В боли и в радости (гет)

Больно.

В последнее время боль сопровождает Драко везде: в каждом коридоре, за каждым поворотом, на каждом собрании его ожидает новая вспышка боли. Знает ли кто-нибудь из того сброда, что когда-то был цветом аристократии, как родовое поместье реагирует на них? Знают ли они, что сами давно уже стали не лучше Уизли: такими же предателями крови? Вряд ли. И вряд ли догадываются, как магия родового поместья наказывает Драко за то, что они все — здесь. И за то, что они приняты как гости, а не как пленники.

Даже Люциус, кажется, не понимает, что происходит: он больше не глава рода. Драко пришлось взять это на себя, чтобы дела не пошатнулись, активы продолжили приносить прибыль, а гоблины не кривились мерзко в ухмылках, отвечая, что юный наследник не в праве распоряжаться финансами рода: пусть дождется возвращения отца из Азкабана. Ни одна мерзкая человекоподобная тварь никогда не будет командовать им, Малфоем!

Драко буквально летит по коридорам. Дальше, глубже, в самое сердце поместья, туда, куда не пускают чужих. Туда, где уже давно сидят пленники. Сердце защиты мэнора тоже стало камерой. Хорошо, что сидящие там не догадывались об этом. Магловское отребье, что с них взять. Паршивые грязнокровки!

Драко почти спокоен, когда заходит в камеру. Кажется, что здесь пусто. Сыро, темно. Мерно капает на пол вода.

— А ты знал, что в темноте и сырости мозгошмыги становятся плотоядными и нападают на всех подряд? — голос Полоумной звучит как всегда спокойно и немного отрешенно.

— Заткнись.

— Ну вот, и тебя покусали, — огорчение кажется неподдельным.

С минуту в камере только тишина, и Драко уже начинает надеяться на спокойные пару минут, но легкое прикосновение к виску выводит его из равновесия.

— Не трогай меня!! Круцио!

Непростительное срывается уже автоматически, и крик Полоумной неожиданно успокаивает: он все еще хозяин положения.

— Я просто хотела сделать тебе не так больно, — Лавгуд всхлипывает и, Драко уверен, обиженно смотрит на него.

— Заткнись, Лавгуд. Просто заткнись.

И снова наверх, навстречу боли, отчаянию, ненависти, грязи и вони. Неужели все они, бывший цвет аристократии, не понимают, как мерзко выглядят и насколько смердят? Не видят, что даже пленники чище? Да свиньи в загоне и то аккуратнее, чем эти... эти... Драко снова злится. На себя, на Люциуса, на Темного Лорда, на сторонников, на одноклассников. На это чертово Сопротивление, из-за которого он на каждом собрании получает свою порцию Круцио: как же так-то, а?! Он до сих пор не уничтожил кучку идиотов-самоубийц! Можно подумать, семейка Кэрроу его хоть в чем-то превзошла! Но они — в фаворе, а он нет. "Ты трус", — говорит ему Темный Лорд. "Слабак", — говорит отец. "Ты никто", — смеется тетка. "Грязь", — хохочут остальные. И только мать, если оказывается рядом, безмолвно подбадривает его. Он выдержит. Все что угодно выдержит! Ради матери, ради ее будущего, ради того, чтобы этот маньяк, засевший в главном зале, ее не убил. Иначе... иначе Драко совершит какую-нибудь глупость. Например, разревется на собрании, подставится под наказание, закатит отцу прилюдную истерику — все это равносильно самоубийству, только требует гораздо меньше сил и смелости.

"Интересно, а мозгошмыги такие же безумные, как и все Лавгуды?" — отстраненно думает Драко и трясет головой. И откуда только мысли такие берутся... Но Полоумная говорила, что умеет снимать боль. Он же ничего не теряет, не так ли?

Драко начинает ходить в подземелья чаще. Драко позволяет Луне массировать ему виски и снимать эту чертову боль. И кажется совершенно правильным оплачивать ее помощь своим молчанием, выслушивать тихие рассказы о Поттере, мягкие уверения в его неминуемой победе и даже робкие призывы перейти на сторону этого гребаного выскочки, который когда-то очень давно, в другой, мирной жизни посмел предпочесть ему Уизли.

Лавгуд не просит отпустить ее, не просит за сидящих в соседней камере друзей, не умоляет прекратить ее ежедневные пытки Круцио от всех, кому становится скучно. Через пару недель Драко за руку выводит ее из камеры и ведет к другим пленникам, к тем, что сидят в общей яме. Это — его благодарность за помощь. И Луна понимает это, мягко улыбается и тихо говорит "Спасибо", едва они подходят к двери ее новой темницы.

* * *

Чертов Поттер в Хогвартсе! Он вернулся, и теперь у Драко есть шанс хоть немного отомстить за все, что ему пришлось пережить: за все Круцио, за насмешки, за побег пленных из родового поместья, за проигранную дуэль... Даже за отвергнутое в детстве предложение дружбы! Он найдет этого выскочку, найдет и отомстит! И он, Драко Малфой, забудет эти чертовы недели в подземелье как страшный сон. Забудет Луну, ее легкие холодные пальцы, тонкие запястья и огромные голубые глаза. Забудет тихий, невозможный голос, шепчущий ему, что все будет хорошо, а Гарри — обязательно победит Лорда. И спасет их всех, обязательно спасет.

Драко не хочет верить в победу Поттера, совершенно не хочет. Ведь это будет значить только одно: род Малфоев сотрут с лица земли.

"Гарри обязательно победит, вот увидишь, — вспоминает он слова Лавгуд. — И простит тебя. Гарри — добрый".

Поттер — недоумок. Драко в этом точно уверен. Ну почему, почему в ответ на попытку его убить, он спас Драко жизнь?! Это же, черт возьми, неразумно! А если Малфой ударит Авадой в спину и сбросит с метлы? А если... Тысячи вариантов! Сотни, тысячи способов убить его!

"А может, Полоумная была в чем-то права?" — думает Драко, видя, как многотысячная армия Лорда не может справиться с парой сотен школьников и недоумков, именующих себя "Сопротивлением".

"Я же слизеренец, в конце концов, — оправдывает он мысленно Ступефай, посланный в спину МакНейру. — Я обязан выжить!"

* * *

Драко сидит в камере Министерства и ждет своего слушания. Ему снова больно, только на сей раз — физически: любимая тетушка-покойница заметила его Ступефаи в спины "своих" и хорошенько приложила Круцио. А потом швырнула племянничка в стену и ушла, надеясь, что он сдохнет как крыса. Вот только Малфои — не дохнут под ногами других. Малфои — выживают. Хоть и на одной гордости...

— Привет, — Луна смотрит на него внимательно, будто стараясь рассмотреть что-то такое, чего не видят остальные. Сережки-редиски измазаны в копоти, под глазами — темные круги на пол-лица — она пришла к нему, кажется, совершенно не отдохнув после Битвы.

— Привет, — хрипло отвечает Драко и отворачивается. Лучше уж смотреть в стену, чем видеть жалость в чужих глазах.

— Я же говорила, что Гарри победит, — говорит Луна, садясь рядом.

Драко хмыкает, не отвечая. Лоб у Поттера, что ли, чугунный? Уже две Авады пережил! Никто и одной-то не смог.

— Тебе опять больно. Вот, держи, я так и знала, что тебе понадобится, — и Луна протягивает ему по флакону Костероста и Обезбаливающего.

— Спасибо, не нужно, — Драко уже не видит смысла в том, чтобы хоть как-то латать свою шкуру: ему, как и отцу, светит Поцелуй.

— Гарри — добрый. И он простил тебя, — серьезно говорит Лавгуд на прощание.

Она оставляет зелья в камере, напоследок легко касается губами его виска и выходит. А Драко улыбается и уже не думает о предстоящем процессе.

* * *

Поттер, защищающий его в суде. Лонгботтом, дающий показания в его, Малфоя, пользу, потому что видел, как Драко бил Ступефаями в спины Пожирателей. Лавгуд, рассказывающая, что он помог ей выжить в темницах подземелья...

Все это было настолько фантасмагорично, что он не верил сам себе. Разве такое возможно? Разве можно оправдать то, что он натворил за последний год?

Оказалось, можно. Штраф — ерунда, совершенно! В сейфах Малфоев намного больше денег, чем то, что затребовал Визенгамот в качестве компенсации.

Нужно только выслать отца из страны, куда-нибудь во Францию, к примеру. Пусть посидит там, пусть не мешает восстанавливать мэнор и честное имя. И пусть не мешает ему строить свою жизнь так, как хочется, а не так, как нужно.

— Я же говорила, — улыбается Лавгуд после суда. — Гарри — добрый и он простил тебя.

— Лавгуд, а выходи за меня? — Драко произносит это, не задумываясь, и пугается собственных слов.

Луна смотрит внимательно, чуть наклонив голову вправо. Сережка странной формы и совершенно экстремальной расцветки болтается у Драко перед глазами как маятник.

— А не боишься, что соглашусь? — тихо спрашивает Луна.

— Малфои ничего не боятся!

И Луна целует его. Впервые — по-настоящему. А Драко счастлив. Совершенно, абсолютно, безоговорочно счастлив. Тоже впервые. И тоже по-настоящему.