Гарри еще раз отказался поехать к Дурслям и на все лето отправлялся к Рону. Лили по-прежнему следила за всем, что происходит вокруг, и строила планы.