Этот больной мир (джен)

Он снова вставил ключ, повернул его два раза и замер, словно ожидая чуда. Чуда не произошло. В который раз. Ничего не зашевелилось, не сдвинулось с места, не заработало. Чего-то не хватало. Пришлось опять разбирать все на шестеренки и собирать по схеме.

Над столом склонился мальчик четырнадцати лет, слишком высокий для своего возраста и для стола, над которым он сгорбился и ссутулился, чтобы детали было лучше видно. Длинная челка падала на глаза, заставляя мальчика время от времени пальцами зачесывать ее назад. Пальцы его были перепачканы чем-то черным и блестели от смазки. В грязи был и воротник белой рубашки, и рукава, жирные пятна раскидались по груди, об которую, похоже, мальчик вытирал руки, чтобы детали не выскальзывали.

Уже в третий раз он собирал заново механизм, который упорно не желал работать. Это было странно хотя бы потому, что преподаватель изучил схему и одобрил ее. Не мог же преподаватель ошибаться! Такие гении не ошибаются. Вот мальчик и искал ошибку в своей любительской сборке.

Розоватый свет заката лился в распахнутое настежь окно лаборатории, свежий теплый ветерок, какой обычно бывает только в бабье лето, гулял между столов и полок, поигрывая с раскрытыми книгами, бумагами и волосами мальчика. Было уже поздновато для работы в лаборатории, скоро учитель придет, чтобы все проверить и закрыть. Если раньше не прибегут друзья звать заработавшегося друга на ужин. Он должен успеть до чьего-нибудь прихода со всем разобраться.

В третий раз он подошел к делу с большей скрупулезностью, чем раньше. Положил чертеж себе под нос так, чтобы, опуская голову, первым делом натыкаться взглядом на него, и сверял каждую деталь. Вряд ли кто-нибудь, кроме него самого, смог бы разобраться в чертеже, где все было исписано мелким почерком. Подписи давали указания, как, что и куда крепить, с чем соединять. Цифры давали расплывчатое представление о размерах хотя бы потому, что поверх них были написаны буквы. Одному автору было ясно, что он делает. И то он все больше в этом сомневался.

Внезапно дверь лаборатории распахнулась, в помещение влетел бешеный вихрь, снесший стул, два катающихся столика и несколько коробок, наполненных чем-то звенящим. Пролетев между двумя опасно покосившимися книжными полками, вихрь остановился и воззрился на мальчика, даже не обратившего внимание на столь бесцеремонное вторжение. Он только поднял голову, чтобы убедиться в том, что вихрь — это его друг Гилберт.

— Грег, ты еще ночевать здесь останься, — Гилберт отдышался и плюхнулся на один из стульев, обняв спинку. — Скоро сам в какого-нибудь механического человечка превратишься.

— Автоматон, — рассеянно поправил Грег, усердно закручивая шурупчик.

— Что? — Гилберт недоуменно посмотрел не него.

— Это называется автоматон, — ответил Грегори. Он, наконец-то, оторвался от своего механизма и посмотрел на Гилберта.

Тот был в своем репертуаре. Красная форменная рубашка застегнула криво, галстук не завязан, а просто перекинут через шею, рукава закатаны, открывая вид на болезненно-бледные руки, на которых проступали голубоватые вены. Собранные в хвост волосы растрепались, челка лезла в глаза, блестящие от какого-то вечного азарта. Не мальчишка, а воробей какой-то, как сказала когда-то его сестра. С виду и не скажешь, что граф. Больше похож на хулигана. Кем Гилберт, собственно, большую часть времени и был.

— Уже ужин начался? — Грег вставил ключ.

— Нет. С чего ты взял? — Гил теребил в руках что-то шуршащее.

— А зачем ты тогда приперся? — повернул ключ и осторожно опустил механизм на стол.

— Статью показать, — Гилберт развернул в руках что-то шуршащее, оказавшееся газетой, первый разворот которой занимал огромный заголовок.

Грегори его не услышал, он победно смотрел на нечто, собранное им. Шестеренки задвигались, закрутились, защелкали. Заработало. Теперь можно было признать, что день был потрачен не зря. С самого утра, пропустив даже завтрак, Грегори проторчал в лаборатории, чтобы завершить в конце концов работу.

— Круто, — с уважением кивнул Гилберт, опуская руку с газетой. — Покажи-ка чертеж.

Усмехнувшись, Грег протянул ему исчирканный лист бумаги. Если на свете и существовал более неряшливый человек, чем Грег, то этим человеком был Гилберт. Они умели разбираться в чертежах и записях друг друга, какие бы повороты, завитушки и каракули там ни встречались. Это было похоже на чтение мыслей, на телепатию или пресловутое дружеское взаимопонимание.

— Круто, — повторил Гил. — Я бы сам до такого не додумался.

— Мне бы теперь понять, для чего эта штука, — мальчики рассмеялись. — Где Бекки и Хью?

Ребекка и Хьюго — их друзья, с которыми они редко разлучались. Просто сегодня выпал такой день, когда у каждого из их квартета появились неотложные дела. Хьюго застрял на тренировке, они всей командой пытались вернуть вратаря в форму после травмы, и проторчал там до вечера. А Бекки убежала куда-то сразу после завтрака, Грегори ее даже не видел. Она, правда, попыталась прикрыться какими-то неотложными делами в библиотеке, но получилось неубедительно.

— Не знаю, — Гил пожал плечами, следя, как Грегори бережно кладет свое «изобретение» в сейф. — Но если они что-то задумали без нас, то им не поздоровится.

Была у Гилберта вредная привычка: подозревать всех, даже друзей, в том, что те веселятся без него. Подозревал он, конечно, в шутку, зато если подозрения оправдывались, то обижался очень серьезно.

— Да что они могли задумать? — друзья уже расхаживали по лаборатории, наводя порядок. — Поиграть в футбол? Или сожрать все пирожки в столовой?

— Да хоть уроки сделать! — ответил Гилберт и вдруг резко обернулся, как будто вспомнил, что хотел сказать. — Ты, кстати, помнишь, кого назначили старостой Земли?

— Литтлхен, — немного поморщившись, отозвался Грегори. — А что?

Элизабет Литтлхен — девочка, донимавшая их с самого первого курса. Обычная всезнайка, какие есть в любой школе. Всегда соблюдает правила, выполняет домашнее задание, следит за порядком и любит жаловаться на нарушителей. Долгое время она отравляла им жизнь, рассказывая об их проделках старостам, а в этом году приобрела власть. Бывший староста класса Земли, где училась Литтлхен, выпустился и назначил новой старостой ее. И он-то был не самым лучшим старостой, а Элизабет била все рекорды по занудству и вредности.

— … и она выписала мне лист! — Гилберт возмущенно ударил по входной двери. Они уже стояли на крыльце, собираясь спускаться по лестнице. — Я просто сунул руку в фонтан, а она выписала мне лист! Эта дура совсем страх потеряла.

— Мне кажется, она просто хочет, чтобы нас исключили, — Грег прокрутил в голове, как он сам столкнулся сегодня Элизабет на входе в корпус естественных наук. Она ничего ему не сказала, но проводила его таким взглядом, каким можно было оставить на отработках в столовой на целый месяц.

— Курица, — фыркнул Гил. — Видел бы ты, как она кудахтала, когда меня отчитывала. В фонтане нельзя купаться, посмотри, какая там грязная вода из-за тебя! — он затараторил писклявым голосом, подражая Элизабет. — Как никто из червяков еще не пожаловался? — червяками все ученики Академии называли учеников класса Земли.

— Да она своих не наказывает, — облокотившись на перила, Грегори стоял на ступенях и снизу вверх смотрел на друга. — Не замечал? Они там друг друга прикрывают, а на других стучат, строя из себя правильных. Литтлхен будет доносить о малейшем нашем проступке, лишь бы червяки могли дальше воротить свой беспредел. Ты видел, как она носится со своим курятником? Квохчут везде, аж тошно. Готов поспорить, она им позволяет все то, за что на других стучит.

— Вот курица! — повторился Гилберт. Мальчишки шли к футбольному полю, по которому носились игроки. — Надо ее как-то проучить. Как думаешь, сколько людей вздохнет спокойно, когда она ляжет в изолятор на пару недель?

— Да вся Академия! Только делать этого не надо, — поймав вопросительный взгляд друга, Грег опередил его гневную речь. — Если это будет что-то серьезное, все переполошатся, а если нет, то всех переполошат ее родители. Представь только, ее мамочка и папочка приедут сюда и будут рыскать по Академии. Да я тогда сам лягу в изолятор!

— Ну, не можем же мы ее терпеть! — Гилберт даже руками всплеснул от негодования. — Сколько еще листов она должна мне выписать, чтобы с ней что-нибудь случилось? Мне больше не надо, я уже задолбался оправдываться перед Ирмой. И ладно бы эта курица выписывала их мне за дело, так по всяким пустякам! Нет, мы сегодня же что-нибудь придумаем! — он решительно остановился и огляделся. — Где Бекки и Хью? А, вон! — увидев что-то на футбольном поле, Гилберт направился туда. Грегори осталось только поспешить за ним.

Он давно понял, что над тактикой действий его друг работать не умеет. Ему все надо здесь и сейчас. И не важно, каким способом: законным или не очень. Сейчас Гилберт опять, исполненный решимости, собирает весь их квартет, чтобы придумать, какую гадость еще приготовить для Элизабет Литтлхен. Именно в ее случае он плевать хотел на то, что она девчонка.

Тренировка футболистов уже закончилась. По полю гоняли мяч несколько мальчишек и Ребекка с Ирмой, единственные девчонки во всей Академии, не боявшиеся играть с мальчиками класса Огня. Хьюго тоже был игроком команды класса Огня, искрой, как их называли. Быстрым, резким, ловким, внезапным. За это его любили все девчонки. И за то, как он мастерски вешал им лапшу на уши. Они даже не замечали этой лапши. Завороженно слушали, раскрыв рот.

Не понятно, чем Хьюго так нравился девчонкам. Он не был красивым, Гилберт был красивее. Не блистал умом, это делал Грегори. Оставалось подозревать лишь то, что он цеплял их своей болтовней. Или тем, что играл в футбол едва ли не лучше всех в Академии. А это уважали все девчонки. Даже старшекурсницы не могли не отметить, что «Хьюго Нортону очень идет форма». Хотя он и без формы выглядел, как футболист. Его выдавала и короткая стрижка-ежик, и яркие кроссовки на ногах вместо школьных туфель, и походка, будто он сию секунду готов пуститься в погоню за ускользающим мячом. Мало у кого в Академии была такая бешеная популярность, как у Хьюго.

И Хьюго любил свою популярность почти так же как футбол. После игр, тренировок он всегда надолго задерживался на трибунах или около входа в раздевалку и радовал поклонниц беседами. Они слушали, впитывая каждое его слово. О том, что Хьюго — болтун, каких мир еще не видывал, узнала вся Академия еще на первом курсе его обучения. А на пятом курсе, когда его взяли в футбольную команду, его популярность достигла пика. Все хотели поболтать с ним, постоять рядом, увидеть его улыбку, посмотреть, как лихо он забивает голы.

Гилберт и Грегори издалека заметили друга. Взъерошенный, взмокший после тяжелой тренировки он стоял, окруженный стайкой девчонок с их курса и младше, и оживленно болтал. Если на что Хьюго и мог найти силы после двухчасового безостановочного бега по полю, то это, несомненно, девчонки. С самой веселой из своих улыбок он рассказывал им в лицах какую-то историю. Актерский талант поражал. По мимике можно было понять происходящее в рассказе. Девчонки слушали, восхищенно перешептывались и иногда задавали вопросы, громко щебеча, словно птички.

— Попугай, — подходя, Гилберт оглядел друга, который даже не стал заморачиваться насчет переодевания из формы. Оставшись в шортах, он надел рубашку и завязал галстук в какой-то странный узел, зато гетры снял — берег их для игр.

— Хью! — Гилберт возмущенно посмотрел на Нортона, когда удалось протиснуться сквозь толпу девчонок. Отовсюду сразу послышалось влюбленные возгласы «Привет, Гилберт!». Он безразлично кивнул им головой, видя перед собой лишь друга. — Ну, ты завис! Пойдем! Эти, — Гилберт неприязненно скривился и кивком головы указал на поклонниц, — в любое время тебя ждут.

— Простите, девчата, — Хьюго с веселой ухмылкой, извиняясь, пожал плечами и протиснулся между ними под восторженные вздохи тех, кому повезло к нему прикоснуться. Культ Хьюго Нортона неумолимо приближался к своему пику.

Отойдя в сторону, он спокойно поздоровался за руку и Гилбертом, и с Грегори, одного их которых не видел с утра, а другого со вчерашнего дня.

— А где Ребекка? — когда друзья забирали Хьюго от стайки девчонок, они всегда втайне надеялись, что он там наговорился и сейчас не будет столько болтать, но все надежды рассыпались в прах, потому что Хьюго неутомимо начинал сыпать самой различной информацией, перескакивая с темы на тему. — Я видел ее с Ирмой, пойдемте на поле, — он повел друзей за собой. Гилберт хотел было вставить слово, но Хьюго упорно не давал ему этого сделать.

— Жалко, вы тренировку не видели, — беззаботно вещал он. — Ирма уже почти выздоровела, все ворота обкатала, я замучался, пока пытался попасть! Зато мистер Файт доволен ей. С таким вратарем мы точно должны победить. Вы слышали, первыми играют Вода и Воздух, а потому мы с червяками, а у них в воротах дырка вместо вратаря, поэтому точно победим. Особенно если мне Лохи поможет.

Они проходили между трибунами, уже видя, как у ворот кучка ребят гоняет мяч. Но Хьюго не умолкал.

— Умираю с голоду. Как думаете, на ужин будет что-нибудь вкусное? Я бы сейчас съел рыбу какую-нибудь. У меня мама тунца вкусно готовит, — он мечтательно закатил глаза. — С печеной картошкой. Сыром так посыпает, — он облизнулся. — И маслом сливочным смазывает. Ооох, я точно сейчас умру с голоду! Где Бекки?

— Неужели! — проворчал Гилберт в своей вечной недовольной манере и громко крикнул, аж на всем футбольном поле эхом отдалось. — Логан! Кончай уже! Мы жрать хотим! Пойдем, а то разберут все тортики!

Одна из девчонок в кучке игроков подпрыгнула от неожиданности, притворно ахнула и со всех ног припустила бежать к друзьям. Тортики — это был их старый прикол, родившийся еще на первом курсе, когда девочку три дня кряду тошнило от одного съеденного кусочка тортика. Она ненавидела сладкое, потому что ее родители были владельцами кондитерской и в ее детстве было такое время, когда ей приходилось питать одними ирисками, леденцами, пирожными и тортиками. С тех пор больше, чем раз в месяц она не может есть сладкое, отдавая предпочтение мясным блюдам, словно мальчишка.

— Бежим скорее! — притворно паниковала она. — Все мои любимые тортики разберут! И я буду голодная! Вы же не поступите так с подругой!

Ребята рассмеялись и отправились в столовую. Только они вышли с футбольного поля, как Хьюго снова заговорил в тот момент, когда Гилберт раскрыл рот. Весь день он хотел сказать что-то друзьям, но они постоянно как-то не давали ему этого сделать.

— Завтра контрольная по физике, — напомнил Хьюго, тяжело вздохнув. — Если высшие силы мне не помогут, то я безбожно ее завалю, и Ирма отстранит меня от игр на весь сезон. Эй, Высшие силы? — оглянулся он на друзей и хлопнул Грега по плечу. — Механик, ты поможешь? Тебе же футбол никуда не уперся? Помоги, а? Представь только, что будет, если я первую контрольную в учебном году завалю! Я же в прошлом году весь второй семестр в потолок плевал! Ничего не помню. Механи-и-к! Я за тебя историю напишу! — это был весомый аргумент. Грегори и так помог бы другу, но теперь он обязан был помочь. История была слабым местом у многих учеников в Академии, потому что преподаватель, карга, старая, как мир, требовала историю во всех подробностях вплоть до цвета носков короля Шотландии в десятом веке. И только Хьюго на их курсе мог рассказать ей, что король Шотландии в те времена не носил носков и почему он их не носил.

— Да дам я тебе, дам! — Грег смахнул руку Хью со своего плеча и подтолкнул того в спину, Хьюго даже оступился и хохотнул.

— Отлично, — они вошли в столовую и кучкой стали петлять между кастрюлями с едой. Удостоверившись, что его все слушают, Хьюго продолжал. — Скучно стало как-то. Ничего не ждем. Замечали? Интересно учиться, когда дни проходят в ожидании чего-то. Ну, в том смысле, что мы ждем сначала потепления в сентябре, потом Хэллоуин, потом Рождество. И еще что-нибудь. А сейчас такое время выдалось, ничего не ждем.

— А матч? — ехидно прищурившись, спросила Ребекка. Она всегда любила ловить Хьюго на тех моментах, когда он забывал про футбол. Он так смешно ударял себя кулаком в висок и с досадой тер нос так, что тот краснел.

Вот и сейчас он сделал так. И с красным носом уставился на всех сразу.

— Забыл, — пожал он плечами. — Уже на следующей неделе русалочки раскатают мечтателей.

Так уж повелось в Академии, что классы ученики редко называли как надо: Земля, Вода, Огонь, Воздух. Ученикам каждого класса было придумано обобщенное обидно название. Так появились червяки, русалочки, искры, мечтатели или ласточки. Но свой класс ученики никогда не назвали бы этими названиями. Это приравнивалось к предательству.

— С чего это ты взял, что мы проиграем? — Грег оторвался от еды и встал на защиту своего класса. Он единственный в их квартете был из другого класса. — Ребята целыми днями тренируются, чтобы выиграть хоть у кого-то.

— Механик, оценивай их реально, — Гилберт с плохо скрываемой злостью уставился на Хьюго, который опять не дал ему заговорить. Это уже был реальный повод для обиды. Он что, пустое место? — Им быстроты на поле не хватает. Когда быстрее побегут, тогда и победят, — он отправил в рот большой кусок рыбы и невнятно продолжил. — Русалочки на поле, как в воде плавают. У них слабое место — защита, но нападающие у них не плохие. Нет, ласточки в этом году снова в пролете.

— Я же говорю, они тре…

— Да хватит! — Гилберт хлопнул по столу, и на него обернулись другие ученики. — Давайте о чем-нибудь другом! Хью, у тебя что, футбольный мяч вместо мозгов? Только о футболе говоришь. Будто больше обсудить нечего!

— Так нечего, Гил, — развел руками Хьюго. — Если ты знаешь что-то, то говори. Орать на нас не надо, — он как не в чем ни бывало обернулся на зрителей, послав им самую добродушную улыбку, и вернулся к друзьям под дружный вздох однокурсниц за другими столиками.

— А ты статью читал? Весь первый разворот занимает, — Гил развернул на столе газету, с которой не расставался с утра и с которой прилетел к Грегори. — Меня брат и отец завалили письмами, чтобы ни в коем случае на выходных в городе не общался с иностранцами, а то мало ли что произойдет.

— «Эпидемия эболы достигла критической отметки в Центральной Африке», — Хьюго озвучил заголовок. — Это та, про которую в конце августа говорили?

— Да, — протянула Ребекка. — За месяц так расползлась? Но что в этом такого?

— Как что?! — хором возмутились Хьюго и Гилберт, переглянулись, и Хьюго сдался под жестким взглядом друга, позволив тому говорить.

— Ты почитай дальше, там пишут, что толпы мигрантов бегут из колоний в метрополию, — не обратив внимания на недоумение Ребекки, которая не знала таких терминов, Гил продолжал. — Если кто-то из них заражен, то может разнести эту болезнь по всей Британии. Если у кого-то из них найдут хоть малейшие признаки заболевания, или заболеет кто-то в стране, нам как минимум запретят ходить в город. Мне это не надо.

— Да нам тоже, — ответил Грегори, который только рад был переключиться с обсуждения футбола, явно не бывшего его сильной стороной. — Но ты прав, скорее всего, так и будет.

— Бред какой-то, — Ребекка забрала газету себе и читала статью с каким-то недоуменным и расстроенным выражением. — Их же на границе там проверяют и все такое. Могут же и не пустить… Могут же?

— Могут и не пустить, — теперь уже Гилберт взят на себя роль эксперта, почувствовав себя в своей тарелке. Хоть в чем-то он мог блеснуть умом так же, как Хьюго в истории и футболе. — Да они нелегально поползут во все щели. Им же деваться некуда, не возвращаться же обратно, в джунгли, когда цивилизация тут рядом.

— Да, Гил, все эти дикари просто мечтают встретиться с заводами и каретами посреди улиц, — ехидно заметил Грегори. Он принимал участие в обсуждении как-то совсем лениво, больше уделяя внимание еде, словно происходящее его не интересовало.

— Черт! Да там же не только джунгли, там и города как у нас есть, — Гилберт смотрел на них как на последних идиотов, а Хьюго и Ребекка таращились на него с таким искренним изумлением, словно он им только что открыл тайну бытия.

— И заводы, — насмешливо кивнул Грегори, лениво отправляя в рот кусок курицы. — Не такие большие, но рабочие. Это же колония.

— Ни за что бы ни подумал, — пробормотал Хьюго. Он вместе с Ребеккой читал статью, оправляясь от изумления. — Столько смертей! За месяц! И в другие страны скоро пойдет. Там делать что-нибудь собираются? Это же опасно.

— Да мы понимаем! — отозвался Гилберт. — Я вообще думал, тебе мама рассказывала что-то о ситуации.

— Нет, не рассказывала, — Хью задумчиво провел по волосам от затылка ко лбу. — Странно как-то. Может, почтовик потерялся или завод кончился? Сейчас я ей напишу. У вас есть ручка? — все были налегке, без сумок. Таскать их с собой в выходные не было нужды. Только Хьюго притащил с собой рюкзак с формой.

— Ладно, потом напишу, — махнул он рукой. Все помолчали и вернулись к еде, решив закончить разговор. Только Ребекка хотела продолжить, но не решалась отвлечь друзей от методичного поглощения еды. Они словно с голодного края пришли, понабрали себе всего и сразу, заняв весь стол, и не собирались останавливаться до тех пор, пока не съедят все. Особенно старался Хьюго, который после тренировки всегда готов был съесть слона. И не одного. Однако сейчас он поглощал всего лишь вторую порцию рыбы.

— Но, — девочка оглядела друзей, недовольно поднявших головы, — мама же тебе что-нибудь рассказывала о болезни? А, Хью?

— Про фаму болефнь рафказывала, — пробубнил он, засовывая в рот кусок картошки и запивая соком. От его жадности сок потек по подбородку, и он едва сдерживался, чтобы не заржать, потому что этого Гил, сидящий напротив, ему не простит. Вместо этого он быстро потянулся за салфеткой, вытерся, с усилием проглотил все. И присоединился к Грегу, Гилу и Бекки, которые ржали, как кони, и утирали слезы.

Веселый хохот продолжался недолго. Хьюго быстро вернулся к теме разговора и теперь говорил больше с Ребеккой.

— Мама не говорила мне про ситуацию там, только описала, как болезнь развивается. Кошмары всякие. Хочешь послушать? — он любил иногда пугать девчонок историями из медицинской практики своей матери и не только. Самым смешным для него было то, что этих истории боялась даже Ребекка, которая, казалось бы, не боится ничего. — Мама говорила, что больные умирают через две недели после заражения. У них…

— Не надо! — она отодвинула от себя тарелку. — Я же ела, идиот!

— Да я пошутил! — он беззаботно пожал плечами. Ребекка, похоже, поверила и вернулась к куриным крылышкам.

Знала бы она, что Хьюго не врал. Но об этом не знала ни она, ни Грегори, ни Гилберт.

* * *

С первых минут урок показался невероятно скучным. Только в класс вошел мистер Элдер, окинул всех взглядом и начал писать формулы, весь класс охватила сонливость. И если на первых партах кто-то еще лениво царапал что-то в тетрадях, то в конце класса было настоящее сонное царство. В открытую спать на партах никто не решался, но сидели ребята с опущенными головами и даже ручки в руки не брали.

На последней парте у окна в гордом одиночестве сидел Грегори. Смотрел то в окно, то на доску, с которой на него укоризненно смотрели примеры. По-хорошему надо бы их решить. Учитель ведь соберет их в конце урока и проставит все плохие оценки. За отсутствие работы на уроке по головке гладить никто не будет. И все же урок был невероятно скучным, примеры простыми, погода пасмурной, а ученики сонными.

Грегори отвернулся от окна и бросил взгляд на преподавательский стол. Мистер Элдер, как всегда серьезный, с противной, зализанной назад прической, лениво листал какую-то книгу и делал пометки. На первой парте сидела Элизабет Литтлхен и через каждый решенный пример с благоговением смотрела на преподавателя. Грегори тошнило от этого. Перед ним сидела Виола, склонившись над тетрадью так, что ее пушистые кудряшки легли на парту. Гера, сидевшая рядом с ней, хмурилась, когда начинала писать. От них до Грегори долетал едва уловимый цветочный запах, который он стал все чаще замечать в этом году. Откуда взялась эта мода пользоваться духами?

Он снова посмотрел на доску, решив, наконец, последовать примеру подруг и записать в тетрадь хоть что-нибудь. Над доской сверкнула позолоченными буквами фразу на латыни «Человеку свойственно ошибаться». Противная ирония заключалась в этих словах, потому что мистер Элдер так не считал, наоборот даже, жестко наказывал за малейшую ошибку. И вообще издевался над учениками как мог. Каждый урок они сдавали тетради с тем, что решали на уроке, или с домашним заданием. Опоздание было категорически запрещено и каралось листом и недопущением до урока. Прогул наказывался двумя листами. За плохой ответ на уроке в журнал безжалостно летели двойки. И все эти правила не распространялись на его любимчиков, в числе которых была Элизабет Литтлхен и ее свита, состоящая из самых нудных и противных девчонок на свете. Они всегда имели привилегии на его уроке и радовались, когда он собирался сделать всем какую-то гадость.

Мистер Элдер поднялся из-за стола и встал перед классом. Его насмешливый взгляд пробежался по классу, выхватывая отдельных личностей. Грегори он одарил взглядом, полным особого злорадства. Он и его друзья были одними из его самых нелюбимых учеников.

— Отложили тетради, — сказал он. — Мисс Литтлхен, раздайте листы, — та сразу подскочила, угодливо улыбаясь, и взяла стопку чистых листов с преподавательского стола. — До конца урока десять минут. Десять примеров вы должны успеть решить за это время, — он повернул боковые створки у доски. Там было написано десять примеров, которые были раза в два сложнее тех, что они только что решали.

Грегори скривился, вырывая у Литтлхен из рук свой листок, и понял, что наступило самое время проснуться, иначе можно нарваться на четверку или даже двойку. Любил же мистер Элдер делать так, чтобы плохо было всем, даже любимчикам. Хотя, кто знает, может, он им перед уроком ответы выдал — вон как строчат, не задумываются даже.

Подписав листочек, Грегори взялся за первый пример. Когда внешний вид примера пугал, оставалось работать по принципу «глаза боятся, руки делают». Этому принципу его научил один из главных мудрецов Академии — преподаватель физики мистер Хиртум, старичок ученый, на старости лет решивший передать свою мудрость детям. Грег с первого раза вынужден был признать — данный принцип работает в большинстве случаев. Нужно только знать основные принципы работы. Принципы вычисления производной Грегори знал, поэтому принялся за дело.

Он спокойно дошел до пятого примера. И призадумался. Не о решении, нет. О том, что у его друзей математика следующим уроком, и надо каким-то образом слить им ответы. Исподлобья бросил на преподавателя быстрый взгляд. Мистер Элдер увлеченно заполнял журнал. Грегори вытянул из своего учебника клочок бумаги, которых у него во всех учебников скопилось несметное множество. У этого на обратной стороне были записаны какие-то формулы. Только Грегори развернул клочок, как преподаватель оторвался от записей и оглядел класс, уделив внимание последней парте, занятой Грегом.

Все пропало. Мистер Элдер мог заметить. И тогда двойкой он не отделался бы. Как минимум один лист полагался за передачу ответов другому классу. Теперь учитель не сводил с него глаз. И друзьям никогда не узнать ответов, не раздайся вдруг стук в дверь. В кабинет заглянул бородатый и седой мистер Хиртум. Как же он вовремя!

— Мистер Элдер, можно у вас проконсультироваться? — спросил физик, показывая какую-то тетрадь.

— Конечно, — недовольно ответил Элдер.

Они могли бы остаться в кабинете. Даже это не помешало бы Грегу. Но они вышли в коридор. Вернее, это Хиртум вывел Элдера. Да он обладал потрясающей интуицией! Ни один преподаватель так случайно не выручал своих учеников.

Только за ними закрылась дверь, в классе поднялся невообразимый шум. Естественно, никто не упустил такой счастливой возможности списать. Весь класс будто заворочался, заскрипели стулья, послышался шепот со всех сторон. Окликнули Виолу, какого-то умного парня с Земли, безуспешно спросили ответов у Элизабет.

— Хупер, — услышал Грегори и поднял глаза на зов. Звала его одноклассница Нови Линь, китаянка, вся увешанная браслетами и фенечками. — Что в третьем? Формула!

Он молча поднял свой листок с крупным почерком, который часто выручал его, когда нужно было что-то молча передать друзьям. Видно было и издалека. Линь подмигнула, показала знак мира и нырнула за свою парту. Потом к нему развернулись Виола и Гера. Девочки ничего не соображали в производных, зато их лист был полон попыток что-то понять. Они принялись вслух спешно обсуждать, спорить и исправлять ошибки, которых на один квадратный сантиметр мелкого почерка приходилось по несколько штук.

— Хупер! — над ними стояла Элизабет. Она только посмотрела на него со злорадным выражением, а она мысленно уже убил ее несколько раз, представив в красках ее четвертование, облил ее таким количеством нецензурных слов, что даже ребята из детдома, где он вырос, позавидовали бы, и разорвал в клочья ее этот чертов блокнот с листами. Она уже выписывала что-то.

— За подсказки, — она вручила ему лист. — И вообще, — Элизабет затараторила она в своей обычной высокомерной манере, — вы со своими дружками уже совсем обнаглели. То разговариваете на весь класс, то списываете, даете списывать другим, огрызаетесь! Совсем правила забыли! Вас, наверное, давно не наказывали. Сейчас придет мистер Элдер, я все ему расскажу. Будь уверен, все расскажу. По списывание, про подсказки!

— Литтлхен, — мрачно произнес он. Виола сразу почувствовала неладное и дернула его за рукав. Он не обратил на нее внимания. — Знаешь, то, что тебя назначили старостой, ничего не изменило. Ты как была курицей, так и осталась.

Мальчишки из класса Земли заржали в голос. И мальчики из Воздуха бы тоже заржали, да мальчик там был один — Грег. Зато девочки Воздуха весело хихикнули в кулачок. Ни один из них не думал о последствиях своего смеха. А не стоило бы забывать, что Элизабет староста. Ведь она сама об этом не забывала — снова строчила что-то в своем блокноте. Грег смотрел на нее.

— Что это?

— Подарки твоим подружкам, — холодно отозвалась Элизабет. Если она выпишет листы всем девочкам Воздуха, то может прощаться со спокойной жизнью. У нее наступит такое время, когда она ни шагу не сможет сделать без мысли о том, что произойдет в следующий момент. Уж это Грег и его друзья вполне могли это ей устроить.

— Вот, — она деловито продемонстрировала ему веер листов. — Мирабилис, Линь, Аренс, Корновски, Макдональд, Гордон.

Все перечисленные девочки мигом повскакивали со своих мест. Их недовольство витало в воздухе и было почти ощутимо и видимо. Виола хлопала тяжелыми ресницами и с вежливым непониманием смотрела на Литтлхен. Сидящие вдвоем китаянки, Лотте Аренс и Нови Линь, могли бы убить старосту Земли, но не делали этого из пацифистских соображений. Марта Корновски и Энн Гордон возмущенно переглядывались. А Элинор Макдональд, если уж на то пошло, вообще отсутствовала на уроке, простудилась.

— Элизабет, зачем? — спросила Марта. Она, как и Виола, была очень удивлена такому повороту событий. Один смешок — столько проблем. Смеялись-то и одноклассники Элизабет, но червяки своих не обижали, как бы обидно ни было. Этого и не могли понять девочки, смотрящие на Элизабет. Грегори же отлично мог это понять, однако его это бесило. А когда Грегори что-то бесило, он мог позволить себе поступать так же как Гилберт.

Он вырвал выписанные лист из рук старосты и разорвал их на мелкие кусочки, смакуя это ощущение унижения Элизабет, которая нелепо хватала ртом воздух, словно рыба, попавшая на берег, и растерянно смотрела на свою свиту. Если бы свита могла ей чем-нибудь помочь… Грега все эти девчонки боялись. А ему было на это плевать. Он подбросил вверх конфетти из листов и с ехидной улыбкой подмигнул Виоле.

Мистер Элдер вернулся в кабинет, когда Грегори занял свое место, заставив подруг, Геру и Виолу, развернуться. Выглядел преподаватель раздраженным, чем выдавал нелюбовь к мистеру Хиртуму, обожаемому всеми учениками. Элизабет перестала изображать выброшенную на берег рыбу.

— Мистер Элдер, Хупер порвал листы, которые я выписала девочкам за оскорбление, — почувствовав себя в своей стихии, она пристроилась рядом с учителем на пути к его столу и излагала ему все произошедшее. — Он давал списывать Мирабилис, Линь и Клиффорд, за это я выписала ему лист.

— Хупер, — одного взмаха руки преподавателя было достаточно, чтобы отправить Элизабет на место, и показать, что все ее слова приняты к сведению. А Грег направился к столу с законченной самостоятельной работой.

— Мистер Хупер, сегодня после уроков вы наведете в кабинете порядок.

— Конечно, мистер Элдер, — на лице Грегори появилось недовольное выражение. Нарвался. Зато девчонки остались без листов.

— Сядьте на место, скоро закончится урок. А девочки пусть запомнят, что оскорблять других девочек нельзя.

Справедливости ради стоило заметить одну важную деталь… Однако все промолчали. И Грегу снова пришлось брать все на себя. Почему-то одноклассницы часто считали его своим защитником, хотя ему не очень-то и хотелось этим заниматься. Одни неприятности только после этого. Хорошо хоть благодарят.

— Они всего лишь посмеялись, когда я назвал Литтлхен курицей, — справедливости ради заметил Грегори.

— Тогда подождите, Хупер, — остановил его Элдер. — Возьмите, пожалуйста, листы для вас и ваших одноклассниц. Впредь вы будете знать, чем карается оскорбление.

— Девочки никого не оскорбляли! — Гил точно неделю не будет с ним разговаривать из-за этой защиты женских прав, но остановиться он не мог — чувство справедливости было сильнее.

— И еще один лист вам за пререкания, — не зная, куда деваться от раздражения, Грегори закатил глаза, призывая всю свою сдержанность.

С семью листами в руках возвращался он на свое место в конце класса. Сейчас это расположение оказалось очень удобным для раздачи листов. Только извинившись перед каждой одноклассницей, Грегори со спокойной душой сел за парту. И увидел листок с ответами, который писал для друзей. Там не хватало последнего примера. Придется решить еще раз…

* * *

— Еще одна такая неделя, и моих сил не будет хватать на тренировки, — обняв метлу, Хьюго со стоном повалился на парту.

— Похоже, что в этом году мы еще больше проторчим на отработках, чем все прошлые годы, — привыкший к грязному труду Грегори обычно работал больше всех, а Ребекка ему помогала. Сейчас они вдвоем ползали под партами и отдирали жевательные резинки, которые первокурсники считали своим долгом лепить на нижней стороне столешницы. Хоть они и понимали, что когда-то так делали сами, в этот момент ненавидели «этих мелких».

— Все из-за этой курицы! — запущенная заботливой рукой Гилберта тряпка, лихо рассекая воздух, полетела в парту, за которой обычно сидела Элизабет. — Ни за что бы не подумал, что она может назначать отработки! И еще Макс на ее стороне! Спелись! Скоро нам на уроке запретят дышать! А знаете, что самое противное? — брезгливо держа тряпку в руках, он воззрился на друзей.

— Что? — всегда именно Ребекка не выдерживала и спрашивала. Любопытство брало над ней верх. И не в силах противиться ему, девочка настырно вытрясала из Гилберта все.

— Что им обоим плевать даже на мой титул! Вы слышали, как она ответила мне? — скрестив руки на груди и задрав голову вверх, как это делает Элизабет, он заговорил писклявым кудахчущим голосом. — Мои родители тоже вхожи во Дворец, к твоему сведению, поэтому не важно, граф ты или барон, мы равны! — и от души пнул ее стул. — Равны! Да, конечно! Может мне перед тобой еще двери открывать и ручки целовать?!

Послышался звонкий девчачий хохот. В их почти мужской компании так мог смеяться только один человек. Мальчишки обернулись на Ребекку, которая сидела на чистом, вымытом Хьюго, полу и покатывалась со смеху, утирая слезы.

— А ты попробуй, — сквозь смех посоветовала она. — Ручки ей целуй, до общаги провожай! Может, выручишь всех нас!

Тут и Хью с Грегори поняли, в чем дело и дружно заржали.

— Не смешно, — иногда у Гилберта получалось смотреть как-то по-особенному, будто он — взрослый. Так умела смотреть его сестра Дельта. В такие моменты друзья чувствовали его превосходство и немедленно затыкались и возвращались к своим делам. А Ребекка, к тому же, надувалась как мыльный пузырь, и ждала, когда Гил улыбнется именно ей. Это было вроде ритуала — как бы попросил прощения без слов.

Лениво протирая парту, Гилберт задумывался все больше. Она бесила. Это факт. Ее огромный талант выводить людей из себя, заставлять ненавидеть одно ее присутствие Литтлхен использовала с огромным удовольствием. И направляла его почему-то именно на их квартет с самого первого их дня в Академии, когда Грегори еще даже не был частью их компании.

… 1 курс

— Моя сестра если узнает, то по головке меня погладит и конфеткой угостит, — огрызнулся Гилберт. Девочка хмыкнула и ушла с надменным видом…

Уже тогда она завела дурацкую привычку жаловаться. Ведь не просто так она пригрозила, а исполнила свою угрозу. Узнал обо всем не кто-нибудь… Главный староста, староста Земли, куда потом и взяли учиться ее. У этого урода Китчена Элизабет и набралась всего самого плохого, что может быть у старосты. Несомненно, она была его любимицей, прилежной ученицей. И доносчицей, которой щедро платили.

А сейчас этой тощей курице еще хватало наглости таскаться за Хьюго. Это он мог простить еще ее свите, тот курятник не сделал ему ничего плохого, разве что следил за ним по ее приказу. Но Литтлхен Гилберт не желал позволять даже смотреть в сторону Хьюго. Еще не хватало, чтобы он стал с ней встречаться.

— По-моему, ей больше понравится, если ручки ей целовать будет Хьюго.

— Это почему? — от возмущения тот едва не выронил швабру, с которой не расставался с самого начал уборки.

— Потому что бегает она за тобой.

— За мной все бегают. Не стану же я целовать ручки каждой из них. Я просто болтаю с ними. Не могу же я запретить им слушать меня и ходить за мной. Нравится — пусть бегают, если заняться нечем. Это так смешно смотреть, как они верят любому вранью. Даже Курочка верит, вы знали?

— Слушай, а может, ты с ней повстречаешься, а потом бросишь?

— Ты идиот, Гил. Не хочу я с ней встречаться. Вообще ни с кем не хочу встречаться. Муторно, а так за мной целая толпа бегает, с ними и поговорить интересно. Не понимаю, зачем вообще встречаться. Знаете, сколько времени надо будет убить на девушку? А у меня уроки, тренировки, вы, — он подергал себя за короткие волосы и добавил. — Отработки, в конце концов. Куда без них. Не, я без Литтлхен как-нибудь.

— Не хочешь сделать Маклахлена? — Хьюго и Гилберт встретились взглядами, и Нортон призадумался.

Давно в Академии повелось, что мальчики начинали интересоваться девочками именно на шестом курсе, тогда и появлялись первые парочки. На их курсе давно было заметно, кто может стать первым. Почти все ученики думали, что первым станет Хьюго Нортон, и только ученики Воды не были с ними согласны. У тех имелся свой претендент, которого тоже не стоило сбрасывать со счетов — Скотт Маклахлен. Оба были популярны, но каждый в своих кругах. Хьюго — на вечеринках, праздниках и на футбольном поле. Скотт — в музыкальном классе, в литературном клубе и на набережной, где собирались все романтики. Оба одинаково нравились девочкам. Зато симпатию к каждому из них они проявляли по-разному. К Скотту — томно вздыхая, когда он проходил мимо, к Хьюго — слушая его болтовню и бегая за ним, потому что он подпускал ближе.

Кто-то из них точно должен был быть первым. И вскоре это должно было решиться.

Конечно, Хьюго только делал вид, что девчонки ему до лампочки. Они были интересны ему. Ему хотелось встречаться с кем-нибудь из них.

Только не с Литтлхен. Среди всех девчонок, вившихся вокруг него, он выделял никак не ее. Ему больше нравились Рута Слоу или Марта Корновски. Даже Виола Мирабилис, которую Хьюго приметил только в этом году, потому что после летних каникул в Академию вернулась совсем другая Виола Мирабилис. Раньше она была ничем не примечательной девочкой, играющей на виолончели, с торчащими спутанными непослушными кудряшками, любопытным, но немного надменным выражением лица, платья болтались на ее непропорциональной фигуре, да и смотрела она как-то пусто и скучно. А в этом году словно гусеница в бабочку превратилась. Весь ее прежний образ был коконом, который она, наконец, сбросила и предстала перед всеми обновленная. Мелкие кудряшки вдруг заблестели и послушно собрались цветастой заколкой на затылке, на лице поселилась добрая улыбка, заставляющая собираться в уголках глаз милые складочки, а платья сели точно по стройной фигурке, в неглубоком вырезе виднелась округлившаяся грудь. И Хьюго иногда улавливал легкий, едва уловимый цветочный запах, исходящий от нее.

А Литтлхен не вызывала никакой симпатии.

— Хочу, — ответил Хьюго Гилберту. Отложил в сторону швабру, с которой не расставался весь вечер. Ребекка и Гилберт дружно вздохнули и приготовились к худшему. Когда Хьюго устраивался поудобнее, это могло означать только одно — сейчас его прорвет. Только Грегори остался спокоен — не вылезая из-под парты, продолжил отдирать жвачки.

— Я хочу сделать Маклахлена, — повторил для пущей убедительности Хьюго. — Но не ценой своей психики. Литтлхен сведет меня с ума за несколько дней. Ты же представляешь, какая она зануда? Ну, представь, что она, как моя девушка, будет вечно тереться рядом. Ты и пяти минут не продержишься, я тоже не много. Да мы с ума сойдем! Если я и хочу опередить Маклахлена, то не с Курицей.

— Тогда с кем? — незамедлительно последовал вопрос Ребекка. Она с лукавым прищуром смотрела на него так, как умеют смотреть только девочки. Так неоднозначно. Имеют в виду одно, а кажется, что совсем другое. Вот и Хьюго увидел в ее взгляде — может, со мной. А имела она в виду — только не со мной. Нет, мальчишкам точно этого никогда не понять. Всегда они будут попадаться на этом.

— Да хоть с тобой!

— Да ни за что!

— Ну, тогда… — и тут Хьюго призадумался. В голове крутились и Рута Слоу, и Марта Корновски, и Виола Мирабилис. К ним присоединились и Ева Пул из класса Воды, и Элинор Макдональд, и — ужас! — Харриет Гарланд из свиты Литтлхен. Все они были красивыми девчонками. — Не знаю. Не до этого сейчас. Такие вещи происходят, а мы о свиданиях думаем. Мама мне сегодня написала, как дела с африканскими эмигрантами. Их тысячи!

Но Гилберт не отреагировал на смену темы.

— Хью, мы не об этом.

— А о чем?

— О девчонках!

— Слушай, — если Гилберт вдруг привязался, отвязаться можно было только одним способом — перевести стрелки на него. — А ты почему не хочешь пригласить кого-нибудь на свидание?

— Да ну! Зачем?

— Ну, это круто, — Хьюго развел руками, насмешливо глядя на друга. — У тебя есть девчонка. Это круто, — как для дурака пояснял он. — Вы можете целоваться. Обниматься. И все завидуют. И… — тут он осекся, поймав взгляд Ребекки, которой тоже стало интересно, зачем мальчики встречаются с девочками. Но Хьюго так и не решился договорить, что «у девочек есть сиськи». Гилберт и Грегори его поняли.

— Как будто без этого дел мало, — отрезал Гилберт.

— Да что бы они понимали, — тут уж понимающе переглянулись Ребекка и Хьюго. Невозможно донести до них эту истину, не поймут Гилберт и Грегори, пока сами не окунутся в это дело. Придется подождать.

И ребята вернулись к работе. Вовремя — в кабинет заглянул мистер Стоддарт — заместитель директора, следивший за учениками, отбывающими наказание.

— Пойдете завтра на матч? — спросила Марта Корновски, по-турецки сидя на своей кровати с книгой на коленях.

В комнате девочек Воздуха царила атмосфера, не доступная мальчикам, которым давно был закрыт сюда ход. По случаю окончательно ушедшего лета в вазе на окне стоял букет подсохших цветов, рядом с вазой валялись журналы, читаемые всеми обитательницами комнаты. Девочке в комнате жило без малого шестеро. За шесть лет совместного проживания они привыкли друг к другу, составили правила совместного обитания и организовали общий склад, где хранили косметику, украшения, одежду и учебники — все общее. У каждой на тумбочке стоял красивый заводной будильник, лежали книжки, взятые из библиотеки.

Не сказать, чтобы в комнате был беспорядок, но и порядком это тоже не назовешь. На полу стояли мягкие тапочки, все стены девочки обклеили плакатами любимых актеров и музыкантов. Шкафы для одежды украсили цветами из бумаги, на большой комод составили совместные фотографии, открыточки и стопками складывали письма, полученные из дома.

По вечерам, перед сном, у девочек было несколько обычных занятий. Они либо брались за книжки: модный роман, который кто-то начинает читать, а остальные подхватывают, обсуждали со всех сторон. Могли листать журналы, сплетничая о известных людях, кто с кем сошелся, расстался. Придумывали интересные образы: красились, надевали платья. Или же просто, валяясь на кроватях с задранными вверх стройными ножками, обсуждали школьную жизнь. Собирали все правдивые и лживые сплетни, делились мнениями. А с некоторых пор — еще и обсуждали мальчишек.

— Пойдем, конечно, — живо отозвалась Виола с кровати. Она тоже сидела с книгой, только книга эта была учебником по истории, которую нужно было прочитать и выучить к завтрашнему уроку. — Только, если честно, — она виновато посмотрела на подруг, — я сомневаюсь, что наши ребята победят.

— Да, это вам не Огонь, — в беседу легко втиснулась Нови Линь, высокая китаянка. Она расчесывала у зеркала длинные черные волосы, все руки девочки были извиты татуировками хной. — Хьюго Нортона у нас нет.

— А не помешало бы, — раздался мечтательный вздох с угловой кровати. Там с первого курса поселилась Элинор Макдональд. Она сидела, кутаясь в одеяла, — подхватила простуду.

— Наверное, он смог бы помочь нам выиграть, — согласилась Марта. — Если бы только вратарь у нас был хороший.

— Да я не о том, — хрипло возразила Элинор. — Ты же знаешь, Марта, я ничего в футболе не понимаю. Я говорю, что здорово было бы, если бы Хьюго учился в нашем классе. Не пришлось бы тогда разрываться и предавать свой класс ради Огня.

Взгляды всех пятерых девочек мгновенно обратились на Элинор, которая от смущения укуталась в одеяло так, что видны были одни лишь серые глаза.

— Нора, ты что, влюбилась в него? — Лотте Аренс, лучшая подруга Нови Линь, с добродушной иронией смотрела на одноклассницу, заливающуюся краской от смущения.

— Ну… Не смейтесь, — она мяла к руках уголок одеяла и не решалась поднять глаза. — Он же всем нравится. Веселый такой… Милый… Он недавно мне улыбнулся… Да не смейтесь! — прикрикнула Элинор, когда на лицах девочек стали расцветать глупые понимающие улыбки. — Он мне нравится… Он всем нравится…

Последние ее слова потухли вместе с ней. Ушло смущение и глупая улыбка от понимания, что, помимо нее, такие же чувства к Хьюго испытывает еще сотня девчонок с их курса и младше.

— Как думаете, с кем он будет встречаться? — обращаясь одновременно ни к кому и ко всем, спросила Энн Гордон, самая серьезная в их легкомысленной компании. Уж от нее никто не ожидал интереса к мальчикам, тем более к красавчику Хьюго Нортону.

— С футбольным мячом, — такие шуточки от Нови не были редкостью. Она постоянно шутила так, что шутки либо кого обижали, либо понимала их только Лотте Аренс. Благо, Хьюго не слышал, и девочки могли со спокойной душой немного посмеяться над его чрезмерной любовью к футболу.

— Или с Фрам, — легко подхватила подругу Лотте. И девочки снова звонко засмеялись. Странная любовь всего класса Огня к своей старосте Ирме Фрам всегда вызывала удивление у других классов. Совершенно не понятно — чем она им так нравилась. Ничем не примечательная спортсменка, похожая на парня и внешностью, и поведением. Да, она играла на гитаре. Да, пела. Да, легко находила со всеми общий язык. Но вела себя слишком раскованно и нескромно, вызывая иногда даже неприязнь учеников Воздуха. И все же искры ее любили. А Хьюго, дай ему волю, вообще бы на нее молился.

— Не понятно вообще, кто ему нравится, — задумчиво протянула из своего одеяльного кокона Элинор.

— Да Логан ему нравится, — Ребекка бы, не раздумывая, выбила Марте все зубы за такое предположение, но, к счастью Марты, она училась в другом классе.

— Точно, — согласилась Энн.

На какое-то время девочки замолчали, занятые своими делами. Лотте и Нови крутились перед зеркалом, навешивая в волосы всякие перья и бусинки. С тихим сопением заложенного носа Элинор пила отвар, который прописал ей школьный доктор. Склонившись над журналом, Энн и Марта заинтересованно рассматривали модные в этом сезоне юбки. Такие бы им точно не позволили носить в Академии. Виола, готовясь ко сну, достала из огромного ящика комода ночную рубашку и по привычке пробежалась глазами по стоящим на комоде фотографиям. На одной из них весело улыбался весь их курс, стоящий на набережной, в самом нижнем ряду фотограф поместил учеников Огня так, что Гилберт не влез, и ему пришлось лечь прямо на камни. При этом он улыбался так же радостно, как Хьюго.

— Девчонки, — возвращаясь к прерванному разговору о мальчиках, произнесла Виола, — а Гилберт кому-нибудь нравится?

Обвешанная перьями на бусинах, Лотте Аренс мгновенно откликнулась на вопрос:

— Мне нравится, — будто в подтверждение своим словам она гордо кивнула головой и ее африканские косички звякнули, ударяясь бусинками о бусинки. — И тебе нравится, что ли?

— Нет, я просто спросила, — Виола спокойно пожала плечами, расстилая кровать. — Мне Скотт нравится и Хьюго.

Тут и остальные девчонки не выдержали. С таинственным видом все расселись по своим кроватям. Комната наполнилась ожиданием. Каждая желала поделиться, рассказать, кто ей симпатичен.

— Мне тоже Скотт нравится, — проговорила шепотом Энн Гордон, будто это была великая тайна.

— А мне Хьюго, — Марта подмигнула Элинор, которая вылезла из своего кокона и, борясь с охватившим жаром, раскинулась на всю кровать.

Не призналась только Нови Линь, сидевшая на кровати в обнимку с подругой. Их волосы спутались друг с другом — соломенные, как рожь на полях, и черные, как ночная синь. Лотте смотрела на всех с превосходством лучшей подруги, будто знала такую тайну, которую остальным, простым подругам Нови доверить не могла. И, тем не менее, все взгляды устремились на нее.

— Ну, ладно, — тяжело вздохнула она и состроила мученически-ленивую гримасу. — Мне нравится Грегори.

— Грег? — с непонятным удивлением спросила Виола: то ли была удивлена, что Грег может кому-то нравиться, то ли радовалась такой неожиданности.

— А что такого?

— Почему ты ему не скажешь? — Марта хорошо подметила, что не похоже на всегда решительную Нови Линь — скрывать свою симпатию.

— Потому что ему это не надо, — Нови выглядела спокойной, будто объясняла очевидные вещи. — Он занят своими машинками и шестеренками и ничего не замечает. Наверное, даже в Логан девчонку не видит.

— И в нас с Герой не видит? — не помедлила поинтересоваться Виола. Она дружила с Грегори и Герой с первого курса. Геру определили в другой класс, но это не помешало их дружбе. Общение их продолжалось и до сих пор, хотя на третьем курсе Грегори ближе сошелся с компанией Гилберта Йорка.

— Не видит, — уверенно заявила Нови. — Давайте спать, завтра первой парой история, выспаться не получится.

— Ну, у кого история, а у кого "окно", — усмехнулась Энн, отказавшаяся от изучения истории после промежуточных экзаменов в конце прошлого курса.

И все-таки спорить никто не стал. Размышляя о своем, девочки расстелил кровати и забрались под одеяла. Но к Виоле сон не шел. Она призадумалась. Выходит, даже Грегори кому-то нравится. Тихий, незаметный, пусть иногда и попадающий в переделки, но все же в большинстве случаев Грегори Хупер либо сидел в лаборатории, либо пропадал где-то с друзьями. Он добрый и честный, серьезный и ответственный, но красотой не выделялся. Намного симпатичнее были его друзья Гилберт и Хьюго. Они, кстати, тоже нравились Виоле. Они и Скотт Маклахлен.

А нравилась ли Виола им? Хотя бы Грегори она нравится? Ведь они давно дружат, не мог же он не обратить на нее внимания. Хотя намеков на то никаких не было, Виола вдруг захотела верить, что нравится Грегори. Или думать, что Хьюго Нортон влюблен в нее. Хотя бы верить и думать. Да что им до нее. В Академии столько девочек: Нортону есть на кого обратить внимание. Даже если Виола присутствует в этом списке, то стоит там на самом последнем месте.

В окно тускло светила луна, Виола перевернулась на живот и поймала взглядом несколько звездочек. Мелкие точки игриво мерцали в синеве. Так же умели сверкать Хьюго и Гилберт. Не раз Виола замечала, как их подруга тоже вся светится и искрится. Вот на таких девочек мальчики обращают внимание. На ярких, заметных, общительных. Чего уж там, Ребекка Логан действительно умела без скромности общаться со всеми, не то что Виола, которая сотню раз обдумывала каждое свое слово даже в разговорах с подругами. Кому же такие нравятся?

Она резко накрылась одеялом, прячась от лунного света, и зажмурила глаза. Надо спать. А завтра спросить у Геры, кто нравится ей. Это волновало сейчас больше всего каждую девочку в Академии: кто кому нравится. Виола из-за этого порой даже не могла сосредоточиться на уроках.

Чтобы уснуть, девочка принялась считать овечек. Вместе со сном в голову забрела случайная мысль о том, что Гилберт Йорк часто сравнивает ее с овечкой. Но мысль быстро улетела, а сон полностью завладел Виолой.