Ангел седой (джен)

Дымчатые вихри неслипшихся снежинок белыми змейками бегали по асфальтированной дороге перед домом. Звёзды одна за другой гасли на бескрайнем светлеющем небе, подмигивая ранним прохожим и ребятишкам, спросонья заглядевшимся в окно. На небольшой кухне я готовила завтрак своим детям, изредка поглядывая на улицу через окно. Какой-то пожилой мужчина, сгорбившись и шаркая ногами, проходил мимо дома уже не в первый раз, постоянно замирая перед входной дверью, но так и не решаясь постучать. Возможно, это какой-то знакомый мужа? Или простой попрошайка? Быть может, он просто хочет узнать что-то, спросить дорогу, но не решается потревожить в столь ранний час? Я подловила его, распахнув дверь именно в тот момент, когда он повернулся. Он был стар, но не тело говорило об этом, а глаза. Он был чудовищно ненастоящим. Картонным.

Седые пряди в когда-то каштановой чёлке спадали на лицо. Он пытался улыбаться, но уголки его губ в обрамлении тоненьких складочек лишь мелко дрожали, силясь приподняться вверх. Он просто отвык улыбаться. Протянутые ко мне сухие, сморщенные ладони искали какой-то ответный жест, но я лишь молча смотрела на этого чужого чудака, пытаясь понять, отчего он кажется мне знакомым. Я не успела спросить о целях его визита, он открыл рот, и беспорядочная речь о мирах, войнах, планетах, личностях и звёздах, почти ушедших с небосвода, вылилась на меня. Он говорил много, спешно, путаясь, и казалось, что где-то в глубине его чистейшей, но больной души, он такой же, как и был. Он ждал от меня чего-то.

Ко мне ангел седой приходил поутру,

Всё просил: «Выбирай».

Сказки об этом мужчине давно ходили по миру. Никем не написанные, не изданные, а лишь пересказываемые от одного другому, и то шёпотом. Даже я пару раз нашёптывала их детишкам перед сном, вглядываясь в освещённое луной небо и гадая: правда или нет? Должно быть, да.

Он слишком многих потерял, но не мог долго жить в одиночестве. Невозможность отдать кусочек радости ближнему съедала его, и он вновь шёл на риск, пытаясь привязываться. Вот и сейчас Ангел в очередной мучительный раз отправился на поиски спутницы. Почему он решил выбрать для своих путешествий меня? Обычную, замужнюю, с детьми? Такую, которая не может оставить всё? Почему?

Да и он был уже не таким, как в сказках, его взгляд не был лёгок и весел, лишь свинцовая тяжесть пережитой боли виднелась в серых бездонных омутах. Он горел и сгорал бесчисленное количество раз, но фениксом возрождался после каждого вышибающего дух удара об острые камни на дне вселенной. Вот только каждое воспоминание об этой боли отражалось в складках на лбу или около рта.

И всё равно я не верила в его сказки до конца, меня больше заботили дети, которым пора было подниматься в школу. Вполуха слушая сбивчивые слова и просьбы, я размышляла о списке покупок и прочих бытовых заботах. Возможно, и это обжигало его, я не знала. Может ли один человек столько раз гореть?

Он обжёг свои крылья в полёте ко мне,

Принимал за отказ.

На самом деле, добрее человека я не встречала никогда. Боль выплёскивалась из его глаз солёной водой, когда он видел, что кому-то плохо. Его потрескавшиеся губы мелко дрожали, даже когда он видел, что обычных дворовых ребятишек обижают старшие. А уж когда всем людям грозила настоящая опасность... Он пытался сдержать слёзы, но они лились вопреки всем желаниям, смывая дорожную пыль. Люди умирали, люди страдали, люди рыдали, а он смотрел и плакал тоже, но даже не пытался помочь. Он больше не мог помогать.

Помогали другие. Не мягкие, не живые, а те, которые без лишних вопросов и эмоций делают свое дело. Это как сравнивать железную руку правосудия с мягкой пухлой ручонкой младенца.

Но мне, чёрт возьми, было не до людей.

Он был добрым. Он плакал, встречаясь со злом,

Я сказала ему: «Не теперь».

Он переборол себя, он просил, умолял отправиться на встречу приключениям, но отказ ранил его слишком глубоко и, похоже, неизлечимо. Ну а что я могла? Что я могла ответить, глядя в его побледневшие от времени глаза и морщась от неконтролируемой жалости к этому человеку? Ангел уходил, не оглядываясь, возвращаясь в свой дом на облаках.

Поговаривали, что его серые пряди побелели, а лицо превратилось в сухую карту железнодорожных путей. Люди любили обсуждать и осуждать этого чудаковатого старика, тенью крадущегося в тёмный час перед рассветом по городским улицам. Он гнил от боли, тоски и одиночества, и никто не мог ему помочь.

Говорили потом, что он быстро старел.

Вышел чёрт чародейки хромой.

Казалось, это конец. Конец чего-то важного, значимого, конец огромной эпохи. Вселенная добила того, кто был добрее всех. Это было настолько горько и обидно, что не получалось плакать, лишь смех, дикий и припадочный мог охарактеризовать всё это. Помощь? Жертвы? Боль? Да шло оно всё к чёрту! Добро никогда к тебе не вернётся, ты будешь помогать, поступая вопреки себе, будешь жертвовать любимыми ради всеобщего блага, а взамен тебя вышвырнут, даже не сказав «спасибо». Зачем? Кто ты такой? Ведь тебя никто не звал, о помощи не просил, сам виноват.

По пепельной дорожке осыпавшихся звёзд Старый Ангел шёл вдаль.

Он исчез в темноте, но твердила молва,

Обернулся и захохотал.