Тринадцатая ночь или Портрет его матери (джен)

— Дин, — услышал он за спиной знакомый голос. — Можно поговорить? У меня к тебе важное дело.

«Дело у него ко мне... С министерскими, авроратом и прессой что ли дел не хватает? Мы ж простые рабочие лошадки. Хогвартс вот приводим в порядок. Просто вкалываем и на ваши геройские лавры не замахиваемся».

Большую часть завалов уже разобрали; груды обломков с каждым днем становились всё меньше, уцелевшие помещения очищались от каменной крошки и пыли, а разрушенные понемногу восстанавливались. В основном управлялись заклинаниями, но в тех местах, где, как пояснила МакГонагалл, магический фон ослаб, приходилось применять маггловские технологии — разводить обычный строительный раствор и вручную укладывать друг на дружку отлевитированные наверх глыбы. Девчонки, помогали, как могли: готовили вместе с домовиками еду, чинили при помощи Репаро выбитые стекла в витражах, приводили в порядок библиотеку с мадам Пинс, прибирали, мыли, чистили. Преподаватели и студенты трудились бок о бок, не жалуясь и не отлынивая. Все, кроме Поттера и его компании.

Томас утер со лба пот, развернулся и, прищурившись, в упор уставился на Гарри.

Тот был один. Без Рона, Гермионы и... без Джинни.

«Неужели Поттер сумел отвязаться от неё?» — недобро усмехнулся Дин. В самом деле, без свиты Гарри выглядел непривычно — маленьким, беззащитным, каким-то нелепым, простым, как фальшивый галлеон. И даже интересно стало, куда делась Уизли? На неё не похоже. Обычно на публике голубки всегда показывались вместе — в обнимку или держась за руки, а тут, надо же, всеобщий кумир — и вдруг без её догляда, как перст, да еще и выглядит расстроенным. Вряд ли мисс Уизли послала Поттера куда подальше; слишком уж долго и прицельно эта ушлая девица добивалась своего героя, ничем не гнушаясь. И плевать хотела на чувства остальных. Ну, конечно, ведь Корнер и Томас — не избранные, стало быть, переживут. Сглотнут и не подавятся. А Поттер крут. Знаковая фигура, считай, символ эпохи. За него, конечно, нужно держаться покрепче.

Губы Дина по привычке плотно сжались сами собой, чтобы ненароком не выпалить какую-нибудь гадость. Обида на бесцеремонно отшившую его Джинни и на Гарри, который мигом воспользовался их размолвкой, никуда не делась. Симус, работавший рядом, вопросительно взглянул на друга, но ничего не сказал.

Гарри тем временем подошел ближе и остановился около бывших однокурсников, слегка сконфузившись. Видно не знал, как начать разговор.

Потоптавшись, Поттер обратился к Финнигану:

— Симус, извини. Я отвлеку Дина на минуту. У меня к нему, вправду, серьезный разговор.

Томас сложил руки на груди.

— Я весь внимание. Можешь говорить при Симусе, у меня от него нет секретов.

Гарри слегка напрягся, но выручил сам Финниган.

— Да, ладно, говорите, чего уж там. Схожу пока за пирожками. Проголодался что-то.

— Слушай, Дин, тут такое дело... — помявшись, заговорил Гарри, проводив Симуса взглядом. — Хочу попросить тебя кое о чем.

— И о чем? — под ложечкой противно щекочущим холодком начала разливаться ставшая привычной злость.

Гарри сделал вид, что не заметил раздражения в голосе Томаса.

— Ты ведь классный художник, Дин, — миролюбиво произнес Поттер, присев на какой-то камень, покрытый пылью. — Помнишь плакат, что на первом курсе нарисовал для меня? А еще я слышал от ребят, что у тебя потрясающие портреты выходят. Прям, один в один.

Томас ожидал чего угодно, но не этого.

— И? — он напрягся, как большая хищная кошка перед прыжком.

Гарри по привычке взъерошил волосы.

— Понимаешь, я добился того, чтобы профессора Снейпа реабилитировали по всем статьям. Ведь он герой, каких поискать. А теперь хочу, чтобы его портрет висел в директорском кабинете. Так будет правильно. Возьмешься?

Этого Дин ожидал меньше всего. А предложение было интересным. Он еще ни разу не пробовал писать портреты при помощи магии. Наверное, это потрясающе — видеть, как под твоей кистью оживает воплощенный тобой образ, давая возможность умершему магу вновь прикоснуться к миру живых.

— Ну, не знаю... Можно попробовать, — нахмурившись, сказал он, приставив руку к глазам козырьком. — Почему бы и нет.

Гарри возликовал.

— Спасибо, дружище! Я в тебя верю.

— Ты погоди раньше времени радоваться... дружище, — с едва уловимой издевкой в голосе перебил Дин. — Чтобы такого, как Снейп, изобразить, придется попотеть. Он при жизни был тот еще урод. Со всех ракурсов.

Гарри вздохнул.

— Ну, урод не урод, а труса не праздновал. Столько лет жить с чувством вины и разрываться на части — это мужество надо иметь.

— Слушай, а это правда? — спросил вдруг Дин.

— Что?

— То, о чем ты с Волдемортом болтал перед тем, как он откинулся. Про твою маму и про Снейпа.

— Правда, — помедлив, произнес Гарри. — Я сам был в шоке, когда увидел всё в его воспоминаниях. Он так и сказал Дамблдору — «Всегда». И его лань я видел как тебя. А почему ты спросил?

— Да так... Просто интересно, какой должна быть девушка, чтобы Снейпа намертво захомутать.

Гарри смутился.

— Да уж... намертво. Но мама не хомутала его, просто дружила с ним в детстве. Она отца любила. Кстати, могу тебе её показать. Хочешь?

— Спрашиваешь, — Дином завладело не столько любопытство, сколько необъяснимое волнение.

Поттер порылся в своём кожаном мешочке и извлек оттуда небольшой альбом.

— Вот, это они. Отец и мама. Сразу после свадьбы.

Дин взглянул и... обомлел. Нет, его поразило не сходство Гарри с его покойным отцом, хотя оно могло впечатлить кого угодно, а красота девушки, беззаботно кружившейся в вальсе с лохматым очкариком. Она словно светилась изнутри, а её густые рыжие — рыжие, черт возьми! — волосы, казалось, жили сами по себе. Они развевались за её спиной, точно лепестки огня, подлетали после каждого поворота и в конце тура окутывали милое разрумянившееся лицо сверкающим ореолом.

Томас впился глазами в Лили Поттер и за ту минуту, что смотрел на колдографию, он запомнил её всю — каждую черточку, каждое движение, рост, сложение... Всё, что может и должен мгновенно запоминать художник.

Через минуту Дин пришел в себя и, стряхнув остатки оцепенения, нарочито безразлично произнес:

— Хорошо, я рискну. Только не обещаю, что выйдет что-то стоящее.

— Ну, хоть попробуй. Для меня это очень важно.

Дин кивнул. Он знал, что у него всё получится. Только вот Снейпа он рисовать не собирался.

«Извини, Поттер, не мне успокаивать твоё чувство долга. А портрет я непременно напишу... Портрет твоей матери. Для себя».

* * *

Вдохновение — великая вещь!

Дин был вдохновлен и с упоением наносил на холст мазки, то и дело проговаривая заклинания для соединения отпечатка души с нарисованным образом. Он даже подумать не мог, что после болезненного расставания с Джинни Уизли, уязвившего и чувства, и самолюбие, судьба преподнесет ему еще одну рыжеволосую красавицу. И плевать, что свой щедрый дар она упаковала в какую-то странную, совсем уж иррациональную обертку. Главное, что прекрасная Лили, обдавшая его с колдографии яркой живительной зеленью глаз, будет принадлежать лишь ему. И никто никогда, кроме него самого, не будет любоваться этим портретом, разговаривать с ним. Уж эту девушку он Поттеру не отдаст ни за что! И неважно, что она — его мать. Сколько можно отходить в сторону и позволять мелкому хлюпику брать от жизни всё, что тому приглянется? Слава наступала Поттеру на пятки с первого курса, ешь — не хочу, первые красавицы, вроде Чжоу и Парвати, тоже к услугам гриффиндорской знаменитости. А надоедят — не беда, можно и у товарища девушку отбить. Ну, еще бы, Поттер всегда делал, что хотел. Даже преподаватели — все, кроме Снейпа — то и дело разливались соловьями вокруг Золотого мальчика и прощали ему больше, чем остальным. Лишь изредка Поттер отделывался десятком баллов да парой отработок за то, за что любой другой вылетел бы из Хогвартса быстрей, чем успел произнести слово «Хогвартс».

Дин прикрыл глаза и принялся бережно извлекать из глубин памяти блеск волос Лили Поттер. Солнце! На портрете должно быть много солнца! Пусть мириады сгустков энергии мечутся взад-вперед, вверх-вниз и утопают в роскошной темно-рыжей гриве. И вот уже кисть сама, ведомая лишь импульсами, что рождаются воображением под влиянием наития, принялась щедро рассыпать золотистые искры на багряные кудри Лили. Еще немного, и Златовласка оживет: длинные ресницы вздрогнут, миндалевидные зеленые глаза распахнутся, щеки окрасятся румянцем, губы приоткроются и... Жаль, имя, что первым сорвется с них, будет не его. Начхать! Он создал эту непокорную красоту, и он же её приручит. И это будет круто!

* * *

Он проснулся ночью — тринадцатой по счету. Тело затекло, и голова жутко раскалывалась от вчерашнего Огневиски. Под черепом тяжело, будто отростки Дьявольских силков, ворочались злые мысли, то и дело болюче пропахивая мозг.

«Зря! Всё зря! Она не оживает!.. И не оживет. Что не так?.. Нет, всё было правильно... как в той книге сказано... Она специально оживать не хочет... мне назло... — Дин попробовал приоткрыть глаза и тут же вновь зажмурился. — Интересно, что еще мне от этих рыжих перепадет?.. Какие ж они стервы!.. И рождаются, и умирают, чтобы мне пакости устраивать...»

Дин облизнул пересохшие губы и попробовал кое-как распрямить ноги и размять руки. По онемевшим конечностям резво побежала кровь, вызывая ощущения тысяч болезненных уколов одновременно. Он пытался вспомнить, ел ли вчера вообще и сколько выпил перед тем, как, скрючившись, заснул в кресле перед камином. Увы, память будто кто-то изрешетил, не оставив в ней ничего, кроме бездны отчаяния. Ну, что ты будешь делать, если портрет Лили Поттер ни в какую не желал оживать! Что только Дин не испробовал! И заклинания из старых книг по несколько раз проговаривал, и менял антураж картины; даже наряд у Лили написал такой же, как на том колдофото, хотя изначально юная миссис Поттер была облачена лишь в лёгкую, почти прозрачную тунику.

И всё впустую!

Вот уже почти две недели Томас безвылазно сидел в комнатах погибшего Снейпа и тщательно выписывал ЕЁ всю, думая мимоходом, что зельевар не возражал бы против такого использования его покоев. Лицо, волосы, руки... да что там, каждую ресничку Лили Поттер Дин выстрадал душой. Мать Гарри получилась... необыкновенной: и похожей на себя, и, в то же время, совсем другой — более чувственной, более женщиной, нежели девушкой, более дерзкой. Всё в этой сотворенной им Лили дышало обновлением. Дина каждый раз охватывал восторг, когда он смотрел на портрет. Что он только не отдал бы, чтобы Лили ожила, улыбнулась, заговорила с ним. Зачем ему это, Дин при всём желании не смог бы объяснить, но чувствовал, что именно она могла бы изменить его жизнь. Знать бы еще, как.

Взгляд его упал на низенький столик рядом с камином. Там на подносе стояла тарелка с бутербродами, печеньем, холодный чай и графин с чистой водой. Дин вымученно улыбнулся, вспомнив, наконец, откуда взялась еда. Ну, конечно, это Падма Патил!.. Одна из близняшек вдруг решила взять над ним шефство и таскалась в подземелья все дни, пока он занимался портретом. Падма оказалась очень кстати: не донимала расспросами и вообще не чесала языком, зато кормила его, убирала с пола мусор и уносила постирать грязные футболки. Каждый её приход заставлял Дина нервничать: он едва успевал набросить на мольберт первую попавшуюся тряпку, чтобы настырная Патил ненароком не увидела, чей портрет он тут пишет. Уходя, Падма горестно вздыхала, но Дин не обращал внимания на её заботу и спешил поскорей закрыть дверь, чтобы снова заняться Лили Поттер.

Кое-как доковыляв до столика, Дин схватил графин и принялся жадно пить.

«Зря, наверное, я так с Патил? — вдруг подумал он. — Без неё с голоду бы умер. И она миленькая. Очень даже. А рыжие... ну, не везет мне с ними...»

— Где я?

Дин вздрогнул от неожиданности и нечаянно плеснул на себя водой из графина. Какой странный голос!.. Точно из потустороннего мира.

— Почему я здесь? Как я сюда попала?

«Я всё-таки сделал это, черт возьми!» — сообразил Дин. В голове сразу прояснилось, а сердце лихорадочно забилось. Он швырнул графин в угол и бросился к мольберту, выхватывая по пути палочку.

Мерлин, какой у неё взгляд! Удивленный и, в то же время, решительный. Чистый, как у святой. Проникающий в самую душу.

Дин застыл перед ней в благоговении, как Пигмалион перед Галатеей.

Лили Поттер, оживленная его кистью, была безупречна: белая кожа, маленький аккуратный нос, едва заметная родинка на щеке. Роскошные тёмно-рыжие кудри распущены по плечам, тонкие руки вытянуты вдоль тела, чувственные губы плотно сжаты.

— Где я? Почему я вас вижу, будто живая. Я же умерла, я знаю.

— Вы, миссис Поттер, — Дин не мог прийти в себя от волнения, — находитесь сейчас в хогвартских подземельях, на своём собственном портрете. А ваш убийца сам мертв вот уже два месяца.

Она устремила взгляд мимо Дина, словно размышляла о чем-то.

— А кто вы такой? — Лили, наконец, вновь взглянула на него.

— Моё имя Дин. Дин Томас. Я тот, кто создал этот портрет и вернул вас из небытия.

Она покачала головой. В рыжих волосах запутались темно-зеленые блики от оконных стекол, отбрасываемые светом Люмоса.

— Где мой Джеймс? Почему его нет рядом? Я хочу быть с ним.

И снова та самая злость зашевелилась в Дине, точно скользкая гадина. И еще досада от того, что давно уже мертвая Лили Поттер продолжала помнить о том, кому пусть недолго, но была счастливой женой. И с кем умерла в один день. А затем в Дине вспыхнула ярость. Он знал, что несокрушимое материнское начало непременно должно было заставить Лили выкрикнуть имя сына, но то, что её первая эмоциональная подвижка была именно в сторону Джеймса, а не Гарри, разбудило в Томасе зверя.

Он сжал кулаки и скрипнул зубами.

«Так вот что за чувства всю жизнь терзали беднягу Снейпа!.. Никогда не думал, что окажусь в его шкуре».

— Увы, мадам, — процедил Дин сквозь зубы, — я не пишу семейных портретов. Мне хотелось изобразить лишь вас.

— Но я не хочу находиться здесь одна, без Джеймса! — отрезала Лили.

— Ничем не могу помочь, — зло обронил Дин.

— А Гарри? Что с моим мальчиком? Я не чувствую его среди мертвых... Вы выглядите его ровесником. Скажите, вы знаете моего сына? Можете сказать, где он? — голос её дрогнул.

— Кто ж не знает знаменитого Гарри Поттера! Его имя у всех на устах. Конечно, он жив. Ничего-то его не берет... — выпалил Дин в сердцах.

— Вы так говорите... словно ненавидите Гарри. Почему? — Лили подалась вперед. — Вы тоже на Его стороне? На стороне Темного Лорда?

Дин прикрыл глаза и потер свободной рукой лоб, чувствуя, как медленно возвращается головная боль, а вместе с ней накатывает раздражение и разочарование.

Гнойник неприязни прорвался.

— А за что мне любить вашего сына? За то, что всегда все лавры доставались ему? За то, что он увел мою девушку, которую я, может, до сих пор люблю? Вы ошиблись, леди, я на стороне Ордена, но разве мы сделаны из другого теста? Разве не можем, как все, злиться и ревновать? Или вы думаете, мы идеальны только потому, что шли за Дамблдором? Разве вас когда-то предал не член Ордена? А совсем недавно умер ради вас и вашего сынули не Пожиратель Смерти?

Лили недоуменно взглянула на Дина.

— Пожиратель? Какой пожи... — она запнулась и широко открыла глаза. — Что? Умер? Вы говорите, что ради меня умер Пожиратель Смерти? Но как такое может быть? Кто он?

— Да вы что?! — вдруг гаркнул Дин, окончательно приходя в неистовство. — Снейп! Снейп умер! Ради вас. Или вы у себя на небесах всё, кроме памяти о вашем муженьке и сыночке, растеряли? И совесть в том числе? А может, и впрямь, все рыжие — бездушные стервы, воображающие, что мир создан для того, чтобы прахом опадать к их дивным сахарным ножкам.

Выражение лица Лили изменилось. Глаза сузились, ноздри раздулись от гнева.

— Сбавьте тон, юноша! Расскажите лучше, что вы знаете о Северусе.

Дин не стушевался.

— Знаю немного, но источник, поверьте, надежный.

— Да? И что же за источник у вас?

— Слова Гарри Поттера перед финальной схваткой с Волдемортом! Он всем нам поведал о Снейпе: кем он был, что сделал для Света и ради чего. Вернее, кого.

Лили опешила. Глаза её опять широко распахнулись, а на милое лицо набежала тень.

— Я слушаю.

Тон её — женщины, даже в смерти безоговорочно принадлежащей другому, матери, человека, разделенного с самим Дином целой жизнью — был сух и повелителен.

Дин рассказывал ей о Снейпе так же сухо — без восторженных прикрас, но и без яда. Говорил о том, какую жизнь тому пришлось прожить, каким он был учителем, директором, шпионом. Как спасал Гарри. Как пытался уберечь от беды всех тех, кто оставался в Хогвартсе при Кэрроу.

Лили помолчала, потом взглянула на Дина. Ему показалось, что её глаза потемнели.

— Немедленно отнеси этот портрет моему сыну. Я должна быть с ним. Это будет справедливо и правильно. К тому же он должен сделать одно важное дело.

— Еще чего. Вы — моё творение, и я могу распорядиться вами, как пожелаю.

Лили вдруг жалостливо, почти по-матерински, взглянула на Дина.

— Прекрати, Дин Томас. Я — мать Гарри. Моё место с ним. И не строй из себя сурового циника. Ты не такой. Я чувствую суть человеческих душ тоньше живых.

— Какой я, мне лучше знать.

Лили приподняла подбородок. Дину показалось, что она даже стала выше ростом.

— Ты просто обиженный подросток, вообразивший, что твои желания и чувства к девушке, что предпочла моего Гарри, навсегда. Пусть время покажет, любовь ли это была. Северус доказал, что любил меня. Любил. А теперь он заслуживает, чтобы быть любимым самому и стряхнуть, наконец, груз прошлого...

Дин вздрогнул.

— Миссис Поттер, вы не расслышали? Я же сказал, что он умер.

— Не умер. Его нет среди нас.

Если б Дин не был мулатом, то побелел бы, как полотно.

— Вы... это... шутите?

— Мне не до шуток, молодой человек. Время еще есть.

— Какое время? — Дин был оглушен заявлением Лили и ничего уже не понимал.

— Исправить все ошибки.

— Ошибки?

— Конечно. Зря Северус спорил с судьбой до хрипоты. Я не была его и точно знаю, что моё место с Джеймсом и с Гарри. Что ж, он отдал все долги, и теперь главное — не опоздать помочь ему. А ты, Дин Томас, разберись в себе и ответь честно: в любви к той девочке твоя проблема или в банальной зависти? Поверь, не стоит завидовать славе Гарри. Никому её не пожелаю.

Дин взглянул на Лили исподлобья.

— Слава каждому приятна.

— Конечно. Только Гарри она досталась не за красивые глаза, — Лили секунду помолчала. — Знаешь, в последнюю секунду жизни я думала о беспомощном малыше в кроватке, которого некому будет защитить. Такое у этой славы было начало. А потом мой мальчик десять лет рос без любви и ласки при родной тетке. Ну, как, слава всё еще нужна тебе? В довесок к сиротству? А кошмар на кладбище в Литтл-Хэнглтоне, когда Гарри и возродившийся на его крови Волдеморт сошлись в поединке? Этот Приори Инкантатем... Он был ужасен. Мы с Джеймсом сделали всё, что могли, чтобы Гарри ускользнул оттуда. А ты готов ради славы сразиться с таким соперником? Да ещё отведать его Круциатуса перед этим? — Дину показалось, что Лили всхлипнула.

Дин зачарованно смотрел на разгневанную молодую женщину на портрете и не знал, что возразить в ответ.

— В ночь битвы Гарри пришел в Запретный лес и вызвал нас при помощи Воскрешающего камня... — тихо продолжила Лили. — Скажи, твоя мать смогла бы спокойно стоять и смотреть на то, как ты сознательно готовишься умереть семнадцатилетним?..

Раздался стук в дверь. Дин словно пришел в себя, а Лили лишь бросила повелительно:

— Открой.

Дин повиновался, не раздумывая. И даже не побеспокоился прикрыть портрет.

На пороге стояла Патил с новым подносом. И с глазами на мокром месте.

— Падма? Разве уже утро?

— Уже восемь. Ой... что это? — Падма увидела готовый портрет рыжеволосой красавицы. — Ты же говорил, что пишешь Снейпа.

В её голосе Дину отчетливо почудились нотки ревности.

Он оглянулся назад и встретился глазами с Лили.

«А вдруг это она?..» — прочитал он по её губам.

«И правда, хватит с меня этих рыжих...»

Дин взял поднос из рук Падмы, поставил его на столик и, подойдя к однокурснице, обнял её за плечо.

— Не получился у меня Снейп, что поделать. Надо Гарри сказать об этом. Знаешь, а давай вместе сегодня к нему и Джинни выберемся. И доставим им вот... её.

— Кто это? — на смуглом лице Падмы явственно читалась обида.

Дин улыбнулся.

— Лили Поттер. Это портрет его матери.