Большой куш (джен)

Пару дней назад я окончила курс посещений школьного психолога, и теперь мне предоставлялась полная свобода (насколько это можно так назвать) действий. Больше не нужно было каждый день после уроков заходить к мисс Мэдисон, чтобы рассказать обо всем том, что произошло за время уроков. По сути, рассказывать-то было не о чем: время тянулось чередой однообразных дней. Так что чаще всего мы просто говорили о моих страхах насчет будущего и пили чай. Мисс Мэдисон заваривала чай из пакетиков, и вкус у него был просто отвратительный. Знаете, все говорят о том, что растворимый кофе — полная лабуда, но нет, чай куда хуже. Представьте себе эту картину: вы опускаете бумажный пакетик в кипяток, предвкушая наслаждение ароматным цейлонским чаем (это обещает яркая надпись на упаковке); вода окрашивается в приятный оттенок, а по комнате разносится вкусный аромат. Размешав серебряной ложечкой сахар, вы уже готовитесь сделать глоток напитка, но какое же разочарование поджидает, тихо склонившись в сторонке, когда оказывается, что чай в пакетиках похож на сырую землю с ароматизатором малины. Наверное, странно, что я так много говорю об этом чертовом невкусном чае, учитывая то, что к психологу я ходила на протяжении пяти месяцев, но, кроме него, мне с наших занятий ничто так сильно и не запомнилось. Мы почти не сдвинулись с начальной точки. Я все еще не знала, как успокаивать себя в особо трудные моменты, как не переходить на крик, когда разговариваю с взрослыми, и как не закатывать истерики по поводу беспросветно темного будущего.

Единственное, что действительно въелось мне в голову, оставив там хоть какой-то след, так это дерьмовый чай и то, что, когда сильно злишься, нужно медленно посчитать от одного до десяти про себя. Со стороны, наверное, выглядит, будто ты впал в ступор, но лучше пусть все считают тебя недотепой с замедленной реакцией, чем неуравновешенной истеричкой. Но, в общем-то, на людей я беспричинно не срывалась, так что такие знания мне были ни к чему.

А еще полгода назад мисс Мэдисон посоветовала по окончании наших встреч завести дневник, чтобы записывать туда каждую мелочь, которая меня беспокоит. Сперва я отнеслась к этой идеи весьма скептически, но потом подумала, почему бы и нет? Тем более, что личный дневник — это куда лучше, чем бесконечная череда записей в интернет-блоге, которые спустя какое-то время покажутся полным бредом, но факта публикации уже не отменить. Да еще и вероятность того, что их прочтет какая-нибудь проныра из клуба школьных сплетниц довольно велика, а мне такой известности не нужно. Так что я, взвесив все плюсы и минусы, таки решилась взять среди многочисленных полупустых блокнотов (есть у меня такая привычка постоянно заводить новые, не заканчивая предыдущие; как говорится, ни сюда ни туда) какую-то симпатичную тетрадь толщиною в 96 листов и сделать первую запись. Не заходя за красные поля и соблюдая размер букв величиною ровно в одну печатную клеточку, совсем как прилежная ученица первого года старшей школы. Ведь девиз частной старшей школы Сильверстон в Хидден-Хилсе — «Делай так, как следует, и дело у тебя в кармане». Честно сказать, идиотский девиз, учитывая то, что каждый второй ученик Сильверстона регулярно курил за футбольным полем по будням и распивал отвратное шампанское по выходным. Хотя для тех, кто никогда не учился у нас, Сильверстон — образец целомудрия.

Отыскать подходящую для этой важнейшей роли тетрадь, к слову, из-за извечного бардака было немного трудновато. По правде говоря, это мой второй дневник — первый я вела, когда мне было лет восемь. Помнится, когда мы переезжали из маленького города со звучным названием Брэдбери (да, он назван именно в честь того самого писателя, автора книги «Вино из одуванчиков») из-за папиного повышения по работе (Хидден-Хилс считается самым богатым городом в Америке, так что родители были невероятно рады, когда отцу предложили возглавить офис именно тут), я нашла его в одной из коробок со всяким хламом. С неописуемым смущением я его открыла и обнаружила хронику просто «невероятно занимательных» приключений восьмилетней меня. Я до сих пор иногда посмеиваюсь над некоторыми записями, пытаясь поднять паршивое настроение. Например, вот одна из моих любимых:

«Приветики дорогой дни дневник!

Севодня мы с Мэри катались на раздвижных воротах ее дома! Представляешь! Было так весело, а потом пришел Крег Боулд (он мне нравится) и захотел кататься с нами. Но Мэри не разрешила. Я хотела уговорить ее но я боялась что ктота узнает, что мне нравится Крег!»

Несмотря на то, что в младшей школе я получила сертификат за первое место на конкурсе по спеллингу (чем, естественно, ужасно гордилась), грамотностью в повседневной жизни я, увы, не блистала. Что же, надеюсь, что к тридцати годам мне будет не так стыдно читать откровения пятнадцатилетней меня.

С этими мыслями я несколько секунд повертела ручку и принялась как можно аккуратнее выводить на бумаге слова:

«Дорогой дневник!

В общем, Бэт часто к нам заходила, и мы как-то начали общаться. Сначала это было неловко, потому что говорить нам, по правде, было не о чем: она оторва, совершенно не печется о хорошей репутации в глазах учителей, но, тем не менее, ходит в любимицах, а я более спокойная, правила не нарушаю и соблюдаю школьный режим. Словно две абсолютные противоположности. Но, шаг за шагом, мы начали все больше времени проводить друг с другом, перейдя от десятиминутных переговоров ни о чем в нашей с Люси комнате к прогулкам по берегу озера и походам в кафешку. Как-то все так быстро произошло, что деталей я уже и не помню. В любом случае, все самое интересное началось, когда Элизабет познакомила меня с Феей. На самом деле ее, кажется, Офелией зовут. Или нет, может, она Фелиция, я и не помню, мы никогда ее полным именем не называли, потому что оно странное. Она сама говорит, что оно странное и глупое, поэтому никто его и не использует. Хотя мне нравится. А впрочем, какая разница? Фея так Фея. Да и она, в общем-то, на фею похожа. Миниатюрная, с тонким голоском, но невероятно удачливая и буйная…»

Я захлопнула тетрадь с сильным чувством недовольства. Почему-то ситуация показалась такой наигранной и комичной, что прямо тошнит от плохой актерской игры. Все эти описания... Как будто бы я когда-нибудь забуду, какая Фея или Элизабет, или что у Люси по математике твердая три с минусом, или то, что она — моя соседка по комнате. Такое впечатление, будто я пишу это для того, чтобы потом отнести в редакцию школьной газеты. Как раз для тех сплетниц, от которых я так усиленно скрываю свою личную жизнь. Вот именно, что личную!

«Словно в дешевом британском телешоу на ночь», — пронеслось в голове.

Как раз оставив мне время, чтобы спрятать злосчастный дневник в стол и забраться на второй ярус кровати, в комнату ворвалась Люси.

— Не представляешь, что случилось! — Она возбужденно пританцовывала на месте. Иногда Люси вела себя как ребенок, вот честное слово.

— Мистер Коллинз снова проспорил кому-то из учеников? — я прыснула от смеха.

Вообще, это уже стало школьной традицией — сдавленно смеяться при любом упоминании мистера Коллинза и его любви к азартным играм. Дело в том, что в прошлом семестре он поспорил со старшеклассниками на то, что те обязательно завалят Главный тест. И, не поверите, то ли это такая учебная стратегия у него, то ли он действительно не ожидал, что целый класс напишет на отлично, но тем не менее, на Рождество он пробежал марафон Хидден-Хилса в костюме жареной индейки. Да, черт возьми, он бежал семь с половиной километров, выкрикивая что-то наподобие «я невообразимо голоден, но, увы, не страдаю каннибализмом», а в конце сорвал с себя костюм, оставшись в одних лишь семейках. Да уж, весело тогда было. Чуть ли не впервые за всю историю марафона на него сошлось такое количество людей. Не знаю, совпадение ли это, или же все потому, что Ли Харпер, один из старшеклассников, которые спорили с мистером Коллинзом, взломал сайт города, разместив там забавнейшее объявление. Знатно же нам тогда влетело. Но оно того, по определению, стоило. Этот розыгрыш даже в книгу истории Хидден-Хилса вошел. Под звучным названием «Рождественский прикол Сильверстона». Обычно наши затеи не выходили за пределы школьных ворот, потому что, по словам нынешней директрисы, это вредило имиджу школы. Однако после «Рождественского прикола» к нам перешло около сотни человек, что в размерах Хидден-Хилса очень даже внушительная цифра. Так что недоразумение быстро замяли, хотя видео с ютуба все-таки удалить заставили. Ну правда, негоже учителям истории бегать в костюме жареной курицы. Хотя, думаю, их больше смущала часть награждения.

— Почти. — Люси тоже засмеялась. Говорю же, это уже практически рефлекторно получается.

— Так что же тогда?

— Мэтт приехал из Голландии, он тут, в Сильверстоне! Как же я скучала по нему, — восторженно затараторила Люси, однако, увидев мое замешательство, поспешно добавила: — Мэтт Грин, он учился на курс старше, помнишь, часто у нас зависал, а потом уехал в Голландию по обмену.

Да, я что-то такое припоминала. Складный парень с угольно-черными волосами, не слишком длинными, чтобы их можно было собрать в небольшой хвост, но и не слишком короткими, чтобы назвать их такими. Он тоже друг Люси. Наверное, один из немногих, кто действительно был ее другом, а не просто вертелся рядом постоянно, пытаясь добиться ее расположения или же купить блок красных Мальборо. Однако мне было как-то все равно, я-то с ним почти не знакома. Я пересекалась с Мэттом не больше, чем с любым другим старшекурсником Сильверстона, даже учитывая тот факт, что они с Люси — лучшие друзья. А беря во внимание то, что он вот уже полгода как учился в Голландии, я и подавно ничего о нем не знаю. Так что восторга соседки по комнате я не разделила. Поэтому она быстро переключилась с меня на проходившую мимо девочку, чьего имени, к сожалению, я не знала. Скорее всего, она обиделась на меня за это, но, право, чего обижаться. Она ведь знает, что я не особо популярна в школе, да и интриги меня тоже не интересуют. Так что если хотите о чем-то восторженно протараторить, то ко мне лучше не обращаться.

Возможно, в этом и была моя проблема: мне было немного плевать на переживания и жизни окружающих. Нет, не то чтобы совсем плевать, просто я частенько не проявляла должной заинтересованности: то и дело забывала о том, что в нужный момент нужно картинно пустить слезу, когда рассказывают о чем-то абсолютно печальном. Да, впрочем, и ахала от умиления, когда со мной делились до безумия светлыми историями, я тоже редко. Так что за глаза — хотя, честно признаться, в узких кругах друзей тоже, — меня окрестили странным прозвищем Батончик. Вот, знаете, наверное, мне должно было быть обидно, или что-то такое, но мне, наоборот, очень нравилась эта кличка.

— Мэг, пошли с нами? — Люси, казалось, забыла о том, что минуту назад обижалась.

— Ладно. — На самом деле мне не очень хотелось, но все равно делать нечего.

Я лениво сползла со стула и, мельком глянув в зеркало, вышла из комнаты за подругой.

Наша сто пятнадцатая находилась на четвертом этаже, настолько далеко от учительского поста, что именно тут обычно обитали все жители Сильверстона.

На самом деле, я довольно часто удивлялась своим мыслям. Вот вроде бы и не задумываешься о том, что тебе в голову лезет, но оно порой такое странное. Хотя кажется абсолютно обычным. Вот так со всем: вроде бы кажется совсем непримечательным, а копнешь глубже — и уже сам разобраться не можешь. Вот почему все называют учеников нашей школы “жители Сильверстона”? Ведь, по сути, мы тут всего лишь учимся, а не живем. Нет, конечно, формально мы тут-таки живем, но ведь это не наш дом, тут всего лишь находится комната большого общежития. В любой момент можно собрать вещи и уехать далеко из Сильверстонской ракушки, как, черт его знает почему, называют общежития уже на протяжении 40 лет (ровно половина того времени, на протяжении которого существует школа). Люси, Бэт и Филипп говорят, что «ракушка» — вполне логичное название, а я не вижу ничего схожего. Вот совсем. И все же. Сильверстон — отдельная страна для нас, учеников, да, впрочем, для учителей тоже. Тут есть свои правила и законы, которые нельзя нарушать. Тут даже есть самосуд и мэрия. Например, вот, Лорен состоит в мэрии Сильверстона. На самом деле туда отбирают лишь по одному критерию — твой средний балл в табеле должен быть выше 4,6. Ну, и, может быть, еще ты должен быть активным членом какого-то клуба. Потому что отличников в школе у нас хватает, все-таки Сильверстон, несмотря на все недостатки в поведении и постоянном нарушении школьного устава (об этом тщательно умалчивается, естественно), — приличное и очень престижное учебное заведение. Наверное, у нас должно было бы учиться много детей богатеньких родителей, но тут нам, наверное, повезло. По крайней мере, таким, как мне. Знаете ли, тех, чьи мама с отцом не зарабатывают по девятьсот тысяч зеленых в год, мажоры Хидден-Хиллса недолюбливают. Но, как я говорила, в Сильверстоне особо состоятельных нет. Конечно, по коридорам ходят девочки со своими сумками Луи Виттон, сочетая с ними туфли Шанель из последней коллекции, а некоторые мальчики каждый день меняют Ролекс на левой руке, но где такого не случается? Здесь они особо не высовываются. За что, честное слово, я хочу их поблагодарить.

— Слышите? СПАСИБО! — Пара человек обернулась в мою сторону, но, в принципе, всем было все равно, на этаже всегда царил жуткий шум.

В общежитии лифта нет, зато есть длинная крутая лестница. Представляю, каково приходится новеньким, которые приезжают сюда на своих дорогущих машинах (а может, и на вовсе недорогих, какая разница), вытаскивают огромные чемоданы на колесиках из багажника и идут в холл, ожидая увидеть тут швейцара. Видели бы вы их взгляд, когда вместо швейцара в идеально сшитом красном костюме они видят лишь стаю сплетниц, которые, как гиены, набрасываются на тебя только из-за того, что ты тут впервые. А потом еще и эта треклятая лестница. Ох, как же мне жаль бывает этих новеньких. Сама-то я приехала сюда в начале семестра, когда никто еще, по сути, друг друга не знал, да и насчет того, что это за школа такая, я была прекрасно осведомлена. Это все потому, что моя мама проверяла качество обучения в Калифорнии. Знаете, бывает, дети совершенно не интересуются тем, чем занимаются их родители. Я бы, в общем-то, тоже не интересовалась, да моя мама всегда жутко хотела, чтобы я пошла по ее стопам, ну, или, на крайний случай, по отцовским. А я не хочу. Нет, не сказать, что работа у них плохая, просто не для меня.

Так вот, о лестнице: да, она была длинной. Но длинной не по-голливудски, а просто длинной. Не винтовой, не из благородного дерева, обычная себе лестница на четвертый этаж сильверстонского общежития. Кстати, зданий общежитий на территории Сильверстона было около пятнадцати. И только мне (естественно, я преувеличиваю, не только мне, а еще двумстам людям, что живут в корпусе №3) не посчастливилось находиться как раз над квартирой мистера Граймса. Все остальные учителя имели небольшой домик около школьного озера, но Граймс, как блюститель порядка в Сильверстоне, сам предпочел жить, как он говорил, в «логове врага». За глаза его все только Псом и называли. В этом что-то есть, потому что у него нюх на всякие противозаконные действия, которые можно лишь представить. Так что если тебя бросил кто-то, то напиться в комнате и рыдать у тебя не получится — Пес за пару секунд вычислит, кто источает стойкий запах дешевого алкоголя. Но на самом деле подростки не были бы подростками, если бы не придумали чего-то эдакого. У нас в Сильверстоне все друг за друга горой. Так что если кому-то уж сильно нужно, то остальные сразу начинают устраивать всякие беспорядки (конечно, не слишком большие, в пределах школьного устава), чтобы отвлечь Пса. А тот каждый раз ведется. Не понимаю, как он, бывший военный, еще ни разу не заподозрил никого. Последний раз кого-то ловили года два назад, это мне Люси рассказала. Но даже так кидание настороженного взгляда на дверь апартаментов Пса, когда спускаешься через второй этаж, вошло в привычку. Вот и я украдкой посмотрела на серебристую табличку с надписью «Д. Граймс — Заведующий дисциплиной старшей школы Сильверстон», которая находилась прямо посередине массивной двери, преодолевая тридцать шесть ступенек второго этажа.

Выйдя из здания, любой сразу понял бы, где именно находился Мэтт — его плотно окружили самые разношерстные студенты. Протиснувшись между них, Люси его крепко обняла, а я лишь смущенно осталась стоять рядом. Право, было немного неловко, ведь, как я уже говорила, мы не знакомы. Спустя некоторое время Мэтт кивнул головой в мою сторону, как бы намекая подруге, что был бы не против узнать хотя бы мое имя.

— Знакомься, это Мэган. Мэган Эйприл, моя сожительница и подруга.

Я зачем-то сделала реверанс. Наверное, со стороны это выглядело очень глупо. Мэтт звонко рассмеялся и протянул мне ладонь со словами:

— Мэтт Грин. Мисс Эйприл, приятно познакомиться. — Он тоже мотнул головой, пытаясь изобразить изящное приветствие.

Кажется, мое лицо залилось густым румянцем: по крайней мере, появилось ощущение того, что щеки просто горят. Хотя мне не привыкать — я краснею каждый раз, когда кто-то проявляет любые знаки внимания по отношению ко мне. Ничего не могу с этим поделать!

Люси передала какую-то записку Мэтту и, схватив мою ладонь, потянула меня за собою.

— Почему мы так быстро? — Я не совсем понимала происходящего, ведь Люси столько ждала приезда бывшего сильверстонца. Она мне все уши прожужжала насчет того, как было бы замечательно обсудить с ним все-все на свете, лишь бы времени хватило.

По правде говоря, мне показалось, что Люси нравится Мэтт. А почему бы и нет? Он до безумия симпатичный, интересный молодой человек. Моя бабушка всегда давала именно такую оценку понравившимся ей парням: будь то дедушкин друг или же случайный школьник на улице.

— Всему свое время. — Она заговорщицки усмехнулась и достала из рукава слегка помятый клочок белоснежной бумаги.

Я осторожно взяла его из рук Люси, разгладила и прочла несколько слов, что были там написаны. Оказалось, что это была записка. Как я поняла, обладателем крупного почерка был Мэтт.

«Ну что, мелкая, устроим шабаш? М»

Лишь на секунду взглянув на Люси, я поняла: шабаш мы-таки устроим — так сильно блестели ее глаза.