Этот больной мир (джен)

Он снова вставил ключ, повернул его два раза и замер, словно ожидая чуда. Чуда не произошло. В который раз. Ничего не зашевелилось, не сдвинулось с места, не заработало. Чего-то не хватало. Пришлось опять разбирать все на шестеренки и собирать по схеме.

Над столом склонился мальчик четырнадцати лет, слишком высокий для своего возраста и для стола, над которым он сгорбился и ссутулился, чтобы детали было лучше видно. Длинная челка падала на глаза, заставляя мальчика время от времени пальцами зачесывать ее назад. Пальцы его были перепачканы чем-то черным и блестели от смазки. В грязи был и воротник белой рубашки, и рукава, жирные пятна раскидались по груди, об которую, похоже, мальчик вытирал руки, чтобы детали не выскальзывали.

Уже в третий раз он собирал заново механизм, который упорно не желал работать. Это было странно хотя бы потому, что преподаватель изучил схему и одобрил ее. Не мог же преподаватель ошибаться! Такие гении не ошибаются. Вот мальчик и искал ошибку в своей любительской сборке.

Розоватый свет заката лился в распахнутое настежь окно лаборатории, свежий теплый ветерок, какой обычно бывает только в бабье лето, гулял между столов и полок, поигрывая с раскрытыми книгами, бумагами и волосами мальчика. Было уже поздновато для работы в лаборатории, скоро учитель придет, чтобы все проверить и закрыть. Если раньше не прибегут друзья звать заработавшегося друга на ужин. Он должен успеть до чьего-нибудь прихода со всем разобраться.

В третий раз он подошел к делу с большей скрупулезностью, чем раньше. Положил чертеж себе под нос так, чтобы, опуская голову, первым делом натыкаться взглядом на него, и сверял каждую деталь. Вряд ли кто-нибудь, кроме него самого, смог бы разобраться в чертеже, где все было исписано мелким почерком. Подписи давали указания, как, что и куда крепить, с чем соединять. Цифры давали расплывчатое представление о размерах хотя бы потому, что поверх них были написаны буквы. Одному автору было ясно, что он делает. И то он все больше в этом сомневался.

Внезапно дверь лаборатории распахнулась, в помещение влетел бешеный вихрь, снесший стул, два катающихся столика и несколько коробок, наполненных чем-то звенящим. Пролетев между двумя опасно покосившимися книжными полками, вихрь остановился и воззрился на мальчика, даже не обратившего внимание на столь бесцеремонное вторжение. Он только поднял голову, чтобы убедиться в том, что вихрь — это его друг Гилберт.

— Грег, ты еще ночевать здесь останься, — Гилберт отдышался и плюхнулся на один из стульев, обняв спинку. — Скоро сам в какого-нибудь механического человечка превратишься.

— Автоматон, — рассеянно поправил Грег, усердно закручивая шурупчик.

— Что? — Гилберт недоуменно посмотрел не него.

— Это называется автоматон, — ответил Грегори. Он, наконец-то, оторвался от своего механизма и посмотрел на Гилберта.

Тот был в своем репертуаре. Красная форменная рубашка застегнула криво, галстук не завязан, а просто перекинут через шею, рукава закатаны, открывая вид на болезненно-бледные руки, на которых проступали голубоватые вены. Собранные в хвост волосы растрепались, челка лезла в глаза, блестящие от какого-то вечного азарта. Не мальчишка, а воробей какой-то, как сказала когда-то его сестра. С виду и не скажешь, что граф. Больше похож на хулигана. Кем Гилберт, собственно, большую часть времени и был.

— Уже ужин начался? — Грег вставил ключ.

— Нет. С чего ты взял? — Гил теребил в руках что-то шуршащее.

— А зачем ты тогда приперся? — повернул ключ и осторожно опустил механизм на стол.

— Статью показать, — Гилберт развернул в руках что-то шуршащее, оказавшееся газетой, первый разворот которой занимал огромный заголовок.

Грегори его не услышал, он победно смотрел на нечто, собранное им. Шестеренки задвигались, закрутились, защелкали. Заработало. Теперь можно было признать, что день был потрачен не зря. С самого утра, пропустив даже завтрак, Грегори проторчал в лаборатории, чтобы завершить в конце концов работу.

— Круто, — с уважением кивнул Гилберт, опуская руку с газетой. — Покажи-ка чертеж.

Усмехнувшись, Грег протянул ему исчирканный лист бумаги. Если на свете и существовал более неряшливый человек, чем Грег, то этим человеком был Гилберт. Они умели разбираться в чертежах и записях друг друга, какие бы повороты, завитушки и каракули там ни встречались. Это было похоже на чтение мыслей, на телепатию или пресловутое дружеское взаимопонимание.

— Круто, — повторил Гил. — Я бы сам до такого не додумался.

— Мне бы теперь понять, для чего эта штука, — мальчики рассмеялись. — Где Бекки и Хью?

Ребекка и Хьюго — их друзья, с которыми они редко разлучались. Просто сегодня выпал такой день, когда у каждого из их квартета появились неотложные дела. Хьюго застрял на тренировке, они всей командой пытались вернуть вратаря в форму после травмы, и проторчал там до вечера. А Бекки убежала куда-то сразу после завтрака, Грегори ее даже не видел. Она, правда, попыталась прикрыться какими-то неотложными делами в библиотеке, но получилось неубедительно.

— Не знаю, — Гил пожал плечами, следя, как Грегори бережно кладет свое «изобретение» в сейф. — Но если они что-то задумали без нас, то им не поздоровится.

Была у Гилберта вредная привычка: подозревать всех, даже друзей, в том, что те веселятся без него. Подозревал он, конечно, в шутку, зато если подозрения оправдывались, то обижался очень серьезно.

— Да что они могли задумать? — друзья уже расхаживали по лаборатории, наводя порядок. — Поиграть в футбол? Или сожрать все пирожки в столовой?

— Да хоть уроки сделать! — ответил Гилберт и вдруг резко обернулся, как будто вспомнил, что хотел сказать. — Ты, кстати, помнишь, кого назначили старостой Земли?

— Литтлхен, — немного поморщившись, отозвался Грегори. — А что?

Элизабет Литтлхен — девочка, донимавшая их с самого первого курса. Обычная всезнайка, какие есть в любой школе. Всегда соблюдает правила, выполняет домашнее задание, следит за порядком и любит жаловаться на нарушителей. Долгое время она отравляла им жизнь, рассказывая об их проделках старостам, а в этом году приобрела власть. Бывший староста класса Земли, где училась Литтлхен, выпустился и назначил новой старостой ее. И он-то был не самым лучшим старостой, а Элизабет била все рекорды по занудству и вредности.

— … и она выписала мне лист! — Гилберт возмущенно ударил по входной двери. Они уже стояли на крыльце, собираясь спускаться по лестнице. — Я просто сунул руку в фонтан, а она выписала мне лист! Эта дура совсем страх потеряла.

— Мне кажется, она просто хочет, чтобы нас исключили, — Грег прокрутил в голове, как он сам столкнулся сегодня Элизабет на входе в корпус естественных наук. Она ничего ему не сказала, но проводила его таким взглядом, каким можно было оставить на отработках в столовой на целый месяц.

— Курица, — фыркнул Гил. — Видел бы ты, как она кудахтала, когда меня отчитывала. В фонтане нельзя купаться, посмотри, какая там грязная вода из-за тебя! — он затараторил писклявым голосом, подражая Элизабет. — Как никто из червяков еще не пожаловался? — червяками все ученики Академии называли учеников класса Земли.

— Да она своих не наказывает, — облокотившись на перила, Грегори стоял на ступенях и снизу вверх смотрел на друга. — Не замечал? Они там друг друга прикрывают, а на других стучат, строя из себя правильных. Литтлхен будет доносить о малейшем нашем проступке, лишь бы червяки могли дальше воротить свой беспредел. Ты видел, как она носится со своим курятником? Квохчут везде, аж тошно. Готов поспорить, она им позволяет все то, за что на других стучит.

— Вот курица! — повторился Гилберт. Мальчишки шли к футбольному полю, по которому носились игроки. — Надо ее как-то проучить. Как думаешь, сколько людей вздохнет спокойно, когда она ляжет в изолятор на пару недель?

— Да вся Академия! Только делать этого не надо, — поймав вопросительный взгляд друга, Грег опередил его гневную речь. — Если это будет что-то серьезное, все переполошатся, а если нет, то всех переполошат ее родители. Представь только, ее мамочка и папочка приедут сюда и будут рыскать по Академии. Да я тогда сам лягу в изолятор!

— Ну, не можем же мы ее терпеть! — Гилберт даже руками всплеснул от негодования. — Сколько еще листов она должна мне выписать, чтобы с ней что-нибудь случилось? Мне больше не надо, я уже задолбался оправдываться перед Ирмой. И ладно бы эта курица выписывала их мне за дело, так по всяким пустякам! Нет, мы сегодня же что-нибудь придумаем! — он решительно остановился и огляделся. — Где Бекки и Хью? А, вон! — увидев что-то на футбольном поле, Гилберт направился туда. Грегори осталось только поспешить за ним.

Он давно понял, что над тактикой действий его друг работать не умеет. Ему все надо здесь и сейчас. И не важно, каким способом: законным или не очень. Сейчас Гилберт опять, исполненный решимости, собирает весь их квартет, чтобы придумать, какую гадость еще приготовить для Элизабет Литтлхен. Именно в ее случае он плевать хотел на то, что она девчонка.

Тренировка футболистов уже закончилась. По полю гоняли мяч несколько мальчишек и Ребекка с Ирмой, единственные девчонки во всей Академии, не боявшиеся играть с мальчиками класса Огня. Хьюго тоже был игроком команды класса Огня, искрой, как их называли. Быстрым, резким, ловким, внезапным. За это его любили все девчонки. И за то, как он мастерски вешал им лапшу на уши. Они даже не замечали этой лапши. Завороженно слушали, раскрыв рот.

Не понятно, чем Хьюго так нравился девчонкам. Он не был красивым, Гилберт был красивее. Не блистал умом, это делал Грегори. Оставалось подозревать лишь то, что он цеплял их своей болтовней. Или тем, что играл в футбол едва ли не лучше всех в Академии. А это уважали все девчонки. Даже старшекурсницы не могли не отметить, что «Хьюго Нортону очень идет форма». Хотя он и без формы выглядел, как футболист. Его выдавала и короткая стрижка-ежик, и яркие кроссовки на ногах вместо школьных туфель, и походка, будто он сию секунду готов пуститься в погоню за ускользающим мячом. Мало у кого в Академии была такая бешеная популярность, как у Хьюго.

И Хьюго любил свою популярность почти так же как футбол. После игр, тренировок он всегда надолго задерживался на трибунах или около входа в раздевалку и радовал поклонниц беседами. Они слушали, впитывая каждое его слово. О том, что Хьюго — болтун, каких мир еще не видывал, узнала вся Академия еще на первом курсе его обучения. А на пятом курсе, когда его взяли в футбольную команду, его популярность достигла пика. Все хотели поболтать с ним, постоять рядом, увидеть его улыбку, посмотреть, как лихо он забивает голы.

Гилберт и Грегори издалека заметили друга. Взъерошенный, взмокший после тяжелой тренировки он стоял, окруженный стайкой девчонок с их курса и младше, и оживленно болтал. Если на что Хьюго и мог найти силы после двухчасового безостановочного бега по полю, то это, несомненно, девчонки. С самой веселой из своих улыбок он рассказывал им в лицах какую-то историю. Актерский талант поражал. По мимике можно было понять происходящее в рассказе. Девчонки слушали, восхищенно перешептывались и иногда задавали вопросы, громко щебеча, словно птички.

— Попугай, — подходя, Гилберт оглядел друга, который даже не стал заморачиваться насчет переодевания из формы. Оставшись в шортах, он надел рубашку и завязал галстук в какой-то странный узел, зато гетры снял — берег их для игр.

— Хью! — Гилберт возмущенно посмотрел на Нортона, когда удалось протиснуться сквозь толпу девчонок. Отовсюду сразу послышалось влюбленные возгласы «Привет, Гилберт!». Он безразлично кивнул им головой, видя перед собой лишь друга. — Ну, ты завис! Пойдем! Эти, — Гилберт неприязненно скривился и кивком головы указал на поклонниц, — в любое время тебя ждут.

— Простите, девчата, — Хьюго с веселой ухмылкой, извиняясь, пожал плечами и протиснулся между ними под восторженные вздохи тех, кому повезло к нему прикоснуться. Культ Хьюго Нортона неумолимо приближался к своему пику.

Отойдя в сторону, он спокойно поздоровался за руку и Гилбертом, и с Грегори, одного их которых не видел с утра, а другого со вчерашнего дня.

— А где Ребекка? — когда друзья забирали Хьюго от стайки девчонок, они всегда втайне надеялись, что он там наговорился и сейчас не будет столько болтать, но все надежды рассыпались в прах, потому что Хьюго неутомимо начинал сыпать самой различной информацией, перескакивая с темы на тему. — Я видел ее с Ирмой, пойдемте на поле, — он повел друзей за собой. Гилберт хотел было вставить слово, но Хьюго упорно не давал ему этого сделать.

— Жалко, вы тренировку не видели, — беззаботно вещал он. — Ирма уже почти выздоровела, все ворота обкатала, я замучался, пока пытался попасть! Зато мистер Файт доволен ей. С таким вратарем мы точно должны победить. Вы слышали, первыми играют Вода и Воздух, а потому мы с червяками, а у них в воротах дырка вместо вратаря, поэтому точно победим. Особенно если мне Лохи поможет.

Они проходили между трибунами, уже видя, как у ворот кучка ребят гоняет мяч. Но Хьюго не умолкал.

— Умираю с голоду. Как думаете, на ужин будет что-нибудь вкусное? Я бы сейчас съел рыбу какую-нибудь. У меня мама тунца вкусно готовит, — он мечтательно закатил глаза. — С печеной картошкой. Сыром так посыпает, — он облизнулся. — И маслом сливочным смазывает. Ооох, я точно сейчас умру с голоду! Где Бекки?

— Неужели! — проворчал Гилберт в своей вечной недовольной манере и громко крикнул, аж на всем футбольном поле эхом отдалось. — Логан! Кончай уже! Мы жрать хотим! Пойдем, а то разберут все тортики!

Одна из девчонок в кучке игроков подпрыгнула от неожиданности, притворно ахнула и со всех ног припустила бежать к друзьям. Тортики — это был их старый прикол, родившийся еще на первом курсе, когда девочку три дня кряду тошнило от одного съеденного кусочка тортика. Она ненавидела сладкое, потому что ее родители были владельцами кондитерской и в ее детстве было такое время, когда ей приходилось питать одними ирисками, леденцами, пирожными и тортиками. С тех пор больше, чем раз в месяц она не может есть сладкое, отдавая предпочтение мясным блюдам, словно мальчишка.

— Бежим скорее! — притворно паниковала она. — Все мои любимые тортики разберут! И я буду голодная! Вы же не поступите так с подругой!

Ребята рассмеялись и отправились в столовую. Только они вышли с футбольного поля, как Хьюго снова заговорил в тот момент, когда Гилберт раскрыл рот. Весь день он хотел сказать что-то друзьям, но они постоянно как-то не давали ему этого сделать.

— Завтра контрольная по физике, — напомнил Хьюго, тяжело вздохнув. — Если высшие силы мне не помогут, то я безбожно ее завалю, и Ирма отстранит меня от игр на весь сезон. Эй, Высшие силы? — оглянулся он на друзей и хлопнул Грега по плечу. — Механик, ты поможешь? Тебе же футбол никуда не уперся? Помоги, а? Представь только, что будет, если я первую контрольную в учебном году завалю! Я же в прошлом году весь второй семестр в потолок плевал! Ничего не помню. Механи-и-к! Я за тебя историю напишу! — это был весомый аргумент. Грегори и так помог бы другу, но теперь он обязан был помочь. История была слабым местом у многих учеников в Академии, потому что преподаватель, карга, старая, как мир, требовала историю во всех подробностях вплоть до цвета носков короля Шотландии в десятом веке. И только Хьюго на их курсе мог рассказать ей, что король Шотландии в те времена не носил носков и почему он их не носил.

— Да дам я тебе, дам! — Грег смахнул руку Хью со своего плеча и подтолкнул того в спину, Хьюго даже оступился и хохотнул.

— Отлично, — они вошли в столовую и кучкой стали петлять между кастрюлями с едой. Удостоверившись, что его все слушают, Хьюго продолжал. — Скучно стало как-то. Ничего не ждем. Замечали? Интересно учиться, когда дни проходят в ожидании чего-то. Ну, в том смысле, что мы ждем сначала потепления в сентябре, потом Хэллоуин, потом Рождество. И еще что-нибудь. А сейчас такое время выдалось, ничего не ждем.

— А матч? — ехидно прищурившись, спросила Ребекка. Она всегда любила ловить Хьюго на тех моментах, когда он забывал про футбол. Он так смешно ударял себя кулаком в висок и с досадой тер нос так, что тот краснел.

Вот и сейчас он сделал так. И с красным носом уставился на всех сразу.

— Забыл, — пожал он плечами. — Уже на следующей неделе русалочки раскатают мечтателей.

Так уж повелось в Академии, что классы ученики редко называли как надо: Земля, Вода, Огонь, Воздух. Ученикам каждого класса было придумано обобщенное обидно название. Так появились червяки, русалочки, искры, мечтатели или ласточки. Но свой класс ученики никогда не назвали бы этими названиями. Это приравнивалось к предательству.

— С чего это ты взял, что мы проиграем? — Грег оторвался от еды и встал на защиту своего класса. Он единственный в их квартете был из другого класса. — Ребята целыми днями тренируются, чтобы выиграть хоть у кого-то.

— Механик, оценивай их реально, — Гилберт с плохо скрываемой злостью уставился на Хьюго, который опять не дал ему заговорить. Это уже был реальный повод для обиды. Он что, пустое место? — Им быстроты на поле не хватает. Когда быстрее побегут, тогда и победят, — он отправил в рот большой кусок рыбы и невнятно продолжил. — Русалочки на поле, как в воде плавают. У них слабое место — защита, но нападающие у них не плохие. Нет, ласточки в этом году снова в пролете.

— Я же говорю, они тре…

— Да хватит! — Гилберт хлопнул по столу, и на него обернулись другие ученики. — Давайте о чем-нибудь другом! Хью, у тебя что, футбольный мяч вместо мозгов? Только о футболе говоришь. Будто больше обсудить нечего!

— Так нечего, Гил, — развел руками Хьюго. — Если ты знаешь что-то, то говори. Орать на нас не надо, — он как не в чем ни бывало обернулся на зрителей, послав им самую добродушную улыбку, и вернулся к друзьям под дружный вздох однокурсниц за другими столиками.

— А ты статью читал? Весь первый разворот занимает, — Гил развернул на столе газету, с которой не расставался с утра и с которой прилетел к Грегори. — Меня брат и отец завалили письмами, чтобы ни в коем случае на выходных в городе не общался с иностранцами, а то мало ли что произойдет.

— «Эпидемия эболы достигла критической отметки в Центральной Африке», — Хьюго озвучил заголовок. — Это та, про которую в конце августа говорили?

— Да, — протянула Ребекка. — За месяц так расползлась? Но что в этом такого?

— Как что?! — хором возмутились Хьюго и Гилберт, переглянулись, и Хьюго сдался под жестким взглядом друга, позволив тому говорить.

— Ты почитай дальше, там пишут, что толпы мигрантов бегут из колоний в метрополию, — не обратив внимания на недоумение Ребекки, которая не знала таких терминов, Гил продолжал. — Если кто-то из них заражен, то может разнести эту болезнь по всей Британии. Если у кого-то из них найдут хоть малейшие признаки заболевания, или заболеет кто-то в стране, нам как минимум запретят ходить в город. Мне это не надо.

— Да нам тоже, — ответил Грегори, который только рад был переключиться с обсуждения футбола, явно не бывшего его сильной стороной. — Но ты прав, скорее всего, так и будет.

— Бред какой-то, — Ребекка забрала газету себе и читала статью с каким-то недоуменным и расстроенным выражением. — Их же на границе там проверяют и все такое. Могут же и не пустить… Могут же?

— Могут и не пустить, — теперь уже Гилберт взят на себя роль эксперта, почувствовав себя в своей тарелке. Хоть в чем-то он мог блеснуть умом так же, как Хьюго в истории и футболе. — Да они нелегально поползут во все щели. Им же деваться некуда, не возвращаться же обратно, в джунгли, когда цивилизация тут рядом.

— Да, Гил, все эти дикари просто мечтают встретиться с заводами и каретами посреди улиц, — ехидно заметил Грегори. Он принимал участие в обсуждении как-то совсем лениво, больше уделяя внимание еде, словно происходящее его не интересовало.

— Черт! Да там же не только джунгли, там и города как у нас есть, — Гилберт смотрел на них как на последних идиотов, а Хьюго и Ребекка таращились на него с таким искренним изумлением, словно он им только что открыл тайну бытия.

— И заводы, — насмешливо кивнул Грегори, лениво отправляя в рот кусок курицы. — Не такие большие, но рабочие. Это же колония.

— Ни за что бы ни подумал, — пробормотал Хьюго. Он вместе с Ребеккой читал статью, оправляясь от изумления. — Столько смертей! За месяц! И в другие страны скоро пойдет. Там делать что-нибудь собираются? Это же опасно.

— Да мы понимаем! — отозвался Гилберт. — Я вообще думал, тебе мама рассказывала что-то о ситуации.

— Нет, не рассказывала, — Хью задумчиво провел по волосам от затылка ко лбу. — Странно как-то. Может, почтовик потерялся или завод кончился? Сейчас я ей напишу. У вас есть ручка? — все были налегке, без сумок. Таскать их с собой в выходные не было нужды. Только Хьюго притащил с собой рюкзак с формой.

— Ладно, потом напишу, — махнул он рукой. Все помолчали и вернулись к еде, решив закончить разговор. Только Ребекка хотела продолжить, но не решалась отвлечь друзей от методичного поглощения еды. Они словно с голодного края пришли, понабрали себе всего и сразу, заняв весь стол, и не собирались останавливаться до тех пор, пока не съедят все. Особенно старался Хьюго, который после тренировки всегда готов был съесть слона. И не одного. Однако сейчас он поглощал всего лишь вторую порцию рыбы.

— Но, — девочка оглядела друзей, недовольно поднявших головы, — мама же тебе что-нибудь рассказывала о болезни? А, Хью?

— Про фаму болефнь рафказывала, — пробубнил он, засовывая в рот кусок картошки и запивая соком. От его жадности сок потек по подбородку, и он едва сдерживался, чтобы не заржать, потому что этого Гил, сидящий напротив, ему не простит. Вместо этого он быстро потянулся за салфеткой, вытерся, с усилием проглотил все. И присоединился к Грегу, Гилу и Бекки, которые ржали, как кони, и утирали слезы.

Веселый хохот продолжался недолго. Хьюго быстро вернулся к теме разговора и теперь говорил больше с Ребеккой.

— Мама не говорила мне про ситуацию там, только описала, как болезнь развивается. Кошмары всякие. Хочешь послушать? — он любил иногда пугать девчонок историями из медицинской практики своей матери и не только. Самым смешным для него было то, что этих истории боялась даже Ребекка, которая, казалось бы, не боится ничего. — Мама говорила, что больные умирают через две недели после заражения. У них…

— Не надо! — она отодвинула от себя тарелку. — Я же ела, идиот!

— Да я пошутил! — он беззаботно пожал плечами. Ребекка, похоже, поверила и вернулась к куриным крылышкам.

Знала бы она, что Хьюго не врал. Но об этом не знала ни она, ни Грегори, ни Гилберт.

* * *

С первых минут урок показался невероятно скучным. Только в класс вошел мистер Элдер, окинул всех взглядом и начал писать формулы, весь класс охватила сонливость. И если на первых партах кто-то еще лениво царапал что-то в тетрадях, то в конце класса было настоящее сонное царство. В открытую спать на партах никто не решался, но сидели ребята с опущенными головами и даже ручки в руки не брали.

На последней парте у окна в гордом одиночестве сидел Грегори. Смотрел то в окно, то на доску, с которой на него укоризненно смотрели примеры. По-хорошему надо бы их решить. Учитель ведь соберет их в конце урока и проставит все плохие оценки. За отсутствие работы на уроке по головке гладить никто не будет. И все же урок был невероятно скучным, примеры простыми, погода пасмурной, а ученики сонными.

Грегори отвернулся от окна и бросил взгляд на преподавательский стол. Мистер Элдер, как всегда серьезный, с противной, зализанной назад прической, лениво листал какую-то книгу и делал пометки. На первой парте сидела Элизабет Литтлхен и через каждый решенный пример с благоговением смотрела на преподавателя. Грегори тошнило от этого. Перед ним сидела Виола, склонившись над тетрадью так, что ее пушистые кудряшки легли на парту. Гера, сидевшая рядом с ней, хмурилась, когда начинала писать. От них до Грегори долетал едва уловимый цветочный запах, который он стал все чаще замечать в этом году. Откуда взялась эта мода пользоваться духами?

Он снова посмотрел на доску, решив, наконец, последовать примеру подруг и записать в тетрадь хоть что-нибудь. Над доской сверкнула позолоченными буквами фразу на латыни «Человеку свойственно ошибаться». Противная ирония заключалась в этих словах, потому что мистер Элдер так не считал, наоборот даже, жестко наказывал за малейшую ошибку. И вообще издевался над учениками как мог. Каждый урок они сдавали тетради с тем, что решали на уроке, или с домашним заданием. Опоздание было категорически запрещено и каралось листом и недопущением до урока. Прогул наказывался двумя листами. За плохой ответ на уроке в журнал безжалостно летели двойки. И все эти правила не распространялись на его любимчиков, в числе которых была Элизабет Литтлхен и ее свита, состоящая из самых нудных и противных девчонок на свете. Они всегда имели привилегии на его уроке и радовались, когда он собирался сделать всем какую-то гадость.

Мистер Элдер поднялся из-за стола и встал перед классом. Его насмешливый взгляд пробежался по классу, выхватывая отдельных личностей. Грегори он одарил взглядом, полным особого злорадства. Он и его друзья были одними из его самых нелюбимых учеников.

— Отложили тетради, — сказал он. — Мисс Литтлхен, раздайте листы, — та сразу подскочила, угодливо улыбаясь, и взяла стопку чистых листов с преподавательского стола. — До конца урока десять минут. Десять примеров вы должны успеть решить за это время, — он повернул боковые створки у доски. Там было написано десять примеров, которые были раза в два сложнее тех, что они только что решали.

Грегори скривился, вырывая у Литтлхен из рук свой листок, и понял, что наступило самое время проснуться, иначе можно нарваться на четверку или даже двойку. Любил же мистер Элдер делать так, чтобы плохо было всем, даже любимчикам. Хотя, кто знает, может, он им перед уроком ответы выдал — вон как строчат, не задумываются даже.

Подписав листочек, Грегори взялся за первый пример. Когда внешний вид примера пугал, оставалось работать по принципу «глаза боятся, руки делают». Этому принципу его научил один из главных мудрецов Академии — преподаватель физики мистер Хиртум, старичок ученый, на старости лет решивший передать свою мудрость детям. Грег с первого раза вынужден был признать — данный принцип работает в большинстве случаев. Нужно только знать основные принципы работы. Принципы вычисления производной Грегори знал, поэтому принялся за дело.

Он спокойно дошел до пятого примера. И призадумался. Не о решении, нет. О том, что у его друзей математика следующим уроком, и надо каким-то образом слить им ответы. Исподлобья бросил на преподавателя быстрый взгляд. Мистер Элдер увлеченно заполнял журнал. Грегори вытянул из своего учебника клочок бумаги, которых у него во всех учебников скопилось несметное множество. У этого на обратной стороне были записаны какие-то формулы. Только Грегори развернул клочок, как преподаватель оторвался от записей и оглядел класс, уделив внимание последней парте, занятой Грегом.

Все пропало. Мистер Элдер мог заметить. И тогда двойкой он не отделался бы. Как минимум один лист полагался за передачу ответов другому классу. Теперь учитель не сводил с него глаз. И друзьям никогда не узнать ответов, не раздайся вдруг стук в дверь. В кабинет заглянул бородатый и седой мистер Хиртум. Как же он вовремя!

— Мистер Элдер, можно у вас проконсультироваться? — спросил физик, показывая какую-то тетрадь.

— Конечно, — недовольно ответил Элдер.

Они могли бы остаться в кабинете. Даже это не помешало бы Грегу. Но они вышли в коридор. Вернее, это Хиртум вывел Элдера. Да он обладал потрясающей интуицией! Ни один преподаватель так случайно не выручал своих учеников.

Только за ними закрылась дверь, в классе поднялся невообразимый шум. Естественно, никто не упустил такой счастливой возможности списать. Весь класс будто заворочался, заскрипели стулья, послышался шепот со всех сторон. Окликнули Виолу, какого-то умного парня с Земли, безуспешно спросили ответов у Элизабет.

— Хупер, — услышал Грегори и поднял глаза на зов. Звала его одноклассница Нови Линь, китаянка, вся увешанная браслетами и фенечками. — Что в третьем? Формула!

Он молча поднял свой листок с крупным почерком, который часто выручал его, когда нужно было что-то молча передать друзьям. Видно было и издалека. Линь подмигнула, показала знак мира и нырнула за свою парту. Потом к нему развернулись Виола и Гера. Девочки ничего не соображали в производных, зато их лист был полон попыток что-то понять. Они принялись вслух спешно обсуждать, спорить и исправлять ошибки, которых на один квадратный сантиметр мелкого почерка приходилось по несколько штук.

— Хупер! — над ними стояла Элизабет. Она только посмотрела на него со злорадным выражением, а она мысленно уже убил ее несколько раз, представив в красках ее четвертование, облил ее таким количеством нецензурных слов, что даже ребята из детдома, где он вырос, позавидовали бы, и разорвал в клочья ее этот чертов блокнот с листами. Она уже выписывала что-то.

— За подсказки, — она вручила ему лист. — И вообще, — Элизабет затараторила она в своей обычной высокомерной манере, — вы со своими дружками уже совсем обнаглели. То разговариваете на весь класс, то списываете, даете списывать другим, огрызаетесь! Совсем правила забыли! Вас, наверное, давно не наказывали. Сейчас придет мистер Элдер, я все ему расскажу. Будь уверен, все расскажу. По списывание, про подсказки!

— Литтлхен, — мрачно произнес он. Виола сразу почувствовала неладное и дернула его за рукав. Он не обратил на нее внимания. — Знаешь, то, что тебя назначили старостой, ничего не изменило. Ты как была курицей, так и осталась.

Мальчишки из класса Земли заржали в голос. И мальчики из Воздуха бы тоже заржали, да мальчик там был один — Грег. Зато девочки Воздуха весело хихикнули в кулачок. Ни один из них не думал о последствиях своего смеха. А не стоило бы забывать, что Элизабет староста. Ведь она сама об этом не забывала — снова строчила что-то в своем блокноте. Грег смотрел на нее.

— Что это?

— Подарки твоим подружкам, — холодно отозвалась Элизабет. Если она выпишет листы всем девочкам Воздуха, то может прощаться со спокойной жизнью. У нее наступит такое время, когда она ни шагу не сможет сделать без мысли о том, что произойдет в следующий момент. Уж это Грег и его друзья вполне могли это ей устроить.

— Вот, — она деловито продемонстрировала ему веер листов. — Мирабилис, Линь, Аренс, Корновски, Макдональд, Гордон.

Все перечисленные девочки мигом повскакивали со своих мест. Их недовольство витало в воздухе и было почти ощутимо и видимо. Виола хлопала тяжелыми ресницами и с вежливым непониманием смотрела на Литтлхен. Сидящие вдвоем китаянки, Лотте Аренс и Нови Линь, могли бы убить старосту Земли, но не делали этого из пацифистских соображений. Марта Корновски и Энн Гордон возмущенно переглядывались. А Элинор Макдональд, если уж на то пошло, вообще отсутствовала на уроке, простудилась.

— Элизабет, зачем? — спросила Марта. Она, как и Виола, была очень удивлена такому повороту событий. Один смешок — столько проблем. Смеялись-то и одноклассники Элизабет, но червяки своих не обижали, как бы обидно ни было. Этого и не могли понять девочки, смотрящие на Элизабет. Грегори же отлично мог это понять, однако его это бесило. А когда Грегори что-то бесило, он мог позволить себе поступать так же как Гилберт.

Он вырвал выписанные лист из рук старосты и разорвал их на мелкие кусочки, смакуя это ощущение унижения Элизабет, которая нелепо хватала ртом воздух, словно рыба, попавшая на берег, и растерянно смотрела на свою свиту. Если бы свита могла ей чем-нибудь помочь… Грега все эти девчонки боялись. А ему было на это плевать. Он подбросил вверх конфетти из листов и с ехидной улыбкой подмигнул Виоле.

Мистер Элдер вернулся в кабинет, когда Грегори занял свое место, заставив подруг, Геру и Виолу, развернуться. Выглядел преподаватель раздраженным, чем выдавал нелюбовь к мистеру Хиртуму, обожаемому всеми учениками. Элизабет перестала изображать выброшенную на берег рыбу.

— Мистер Элдер, Хупер порвал листы, которые я выписала девочкам за оскорбление, — почувствовав себя в своей стихии, она пристроилась рядом с учителем на пути к его столу и излагала ему все произошедшее. — Он давал списывать Мирабилис, Линь и Клиффорд, за это я выписала ему лист.

— Хупер, — одного взмаха руки преподавателя было достаточно, чтобы отправить Элизабет на место, и показать, что все ее слова приняты к сведению. А Грег направился к столу с законченной самостоятельной работой.

— Мистер Хупер, сегодня после уроков вы наведете в кабинете порядок.

— Конечно, мистер Элдер, — на лице Грегори появилось недовольное выражение. Нарвался. Зато девчонки остались без листов.

— Сядьте на место, скоро закончится урок. А девочки пусть запомнят, что оскорблять других девочек нельзя.

Справедливости ради стоило заметить одну важную деталь… Однако все промолчали. И Грегу снова пришлось брать все на себя. Почему-то одноклассницы часто считали его своим защитником, хотя ему не очень-то и хотелось этим заниматься. Одни неприятности только после этого. Хорошо хоть благодарят.

— Они всего лишь посмеялись, когда я назвал Литтлхен курицей, — справедливости ради заметил Грегори.

— Тогда подождите, Хупер, — остановил его Элдер. — Возьмите, пожалуйста, листы для вас и ваших одноклассниц. Впредь вы будете знать, чем карается оскорбление.

— Девочки никого не оскорбляли! — Гил точно неделю не будет с ним разговаривать из-за этой защиты женских прав, но остановиться он не мог — чувство справедливости было сильнее.

— И еще один лист вам за пререкания, — не зная, куда деваться от раздражения, Грегори закатил глаза, призывая всю свою сдержанность.

С семью листами в руках возвращался он на свое место в конце класса. Сейчас это расположение оказалось очень удобным для раздачи листов. Только извинившись перед каждой одноклассницей, Грегори со спокойной душой сел за парту. И увидел листок с ответами, который писал для друзей. Там не хватало последнего примера. Придется решить еще раз…

* * *

— Еще одна такая неделя, и моих сил не будет хватать на тренировки, — обняв метлу, Хьюго со стоном повалился на парту.

— Похоже, что в этом году мы еще больше проторчим на отработках, чем все прошлые годы, — привыкший к грязному труду Грегори обычно работал больше всех, а Ребекка ему помогала. Сейчас они вдвоем ползали под партами и отдирали жевательные резинки, которые первокурсники считали своим долгом лепить на нижней стороне столешницы. Хоть они и понимали, что когда-то так делали сами, в этот момент ненавидели «этих мелких».

— Все из-за этой курицы! — запущенная заботливой рукой Гилберта тряпка, лихо рассекая воздух, полетела в парту, за которой обычно сидела Элизабет. — Ни за что бы не подумал, что она может назначать отработки! И еще Макс на ее стороне! Спелись! Скоро нам на уроке запретят дышать! А знаете, что самое противное? — брезгливо держа тряпку в руках, он воззрился на друзей.

— Что? — всегда именно Ребекка не выдерживала и спрашивала. Любопытство брало над ней верх. И не в силах противиться ему, девочка настырно вытрясала из Гилберта все.

— Что им обоим плевать даже на мой титул! Вы слышали, как она ответила мне? — скрестив руки на груди и задрав голову вверх, как это делает Элизабет, он заговорил писклявым кудахчущим голосом. — Мои родители тоже вхожи во Дворец, к твоему сведению, поэтому не важно, граф ты или барон, мы равны! — и от души пнул ее стул. — Равны! Да, конечно! Может мне перед тобой еще двери открывать и ручки целовать?!

Послышался звонкий девчачий хохот. В их почти мужской компании так мог смеяться только один человек. Мальчишки обернулись на Ребекку, которая сидела на чистом, вымытом Хьюго, полу и покатывалась со смеху, утирая слезы.

— А ты попробуй, — сквозь смех посоветовала она. — Ручки ей целуй, до общаги провожай! Может, выручишь всех нас!

Тут и Хью с Грегори поняли, в чем дело и дружно заржали.

— Не смешно, — иногда у Гилберта получалось смотреть как-то по-особенному, будто он — взрослый. Так умела смотреть его сестра Дельта. В такие моменты друзья чувствовали его превосходство и немедленно затыкались и возвращались к своим делам. А Ребекка, к тому же, надувалась как мыльный пузырь, и ждала, когда Гил улыбнется именно ей. Это было вроде ритуала — как бы попросил прощения без слов.

Лениво протирая парту, Гилберт задумывался все больше. Она бесила. Это факт. Ее огромный талант выводить людей из себя, заставлять ненавидеть одно ее присутствие Литтлхен использовала с огромным удовольствием. И направляла его почему-то именно на их квартет с самого первого их дня в Академии, когда Грегори еще даже не был частью их компании.

… 1 курс

Замахнувшись для удара, Гилберт случайно задел девочку локтем. Она отскочила и схватилась за щеку. Ее удивлению не было предела, когда она услышала короткое, спешное «извини», а потом удар обрушился Грегори по голове. Тот скривился, быстро развернулся и повалил Гилберта на пол, намереваясь ударить.

В этот же момент Хьюго удалось выпутаться, и он, вскочив, схватил Грегори за руки со спины. Ребекка помогла его стащить с Гилберта, поспешившего подняться на ноги, и они оба в упор смотрели на Грегори, которого Хьюго и не думал отпускать.

— Что вы устроили! — ругала их Виола, гневно переводя взгляд то на Гила и Бекки, то на Хьюго, вцепившегося в Грегори. Грегори вырывался из цепкого захвата, однако Хьюго, привыкшего разнимать дерущихся, было не так просто одолеть. — Пользуетесь тем, что старших нет? Что он вам сделал? Зачем сразу бить? Неужели нельзя решить проблему словами? — набросилась она на Гилберта, безошибочно определив зачинщика по наглому взгляду. И еще его выдало чернильно пятно, размазавшееся по лицу как маска.

— Это твой придурок на меня набросился! — не растерялся Гилберт. Грегори рванулся в его сторону, багровея. — Я всего-то сказал ему, что ломать ручки — плохо.

— Врешь, — процедил Грегори. Виола взяла его за руку.

— Не вру, — огрызнулся Гилберт и перевел взгляд на Виолу. — Ты его на привязи лучше держи, а то еще на кого-нибудь кинется.

Виола и Грегори не нашлись, что ответить, поэтому молча глядели, как Гилберт учтиво поклонился Гере, отсалютовал ей двумя пальцами и ушел. За ним пошла Ребекка, рассматривающая дырку на кофте. Пожав плечами и виновато улыбнувшись, ушел Хьюго.

— Дураки, — вздохнула Виола. Ее мелкие кудряшки растрепались, когда она махала головой, теперь она выглядела так, словно тоже участвовала в драке. Грегори отвернулся к окну и не отвечал на вопросы.

— Бешеный какой-то, — Гилберт плюхнулся на сиденье и взял из коробки последнее печенье, яростно вгрызаясь в него. — Как его только приняли? И девчонка…

Он не успел договорить, что думает о девчонке, потому что к ним подошла еще одна девчонка. И Гилберт не удержался от обреченного вздоха, раскрошив в руке остатки печенья.

— Про вашу драку обязательно узнает староста и твоя сестра, — произнесла она, поправив пальчиком очки. Эта девочка была низкого роста, с острыми чертами маленького личика и писклявым голосом, которым разговаривала очень быстро.

— Моя сестра если узнает, то по головке меня погладит и конфеткой угостит, — огрызнулся Гилберт. Девочка хмыкнула и ушла с надменным видом…

Уже тогда она завела дурацкую привычку жаловаться. Ведь не просто так она пригрозила, а исполнила свою угрозу. Узнал обо всем не кто-нибудь… Главный староста, староста Земли, куда потом и взяли учиться ее. У этого урода Китчена Элизабет и набралась всего самого плохого, что может быть у старосты. Несомненно, она была его любимицей, прилежной ученицей. И доносчицей, которой щедро платили.

А сейчас этой тощей курице еще хватало наглости таскаться за Хьюго. Это он мог простить еще ее свите, тот курятник не сделал ему ничего плохого, разве что следил за ним по ее приказу. Но Литтлхен Гилберт не желал позволять даже смотреть в сторону Хьюго. Еще не хватало, чтобы он стал с ней встречаться.

— По-моему, ей больше понравится, если ручки ей целовать будет Хьюго.

— Это почему? — от возмущения тот едва не выронил швабру, с которой не расставался с самого начал уборки.

— Потому что бегает она за тобой.

— За мной все бегают. Не стану же я целовать ручки каждой из них. Я просто болтаю с ними. Не могу же я запретить им слушать меня и ходить за мной. Нравится — пусть бегают, если заняться нечем. Это так смешно смотреть, как они верят любому вранью. Даже Курочка верит, вы знали?

— Слушай, а может, ты с ней повстречаешься, а потом бросишь?

— Ты идиот, Гил. Не хочу я с ней встречаться. Вообще ни с кем не хочу встречаться. Муторно, а так за мной целая толпа бегает, с ними и поговорить интересно. Не понимаю, зачем вообще встречаться. Знаете, сколько времени надо будет убить на девушку? А у меня уроки, тренировки, вы, — он подергал себя за короткие волосы и добавил. — Отработки, в конце концов. Куда без них. Не, я без Литтлхен как-нибудь.

— Не хочешь сделать Маклахлена? — Хьюго и Гилберт встретились взглядами, и Нортон призадумался.

Давно в Академии повелось, что мальчики начинали интересоваться девочками именно на шестом курсе, тогда и появлялись первые парочки. На их курсе давно было заметно, кто может стать первым. Почти все ученики думали, что первым станет Хьюго Нортон, и только ученики Воды не были с ними согласны. У тех имелся свой претендент, которого тоже не стоило сбрасывать со счетов — Скотт Маклахлен. Оба были популярны, но каждый в своих кругах. Хьюго — на вечеринках, праздниках и на футбольном поле. Скотт — в музыкальном классе, в литературном клубе и на набережной, где собирались все романтики. Оба одинаково нравились девочкам. Зато симпатию к каждому из них они проявляли по-разному. К Скотту — томно вздыхая, когда он проходил мимо, к Хьюго — слушая его болтовню и бегая за ним, потому что он подпускал ближе.

Кто-то из них точно должен был быть первым. И вскоре это должно было решиться.

Конечно, Хьюго только делал вид, что девчонки ему до лампочки. Они были интересны ему. Ему хотелось встречаться с кем-нибудь из них.

Только не с Литтлхен. Среди всех девчонок, вившихся вокруг него, он выделял никак не ее. Ему больше нравились Рута Слоу или Марта Корновски. Даже Виола Мирабилис, которую Хьюго приметил только в этом году, потому что после летних каникул в Академию вернулась совсем другая Виола Мирабилис. Раньше она была ничем не примечательной девочкой, играющей на виолончели, с торчащими спутанными непослушными кудряшками, любопытным, но немного надменным выражением лица, платья болтались на ее непропорциональной фигуре, да и смотрела она как-то пусто и скучно. А в этом году словно гусеница в бабочку превратилась. Весь ее прежний образ был коконом, который она, наконец, сбросила и предстала перед всеми обновленная. Мелкие кудряшки вдруг заблестели и послушно собрались цветастой заколкой на затылке, на лице поселилась добрая улыбка, заставляющая собираться в уголках глаз милые складочки, а платья сели точно по стройной фигурке, в неглубоком вырезе виднелась округлившаяся грудь. И Хьюго иногда улавливал легкий, едва уловимый цветочный запах, исходящий от нее.

А Литтлхен не вызывала никакой симпатии.

— Хочу, — ответил Хьюго Гилберту. Отложил в сторону швабру, с которой не расставался весь вечер. Ребекка и Гилберт дружно вздохнули и приготовились к худшему. Когда Хьюго устраивался поудобнее, это могло означать только одно — сейчас его прорвет. Только Грегори остался спокоен — не вылезая из-под парты, продолжил отдирать жвачки.

— Я хочу сделать Маклахлена, — повторил для пущей убедительности Хьюго. — Но не ценой своей психики. Литтлхен сведет меня с ума за несколько дней. Ты же представляешь, какая она зануда? Ну, представь, что она, как моя девушка, будет вечно тереться рядом. Ты и пяти минут не продержишься, я тоже не много. Да мы с ума сойдем! Если я и хочу опередить Маклахлена, то не с Курицей.

— Тогда с кем? — незамедлительно последовал вопрос Ребекка. Она с лукавым прищуром смотрела на него так, как умеют смотреть только девочки. Так неоднозначно. Имеют в виду одно, а кажется, что совсем другое. Вот и Хьюго увидел в ее взгляде — может, со мной. А имела она в виду — только не со мной. Нет, мальчишкам точно этого никогда не понять. Всегда они будут попадаться на этом.

— Да хоть с тобой!

— Да ни за что!

— Ну, тогда… — и тут Хьюго призадумался. В голове крутились и Рута Слоу, и Марта Корновски, и Виола Мирабилис. К ним присоединились и Ева Пул из класса Воды, и Элинор Макдональд, и — ужас! — Харриет Гарланд из свиты Литтлхен. Все они были красивыми девчонками. — Не знаю. Не до этого сейчас. Такие вещи происходят, а мы о свиданиях думаем. Мама мне сегодня написала, как дела с африканскими эмигрантами. Их тысячи!

Но Гилберт не отреагировал на смену темы.

— Хью, мы не об этом.

— А о чем?

— О девчонках!

— Слушай, — если Гилберт вдруг привязался, отвязаться можно было только одним способом — перевести стрелки на него. — А ты почему не хочешь пригласить кого-нибудь на свидание?

— Да ну! Зачем?

— Ну, это круто, — Хьюго развел руками, насмешливо глядя на друга. — У тебя есть девчонка. Это круто, — как для дурака пояснял он. — Вы можете целоваться. Обниматься. И все завидуют. И… — тут он осекся, поймав взгляд Ребекки, которой тоже стало интересно, зачем мальчики встречаются с девочками. Но Хьюго так и не решился договорить, что «у девочек есть сиськи». Гилберт и Грегори его поняли.

— Как будто без этого дел мало, — отрезал Гилберт.

— Да что бы они понимали, — тут уж понимающе переглянулись Ребекка и Хьюго. Невозможно донести до них эту истину, не поймут Гилберт и Грегори, пока сами не окунутся в это дело. Придется подождать.

И ребята вернулись к работе. Вовремя — в кабинет заглянул мистер Стоддарт — заместитель директора, следивший за учениками, отбывающими наказание.

— Пойдете завтра на матч? — спросила Марта Корновски, по-турецки сидя на своей кровати с книгой на коленях.

В комнате девочек Воздуха царила атмосфера, не доступная мальчикам, которым давно был закрыт сюда ход. По случаю окончательно ушедшего лета в вазе на окне стоял букет подсохших цветов, рядом с вазой валялись журналы, читаемые всеми обитательницами комнаты. Девочке в комнате жило без малого шестеро. За шесть лет совместного проживания они привыкли друг к другу, составили правила совместного обитания и организовали общий склад, где хранили косметику, украшения, одежду и учебники — все общее. У каждой на тумбочке стоял красивый заводной будильник, лежали книжки, взятые из библиотеки.

Не сказать, чтобы в комнате был беспорядок, но и порядком это тоже не назовешь. На полу стояли мягкие тапочки, все стены девочки обклеили плакатами любимых актеров и музыкантов. Шкафы для одежды украсили цветами из бумаги, на большой комод составили совместные фотографии, открыточки и стопками складывали письма, полученные из дома.

По вечерам, перед сном, у девочек было несколько обычных занятий. Они либо брались за книжки: модный роман, который кто-то начинает читать, а остальные подхватывают, обсуждали со всех сторон. Могли листать журналы, сплетничая о известных людях, кто с кем сошелся, расстался. Придумывали интересные образы: красились, надевали платья. Или же просто, валяясь на кроватях с задранными вверх стройными ножками, обсуждали школьную жизнь. Собирали все правдивые и лживые сплетни, делились мнениями. А с некоторых пор — еще и обсуждали мальчишек.

— Пойдем, конечно, — живо отозвалась Виола с кровати. Она тоже сидела с книгой, только книга эта была учебником по истории, которую нужно было прочитать и выучить к завтрашнему уроку. — Только, если честно, — она виновато посмотрела на подруг, — я сомневаюсь, что наши ребята победят.

— Да, это вам не Огонь, — в беседу легко втиснулась Нови Линь, высокая китаянка. Она расчесывала у зеркала длинные черные волосы, все руки девочки были извиты татуировками хной. — Хьюго Нортона у нас нет.

— А не помешало бы, — раздался мечтательный вздох с угловой кровати. Там с первого курса поселилась Элинор Макдональд. Она сидела, кутаясь в одеяла, — подхватила простуду.

— Наверное, он смог бы помочь нам выиграть, — согласилась Марта. — Если бы только вратарь у нас был хороший.

— Да я не о том, — хрипло возразила Элинор. — Ты же знаешь, Марта, я ничего в футболе не понимаю. Я говорю, что здорово было бы, если бы Хьюго учился в нашем классе. Не пришлось бы тогда разрываться и предавать свой класс ради Огня.

Взгляды всех пятерых девочек мгновенно обратились на Элинор, которая от смущения укуталась в одеяло так, что видны были одни лишь серые глаза.

— Нора, ты что, влюбилась в него? — Лотте Аренс, лучшая подруга Нови Линь, с добродушной иронией смотрела на одноклассницу, заливающуюся краской от смущения.

— Ну… Не смейтесь, — она мяла к руках уголок одеяла и не решалась поднять глаза. — Он же всем нравится. Веселый такой… Милый… Он недавно мне улыбнулся… Да не смейтесь! — прикрикнула Элинор, когда на лицах девочек стали расцветать глупые понимающие улыбки. — Он мне нравится… Он всем нравится…

Последние ее слова потухли вместе с ней. Ушло смущение и глупая улыбка от понимания, что, помимо нее, такие же чувства к Хьюго испытывает еще сотня девчонок с их курса и младше.

— Как думаете, с кем он будет встречаться? — обращаясь одновременно ни к кому и ко всем, спросила Энн Гордон, самая серьезная в их легкомысленной компании. Уж от нее никто не ожидал интереса к мальчикам, тем более к красавчику Хьюго Нортону.

— С футбольным мячом, — такие шуточки от Нови не были редкостью. Она постоянно шутила так, что шутки либо кого обижали, либо понимала их только Лотте Аренс. Благо, Хьюго не слышал, и девочки могли со спокойной душой немного посмеяться над его чрезмерной любовью к футболу.

— Или с Фрам, — легко подхватила подругу Лотте. И девочки снова звонко засмеялись. Странная любовь всего класса Огня к своей старосте Ирме Фрам всегда вызывала удивление у других классов. Совершенно не понятно — чем она им так нравилась. Ничем не примечательная спортсменка, похожая на парня и внешностью, и поведением. Да, она играла на гитаре. Да, пела. Да, легко находила со всеми общий язык. Но вела себя слишком раскованно и нескромно, вызывая иногда даже неприязнь учеников Воздуха. И все же искры ее любили. А Хьюго, дай ему волю, вообще бы на нее молился.

— Не понятно вообще, кто ему нравится, — задумчиво протянула из своего одеяльного кокона Элинор.

— Да Логан ему нравится, — Ребекка бы, не раздумывая, выбила Марте все зубы за такое предположение, но, к счастью Марты, она училась в другом классе.

— Точно, — согласилась Энн.

На какое-то время девочки замолчали, занятые своими делами. Лотте и Нови крутились перед зеркалом, навешивая в волосы всякие перья и бусинки. С тихим сопением заложенного носа Элинор пила отвар, который прописал ей школьный доктор. Склонившись над журналом, Энн и Марта заинтересованно рассматривали модные в этом сезоне юбки. Такие бы им точно не позволили носить в Академии. Виола, готовясь ко сну, достала из огромного ящика комода ночную рубашку и по привычке пробежалась глазами по стоящим на комоде фотографиям. На одной из них весело улыбался весь их курс, стоящий на набережной, в самом нижнем ряду фотограф поместил учеников Огня так, что Гилберт не влез, и ему пришлось лечь прямо на камни. При этом он улыбался так же радостно, как Хьюго.

— Девчонки, — возвращаясь к прерванному разговору о мальчиках, произнесла Виола, — а Гилберт кому-нибудь нравится?

Обвешанная перьями на бусинах, Лотте Аренс мгновенно откликнулась на вопрос:

— Мне нравится, — будто в подтверждение своим словам она гордо кивнула головой и ее африканские косички звякнули, ударяясь бусинками о бусинки. — И тебе нравится, что ли?

— Нет, я просто спросила, — Виола спокойно пожала плечами, расстилая кровать. — Мне Скотт нравится и Хьюго.

Тут и остальные девчонки не выдержали. С таинственным видом все расселись по своим кроватям. Комната наполнилась ожиданием. Каждая желала поделиться, рассказать, кто ей симпатичен.

— Мне тоже Скотт нравится, — проговорила шепотом Энн Гордон, будто это была великая тайна.

— А мне Хьюго, — Марта подмигнула Элинор, которая вылезла из своего кокона и, борясь с охватившим жаром, раскинулась на всю кровать.

Не призналась только Нови Линь, сидевшая на кровати в обнимку с подругой. Их волосы спутались друг с другом — соломенные, как рожь на полях, и черные, как ночная синь. Лотте смотрела на всех с превосходством лучшей подруги, будто знала такую тайну, которую остальным, простым подругам Нови доверить не могла. И, тем не менее, все взгляды устремились на нее.

— Ну, ладно, — тяжело вздохнула она и состроила мученически-ленивую гримасу. — Мне нравится Грегори.

— Грег? — с непонятным удивлением спросила Виола: то ли была удивлена, что Грег может кому-то нравиться, то ли радовалась такой неожиданности.

— А что такого?

— Почему ты ему не скажешь? — Марта хорошо подметила, что не похоже на всегда решительную Нови Линь — скрывать свою симпатию.

— Потому что ему это не надо, — Нови выглядела спокойной, будто объясняла очевидные вещи. — Он занят своими машинками и шестеренками и ничего не замечает. Наверное, даже в Логан девчонку не видит.

— И в нас с Герой не видит? — не помедлила поинтересоваться Виола. Она дружила с Грегори и Герой с первого курса. Геру определили в другой класс, но это не помешало их дружбе. Общение их продолжалось и до сих пор, хотя на третьем курсе Грегори ближе сошелся с компанией Гилберта Йорка.

— Не видит, — уверенно заявила Нови. — Давайте спать, завтра первой парой история, выспаться не получится.

— Ну, у кого история, а у кого "окно", — усмехнулась Энн, отказавшаяся от изучения истории после промежуточных экзаменов в конце прошлого курса.

И все-таки спорить никто не стал. Размышляя о своем, девочки расстелил кровати и забрались под одеяла. Но к Виоле сон не шел. Она призадумалась. Выходит, даже Грегори кому-то нравится. Тихий, незаметный, пусть иногда и попадающий в переделки, но все же в большинстве случаев Грегори Хупер либо сидел в лаборатории, либо пропадал где-то с друзьями. Он добрый и честный, серьезный и ответственный, но красотой не выделялся. Намного симпатичнее были его друзья Гилберт и Хьюго. Они, кстати, тоже нравились Виоле. Они и Скотт Маклахлен.

А нравилась ли Виола им? Хотя бы Грегори она нравится? Ведь они давно дружат, не мог же он не обратить на нее внимания. Хотя намеков на то никаких не было, Виола вдруг захотела верить, что нравится Грегори. Или думать, что Хьюго Нортон влюблен в нее. Хотя бы верить и думать. Да что им до нее. В Академии столько девочек: Нортону есть на кого обратить внимание. Даже если Виола присутствует в этом списке, то стоит там на самом последнем месте.

В окно тускло светила луна, Виола перевернулась на живот и поймала взглядом несколько звездочек. Мелкие точки игриво мерцали в синеве. Так же умели сверкать Хьюго и Гилберт. Не раз Виола замечала, как их подруга тоже вся светится и искрится. Вот на таких девочек мальчики обращают внимание. На ярких, заметных, общительных. Чего уж там, Ребекка Логан действительно умела без скромности общаться со всеми, не то что Виола, которая сотню раз обдумывала каждое свое слово даже в разговорах с подругами. Кому же такие нравятся?

Она резко накрылась одеялом, прячась от лунного света, и зажмурила глаза. Надо спать. А завтра спросить у Геры, кто нравится ей. Это волновало сейчас больше всего каждую девочку в Академии: кто кому нравится. Виола из-за этого порой даже не могла сосредоточиться на уроках.

Чтобы уснуть, девочка принялась считать овечек. Вместе со сном в голову забрела случайная мысль о том, что Гилберт Йорк часто сравнивает ее с овечкой. Но мысль быстро улетела, а сон полностью завладел Виолой.

Октябрьское утро выдалось морозное. Траву покрывал пушистый иней. Причудливые узоры вырисовывал мороз на окнах. Замерзшие капли застыли в воздухе, не достигнув земли, отчего казалось, что на улице туман. Ученики тянулись от общежитий в главный корпус, чтобы успеть занять места в столовой.

Все вокруг словно застыло, замерзнув. Но, несмотря на это, среди учеников царило оживление. Укутанные в шарфы и куртки, ребята бодро шагали по улицам. Все разбились на компании, в которых шло бурное обсуждение чего-то, вероятно, очень интересного. Обрывки фраз летали между кучками ребят, и им приходилось невольно подсушивать разговоры друг друга. Иногда из-за этого завязывались споры и драки, но они быстро разрешались — время подраться и поспорить у них еще будет.

Совсем скоро начнется футбольный матч между самыми сильными командами Академии. Между Огнем и Землей. Да, как бы все ни не любили Землю, игроки у них действительно были такие же хорошие, как в команде Огня. Совсем недавно прошло еще три матча. Сезон открыли не самые сильные команды — Воздуха и Воды. Потом Огонь выиграл у Воздуха, Земля — у Воды, что было, впрочем, ожидаемо. А вот результат этого мачта был непредсказуем. Огонь выходил на поле с постоянным вратарем, Ирмой Фрам, но она играла первый раз в сезоне, потому что летом неудачно упала на тренировке и сломала руку. Целый месяц ей пришлось проходить без дела. У Земли тоже не все было идеально — они взяли нового защитники и еще не испытали его полностью, одного матча было недостаточно. К тому же показал он себя в этом матче не самым лучшим образом.

На входе в столовую взгляды всех в первую очередь отыскивали столик, который обычно занимал Хьюго с друзьями. Только потом уже смотрели на два сдвинутых стола: там разместилась Элизабет и команда Земли. Как будто специально все игроки Огня завтракали в противоположной части столовой, разделяя ее на две противоборствующие стороны. Воздух был наэлектризован, то и дело с одной стороны на другую проходил разряд — одного взгляда для этого было достаточно.

Пусть команда Огня и рассредоточилась по своей половине столовой, они были по-настоящему едины, в отличие от червяков. Те, склонившись над столом, перешептывались. Искры же ежесекундно подмигивали друг другу, посылали улыбки, махали рукой и, не стесняясь противника, через три стола предлагали тактику. Капитан команды — Ирма Фрам жевала бутерброд в компании первокурсников, которые не приносили ей никакого неудобства: весело и непринужденно они над чем-то смеялись.

Закатав рукава теплого свитера, Хьюго методично поглощал омлет и запивал его соком. Его напряжение не ощущалось, он почти всегда абсолютно расслаблен перед игрой, уверен в победе. Только нужно перед игрой хорошо поесть и набраться положительных эмоций от друзей. Друзья сидели рядом и молчали — зная, как важно Хьюго не разрывать свои мысли, они не решались отвлечь его. Каждый занимался своим делом.

Вокруг Ребекки стояли блюдечки с пирожными и вафлями. По праздникам она могла позволить себе наесться сладкого. Довольно облизываясь, девочка отламывала кусочек шоколадного бисквита, отправляла его в рот и медленно пережевывала, смакуя. Иногда, однако, ей приходилось отвлекаться и, как мамочке, давать Грегу откусить кусочек булочки. Грег единственный из них ждал эту игру без всякого предвкушения — играл не его класс, поэтому ничто не мешало ему возиться со сломавшимися часами Виолы. За разворотом газеты, где красовалась большая фотография министра здравоохранения, скрылся Гилберт. Он завел привычку читать газеты еще на втором курсе — отец приучил. Всегда был в курсе всех происходящих новостей и обсуждал их с друзьями. Тем более, последнее время из Африки доносились тревожные новости.

— Ну, какой счет? — подняв голову от тарелки, Хьюго наконец переключился на друзей.

— Пять забьешь?

— Забью, — уверенно ответил Хьюго.

— Тогда пять — ноль играем, — отложив в сторону газету, Гилберт развалился на стуле.

Веселый хохот живо взвился за их столом. Обычное дело — загадывать счет, а потом во время игры стараться оправдать догадки и превзойти их. Получалось, конечно, не всегда. Иногда и проигрывать червякам случалось — совсем уж редкость. Зато это гадание на кофейной гуще помогало разрядить обстановку.

— Эй, червяки, — игроки Земли обернулись как по команде, злые, оскорбленные. — Сегодня холодно! В спячку впадать не собираетесь? Не уснете посреди поля?

Половина столовой, в которой сидели болельщики Огня, взорвалась хохотом. Кто-то крикнул: «Молодец, Гил!». Застучали приборами об стол. Закричали. Послышались кричалки в поддержку Огня. В ярости вратарь Земли хотели пойти проучить их, но его усадили на место свои же.

— За победу выставлю сегодня пирожные, мармелад и рахат-лукум! — заявила Ребекка, поведя над столом щедрым жестом. — Родители прислали сегодня посылку.

— Все слышали?! — вопросил у всей столовой Гилберт. — За такой стол мы обязаны победить!

— А зефир будет? — заинтересованно отозвалась Ирма.

— Будет!

— Мы победим! — пообещала Ирма и принялась отстукивать ритм известной песни кулаками по столу. Ее подхватили все болельщики. Снова послышались кричалки. И половина Земли еще сильнее помрачнела и поникла.

Под стук кулаков об стол к радостному квартету подошел мальчик в форме класса Воздуха. Мягкие, ровные черты лица, острый подбородок, широко раскрытые большие глаза с уверенным взглядом выдавали в нем аристократа. Брат Гилберта — Кристофер совсем не был на него похож. Словно небо и земля они отличались характером. При все при этом романтик Кристофер и непоседа Гилберт хорошо общались. Кристоферу даже удалось найти общий язык с друзьями брата.

— Привет, — поздоровался мальчик. Он выглядел совсем ребенком. Властным, умным и серьезным ребенком. Ему едва ли можно было дать тринадцать лет.

— Здорово, — Гилберт крепко пожал ему руку.

— За кого болеешь сегодня? — у Хьюго, похоже, была одна тема для разговора.

— Не думаю, что у Земли есть силы, чтобы справиться с вашей мощью.

На лице у Хьюго появилась довольная ухмылка.

— Говори погромче, и они вообще забудут, как бегать.

— Приходи к нам, — предложила Ребекка. — На трибунах вместе болеть будем, а вечером отпразднуем победу. Я выставляю сладости.

Сладости из кондитерской Логана славились по всей Академии. Не было такого человека, кто не знал бы о знаменитых медовых пирожных и зефире, которыми угощала всех Ребекка. И когда звучало приглашение на праздник с угощением в виде сладостей Логанов, то отказаться не мог никто. Кристофер переглянулся с братом.

— Праздновать приду, а болеть мы с друзьями будем. Знаете, там Рио Стюарт собрал группу?

Стюарты — брат и сестра двойняшки, главные массовики-затейники всех мероприятий. Они готовы поднимать на веселье и развлечения народ хоть каждый день. Рио учился в классе Воздуха, а его сестра Лока — в Огне. Поэтому на футболе они всегда поддерживали команды их классов. Сегодня была очередь Рио организовать все. Можно было и не сомневаться: Лока тоже будет прыгать, трясти плакатами, трещотками и, перекрикивая всех, читать кричалки.

— А наша группа тебя уже не устраивает?

— Почему, устраивает, но я обещал друзьям.

— Вот так, господа, — с притворным драматизмом вздохнул Гилберт. — Теперь у этого юноши есть свои друзья, и брат уже не нужен. А ведь когда-то бегал за мной, просил поиграть, взять с собой на улицу, научить кататься на велосипеде. Мальчик мой, — он тяжело опустил ладонь брату на плечо, — как ты вырос…

Гилберт выдержал паузу. Друзей разрывало от желания растроганно расплакаться и заржать над шуткой Гила. Все дело было в том, что никогда не было понятно в такие моменты, говорит он серьезно или нет. Даже сам Кристофер замер в ожидании.

— Ну, такие речи больше свойственный нашему отцу, — он похлопал Криса по плечу и взъерошил волосы. — А я тебя насильно лепить к себе не буду. Но знай, — не успел Кристофер вздохнуть с облегчением, как брат резко поднял вверх указательный палец, — если ты не будешь жрать сладости моего друга, я обижусь!

— Фи, граф, — Грегори состроил самое озабоченно-укоризненное выражение лица, — что за выражения? Где ваше воспитание?

И они снова рассмеялись.

* * *

Несмотря на холодную погоду, на стадионе было очень жарко. Велись горячие споры, старшекурсники наперебой делали ставки, дети обсуждали своих любимых игроков — в центре всего это, конечно был Хьюго. Пусть он находился сейчас в раздевалке, его все равно обсуждали. Ведь часто ставки делались не только на победу какой-либо команды, но и на качество игры Хьюго. Сколько раз он попытается забить, сколько раз попадет… Цифры назывались со всех сторон — Лока, крутящаяся внутри этой кучки, не успевала все записывать.

Гилберт и Ребекка тоже собрали вокруг себя компанию. Благодаря сумасшедшей популярности Гилберта (почти такой же как у Хью), рядом с ними обосновались все девчонки. Некоторые изо всех сил старались понравиться ему, но он был слеп. Объяснял что-то Ребекке, силясь перекричать стоящий вокруг шум, смеялся, запрокидывая голову назад, высматривал кого-то внизу, щурясь, чтобы среди десятков голов найти одну.

Зато почетное место среди девочек занял Грегори. Не то чтобы он был этому рад, но поделать ничего не мог — Виола с одной стороны держала его за руку, а с другой зачем-то уселась Нови Линь, и ее длинные блестящие волосы неприятно липли к его свитеру.

— Грегори, а где вы будете праздновать? — с тех пор, как он стал дружить с компанией Гилберта, Грегори стали использовать как способ узнать что-то о передвижениях Хьюго.

— А вы думаете, искры победят?

— Конечно! — Марта на правах эксперта занимала место в центре, развернувшись к подругам, сидящим выше и по бокам. — Червяки злы, злость застилает им глаза и не дает трезво мыслить. Их капитан вряд ли придумал что-то дельное.

— Тем более Ирма сражается за зефир, — солнечно улыбнулась Виола.

— Да уж, нет ничего сильнее целеустремленной женщины, — мудро молвил Грегори. Девочки звонко засмеялись, словно колокольчики вокруг зазвенели.

— Грегори, — сказала вдруг Элинор. — А Хьюго сегодня придет один праздновать?

Грег недоуменно свел брови.

— С нами он придет, — очевидно ведь, подумал он, но вслух говорить не стал. — С чего бы ему одному приходить?

— Ну, может, у него подружка есть…

— Да, Грег, — оживилась Виола. — У Хьюго есть подружка?

— Я так понимаю, вы не Ребекку имеете в виду, — тихо пробормотал Грег себе под нос и ответил громче: — Нет у него подружки. Не выбрал еще.

Непонятно откуда взялась обида. Он отвернулся к Гилу и Ребекке, которые передавали деньги Локе.

— На победу, — Лока быстро чиркнула в блокноте и убрала деньги в отдельный мешочек. Ребекка тоже поставила на победу, совсем немного, из того, что было. У Грега деньги остались тоже только со стипендии, поэтому он с неким сожалением протянул Локе несколько монет на победу Огня.

— Лока! — вдруг окликнул ее Гил, протягивая еще одну бумажку. — Возьми еще на два и больше гола!

— Гил, мы сегодня точные цифры берем, — недовольно ответила она. — Я пишу два.

— Три!

— Как пожелаете, граф, — она шутливо откланялась и через секунду уже советовала Нови Линь и Лотте Аренс, на что ставить.

Повернувшись посмотреть на девочек, Грегори увидел, как рядом с Виолой незаметно оказалась Гера Клиффорд из класса Земли. В классе ее не очень любили, вот она и сбегала всегда к подружкам из Воздуха и даже никогда не болела за свой класс. Случайно встретившись взглядом с Грегом, Гера смутилась, неловко махнула рукой в знак приветствия и отвернулась, чтобы спрятать краснеющие щеки. Она стеснялась всех мальчиков, кроме Гилберта и Кристофера, приходившихся ей троюродными братьями.

— Механик! — Грега грубо развернули лицом к полю, а тяжелая рука Гила опустилась на плечо. Они с Ребеккой успели забежать в общежитие и переодеться. Теперь на них были красно-черные свитера с гербом класса Огня на груди. По случаю праздника Гилберт позволил себе распустить волосы, со своей прической поколдовала и Ребекка: на ее голове не было привычной толстой косы до колен, длинные волосы девочка собрала в бесформенный растрепанный пучок, свисавший до середины спины. Уши Ребекки закрывала повязка тех же цветов, что и свитер, на руках — перчатки, на ногах — гетры, все в одной цветовой гамме. Ежась от холода, она натягивала юбку на колени. Гил же, наоборот, разгорячившись, обмахивался какой-то картонкой и нетерпеливо стучал кулаком по скамейке. Невольно Грегори вспомнилось, как на первых двух курсах этот кулак то и дело стучал по его лицу или ребрам. Хорошо, что это было давно, теперь они хорошие друзья. Сидят и ждут начала игры, чтобы болеть за еще одного своего хорошего друга.

— А где сегодня отмечаем? — громко крикнул Грегори, и его слова почти полностью потонули во всеобщем шуме.

— На набережной! — звонко ответила Ребекка, напрягаясь, чтобы ее услышали все, кто еще не знал, где решила отмечать уже решенную победу команда Огня.

— А не замерзнем? — Ребекка съежилась, видимо, представив, как придется холодным вечером веселиться у речки. — Ладно, не отвечай! — она жестом показала, что не слышит. — Проехали, говорю!

— Ладно! — она придвинулась поближе к ребятам и стала всматриваться в поле, на котором уже началось какое-то движение.

Это мистер Файт вместе с капитанами команд вышел на поле. Сразу шум на трибунах начал утихать, послышалось шипение в громкоговорителях — Лока неведомым образом оказалась уже на позиции комментатора матча и включала микрофон, настраивая связь.

Несмотря на уверенность мистера Файта, тренера, что к полудню потеплеет, солнце даже не подумало выглянуть из-за сплошных облаков. Воздух сохранял все то же замороженное состояние. Футболисты стояли на поле и некоторые прыгали, согреваясь. Хьюго, узнаваемый по светлой колючей прическе, был закутан в красную водолазку по самые уши, только что шарфом не повязался. Он задорно дрался с Лохи Эллисом, еще одним нападающим их команды. В команде Огня одна Ирма, как самая горячая девушка, вышла на поле в футболке. У Земли закутаны были все до единого и выглядели устрашающе — одни глаза наружу торчат. А ведь не впервой всем играть в такую погоду.

— Добрый день, друзья! — послышался из динамиков полный энергии голос Локи, и трибуны приветственно заревели. — Сегодня состоится невероятный по своей непредсказуемости футбольный матч. Играют профи, мастера своего дела, настоящие футболисты. Сильнейшими составами! Команда Земли и команда Огня. Огонь так искрится сегодня, вы заметили? Я думаю, господа, это потому, что сегодня к ним, наконец, вернулся их обожаемый капитан! Поприветствует Ирму Фрам, которая оправилась от травмы и готова защищать ворота с новыми силами!

Червяки со своих трибун чуть ли не помидорами стали в поле кидать, презрительно завыли и беспорядочно застучали. Но болельщики Огня брали и громкостью, и количеством. Всей толпой они закричали приветствия, захлопали, а потом кто-то начал и все подхватили — ритм известной всем песни, скандируя: «Ирма Фрам!».

Начало матча представляло собой целую традицию. Комментатор приветствовал зрителей, представлял команды. Трибуны приветствовали своих игроков. Часто начинались оскорбления, особенно если играли Огонь и Земля, но их быстро подавляли. И начиналось самое интересное — болельщики по очереди несколько минут подряд перебрасывались кричалками. В этот раз начать пришлось болельщикам Огня. Готовые к ритуалу, Рио со своей компанией развернули плакат диной в несколько метров, его даже игроки снизу увидели: «Ничто Огню не страшно!»

— И Огню не страшен долгий бой, сегодня мы играем шесть-ноль!

— Мы землей засыплем пламя и победителями станем!

— Можно уничтожить все Огнем, так и вас мы сегодня порвем!

— Мечут и рвут всегда от бессилия, но мы-то играем с новыми силами!

— Сила и мощь с нами навечно, и наша игра как всегда безупречна!

— Огонь ведь можно потушить, вот и будем вас сегодня гасить!

— Несется по полю огненный ветер, это Хьюго, он играет лучше всех на свете!

— Наш Питер Хиггс ворота заслонит, ваш мяч ни за что не залетит!

В ответ на последнюю реплику Земли со стороны Огня раздался громкий хохот. Волна смеха прокатилась по трибунам, словно бомбу со смешинками взорвали. Смеялись едко, насмехались даже. И резко смех сменился скандированием имени капитана.

— Ир-ма! Ир-ма! — чеканили болельщики.

Девушка повернулась к ним и подняла вверх кулак, усмехаясь. Вся команда сразу повторила за ней. Игроки Земли тоже повернулись к своим болельщикам и ударили кулаками по ладоням, демонстрируя, как раздавят противников.

Трибуны наперебой скандировали имена капитанов. Все громче и громче. Мистер Файт позволил им пошуметь еще немного, а потом размеренными шагами направился в центр поля. Игроки выстроились на своих сторонах в линию. Впереди встали капитаны. Сухощавая, тонкая Ирма напротив огромного парня с широкими плечами и сильными руками, в ладони которых мог легко поместиться какой-нибудь не самый большой первокурсник.

— Прошу тишины! — провозгласила Лока. — Матч начинается. Капитаны приветствуют друг друга.

Тонкая узкая ладонь Ирмы утонула в руке капитана Земли.

— Судья разыгрывает мяч, — умела Лока такие скучные моменты делать напряженными. Растягивала слова, произносила их особенным тоном, и все в напряжении следили, как мистер Файт указывает рукой в сторону команды Земли. — Право первого паса предоставляется команде Земли.

Трибуны застыли.

— Все ждут свистка, — сразу за ее словами над полем взвился резкий короткий свисток судьи. — Пройс пасует Риверу! И… Да, этого мы и ожидали! Хьюго Нортон! Огненный ветер!

Хьюго включался в игру с первых секунд. Перехватывал, отдавал пасы, уводил мяч от противника. Он летал по полю действительно как ветер, только свист был слышен вслед за ним. Оказывался то тут, то там, выскакивал у соперников из-за спины, сбивая их с толку, делал ставки на неожиданность и каждый раз побеждал в мелком сражении, приближая свою команду к главной победе.

Каждый раз когда ему удавалось отобрать мяч, с трибун слышались признания в любви, крики «Хью — чемпион!», «Молодец, ветер!». Больше всех, конечно, старались его друзья. К концу матча Гил, Бекки и Грег были охрипшие и обычно сипло поздравляли друга с победой. Срывала глотку и Ирма, крича от самых своих ворот на другую сторону поля, чтобы Хьюго не рисковал. Но эти предостережения были до невозможности фальшивыми: она-то знала, что Хьюго никогда не будет рисковать неоправданно. И только улыбалась, когда перед воротами в самый последний момент что-то свистело и мяч улетал на сторону противника.

— Это было круто!

— Я уж думал все пропало!

— А я-то! Я уже представила, что в ничью сыграем!

— Да вы меня недооцениваете! — самодовольно заявил Хьюго. Они с друзьями и командой стояли у раздевалок и бурно обсуждали матч. На Хьюго сыпались похвалы и восхищения его мастерством. На последних секундах ему удалось забить гол, и избавить команду от позорной игры в ничью, которой бы им никто не простил, равно так же, как и проигрыш. Червяки уже готовились играть дополнительное время, как в сторону их ворот, вихляя, пронеслось нечто, и мяч, обогнув плечо вратаря, растянул сетку. Сразу после этого раздался свисток судьи, свидетельствующий об окончании игры. Гол был засчитан.

— Знаете, я вообще думал — не успею, бросил просто так на удачу, — Хьюго до сих пор выглядел ошарашенным неожиданной победой. Казалось, еще не осознал, что ему невероятно повезло. — Может, Файт подсудил? Как думаете?

— Нет, — усмехнулся Грег. — Я следил за временем, он вовремя просвистел.

— Ну, в таком случае, Нортон, — Ирма скрестила руки на груди и, прищурившись, смотрела на Хьюго с уважением. — Ты невероятный везунчик. Вот выпущусь в этом году и отдам капитанство тебе. Главным в команде должен быть не просто хороший игрок, а еще человек удачливый и умеющий быть лидером.

— Ну, это только если остальные не против.

— Мы за! — за всех ответил Лохи Эллис, однокурсник Хьюго, и все разом его поддержали.

Мимо проплыла стайка девочек из Воздуха. Заговорщически перешептываясь, они нерешительно приближались к ним. На небольшом расстоянии они остановились и заспорили. Команда развернулась и смотрела на них насмешливо. Для них это было не впервой: вечная тема — девочки стесняются сказать что-то популярному мальчику. Под тяжелой аристократичной лапой Гилберта напрягся Хьюго, понимая, что подойдут к нему. Нужно было что-то ответить. Напрягся и Гилберт, который в отличие от друга не умел скрывать свое напряжение: сжал кулаки, стиснул зубы, глубоко вдохнул — Гил не любил общаться с девчонками.

Наконец, девочки пришли к какому-то согласию, незаметно скрестили пальчики и, спрятав ладошки за спину, подошли к команде. Повисло неловкое молчание. Кто-то подтолкнул вперед краснеющую Марту Корновски, лицо ее было пунцовым от смущения, аж веснушки выступали белыми крапинками на пухлых щечках.

— Хьюго, поздравляем тебя с победой! — выпалила она, а Грег за спиной друга усмехнулся — такой смущенной Марту он еще не видел.

— Спасибо! — расплылся в улыбке Хьюго. — Только победил не я, а вся команда.

— Да-да, Марта, — как бы невзначай в разговор втиснулась Ирма, говорила она без обиды, скорее, с доброй насмешкой. — Победили-то все.

— Так и всех тоже поздравляем, — осмелела Виола. Она еще не привела себя в порядок после матча. Стояла перед командой растрепанная, раскрасневшаяся, в съехавшем на бок свитере и нарисованным огоньком на щеке. Хьюго и Гилберт одновременно посмотрели на нее, и второй поспешил отвести взгляд.

— Другое дело. Спасибо, — Ирма тактично отошла в сторону, чтобы дать девочкам возможность поболтать со своим кумиром.

— Хьюго, — опять заговорила Марта. — Мы же можем то прийти на праздник? Где он будет?

— На набережной. В семь, — Хьюго начинал входить в раж, Гилберт, стоя рядом, ощутил это спинным мозгом. Нортон подергивал плечами, словно незаметно пытаясь избавиться от руки Гилберта. — Оденьтесь потеплее, мы будем гулять, пока не разгонят. Гитара, сладости, песни. Еще будет фотоаппарат, — фотоаппарат действительно был редкостью в Академии. Мало у кого можно было найти этот агрегат, в то время как фотографироваться любили почти все.

— Здорово! А…

Марта хотела спросить еще что-то, но Гилберт грубо ее прервал:

— Все, леди, интервью окончено, мистер Нортон идет отдыхать после тяжелой игры.

Развернув друзей в сторону корпусов Академии, Гилберт руками подтолкнул их в спины, чтобы не вздумали остаться. А сам еще раз оглянулся что-то проверить. Виола смотрела им вслед, вернее, вслед Хьюго. Улыбающаяся, растрепанная. Когда молчит, очень даже ничего девчонка, подумал он и сразу удивился, откуда у него таким мысли.

Вообще Гилберт любил футбол. Играть в футбол любил. Посмотреть, как кто-то играет, тоже никогда не отказывался. Но не делал из футбола смысла всей своей жизни. И обсуждать его часами не мог. Поэтому и раздражался, когда Хьюго заводил свою шарманку перед девчонками. Как можно так долго говорить на одну тему? Это было для него необъяснимо. Победили и победили — все. Какие могут быть еще обсуждения? Разве что слепые восхищения мастерством игрока. Так восхищаться можно и молча. Он же сейчас не восторгался тем, как виртуозно Хьюго забил последний мяч. Достаточно было поорать на трибунах, когда все только произошло.

В мире много самых разных тем для разговоров. Однако один из друзей Гилберта почему-то выбрал себе на всю жизнь всего лишь одну. Футбол. Шел и непонятно кому объяснял, что было, если бы они проиграли червякам. Ну, кому это сейчас интересно? Нет смыла рассуждать о том, чего не случилось. Лучше поговорить о том, что случится. Похоже, только один Гилберт помнит, что ему предстоит сегодня тоже проявить себя. Пусть не на футбольном поле, а на импровизированной сцене, но это тоже важное событие. Так почему его никто не обсуждает? Зато о Хьюго чешут языками все, кому не лень.

Вот и Грег со своей спокойной полуулыбкой втирал Нортону, что мяч нарушил несколько законов физики, когда залетел в ворота. И Ребекка, веселая, запутавшаяся в волосах, липла к Хьюго, обнимала его, хватала за руку. Можно было даже подумать, что девчонка в него влюбилась, если бы она не делала так и с Гилбертом, когда тот побеждал в очередной драке, и с Грегори, когда он собирал новую заводную игрушку.

У дверей общежития Огня компания остановилась. В обычное время, то есть — в учебные дни, ученикам других классов запрещалось бывать в чужих общежитиях. И все как-то незаметно привыкли — нельзя так нельзя. И все же иногда эти правила нарушались: в выходные никто за этим не следил. Грег давно не был в комнатах друзей, с прошлого года. Но сегодня можно было и заглянуть.

В комнате мальчиков Огня совместно проживали шестеро мальчиков, в этом Грегу повезло больше, чем всем им: у него было только два соседа на курс старше его. Здесь же жили мальчишки с их курса. Комната была будто бы условно поделена на шесть частей. Эти невидимые линии можно было проследить по полу, где около одной кровати заканчивалось личное государство одного и начиналось государство другого. Каждый старался захламить свой кусок комнаты больше, чем сосед. Возле кровати Хьюго стопками лежали спортивные журналы, одеяло на кровати придавила толстенная книга со скелетом на обложке, стена над кроватью забыла, что такое свободное место — все было заклеено плакатами с изображением аргентинского футболиста и его команды. Тумбочка у его кровати вся была завалена письмами и картинками с чем-то очень неприятным из области медицины. Эти картинки почему-то никто не решался разглядывать.

У кровати Гилберта, не привыкшего к уборке, хлам накапливался с начала учебного года и горы становились больше к маю, если Ребекка не брала эту заботу в свои хозяйственные руки. На тумбочке в беспорядке Гилберт складывал тетради, у тумбочки, на полу, валялся кастет (откуда он его взял?). Как и все подростки, богатые или бедные, самого разного происхождения, Гилберт страдал любовью к оклеиванию стен плакатами. На его стенах висели несколько музыкантов и две популярные рок-группы. Под кроватью Гил, похоже, устроил склад макулатуры: все газеты, которые, кстати, выходили ежедневно, складировались там. Сама кровать хронически не застилалась, а на ней, любовно закутанная одеялами, лежала гитара. Гитару дала ему на время Ирма. История у этой гитары была такая богатая, что все в классе относились к инструменту с огромным уважением, словно это был тибетский мудрец. Ее передавали по наследству уже несколько поколений учеников Академии. Ирме она досталась от Дилана Корнера, Ему еще от кого-то, а Ирма отдаст ее Гилберту, когда выпустится.

— О, — войдя в комнату, Хьюго первым делом заметил гитару, — Гил, ты же сегодня играешь! Готов?

Неужели вспомнил, немного раздраженно подумал Гилберт.

— Готов, — ответил он, — если ты не замел, я три дня пытался что-то выучить, — его голос так и сочился язвительностью.

— Я три дня тренировался, — Хьюго возмущенно развел руками. — Конечно, не заметил. Мы пахали так, что я забыл, как выглядят друзья. Хорошо хоть толк в этом был.

— Ага, — Гилберт издал саркастичный смешок, — чуть в ничью не сыграли.

— Да мы бы уделали их в дополнительное время.

— В любом случае бы уделали! С такой-то поддержкой! — Ребекка по-хозяйски развалилась на кровати Хьюго. Сразу было видно, что она чувствует себя здесь как дома. Лежа, она листала газету, прихваченную с тумбы Гилберта. Наверное, Ребекка лучше, чем сами мальчишки, знала, где у них что лежит.

— Что ты делаешь? — как любая хозяйственная девушка, Ребекка не могла смотреть на раскиданные вещи. Еще тяжелее было смотреть, как разбрасывают.

— Свитер теплый ищу, в начале недели мама прислала, — отозвался Хьюго из шкафа, откуда летела одежда. Джинсы, рубашки, джемперы, толстовки, брюки, футболки, куча носков, которые фонтаном взметнулись под потолок и, словно град, упали на пол. — А это твое! — синий джемпер с молнией под горлом упал точно Гилу на голову.

Он придирчиво осмотрел его.

— Нет уж, я пойду в форме.

— Да я тоже! Но Грег же не пойдет праздновать победу Огня в свитере Воздуха, — возня в шкафу на секунду затихла, потом оттуда высунулся Хью и протянул другу зашитый свитер цветов Огня, который он порвал на прошлой неделе, когда они решили залезть на одно высокое дерево в лесу. Подъем завершился удачно, зато спуск — не очень: у Хьюго нога соскользнула с толстой ветки, и он полетел вниз, распоров свитер об какой-то сук.

— Я мог бы и в чем-нибудь своем пойти, — Грег держал свитер в руках, будто раздумывал, надевать или нет.

— В чем-нибудь своем?! — возмущенный Хьюго подскочил к Грегу и схватил того за плечи, вернее, попытался — тот был выше его на голову. — В чем-нибудь своем, ну, вы слышали?! Кто ж тебе позволит? Ты же поддерживаешь нашу команду! Как будто в первый раз, честное слово! Мы тебе сейчас еще в наши цвета раскрасим! Доставай краски, Гил!

— Хватит причитать, — рявкнул Гил, но краски достал.

— И мне нарисуйте! — подскочила Ребекка. — Костер во всю щеку! Хью?

Рисовал Хьюго неплохо, не как его главный соперник Скотт Маклахлен, конечно, но неплохо. И Гил тоже. Вот они вдвоем и взялись за роспись друг друга и Ребекки с Грегом. Бекки нарисовали красное пламя во всю щеку и немного на шее, Грегу небольшой костерок на щеке, как у Виолы, себе Гил решил нарисовать разлетающиеся искры, а Хьюго просто нанес разноцветные мазки по всему лицу и на груди.

— А тут-то зачем? — Ребекка ткнула его в живот и захохотала, когда Хью испуганно согнулся пополам. — Все равно ведь свитер наденешь!

— Если девчонки разденут меня, то им хоть будет, на что посмотреть!

— Да кому надо тебя раздевать?! — Гилберт смотрел на него с насмешкой. Пару секунд они все переглядывались, а потом заржали, обнявшись и повалившись на пол.

* * *

Шум стоял невообразимый. Говорили, казалось на разных языках. Обсуждали все, что приходилось. Обнимались все: знакомые и незнакомые. Везде, абсолютно везде были люди. На парапете набережной, на скамейках, некоторые сидели посреди дороги, кто-то гулял, другие сидели под деревьями на холодной земле и траве, покрытой синим инеем.

Хьюго с предвкушением приближался к празднующим. Давно они ничего не отмечали с размахом, приглашая и другие класса присоединиться к ним. В центре всеобщего внимания находилась Ирма. Как капитан команды она давала интервью корреспонденту школьной газеты, смеялась, жестами старалась что-то изобразить. За ее спиной сгрудилась вся команда и тоже вставляла свои фразочки в ее рассказ.

Когда Хьюго с друзьями приблизился к толпе, по ней словно прошла волна. Все разом повернули голову в одну сторону и зашептали: «Хьюго пришел!». Его бросились обнимать, жать ему руку, втягивали его в толпу, обступая со всех сторон так, что Ребекке, Гилберту и Грегу потребовалось немало усилий, чтобы остаться рядом и не быть оттесненными. Рядом оказалась и Ирма.

— Ну, наконец-то, — она поздоровалась со всеми четырьмя. — Где в так долго ходите? Эй! — крикнула девушка куда-то в сторону. — Принесите юному победителю выпить!

Мгновенно рядом зашевелился народ, достали стаканчики и наполнили их пивом. Хьюго и Ребекка были ошарашены. Им никто никогда не предлагал выпить, говорили, мол, маленькие еще. А что будет, если узнают родители?! Кошмар. И в то же время хотелось попробовать. Узнать, что взрослые в этом находят. Они оглянулись на Грега и Гила, которые спокойно стояли со стаканчиками в руках и ждали, когда друзья тоже возьмут.

— Ну, чего застыли! — Ирма похлопала их по плечам. — Берите, дома такого не предложат! Пей, Хьюго!

И толпа подхватила, закричав «Пей! Пей! Пей!». Не выдержал Гилберт, схватил стаканчики и всучил их Хью и Бекки. Потом подмигнул им и, толкнув Грега локтем в бок, одним глотком прикончил содержимое своего стакана, там было совсем не много. За ним повторил Грег, который, видимо, пил не в первый раз. Тогда уж не выдержали и их друзья.

Стаканы опустели и толпа развеселилась еще сильнее, где-то заиграла музыка — наверное, притащили патефон.

Чуть позже патефону решили дать отдохнуть. Под громкие аплодисменты за гитару взялась Ирма, самый известный музыкант во всей Академии. Конечно, музыкантов, которые специально учились играть, было хоть отбавляй, но гитаристов, научившихся играть без всяких учителей, ценили куда больше, ведь только они могли создать душевную, романтическую атмосферу в любой компании. Такие гитаристы чаще всего учились в классе Огня.

Словно родную, Ирма взяла гитару, положила пальцы на струны и легко провела по ним.

— Что поем?

Никто никогда не отвечал.

Ирма вздохнула и заиграла.

She should have stayed away from friends,

She should have had more time to spend,

She should have died when she was born,

She should have worn the crown of thorns.

Гилберт протиснулся вперед и сел рядом, не сводя глаз с пляшущих по струнам пальцев Ирмы. И он первым начал подпевать.

She should have stood out of the crowd,

She should have make her mother proud,

She should have fallen on her stance,

She should have had another chance.

Все, кто знал Ирму, понимали, насколько точно эта песня описывает ее судьбу. Девочка, родившаяся в семье военного, воспитавшаяся без матери отцом, который всегда хотел сына. Сыном Ирма и выросла. Была в душе мальчиком, а снаружи не самой красивой девочкой. Все равно Ирму любили не за красоту, а за простоту и веселость. Она легко осваивалась в любой компании и сразу становилась там едва ли не лидером.

She should have been a son.

Не глядя на гитару, она пела и играла, отчего Гилберт приходил в полнейший восторг. Несколько лет он учится играть на гитаре, а так у него еще не получалось. Ирма же словно всю жизнь умела играть.

She should have been a son.

Подпевали даже те, кто петь не умел. В толпе теряется твое отсутствие таланта, десятки голосов сливаются в один. Пела команда, перекрывая все остальные голоса своим дружным, но не очень мелодичным басом. Пели девчонки из Воздуха, среди них выделялись голоса Виолы и Нови. Пели Гилберт, Ребекка, Хьюго и Грег, качая головами в такт музыке.

She should have been a son.

Ирма вытянула последнюю ноту и отложила гитару. Слушатели дружно захлопали.

— А вообще, ребят, я обещала, что сегодня у нас будет петь Гил, — непонятно кто у кого утащил привычку класть руку на плечо друга, придавливая тяжестью расслабленного предплечья. Гилберт делал так с друзьями, Ирма со всеми членами команды, которые подворачивались под руку. — Похлопали ему! Скоро ваш любимый бард закончит Академию, а на посту его сменит Гилберт Йорк.

Ирма освободила на скамейке место для друзей Гила, который, положив гитару на колени, отогревал задеревеневшие от холода пальцы.

— Что петь будешь? — потихоньку спросила Ребекка.

— Узнаешь, — решительно взяв гитару, Гилберт опустил взгляд на струны и заиграл. Не спеша, медленно. Что-то теплое, доброе.

И почти сразу запел. До этого никто не слышал, как Гилберт поет. У него оказался очень приятный, бархатный голос, мягкий, как у его сестры. Грегори словно током ударило, когда до него дошло, что голосом он похож на сестру. Благо, это было единственное их сходство, если не считать характера, конечно.

I had a dream — of the wide open prairie,

I had a dream — of the pale morning sky,

I had a dream — that we flew on golden wings

And we were the same -just the same — you and I…

Follow your heart — little child of the west wind,

Follow the voice — that’s calling you home.

Follow your dreams — but always, remember me,

I am your brother — under the sun…

Осторожно отодвинув кого-то, вперед выступил Кристофер. На миг Гилберт оторвал взгляд от инструмента и, встретившись глазами с братом, послал ему теплую улыбку. Все, кто заметил это, были, мягко говоря, в шоке: никогда еще бесенок Гилберт, разрушающий все на своем пути, готовый перчить каждому, никогда он так не улыбался. Даже друзьям.

We are like birds of a feather,

We are two hearts joined together…

We will be forever as one,

My brother under the sun…

Только он и Кристофер знали, что это за песня. Чем она им так дорога. И смогли передать это в одной мимолетной улыбке. В то время как все слушающие просто наслаждались тем, как красиво Гилберт поет, Гил и Крис вспоминали свое детство до Академии. Сказки на ночь, ласковые руки матери, тусклое пламя свечи и эту песню, которую она им пела. Тихим, бархатным голосом. Таким же, как у Гилберта и его сестры.

Wherever you hear — the wind in the canyon,

Wherever you see — the buffalo run,

Wherever you go — I 'll be there beside you,

Cuz you are my brother — my brother under the sun…

И как же завидовал братьям Грег. Он всегда хотел иметь хотя бы младшего брата. Хотя бы часть семьи, чтобы была рядом. Но у него не было никого. Поэтому ему что и оставалось — завидовать Крису и Гилу, Ребекке и ее маленькому братишке Ричарду. По-доброму завидовать, с легкой печалью радоваться их нежным отношениям.

— Классно поешь, Гил! — воскликнула Ирма, как только мелодия затихла, и первая зааплодировала.

Подобные выкрики раздавались со всех сторон.

— Здорово! — похвалил Кристофер, встав сзади и положив руки на спинку скамейки. Снизу вверх Гилберт посмотрел на него и снова заиграл что-то. Простую, веселую мелодию, под которую хотелось танцевать. Некоторые действительно поднялись со своих мест и стали не танцевать, но двигаться в такт музыке.

Боковым зрением Гилберт увидел, как Хьюго сидит рядом уже с бутылкой пива в руках и, похоже, совсем не заморачивается по поводу того, что ему скажут взрослые — если Ирма разрешает, значит, можно. По кругу пошли сладости из кондитерской Логана. Зефир, шоколад, пирожные, марципан, леденцы, вафли. Родители Ребекки не поскупились и прислали дочери большую посылку.

Девчонки Воздуха, укутанные в шарфы и свитера цветов Огня, ели пирожные руками, пачкаясь в креме и облизывая пальцы. Красивые, веселые, хохочущие над чем-то. Они улыбались Хьюго, махали ему, посылали воздушные поцелуи. Гилберта тоже не оставляли без внимания, правда, он смотрел только на гитару, чтобы не сбиться, но девочки все равно бросали на него влюбленные взгляды, восклицая «Какие у него руки!», «А голос!», «Посмотрите, как он улыбается!», «Ой, девочки, он такой классный!». В их компанию осторожно затесалась и Гера Клиффорд. Она ела марципан и, в отличие от своих подруг, смотрела вовсе не на Гила и Хью.

После выступления Гилберта снова поставили пластинку с какой-то малоизвестной рок-группой. Толпа разделилась на кучки. Девчонки мгновенно облепили Хьюго. С ним хотела остаться Ребекка, но передумала и подсела к Ирме и трем парням, вернувшимся к обсуждению матча. Гил посмотрел на них и, не зная, куда деваться, пошел вдоль парапета, подальше от шумной компании. Немного погодя к нему присоединился Грегори.

— А чего не остался обсудить обстановку в Африке? — спросил он у друга. — Там кто-то из старшекурсников только что эту тему поднял.

— Да чего там обсуждать? — Гил замедлил шаг, чтобы выровняться с Грегом. — Все там ясно, теперь действовать надо, а не обсуждать.

— Куда ты идешь?

— Не знаю. Просто гуляю, механик. Что тебе надо?

— Просто как-то странно: сладостей куча, люди разговаривают обо всем, выбирай, что хочешь, играет хорошая музыка, некоторые девчонки на тебя с обожанием смотрят, — Грег сунул руки в карманы и поежился от холода. — А ты гулять пошел. На Гилберта Йорка не похоже.

— Черт, — прорычал Гил. — Механик, скучно там. Сладостей мне хватит. Говорить с ними не хочу — они не разбираются в том, что говорят. А по девчонкам у нас Нортон, — он вздохнул и тоже сунул руки в карманы. Становилось холоднее. С речки дул прохладный ветерок, играя с волосами мальчиков. На небе сгрудились тучи.

Смеркалось. Воздух вокруг словно стал синим. Скоро их шумную толпу разгонит мистер Стоддарт, заместитель директора, и придется идти спать. А спать не хотелось. Если бы кто только знал, что в такое время, когда от предметов вокруг остаются одни лишь контуры, когда все излучает такую таинственность, хочется только медленно шагать по набережной, глядя, как внизу течет мелкая речка, и вести неспешный разговор непонятно о чем. Почему-то все учителя были очень скучными людьми, и не понимали, что такое романтика вечерних сумерек.

— Бросили там Бекки, — со смешком замети Грег, когда они вышли на мост.

— Ей сейчас и без нас неплохо, — отозвался Гилберт, отрешенно проводя по перилам. — Помнишь, как на первом курсе чуть не подрались там, внизу.

— Помню. Я тогда вас такими придурками считал.

— Ага, и с девчонками дружил.

— Это не большое удовольствие. Виола мне часто надоедала.

Гилберт усмехнулся.

…1 курс

Гилберт еще раз показал Ребекке, как правильно бросать бумеранг, и она, размахнувшись, запустила его в полет над речкой. Бумеранг пролетел вдоль реки и направился в сторону моста, во время приземления врезавшись в рыхлую землю под мостом. Ребята бросились вдогонку, добежали до кустов и резко затормозили, увидев перед собой растерянного Грегори.

— А ты что здесь забыл?! — Гилберт первым пришел в себя и начал наступление.

— Это мое место, — спокойно ответил Грегори, злость Гилберта смешила его, но преимущество и, что самое главное, правда были на его стороне, поэтому он не позволял себе улыбнуться, отчаянно подавляя улыбку. — Я его первый нашел.

— Да ладно? — в один голос произнесли Гилберт и Ребекка. Ни в одном голосе Грегори уже не слышал злости, только интерес, смешанный со скептицизмом. Грегори в очередной раз заметил, что во время всех стычек троицы — не только с ним, но и с другими учениками — говорили всегда Гилберт и Ребекка. Хьюго предпочитал отмалчиваться и наблюдать, а во время драк переходил в наступление только в том случае, если противник начинал выигрывать. Хьюго был чем-то вроде прикрытия для Гилберта и Ребекки, поэтому его Грегори одновременно и уважал, и побаивался.

— Прохладно, — язвительно, но без агрессии отозвался Грегори. Он словно пробовал позлить Гилберта, испытывал терпение, видя, как заинтересованная Ребекка придерживает друга за мокрый рукав. — Осенью нашел. А вы только сегодня. Это мое место, — последнее он повторил для убедительности.

— Ну, ты молодец, да, — развел руками, признавая свое поражение, но на его губах играла хитрая улыбка. — Но мы ведь тоже нашли его сами. Да? И нас больше. Уберешься сам или нам выгнать?

— А ты попробуй, — отозвался Грегори, чуть склонившись вперед, готовый отражать резкое нападение Гилберта. Йорк бил всегда неожиданно. Злость и гнев вспыхивали в нем за одно мгновение, и он сразу их выплескивал. Так быстро, что противник в большинстве случаев даже не успевал подумать. Зато у Грегори был самый большой опыт драк с Гилбертом, и Грегори использовал этот опыт, зная все его приемы, а Гилберт, наоборот, во время драки совсем не успевал думать, его кулаки думали наперед. И этого стоило опасаться всегда.

Но сейчас первым напряженность Гилберта почувствовал Хьюго, умевший приходить на помощь именно тогда, когда это было нужно. Он как бы невзначай выступил вперед, заслонив плечом начавшего злиться Гилберта, и заговорил:

— Давай это будет и твоим, и нашим местом, — сложно было представить, кто из них чувствовал большую неловкость: Грегори, смотревший сверху вниз, или Хьюго, запрокинувший голову, чтобы увидеть лицо собеседника. — Мы постараемся приходить сюда по очереди. В разное время.

— Ты что несешь?! — Гилберт возмущенно смотрел на Хьюго. — Это наше место! Пусть проваливает отсюда!

— Гил! — звонко воскликнула Ребекка. — Ты упертый баран! Уступи ты хоть раз!

Гилберт переводил ошарашенный взгляд с Ребекки на Хьюго. По его лицу было видно, что он ведет серьезную внутреннюю борьбу с собой. И явно пока побеждала пока та его часть, что выступала за то, чтобы прогнать Грегори отсюда немедленно. Но под давлением друзей эта идея начала понемногу отступать.

— По средам это место твое, — он протянул руку, говоря не требующим возражений приказным тоном, каким, наверное, разговаривал со слугами дома.

— И четверг, — быстро вставил Грегори, пожимая ему руку.

Коснувшись ладоней друг друга, они быстро их отдернули, словно от отвращения. Потом Грегори неопределенно посмотрел на троицу и сделал странную даже для себя вещь. Он быстро выдернул из земли бумеранг и запустил его в сторону реки. Бумеранг описал ровную дугу и вернулся в руки не Грегори, а Гилберта. А после этого, прихватив книгу с земли, пошел в сторону лестницы. Сзади он слышал голос недоумевающего Гилберта:

— Что это было? Я только что уступил ему наше место?...

За мостом, если идти прямо по широкой тропинке, можно было попасть в лес. На первом курсе Гила и Ребекку очень интересовало, почему в этом лесу никто не гуляет: вроде бы и не запрещено, но никому не интересно. Этого они так и не выяснили, зато сами часто гуляли по лесу. Там было особенно красиво ранней осенью. Все деревья покрывались золотом и землю под собой покрывали лиственным ковром. В небе, сквозь густые кроны деревьев, можно было увидеть клочки неба, по которому время от времени пролетали черные мазки — птицы. В листьях на земле закапывались ежи и с любопытством высовывали свои смешные носики. Вдоль самой широкой тропы иногда стояли скамейки, грязные, поэтому ребята садились на их спинки, ставя ноги на сиденья. А где-то в глубине они однажды набрели на старую-престарую игровую площадку с пустой песочницей и скрипучими качелями.

Мальчики миновали мост и оказались у леса. Под самыми деревьями стояла покосившаяся лавочка, которая когда-то помогла Гилберту и Грегори превратиться из непримиримых врагов в лучших друзей.

Лавочка стояла между обрывом и деревьями. На третьем курсе, в сильный ноябрьский дождь (тогда выдалась ужасно теплая зима) ребята, не сговариваясь, решили спрятаться там ото всех. Грег снова сбежал от Виолы, а Гил повздорил с Бекки из-за какой-то ерунды. Сидя на разных краях лавочки, они разрывались от желания поколотить друг друга. Вдруг Грег встал и подошел к самому обрыву. И, кто знает, наверное, землю развезло от непрекращающегося дождя, но Грег поскользнулся и обязательно кубарем покатился бы по крутому склону прямо в неглубокую, но невероятно быструю речку. Однако Гилберт проявил чудеса реакции: подскочил и схватил Грега за руку и за куртку на плече.

Уже в то время Грегори был на полголовы выше Гила и несколько шире в плечах поэтому нет ничего удивительного в том, что Гилберт его не удержал и они покатились вниз. За это короткое скольжение по грязи и камням оба успели не раз подумать, что они обязательно расшибутся насмерть. Но все обошлось — упали в речку, которая была пусть и неглубокой, но одиннадцатилетних мальчишек накрыла с головой. Тут-то и выяснилось — Грег не умеет плавать.

Тогда Гил вытащил и себя, и Грега. Вместе они вернулись в Академию и с тех пор стали нормально общаться. Быстро стали друзьями и только спустя несколько месяцев рассказали Хьюго и Ребекки все в подробностях, что с ними приключилось. И если тогда, когда они выбрались из реки, Гила и Грега хватило только на нервный смех жуткое осознание того, что они чуть не умерли, то через несколько месяцев этот случай вызвал у них лишь настоящий, веселый смех.

Гил подошел к скамейке. За три года она покосилась еще больше и готова была развалиться.

— Искупаемся? — ехидно предложил он.

— Нет, спасибо, — поднял руки Грег. — Мне одного раза хватило. Пойдем лучше в лес, там сидеть на скамейках куда безопаснее.

Гилберт усмехнулся, но молча согласился. На еще одну скамейку уже в лесу мальчики набрели быстро. Вежливо вытерли ноги о траву, чтобы лишний раз не пачкать сиденье, уселись на спинку.

От красоты ранней осени ничего не осталось. Все в лесу будто замерзло. Листья на земле приобрели грязный оттенок, деревья стояли голые, поникшие. И ежики попрятались по норкам. Ни одного признака ивой души рядом. Только дыхание двух мальчишек, сидящих на скамейке оглядывающих лес.

Гилберт брезгливо отряхнул руки и полез в карман джинсов. Достал блок сигарет. Почти полный.

— Будешь? — спросил он у Грега.

— Серьезно? — тот нахмурился.

— Абсолютно, — с невозмутимым лицом Гилберт достал одну сигарету и сунул ее в рот. Грег пожал плечами и тоже взял одну, вопросительно глядя на Гила, мол, чем прикуривать. Тогда Гил убрал пачку, вместо нее у него в руках появилась знакомая Грегори зажигалка с фамильным гербом семьи Йорк, он не раз видел, как друг крутит ее между пальцев.

Они прикурили и выпустили дым, не закашлявшись. Удивленно посмотрели друг на друга, но вопросов решили не задавать. С Грегом все было понятно: если растешь без родителей, среди толпы будущих преступников, которым закон не писан, то чему только не научишься. С ними Грег впервые попробовал пиво, а потом и джин — как раз этим летом. С ними и курил в первый раз. Не понятно было, где курить научился Гил. Хотя, ну, пил же где-то пиво. Значит, и курить было где.

— Надоело. Тебе не кажется, что все как-то скучно? — Гил смотрел куда-то вглубь леса, в чащу деревьев.

— Не знаю, — Грег пожал плечами. — Мне не скучно.

— А мне скучно, — Гил встал и прошелся по лавочке взад-вперед. — Не хватает чего-то. Заняться нечем.

— Ясно, — понимающе поджав губы и подняв брови, Грег посмотрел на него. — Ясно, чего тебе не хватает.

— Чего? Ну вот скажи, чего? — он спрыгнул на землю и принялся ожесточенно пинать гнилые листья. — А то я сам понять не могу.

— Врага тебе не хватает, — просто заявил Грег. — Поиздеваться над кем-нибудь. Побить и унизить. Угадал?

— Кого ты из меня делаешь? — возмущенно вскинулся Гил. — Я что, маньяк что ли?

— Вы, граф, просто тиран и деспот, каких мало, — усмехнулся Грег, а Гил аж дымом подавился — где ж он таких слов понабрался. — А еще вы, граф, игрок, потому что мучать любите противника достойного, с которым можно соперничать в чем-то.

— И что, мне теперь выйти во внутренний двор и закричать: «Эй, кто хочет моим врагом стать?», — Гил выбросил окурок тлеть среди листвы. — Найти бы еще такого самоубийцу.

— Это да…

— Где бы найти еще одного такого придурка, как ты?

— Нигде, такие люди раз в столетие рождаются, — отшутился Грегори.

— Тогда изобретай срочно машину времени.

— Сейчас, за отверткой сгоняю, — они посмеялись.

Гил снова достал сигареты.

Девочек было многовато. Хорошо еще, что Ребекка и Глен, одноклассницы Хьюго, не спешили донимать его расспросами, вместо этого они сидели в компании Ирмы. Зато девочки из Воздуха и Воды плотным кольцом обступили Хьюго и, что очень странно для них, не давали и слово сказать. Впервые Хьюго, находясь в их компании, не болтал, а слушал. Девочки наперебой хвалил его, говорили, как здорово он играет, какой он классный, какой милый…

Все такие разные, но все красивые. Не такие, какие обычно они в учебное время — ухоженные, причесанные, с неумелым, но старательно нанесенным макияжем на лице. Сейчас девчонки были в бесформенных свитерах, с растрепанными волосами, с красными от мороза щеками, у некоторых вокруг губ уже подсох крем от пирожных. Такие теплые, милые, будто бы даже родные девочки. От них пахло сладостями, и не важно было даже, откуда взялся этот запах: от зефира и пирожных или от духов.

А Хьюго был немного пьян. У него блестели глаза то ли от алкоголя, то ли от кружащего голову сладкого запаха. Ему хотелось обнимать всех, любить. Но расслабиться до конца ему не давали. Чувствовалось, что девочки чего-то от него ждут. Сам Хьюго не очень понимал, чего, но буквально чувствовал это ожидание, так и витающее в воздухе, скрывающееся за легкомысленными девчачьими вопросами, давящее на его расплывающееся сознание.

— Хьюго, а хочешь выпить с нами? — спросила Лотте Аренс, и подруги нестройно поддержали ее. Похоже, девчонки тоже сегодня первый раз попробовали пиво, и понравилось не всем. Если уж быть честным, Хьюго тоже не очень понравилось — неприятный горький вкус и резкий запах хмеля. Зато ощущения легкого опьянения нравились — все казались родными, любимыми, красивыми, хотелось говорить и говорить еще больше, чем обычно, но девчонки не давали и слово вставить.

— Хочу, — улыбнулся он. Лотте и Нови были готовы и протянули ему стакан, наполненный до краев. — Нет, это много. Не надо, Нови.

— Да ладно тебе, Хью! — пренебрежительно махнула она рукой. — Кто нас здесь увидит?

И правда, никто ведь не видит. Они пили небольшими глотками, а девчонки снова щебетали, как птички, словно началась весна. От одного их присутствия вокруг становилось тепло.

Вот Виола и Гера стояли рядом, но не пили, только потихоньку грызли печенье. Рядом с ними притулилась Элинор, круглолицая, большеглазая, скромная. Нови и Лотте, две неразлучные подружки-чудачки, которые все делают вместе, как сиамские близнецы. С другой стороны от Хьюго стояли с полупустыми стаканами Марта и ее подруги и класса Воздуха: Рута и Ева — они улыбались ему и не отводили взгляда, встречаясь с ним глазами. Незаметно для самих себя, девочки разделились на две половины — на скромных и стеснительных и на веселых и решительных. Во второй компании Марта все чаще с вызовом посматривала на Хьюго так, что ему даже неожиданно захотелось, чтобы рядом оказался хотя бы кто-то из друзей, Гил или Грег. Но друзья где-то пропали.

Тогда Хьюго стал делать то, что обычно делал, когда начинал чувствовать неловко — рассказывать истории. Благо, с девчонками это всегда прокатывало. В одной истории он выступал героем, спасшим котят из-под колес кареты (что-то подобное произошло летом), в другой устроил невероятно смешной розыгрыш для ворчливой соседки-старушки. Делился впечатлениями от Лондона, в котором жил уже несколько лет, но так и не исследовал его полностью. Поведал, как он с Ребеккой и Гилбертом пытался сделать сахарные леденцы, но опрокинул раскаленную чугунную сковороду на ногу другу. Истории следовали одна за другой, каждая смешнее и интересней предыдущей. Девочки хохотали. Незаметно кончилось пиво в стаканчиках, и они, не особо задумываясь, выбросили их в речку.

Хьюго хмурился, пытаясь вспомнить еще что-нибудь. Но истории кончились — две последних он уже выдумал. Пришлось выдумывать третью. А девочки считали его неиссякаемой копилкой историй. Они уже сидели на холодной траве, прижимаясь другу к другу, вернее, все девчонки старались воспользоваться тем, что Хьюго пьян, и прижимались к нему, обнимали. Сам же Хьюго не замечал, что давно обнимает до ужаса счастливую Элинор. Девочка едва дышала, боясь спугнуть это мгновение.

Была уже глубокая ночь. Как ни странно никто не пришел их разогнать, хотя давно в небе сияла почти полная желтая луна и звезды складывались в созвездия. Хьюго поднял голову к небу, машинально крепче прижимая Элинор к себе. Даже если бы он постарался, то не увидел бы там созвездий — просто красивая россыпь блестящих точек на темно-синем покрывале.

— Ты знаешь созвездия? — язык немного заплетался. Элинор набралась храбрости и обняла его в ответ, тоже глядя на небо.

— Да, — девочка указала пальцем куда-то в сторону одного из скопления звезд, соединила их пальцем. Получился ковш. — Вот это Большая Медведица.

Вдруг все внимание девочек переключилось на Элинор. Обычно тихая, скромная и незаметная, она сейчас интересно рассказывала о небе. Рисовала контуры созвездий пальцем в воздухе, объясняла, почему их так назвали, указывала на особенно яркие звезды. Но девочки слушали ее больше не потому, что она интересно рассказывала, а потому, что неожиданно зауважали ее: Элинор обнималась с Хьюго, чего не удалось ни одной из них.

Хьюго слушал Элинор вполуха. Чуть прикрыв глаза, он лениво рассматривал ее. Светлые волосы, собранные в нелепый пучок, бледные, искусанные губы, большие, просто огромные глаза с длинными, густыми ресницами — кажется, если взмахнет ими, взлетит. Она была очень худая, хрупкая, особенно под сильной рукой Хьюго. Он ощущал свое превосходство в силе, и ему нравилось это чувство, такое необычное, рождающее желание защищать слабую девочку, прижимающуюся к нему.

С речки дул легкий прохладный ветерок, тихий голос увлеченной объяснениями Элинор звучал где-то на периферии сознания. Алкоголь потихоньку выветривался, мысли становились яснее. Только хотелось спать. Хьюго уже несколько раз ловил себя на том, что опускает голову на плечо Элинор. Она, судя по всему, было не против, поэтому когда ему в очередной раз захотелось прилечь, то он не стал себя останавливать. Положил голову ей на плечо, обнимая за талию. Девочка вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась, подняла руку и провела по его ладонью по его лицу и волосам. Хьюго чуть не замурлыкал от удовольствия подобно коту. Раньше так делала только его мама. И кто бы знал, что это так приятно, когда тебя гладит девушка. Особенно красивая.

Наверное, он все-таки уснул, потому что в какой-то момент почувствовал, как кто-то легонько трясет его за плечо и поднялся. Хьюго резко распахнул глаза и увидел, что сидит рядом с Элинор, а рядом пусто.

— Где все? — хриплым после сна голосом спросил он.

— Разошлись, — она пожала плечами. — Наши пошли спать. Русалки ушли куда-то к Ирме, пели.

— Долго я спал?

— Не очень, — она разминала рукой затекшее плечо. — Они совсем недавно ушли.

Повисла пауза. Хьюго посмотрел на нее и, поддавшись внезапному порыву, положил ей руки на плечи, которые оказались невероятно хрупкими и узкими, что было очень непривычно, и начал разминать. Элинор покраснела и опустила голову, пряча выступивший на щеках румянец.

— Хьюго… — тихо позвала она, будто надеясь, что он ее не услышит.

— Что? — он замер, не убирая рук с ее плеч.

— Кто тебе нравится?

Хьюго нахмурился и прерывисто вздохнул, пытаясь прогнать неизвестно откуда взявшееся волнение в груди. Элинор смотрела куда-то в сторону, боясь встречаться с ним глазами.

— Ты нравишься, — голос резко стал хриплым и сорвался. Хьюго ненавидел такие моменты, когда кажется, что голос окончательно сломался, стал хоть немного похожим на мужской, а потом он неожиданно срывается на хрип, и приходится пищать, как первокурсник. Прокашлявшись, он снова посмотрел на Элинор, которая смотрела на него к каким-то странным любопытством. Ее большие глаза блестели, отражая лунный свет, дыхание стало шумным.

— Правда нравлюсь? — она спросила это так беспомощно, что Хьюго вдруг охватило совсем уж гилбертовское желание накричать на нее. Как можно так не верить в себя?! Она действительно выглядела такой удивленной, как будто для нее стало новостью, что она может кому-то понравиться.

— Черт, Макдональд, стал бы я тут сидеть с тобой, если бы ты мне не нравилась.

Элинор странно осеклась и опустила взгляд. Хьюго прикусил язык, надеясь, что не сильно обидел ее резкими словами. Воздух наполнило вязкое молчание, полное предвкушения чего-то. Как будто вот прямо сейчас, в этот момент (или в следующий), через секунду, что-то произойдет.

Но ничего не происходило. Элинор пальцами снимала иней с травинок, задумавшись. На нее, чуть склонив голову, смотрел Хьюго. Было холодно. Он снова подумал, как тепло было дремать на ее плече.

— Нора, — позвал он. Девочка обернулась, чтобы резко раскрыть глаза от удивления, когда Хьюго неуклюже прижался к ее губам.

До чего нелепо, успела подумать она, кладя руки ему на плечи. А Хьюго думать не успевал. Мозг будто отключился, думали руки, обхватывающие тонкую талия Элинор, и… еще кое-что думало, но он старался сделать так, чтобы она не заметила.

Поцелуй вышел влажным, слюнявым и, наверное, ни капли не приятным, если бы они не упивались этим приятным чувством, которое разливалось по всему телу при соприкосновении губ. Элинор показалось, что она забыла, как дышать. Она замерла в его объятиях и готова была отдать все, чтобы этот поцелуй, каким бы неумелым и неуклюжим не был, никогда не кончался. Но Хьюго отстранился и посмотрел на нее со странной улыбкой, будто спрашивал: «Ну как?» И она бы непременно ответила, если бы было с чем сравнивать.

Поэтому она просто глупо улыбнулась, опуская лицо, хотя темнота все равно скрывала румянец, покрывающий щеки.

— И что теперь? — с тяжелым вздохом спросил Хьюго. Голос снова стал нормальным, хоть и с легкой хрипотцой, которая неизменно преследует всех мальчишек в определенный период.

— Не знаю, — как Элинор не старалась, глупая, счастливая улыбка не сходила с лица. И в голове было совсем пусто. — Я думала, что когда люди целуются, это значит, что они встречаются…

— А ты против? — вопрос прозвучал так резко, Элинор аж оторопела и тупо смотрела на него несколько секунд.

— Нет, — и она снова засияла глупой улыбкой.

После этого последовало еще несколько неуклюжих, но невероятно приятных поцелуев. Элинор не могла от него оторваться. И не могла поверить, что Хьюго Нортон выбрал именно ее. А мог ведь выбрать и Виолу, и Руту, и Еву. А выбрал ее. Теперь именно ей дозволено быть рядом с ним, обнимать его, и — даже не верится в это — целовать.

Через некоторое время к ним подошла Ребекка. Сначала просто постояла рядом в надежде, что они сами обратят на нее внимание. Потом деликатно прокашлялась — безрезультатно. Пришлось прибегнуть к крайним мерам, хотя Ребекка вовсе не хотела им мешать.

— Эй, Ветер! — позвала она. — Отдан приказ расходиться. Ирма сказала, выпишет листы тем, кого найдет здесь через десять минут.

Хьюго от неожиданности аж подпрыгнул, Элинор спряталась за его спину, не решаясь попадаться Ребекке на глаза.

— А где Гил и Грег? — спросил Хьюго.

— Ждут, — с нажимом произнесла Ребекка. — Не знали, как к вам подойти, и послали меня.

В стороне действительно стояли друзья, грязные и растрепанные, будто еще раз прокатились по обрыву в речку.

— Что-то случилось? — Хьюго держал Элинор за руку и вел за собой, чувствуя, что она робеет в присутствии Гилберта и Ребекки. Это было неудивительно: Гилберт одним своим видом многим внушал ужас, а уж своими презрительными интонациями в голосе вызывал желание от него сбежать. И при этом был красивым, раз уж многие девочки среди всех мальчиков выделяли не только Хьюго и Скотта, но еще и его. Сейчас Гил предпочитал молчать, хотя понимал, что вопрос адресован ему по поводу их с Грегом вида.

— Ты не поверишь, что произошло, — с беспомощным смехом протянула Ребекка. Она шла по другую сторону от Хьюго и посылала ободряющие улыбки Элинор.

— Что?

— Они подрались! — в свете последних лет это и правда было событием. Гилберт и Грегори жили мирно с третьего курса уже два с половиной года, были неразлучными друзьями. Странно теперь было представить, как они дерутся. Три первых года в Академии она только этим и занимались — колотили друг друга на каждой перемене.

— Да ну?! — изумился Хьюго. — Что не поделили?

— Да просто так, Ветер, — Грег улыбался. — У тебя тоже новости?

— Да, — Нортон резко остановился посреди дороги. Не успев остановиться, Элинор врезалась ему в спину и выглянула, чтобы наткнуться на странную ухмылку Гилберта и ироничные улыбки Грега и Ребекки. — Мы с Элинор, — он отступил в сторону, — теперь встречаемся.

Ребекка расплылась в довольной улыбке.

— Чудно, — с непонятной интонацией в голосе произнес Гилберт. И вдруг, собрав в кучу всю свою непредсказуемость, подошел и поцеловал Элинор руку, отчего та зарумянилась и недоуменно посмотрела на Хьюго, который беззаботно пожал плечами, мол, это же Йорк, чего ты хотела. А Гил тем временем спокойно зашагал в сторону общежитий, вроде как принял Элинор, но без энтузиазма: надо так надо. Не выносил он девчонок, если только они не были Ребеккой Логан.

Какое-то время они шли все вместе. Хьюго вытягивал из Гилберта подробности драки, пока тот не развернулся и не показал, каким образом поставил Грегу огромный синяк под ухом. Только тогда Хью успокоился и решил не злить друга. Держа Хьюго за руку, шла Элинор и слушала Ребекку, которая со смехом рассказывала что-то о Нортоне.

Светало. Приближалось утро. Странно, что не мистер Стоддарт пришел разогнать их, а отправила спать Ирма. Из-за этого обстоятельства ребята засиделись до раннего утра. Часы на главном корпусе Академии показывали начало четвертого. Хорошо, что это был выходной — воскресенье, на которое Гил для всех запланировал хорошо выспаться и отправиться в город и не стал возражать, когда Хьюго позвал с ними Элинор.

Пути ребят разошлись между общежитиями Огня и Воздуха. Хьюго обнял Элинор на прощание и не стал ее провожать, потому что с ними все равно пришлось бы идти Грегу. А целоваться с девушкой в присутствии Грегу было как-то неловко. Элинор легко заговорила о чем-то с Грегом, а Хью утянули за собой Гил и Ребекка, начав допрос с пристрастиями.

* * *

Утром выпал первый снег. Хьюго узнал об этом не тогда, когда, едва проснувшись, глянул на секунду в окно, а тогда, когда вышел посмотреть почту и для этого ему пришлось смахнуть с почтового ящика тонкое снежное покрывало. Снежинки рассеялись в воздухе и растаяли. Совсем ненадежный первый снег.

В ящике валялось несколько открыток от других учеников и листы, которые ни с чем не возможно было перепутать. Без надежды на удачу Хьюго взял тонкую стопку, перехваченную жесткой веревкой, и поглядел, кому выписаны листы. Как он и ожидал: небольшой подарок прислала им Элизабет за то, что они гуляли после отбоя. Всем. Кроме Ирмы, разумеется. Уж так дерзить Ирме Фрам не решилась бы и Элизабет.

Возвращаясь, от столкнулся в дверях спальни с сонным, недовольным Гилом. Поглядев друг на друга, они без лишних слов обменялись: Хьюго вручи ему лист, Гил сунул другу письмо в коричневом конверте. В таких конвертах ему всегда присылала письма мама.

Забравшись обратно в успевшую остыть кровать, Хьюго нетерпеливо распечатал послание и взялся читать. Но мать в этот раз была весьма немногословна.

«Здравствуй, родной!

Ты интересовался у меня ситуацией с мигрантами из Африки. И я не спросила тогда в своем ответном письме, коснулась ли это каким-нибудь образом Академии? Или ты просто читал в газетах?

Ситуация с каждым днем становится страшнее. Пусть болезнь и перестала распространяться по континенту, она губит все больше людей. Если первые мигранты из Африки были совершенно здоровы, то теперь все чаще в больницы привозят нелегальных мигрантов, они больны. Умирают. Очень не хочется, чтобы заразился еще кто-то.

Но ты, Хью, моешь не волноваться. Вглубь страны это еще не распространилось. Пока только в пределах Лондона. В бедных районах, где живут африканцы и азиаты. Врачи стараются остановить распространение, и пока это получается.

Прости, мой родной, что я говорю, как дикторы на радио и политики. Мне и самой все чаще приходится отчитываться перед начальством. Ведь дело происходит в нашей колонии.

И я даже не знаю, Хьюго, как сообщить тебе кое-что. Понимаешь, колония бедная, врачей там мало, ты сам это понимаешь. А люди нужны здоровые. Из главного центра пришел приказ отправить в колонию врачей, которые будут заниматься с больными в Африке.

Ты, конечно, догадался, родной. В списке значусь и я. Меня отправляют, по предварительной информации, на год в небольшую деревушку в Западную Африку. Если честно, не представляю, как там жить. Там болезнь совсем рядом. Нас, естественно, подготовят. Но я все еще немного в шоке. Отец тоже. Уехать мне придется в начале ноября — медлить нельзя.

Вот так, мой хороший, все у нас и происходит. Перед отъездом в Африку я заеду к тебе, надеюсь, у меня будет на это время. А ты все равно расскажи мне, как твои дела. Как футбол, все выиграли? Учишься хорошо? Как поживают друзья? Пиши почаще. Возможно, когда я буду в колонии, с почтой будут проблемы — почтовики плохо работают в жару, да и становится дороже почта с их помощью — приходится писать тебе обычным способом.

Мы с отцом по тебе скучаем, дорогой.

Твоя мама».

Письмо было написано три дня назад. Хьюго медленно опустил руку с листом в руках и пустым взглядом уставился перед собой. Вот так все и происходит. Как снег на голову. Первый снег.

В начале ноября — почти через месяц. Значит, дома останется только отец. Рождество с отцом, каникулы с отцом. А мама среди больных лихорадкой в Африке. Почему именно она?

— Потому что она хороший врач… — беспомощно прошептал Хьюго сам себе, проводя рукой по и так взъерошенным волосам.

С хорошими врачами всегда так — они всем нужны. И эти самые все забывают, что у хороших врачей есть семья, близкие люди. Хорошие врачи всегда в самом пекле, всегда всем помогут, Вылечат. Да только как лечить, если лекарства нет?

Хьюго подошел к окну — первый снег сыпал большими хлопьями. На улице было пусто. Словно все умерли и были похоронены под снегом. Жуть. И полнейшая неизвестность — что дальше? Удастся ли все это остановить: болезнь, страх — никто не знает.

— Ну что, идем в город? — в комнату вошел Гилберт. Бодрый, веселый. Абсолютно довольный жизнью. Конечно, его родители ведь не оправляются в деревню, где живут больные лихорадкой африканцы.

— Без меня…

— Почему? — недоуменно нахмурился Йорк. — Из-за Макдональд? Ну так возьми ее с собой, мы же ничего…

— Гил, — твердо произнес Хьюго, заставив Гилберта моментально заткнуться от неожиданности. — Это не из-за Норы. Мне надо написать маме. Я не хочу сегодня никуда идти. И. Ты одолжишь мне своего почтовика?

— Конечно, но что случилось, Ветер?

И Хьюго протянул ему письмо, вернувшись к созерцанию снежинок за окном. Ежесекундно белые хлопья падали на землю, отсчитывая время до чего-то страшного. До неизвестности. А ведь еще вчера они радовались простым вещам. Еще вчера все было хорошо: они выиграли матч, он целовался с Норой, впервые пробовал пиво и не думал, что утром все спокойствие засыплет снег.

Большую часть своего свободного времени Хьюго теперь проводил с Элинор. Они обнимались у всех на виду, гуляли по набережной, вместе завтракали и сидели за одной партой на совместных уроках. Гилберту иногда приходилось весьма грубыми мерами напоминать Хьюго, что у него есть друзья, с которыми тоже неплохо было бы общаться. Но тогда Хьюго приходил к ним вместе с Элинор, и Гилберт долго не выдерживал.

Когда ближе к ноябрю в Академию приехала мама Хьюго, с ней пришли повидаться не только Ребекка, Гилберт и Грег, но еще и Элинор, с которой очень хотел познакомить мать. В тот день Ребекка была возмущена до глубины души — миссис Нортон вообще забыла о ее существовании. Зато уделила много времени девушке сына.

С того дня прошло уже полтора месяца, однако Ребекка все равно иногда показывала Хьюго, как ее задело и поведение его матери, и он сам.

Наступила зима, близились каникулы. Ребекка не могла дождаться, когда же уже закончится учеба, и можно будет спокойно отдохнуть в кругу семьи. Она очень скучала по родителям, и по брату, которому месяц назад исполнилось пять лет. Обидно было пропускать его день рождения уже который год подряд, ведь она даже не была дома, когда брат только появился на свет — училась тогда на первом курсе.

— Поскорей бы уже каникулы, — протянула девочка, и из ее рта вырвалось облачко пара. Они с Грегом сидели во внутреннем дворе Академии на парапете неработающего фонтана. Лениво сыпал мокрый снег.

— Да ну, — ответил Грегори. — Я-то все равно тут останусь на Рождество. Не умереть бы тут со скуки.

Они вздохнули и снова замолчали. Поговорить было не о чем, хоть ребята и были друзьями, могли общаться в компании, но, когда оставались наедине, нить разговора сразу ускользала. И, тем не менее, проводить время вдвоем куда лучше, чем поодиночке. Хьюго с утра отправился в город с Элинор. Он уже смирился с тем, что его мать теперь далеко среди больных лихорадкой, и жизнь его вернулась в привычную колею, когда он постоянно разрывается меду десятью делами. Сегодня он выбрал свидание с Элинор. Гил тоже решил прогуляться подальше от Академии, взял брата и немногим позже Хьюго, едва позавтракав, уехал в город.

— Может, Хью с тобой останется? — спросила Ребекка, вспомнив, как два месяца назад Нортон сказал, что теперь не хочет возвращаться домой, раз там нет мамы.

— С чего бы? Он, наверное, домой поедет, у него же и там друзья, да и отец, — Грег с задумчивым выражением лица ходил перед Ребеккой туда-сюда, приминая пушистую подушку только что выпавшего снега.

— Он с отцом не ладит, поэтому не хочет домой. У него просто нет причины остаться.

— Ему со мной будет скучно.

Отчасти это было правдой. Кому из их квартета не было скучно с Грегом, так это Гилу, они всегда находили темы для споров, соперничества или просто для драки. Хьюго же был слишком оживленный. Грег не выдерживал постоянного движения вокруг себя, Хью — размеренности и покоя.

— Ну, тогда я не знаю, что делать, — опустила плечи Ребекка и с кислой миной сунула руки в карманы. Если честно, то и ей сейчас было скучно. — Конфетку хочешь? — в кармане обнаружилась карамель, огромную упаковку которой она получила на прошлой неделе и до сих пор раздавала всем встречным. Грег молча взял конфету.

— Что ты хочешь на Рождество?

— Грег, у тебя и так денег нет, — стипендию за прошлый месяц они с чистой совестью пропили и проели в городе, а каникулярная могла понадобиться и на каникулах. — Мне ничего не надо.

— А кто сказал, что на подарки обязательно нужно тратить деньги? — Грег вдруг присел рядом, сдвинув шапку на затылок, и лукаво посмотрел девочке в глаза. — Хочешь, игрушку соберу твоему брату? Что он у тебя там любит? Машинки? Зверушек?

— Ну… — Ребекка задумчиво закусила губу и посмотрела вверх. — Знаешь, мама писала, что Рик давно хочет мышонка, а у них денег не хватает… Сможешь?

— Я уж думал ты как загнешь мне паровой двигатель какой-нибудь собрать, — Грег весело улыбался. Просьба Ребекки была для него делом на пару часов. — Завтра если прикроете меня на… ну, скажем, на паре истории, то вечером уже получишь свой подарок.

— Механик, ты чудо! — она порывисто обняла его и поцеловала в щеку. И снова повисла у него на шее. — Ты самый классный! Ты знаешь, что я тебя обожаю?!

— Даже не подозревал! — Грег вдруг крепко схватил ее обеими руками и закружил.

Она смеялась, просила отпустить, срывалась на хохот, цеплялась за него, боясь свалиться. Давно они так не веселились, а уж с одним Грегом Ребекка вообще никогда не веселилась. Более того, она и не подозревала, что он может быть таким спонтанным. Теперь она, кажется, начала понимать, что увидел в нем Гил. Родственную душу. Они были очень похоже. Разве что только Гил не мог бы так легко кружить ее над землей, а потом повались в сугроб.

Снег выпал мягкий, легкий. И он был повсюду: за шиворотом, во рту, в карманах, сверху, снизу, справа, слева. Приглушенно до Ребекки доносился прерывистый смех Грега. Она вынырнула из сугроба и увидела друга, который, упершись руками в колени, никак не мог отсмеяться. А когда увидел ее, всю мокрую, заснеженную, красную, как герб Огня, заржал еще громче. Ну, точно как Гил — ржать над другом и тот, и другой считали правильным и очень уместным.

— Вот ты как! Я же замерзла! — она встала на носочки и с задорным злорадством ткнула ему пальцем в грудь. — Я буду мстить! Получай!

Неожиданно она оказалась у Грега за спиной и запрыгнула на него, обхватив руками шею. Грег едва удержался на ногах и решил снова окунуть ее в холодный сугроб. Знал бы он как коварна бывает Ребекка Логан! Она только сильнее вцепилась в него, когда Грег совершил резкий разворот, чтобы сбросить ее со спины. И они оба утонули в сугробе.

— Ну, ты… — он не нашел подходящих слов, сидя на холодной земле и отплевываясь от попавшего в рот снега.

— Нет, Крис, ты только погляди на это! — послышался возмущенный голос Гилберта. Вместе с братом они шли к ним.

— Если ты сейчас обидишься… — угрожающе начал Грег.

— Потом, — махнул рукой Гил. — У нас есть новости! — выпалил он и замер в ожидании, что друзья начнут у него выпытывать, что случилось.

— Опять что-то из Африки? — скривилась Ребекка. — Гил, честное слово, ты уже надоел. Хорошо, что хоть Хью тут нет. Ты хоть представь, каково ему постоянно слушать это…

— На этот раз эпидемия не при чем, — Кристофер спокойно стоял рядом с братом. Он не является постоянным членом компании, это было заметно. По тому, как осторожно он вставлял свои реплики в их разговор, как смотрел за их весельем со стороны, как вместо «мы» говорил «вы».

— Ты же не хочешь оставаться здесь на каникулы? — они переместились на фонтан, и Гил по привычке опустил руки на плечи друзей, оставив Кристофера стоять рядом.

— Не хочу, но придется, — Грег глубоко вздохнул, глядя в сторону.

— Может быть, не придется, — заговорил брат Гилберта. — Мы получили письмо от матушки. Она предложила нам пригласить своих друзей в гости на все каникулы.

— Поедете?

Братья уставились на Ребекку и Грега, которые, ошарашенные новости, не могли найти подходящих слов. Если Грег сразу решил согласиться и только ждал, когда выскажется подруга, то вот Ребекка как раз задумалась. Ей хотелось побывать и там, и дома. У Гила на каникулах они с Хьюго гостили на втором курсе, тогда Грегори еще не дружил с ними, и девочка помнила, как замечательно было в загородном доме Йорков. Она бы и сейчас поехала туда, да только дома-то братишка и родители. Как тут выбрать?

— Что скажешь, Бекки? — нетерпеливо поинтересовался Гил.

— Не знаю, Гил, — она задумчиво смотрела по сторонам. — Я вроде как и домой хочу. Но к вам тоже хочу.

— Мы будем в лондонском доме, — пояснил Крис. — Сможешь съездить домой, когда пожелаешь.

— Точно, Крис! — Ребекка чуть не бросилась ему на шею, но будто наткнулась на какое-то препятствие и осталась на месте, сияя от счастья. — Гил, у тебя классный брат! Ты знал это?

— У меня их даже два, — он усмехнулся, вспомнив о старшем.

— Ну, Альбиона я боюсь, — Ребекка передернула плечами.

— Не поверишь, мы иногда тоже. Да, Крис? — Кристофер кивнул в ответ.

Второй ребенок в семье Йорков и первый из трех братьев — Альбион Йорк — был очень серьезным. Занимался политикой, любил рассуждать на философские темы и писал свои статьи. Редко кто видел кто улыбку, даже домашние, оттого и производил жутковатое впечатление. Казалось, этот суровый мужчина одним своим взглядом убьет тебя за малейшую оплошность, неверное движение. Родные знали, что на самом деле это все — маска, за которой скрывается добрый человек, которому не чужды радость и веселье. Просто в парламенте нужно уметь быть суровым.

Они принялись обсуждать семью Йорков. Вспоминали дом, его обитателей, замечательного дворецкого, огромные комнаты и залы. Грег почувствовал себя чужим в их компании. Пока они весело смеялись, вспомнив прошлые каникулы и все, что тогда произошло, Грег молча слушал. Он ничего не знал о доме друга, хотя много знал о его семье. Да кто не знает о семье Йорков? Графская семья всегда на виду: о них пишут в газетах, говорят в клубах, они бывают во Дворце. И сложно представить, что такие богатые и знаменитые люди — родители твоего лучшего друг. Неслыханно — юный аристократ дружит с приютским мальчишкой. От этих невеселых мыслей Грег поник.

— Механик! — однако Гилберт как будто знал, когда нужно его тормошить. — Ты-то едешь? — фраза прозвучала полу утвердительно, Гил был почти на сто процентов уверен, что Грег не откажется провести Рождество не в пустой Академии, а с друзьями.

— Да, конечно, — отстраненно бросил Грег и тут же оказался за шею притянут к другу.

— Вот и отлично, повидаешься с Делли, — Гил сиял, обрисовывая друзьям перспективы проведения каникул у него дома.

В это же время Грег боролся с желанием немедленно отказаться, придумать себе какие-нибудь дела в Академии: незаконченную практическую работу, заваленную контрольную, наказание, что угодно, лишь бы не ехать в дом Йорков. Еще одной встречи с сестрой Гила он не вынесет. Он не представлял, что испытает, увидев ее вновь после двух с половиной лет. Он только недавно пришел в себя от того яркого впечатления, не отпускавшего его с первого курса. Это впечатление произвела на него одна из сестер Гила — Дельта.

Он до сих пор помнил, как сидел на станции в толпе первокурсников, слушал Виолу. И вдруг вошли старосты, среди которых шла и Дельта. По сей день в его голове жило воспоминание: летящая походка, шелковые волосы, неземная улыбка и бархатный голос. Уже не вызывает прежнего трепета, но все равно является самым дорогим воспоминанием о ней. Боже, почему она не вышла замуж?

По рассказам Гила, Дельта продолжила заниматься балетом. Выступала в самых известных театрах мира, несколько раз блистала на парижской сцене. Но неизменно возвращалась домой одна, без жениха. Хотя все домашние прятали добродушные улыбки, когда по утрам дворецкий подносил ей стопку писем от поклонников со всего света. И удивлялись, почему она никак не выберет. Если ее спрашивали в упор, то Дельта в своей манере вежливо, но в то же время высокомерно улыбалась и ничего не отвечала. А иногда, шутя, отвечала, что безмерно влюблена в балет и не может его оставить.

Что ж, она — графиня. Ей можно.

— Пойдем, Хью расскажем.

— Точно, он согласится, — Ребекка взяла братьев за руки, заставив Кристофера смущенно улыбнуться.

— Конечно, — кивнул Грег. — Только без меня, ладно. У меня еще дела есть.

Он махнул друзьям рукой и ушел в сторону учебных кабинетов, будто собирался наведаться к доктору Хиртуму, преподавателю физики, у которого иногда пропадал целыми днями. На деле же он прошелся по второму и третьему этажам, чтобы не столкнуться у выхода с ничего не подозревающими друзьями, и пошел к общежитию Земли в гости к Гере.

По выходным улицы в городе не чистили, и дороги оказывались завалены так, что ни одна карета не могла проехать. Возможно, это шло жителям на пользу — на улицу вдруг выходило столько народу. Все ходили по улицам, улыбаясь падающим снежинкам, как маленькие дети. Тогда в воздухе особенно чувствовался дух приближающегося волшебного Рождества. Покупатели выстраивались в очереди в лавки с подарками, кафе заполняли счастливые парочки, с детских площадок слышались пронзительные крики — дети вопили от счастья, катаясь с ледяных горок.

В выходные город оживал еще за счет того, что из Академии, что находилась в двух часах езды отсюда, приезжали отдохнуть ученики. Юноши, девушки, мальчики, девочки рассеивались по улицам, заходили в магазины, сидели в кафе. И взрослые, смотревшие на них, тоже вспоминали свою юность, хотя мало к то их них знал романтику обучения в Академии. Живые, яркие, веселые юные ребята заставляли взрослых снова чувствовать себя молодыми и тоже улыбаться всему на свете.

Две девочки сидели за столиком в кафе. У окна. И иногда, когда разговор заходил в тупик, смотрели на прохожих, посылали им улыбки. На столе у них стояла маленькая пицца, съеденная наполовину, и две чашки горячего шоколада.

— Я не думала, что Элинор и Хьюго будут встречаться так долго, — как бы невзначай заметила Виола, смотревшая на парочку через несколько столов от них. Они целовались. Кажется, Хьюго всегда целовал Элинор, если ему надоедала ее болтовня.

— Остается за них порадоваться, — пожала плечами Гера. Ее совсем не интересовало происходящее за столиком Хьюго и Элинор. Она держала обеими руками свою чашку и задумчиво читала афишу местного театра, где по выходным иногда выступали Рио и Лока Стюарты, известные актеры Академии, учившиеся на седьмом курсе.

— Я рада за них, — Виола отвела взгляд от парочки. — А тебе по-прежнему никто не нравится?

Гера посмотрела на подругу и немного улыбнулась.

— Это даже к лучшему, — ответила она после небольшой паузы. — Потом тяжелее будет принимать выбор родителей, если они предложат мне в женихи не того.

— И ты не сможешь отказаться? — Виола удивленно остановилась на полпути, держа кусок пиццы над своей тарелкой. — Ужасно!

— Это нормально, — сказала Гера. — Во многих знатных семьях так и делают. Обычно дочь выдают замуж за мужчину старше ее и с более высоким титулом. Знала бы ты, как мой отец борется за то, чтобы в обществе и при дворе не забывали о Клиффордах. Ему не дает покоя, что Йорки, наши родственники, с такой легкостью удерживают свое положение. Поэтому мы с сестрами тоже должны вести себя достойно и не путаться с юношами не из нашего общества.

— Не из вашего общества? — переспросила Виола. — Это как? Кого ты имеешь в виду?

— Это значит, что мне стоит осторожнее общаться с Хьюго или с Грегори, даже со Скоттом, — Гера выглядела спокойной, словно вещи, о которых она говорила, были для нее нормой. — Кто-то может подумать, что мы встречаемся. Отцу этого не надо. Нашей семье нужно, чтобы я полюбила человека с титулом и вышла за него замуж. Но, чтобы я не была заподозрена в порочных связях, родители сами выберут мне жениха, и я выйду замуж как только окончу Академию.

— Кошмар, — пробормотала Виола. У нее в голове все это не укладывалось. — Мы же не в средние века живем. А как же право каждого человека на выбор? Это несправедливо, не могут же они тебя заставить!

— Могут, — Гера вдруг грустно вздохнула. — У детей титулованных особ не права выбирать, за них выбор делают родители. И они могут меня заставить. Мой отец уже и так обозлился на меня за то, что выбрала для изучения не те науки, которые он хотел. Теперь мне сказали, что если я выберу не того молодого человека, то меня с позором выгонят из дома. А пойти мне некуда, поэтому приходится слушаться.

— Да они же из тебя рабыню делают, а не графиню! — Виола воскликнула это громче, чем нужно, и несколько посетителей обернулись в их сторону. Хьюго недоуменно нахмурился и снова повернулся к Элинор.

Гера промолчала. В этом и состояло различие просто знаменитых людей и титулованных. Знаменитых никто не ограничивает, они привлекают люде своим талантом. Титулованным постоянно приходится доказывать, что они не зря носят свой титул, что достойны быть частью высшего света. Только королевская семья, несмотря на свой титул, никому ничего не доказывает, их уважают — и не спорят.

— Я бы не выдержала, если бы родители постоянно указывали, что мне делать, — заговорила Виола. — Не понимаю, зачем лишать человека любви? Это самое прекрасное чувство из всех. Приказывать выйти замуж… А как быть, если жених не нравится? Терпеть его всю жизнь, мучиться, не быть счастливой. Ужасно…

— Любовь бывает разная, — Гера спокойно пила шоколад, который уже остыл. — Не только же любовь к какому-то человеку. Есть любовь к своей семье, к друзьям.

— Ну, если тебе этого достаточно, — Виола выглядела растерянной.

— Более чем достаточно, — тихо откликнулась Гера, бросив на подругу горящий взгляд. — Я люблю свою семью: мать, брата, сестер. Они самые дорогие для меня люди на свете. Я люблю и тебя, и Грегори. Вы мои первые друзья. До Академии у меня никогда не было друзей, я даже не представляла себе, что такое дружба. А вы показали мне, как это. Вы для меня как вторая семья.

— Спасибо, — неожиданно смутилась Виола. Она никогда не представляла себе дружбу как большую ценность, не думала о друзьях как о второй семье. Друзья — люди, с которыми общаешься, делишься проблемами, веселишься. Просто чтобы не скучно было. А Гера сказала такое, что Виоле стало стыдно, но она постаралась этого не показывать.

— Не благодари за правду, — ответила Гера и, помедлив, осторожно перевела тему разговора. — Ты поедешь домой на каникулы?

— Не думаю, — Виола, не решаясь встречаться взглядами с подругой, смотрела в окно на прохожих. — Родители уезжают выступать в Париж и будут там до Нового года. Я с ними не успею, придется остаться здесь. Надеюсь, будет не очень скучно.

— Я бы осталась с тобой. Но не могу. Родители ожидают, что мы с сестрами приедем праздновать Рождество, брат хотел увидеться нами, скучает. Извини.

— Ничего, — Виола, наконец, улыбнулась и повернулась к Гере. — Я пришлю тебе подарок.

Вдруг над их головами раздалось вежливое покашливание, будто кто-то захотел прервать их разговор. Девочки подняли головы и увидели рыжего мальчика. Скотт Маклахлен из класса Воды улыбался им и, наверное, ждал, когда они ответят на его улыбку. Он давно нравился Виоле. Высокий, широкоплечий, огненно-рыжий, но без единой веснушки на лице. Скотт хорошо пел и рисовал лучше всех на курсе. На третий год обучения он нарисовал удивительно точный портрет Виолы и отказался подарить его ей, чем очень ее обидел. Но нравиться ей он не перестал.

— Привет, Скотт, — с улыбкой поздоровалась Виола. Ему невозможно было не улыбнуться.

— Привет, — он вдруг достал из-за спины две розы и подарил их девочкам, отчего Виола совсем растаяла, а Гера приняла подарок со сдержанным «Спасибо» и чисто из чувства вежливости приподняла уголки губ.

— Скучаете? — он присел рядом, не спрашивая разрешения. Но Виола была не против. А что думала Гера ее уже не интересовало.

— Вообще — нет, — Виола поднесла цветок к носу, вдыхая приятный аромат. — Но с тобой нам будет веселее.

— Не сомневаюсь, — кивнул Скотт, улыбнувшись шире. — Вы бывали в местном театре?

— Нет, все время что-то отвлекает, — всегда во время разговора со Скоттом Виола сравнивала его с Хьюго. С первым она общалась чаще — они занимались в музыкальном классе. Разница была заметна. Если в разговоре с Хьюго говорил только Хьюго, а остальные были слушателями, то в разговоре со Скоттом выстраивался учтивый диалог, в котором оба говоривших принимали равное участие.

Но обоих — и Хьюго, и Скотта — объединяло то, что они — болтуны. Скажи Скотту слово, он выдаст в ответ десять, да так, что невозможно будет оставить его реплику без ответа. Ему удавалось утянуть человека в беседу, он легко развязывал споры. Управлял словами людей, заговаривал зубы и способен был вытянуть что угодно из любого. Гера наблюдала, как он под видом светской беседы узнает, какие цветы любит Виола, какую музыку предпочитает слушать, где любит бывать. Наблюдала и думала, что было бы, если бы вдруг разговорились Скотт и Хьюго. Заставил бы Хью Скотта молчать и слушать, или, наоборот, Скотт узнал все его сокровенные тайны? Только одно препятствовало этой встрече — мальчики будто нарочно избегали друг друга, даже находясь в одном помещении.

— Так, может быть, сходим сегодня на постановку? — предложил Скотт. — Вчера была премьера, я слышал восторженные отзывы. Говорят, очень веселая комедия.

— Комедия? — заинтересованно переспросила Виола. — Класс. Скотт, это чудесно! Последнее время все только говорят об этой лихорадке. Пойдем, повеселимся.

— Отлично, — Скотт самодовольно расправил плечи, встал, прищелкнул каблуками и с полупоклоном повернулся к Гере. — Мисс Клиффорд, составите нам компанию? С меня билеты.

Гера едва не поддалась его обаянию, но вспомнила, о чем говорила с Виолой до прихода Скотта.

— Нет, извини, — она заломила пальцы и на мгновение попустила взгляд. — У меня еще есть дела в городе. Я бы с удовольствием пошла с вами, но совсем скоро мне нужно будет встретиться с сестрами. Извини.

Виола удивленно посмотрела на подругу, однако промолчала. Видимо, тоже вспомнила их разговор.

— Тогда всего хорошего, — Скотт еще раз откланялся.

Оставшись одна, Гера заказала себе еще один горячий шоколад и достала из сумки книгу, которую посоветовала ей прочитать Виола. В Воздухе ее прочитали уже все девочки и вовсю вели обсуждения. Еще один роман о любви. Гера читала такие романы без особого восторга, но и без отвращения.

Слова в книге уплывали куда-то далеко, выталкиваемые из головы одолевающими мыслями. Руки еще немного подрагивали. У нее всегда дрожали руки, когда приходилось врать. Это было для нее так противно и мерзко. Никакой встречи с сестрами она не планировала: Афина и Афродита с ней редко общаются, стараются избегать ее, записавшись в свиту Элизабет Литтлхен. Вряд ли Скотт знал об отношениях между учениками Земли, но все же мог заподозрить ложь.

Поэтому Гера ненавидела лгать — каждый раз со страхом она думала, что ее лжи не поверят, разоблачат, осмеют. Боролась с сжимающим грудь страхом и приступом тошноты. Сложнее всего было лгать людям из светского общества, обученным этикету с раннего детства с момента произнесения первого слова. Эти люди распознавали ложь лучше всех остальных, но — что самое гадкое — не подавали виду. Только про себя усмехались: «Я знаю, ты врешь! И когда-нибудь тебе это припомню!» Тем самым они тоже лгали.

Замкнутый круг. Врешь ты. Врут тебе, делая вид, что верят в твой обман. Не могут не делать вид, чтобы не оскорбить тебя. Для оскорбления в этикете есть другие способы. Этикет делает людей своими заложниками. Он заставляет людей лгать так же легко, как и дышать. И Гера ненавидела все эти правила, но тоже была их заложницей.

До чего противно!

Она подавила желание захлопнуть книгу и бросить ее в стену. Тихо закрыла и положила обратно в сумку. Внезапно накатила грусть, захотелось прогуляться. Гера оставила на столе приличную сумму, которой вполне хватило бы, чтобы оплатить заказ два раза. Не потому, что хотела покрасоваться. Это просто было привычкой. Привычкой, которую обязывал иметь этикет.

Ужасное слово.

* * *

Идею отправиться в гости к Гилберту на каникулы Хьюго воспринял с огромной радостью. На его лице было написано облегчение, что теперь не придется ехать домой, к отцу, хотя тот последнее время часто писал ему. Пусть в этих письмах отец напрямую и не упоминал, что скучает, но скрывал это в беспокойстве за его оценки, в интересе к футбольным матчам, в вопросах об отношениях с друзьями и девочками. И все же Хьюго не хотел домой. Он бы не вынес тяжелых разговоров с отцом, которые всегда заканчивались призывом к тому, чтобы прыгнуть выше головы, сделать невозможное и стать известным. В такое Хьюго не верил.

В поезде они вернулись к обсуждению дома Йорков и празднования Рождества. Держа в руках коробку с подарком, который собрал для ее брата Грег, Ребекка не переставала извиняться перед мальчишками за то, что решила праздновать Рождество дома.

— Зато все остальные каникулы я проведу с вами! Будем гулять, играть, сходим в парк на ярмарку! Ко мне сходим, родители обещали приготовить много новых сладостей к Рождеству! Будет весело. Я же уеду всего на один день! Вы и соскучиться не успеете! На один день, Гил!

Но слушал ее только Гил. Кристофер неожиданно втянулся в беседу с Хьюго и горячо спорил с ним, кто победит в предстоящем матче между «Барселоной» и «Реалом». В их беседу никто даже не смел соваться: когда спорят ярые болельщики футбола, они могут любого разорвать в клочья.

В одиночестве остался только Грегори, который не промолвил ни слова с раннего утра. Никто, кроме Гила не заметил, что с ним что-то творится. Да и Гилберт отстал, когда на вопрос «Что с тобой?» получил ответ, что все в порядке. Ему-то Грег точно не стал рассказывать, что он боится встречи с его сестрой. Вряд ли друг его поймет.

С самого утра Грег, подобно опытному шахматисту, прокручивал в голове различные варианты разговора с Дельтой. Она не знала, как он к ней относится, — Грег приложил все усилия, чтобы она ничего не заподозрила. И все же прошло два с половиной года: Грег стал старше, Дельта, наверняка, изменилась. Как теперь вести себя с ней? Что он теперь к ней чувствует? Господи, хоть бы это прошло, молил про себя мальчик. Ему так хотелось в это верить.

Грег заставил себя вспомнить Дельту. Прикрыл глаза, увидел ее улыбку, почти услышал ее мягкий голос. Вроде бы уже ничего внутри не сжималось, как раньше, сердце не забилось чаще. Все было как обычно, просто он увидел Дельту. Значит, так будет и при их встрече. И он легко сможет ответить на ее улыбку, не потеряв дар речи и не забыв, как дышать.

Только вот, что ей сказать? «Привет, рад тебя видеть»? «Давно не виделись. Привет»? «Здравствуй, Дельта. Чудесно выглядишь»? «Добрый день, мисс Йорк. Рад вас видеть»? Нет, ничего не подходит. Ужасно. Фальшиво. Последнее вообще звучит так, будто он обращается к старухе, которая так и не вышла замуж.

Грегори мученически вздохнул и зажмурился. Хотелось провалиться сквозь землю. Зачем же он согласился на эту поездку? Лучше бы остался в Академии, поработал дополнительно в лаборатории, дополнил свою курсовую работу, может быть, составил бы компанию Виоле. Но нет, он же идиот, ему надо было нарваться на эту поездку, и теперь он не знал, что делать.

Был уже день. Поезд приближался к Лондонскому вокзалу. До прибытия осталось не больше часа. И все ужасно хотели есть. Мысленно и Грег, и Ребекка, и Крис, и Хьюго проклинали Гилберта, который настоял на том, чтобы не брать с собой еду из столовой и поесть, когда приедут. Теперь он уже сам сомневался в этой идее: голод одолел и его. Бросили свои споры Крис и Хьюго, молча уставившись в окно. Надулась от обиды Ребекка, хотя смотрела на Гила, облизывающегося на сэндвич Эрика Ривера, с плохо скрываемой насмешливой улыбкой.

— Сколько от твоего дома до вокзала? — настороженно спросила Ребекка. Она предполагала самое худшее — несколько часов.

— Час, — ответил за брата Кристофер. Не намного лучше, чем она предполагала. За этот час они все успеют изойти на желудочный сок, и дворецкий Йорков доставит в их дом несколько стаканчиков с жидкостью. И пятерых очень голодных детей.

— Чтобы я еще хотя бы раз послушала тебя, Гилберт Ипсилон Йорк… — угрожающе протянула Ребекка. — Больше ни одного медового пирожного тебе не дам!

— Логан! — укоризненно воскликнули Грег и Хьюго. Упоминание еды заставило их животы напомнить о себе самым неприятным звуком. Графские желудки тоже не остались в стороне.

— Ладно, молчу, — она подняла руки, но не смогла не добавить со злорадством: — А вы знаете, кто во всем виноват!

В предрождественскую неделю вокзал постоянно заполнялся людьми. Вдруг всем срочно нужно было куда-то уехать, откуда-то вернуться. Стоянки поездов укорачивали. Сетку расписания переделывали так, что в нее входило в два раза больше рейсов, чем обычно. Все кипело, клубами валил пар от паровозов. Ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. И стоял невообразимый шум. Никто никого не слышал из-за постоянных свистков, пыхтения, множества голосов, да еще часы пробили четыре часа дня.

Ребятам пришлось взяться за руки, чтобы без происшествий покинуть вокзал. Обычно родители не ходили встречать своих детей на платформу: там не то что детей потеряешь, еще и сам потеряешься. Все родители собирались у входа и с нетерпением время от времени поглядывали то на часы, то на выход, из которого валил нескончаемый поток людей самой разной внешности. И вот наконец в этой толпе засверкали разноцветные шапки классов Академии: желт-зеленые — Земли, красно-черные — Огня, бело-голубые — Воздуха, сине-зеленые — Воды. Взрослые моментально повскакивали со своих мест и выискивали среди множества детей своих.

Дворецкий Йорков вышел ребятам навстречу. Раньше Грегори только мельком видел его, когда он забирал Гила и Кристофера с вокзала. Теперь его официально представил Гилберт. И Грег пожал ему руку. Мистер Том выглядел совсем не как дворецкий графской семьи. Он больше был похож на обычного мужчину, занимающегося мелким бизнесом. Да, к тому же, легко располагал к себе всех людей.

Мистер Том проводил их до кареты. В этот момент Грега одолело чувство неловкости. Он никогда до этого не ездил в каретах и никогда не был окружен таким богатством. Его друзья — Хьюго и Ребекка — чувствовали себя намного свободнее. Может быть, потому, что уже не раз бывали у Йорков, а может быть, потому, что не были такими замкнутыми. Каким бы безразличным к чужому мнению ни был Грегори, он все же относился к знатным людям с уважением и прекрасно понимал, что среди них ему не место. Он не из этого общества.

В этой части Лондона Грег еще не бывал. Даже не верилось, что это Лондон — будто в другой город попадаешь, приезжая в центр после стольких лет жизни на окраинах. Здесь все было красиво и чисто. Дома с садами, парки, площади. По улицам ходили люди интеллигентного вида, вежливо здоровались друг с другом, приподнимая шляпы или кивая головой. Кареты не сталкивались и не опрокидывались в лужи грязи, как это бывало в грязном районе, где провел все свое детство Грег. Даже Темза была чище, а небо — яснее.

Крис и Гил взяли на себя роль гидов для Грега, он единственный никогда не бывал здесь. Навалившись на друга, Гил вместе с ним смотрел в окно и пальцем указывал на самые интересные места. Музей средневековья — любимое место Хьюго. Летний парк, где любили качаться на качелях и лазать по деревьям Ребекка, хотя за это нередко получала от полицейских, что за шкирку притаскивали ее домой под смех друзей. Братья же больше всего любили узкие улочки, которые иногда образовывались между домами. Туда невозможно было проехать на их большой карете, только на небольших и, как правило, потрепанных. На этих улочках совершаются все тайные сделки и различные грязные делишки богатой части Лондона. В один момент Гил резко показал пальцем в сторону одной из таких темных улочек и шепотом сообщил Грегу, что там есть бордель. Грег в ответ насмешливо закатил глаза и отвернулся от окна, чтобы Гилберт не начал выкладывать дальнейшие подробности тайной жизни аристократов.

— Почти приехали, — сообщил Кристофер. — Посмотри, Грегори.

Трехэтажный дом с изящными оконными рамами и тяжелой светлой дверью был присыпан недавно выпавшим снегом, территорию вокруг дома очерчивала черная изгородь. Дорожку перед распахнутыми воротами кто-то тщательно вычистил, и карета беспрепятственно въехала во двор. Томас тут же соскочил с места кучера и распахнул перед ребятами дверцу.

— Все в снегу, — скептично констатировала Ребекка. — Даже погулять негде.

— Есть зимний парк, — ответил Кристофер. — Идемте же. Здесь холодно.

Ребята поднялись по ступенькам и постучали. Никто не открыл. Потому они услышали легкий смех сзади. Дворецкий, занимающийся открыванием дверей, стоял у них за спиной и улыбался.

— Заперто? — с наигранным удивлением спросил он.

— Открывай, Том!

Прихожая в доме Йорков представляла собой небольшое помещение с двумя лестницами, ведущими в гостиную. Сбоку располагалась комната для верхней одежды, там ребята беспорядочно свалили в кучу свои куртки и пальто и поспешили войти в гостиную. Грегори отставал ото всех, внимательно изучая все, что его окружало.

Встречать их вышло все семейство. Сначала в гостиной их встретила миссис Йорк. Она произвела на Грегори приятное впечатление, но, вместе с тем, вызвала легкий укол зависти — у его друга такая замечательная мать. А у него никакой нет. Грег быстро отбросил эти мысли и встретился глазами с миссис Йорк. Женщина смотрела на него заботливо с нежной улыбкой — так мать обычно смотрит на сына. Подумав об этом, Грегори смутился.

Из соседней комнаты вышла молодая женщина с двумя мужчинами, один из которых был взрослой копией Гилберта. Альбион, догадался Грег. Старший брат Криса и Гила. А женщина, наверное, Эвридика.

— Привет, Эви, — братья обняли ее и пожали руки обоим мужчинам.

— Здравствуйте, мальчики мои, — Эвридика улыбнулась, потрепав каждого по волосам. — Я смотрю, вы привезли нам нового гостя? Здравствуйте, юноша. Меня зовут Эвридика, а это мой муж, мистер Раймонд Уэлш, и брат…

— Альбион Йорк, — резко выступил вперед мужчина, похожий на Гилберта. Он обменялся рукопожатием с Грегори, и тот отметил про себя, что Альбион действительно внушает какой-то страх своим суровым видом.

— Мама, — подал голос Гилберт. — Мы пойдем, переоденемся с дороги. Кстати, — он как будто неожиданно что-то вспомнил, — что насчет моей просьбы?

— Мне удалось уговорить мистера Тома, — миссис Йорк улыбнулась сыну. — Все в порядке. Идите, отдохните. Скоро пять часов, я велю подать вам чай в Цветочном зале.

— Хорошо, — Гилберт повернулся к друзьям. — Пойдем. Ваши комнаты там же, где и раньше. А ты, — он с довольным лицом опустил свою тяжелую руку на плечо Грега, — будешь жить со мной в одной комнате.

— Зачем? — недоуменно спросил Грег, когда они поднялись на второй этаж и шагали по коридору в сторону гилбертовской комнаты.

— Скучно одному, — Гил распахнул перед ним дверь, на которую был наклеен огромный плакат с какой-то рок-группой. Плакат настолько не сочетался с окружающей светлой обстановкой, что выглядел черным пятном, буквально требующим, чтобы его стерли.

Комната Гилберта разительно отличалась от того, что тот устроил рядом со своей кроватью в общежитии Огня. Наверное, так было потому, что здесь регулярно наводили порядок. И все же комната хорошо раскрывала врата души хозяина. Здесь все было так, как нравилось Гилу. Здесь лежали только те вещи, в которых нуждался Гил. Гитара на подоконнике была намного новее и лучше той, что обещала передать ему Ирма. Рядом с гитарой лежала стопка нот не только для гитары, но и для фортепиано. Стены Гилберт заботливо оклеил черными плакатами своей любимой группы. В шкафу лежали учебники и какие-то книги, забитые закладками. Видимо, Гилберт очень любил их читать. За письменным столом лежали газеты, оставленные там еще летом. А в целом комната выглядела вполне невинно.

Для неопытного взгляда.

А Грег сразу обнаружил несколько тайников с сигаретами и тень, предательски высовывающуюся из-под кровати. Журналы не самого невинного содержания.

В углу стояла кровать, выглядевшая так, словно никогда не была частью этой комнаты, как бы ни старались застелить ее таким же бельем, как на кровати Гила.

— Развлекаешься перед сном? — борясь с легким напряжением, пошутил Грег и кивком головы указал на стопку под кроватью Гила.

— Скорее Тома развлекаю, он постоянно грозится доложить отцу, — Гил тяжело упал на кровать и стал подтягивать к себе чемодан. — Переодевайся, выглядишь так, будто тебя на какой-нибудь окраине выловили.

— Да ну? — наигранно удивился Грегори. — А я-то думал, меня прямо из дворца привезли.

— Не парься по этому поводу, — Гил смотрел на него с веселой улыбкой. — Ты мой друг, поэтому даже если бы я подобрал тебя на помойке, то никто не посмел бы и косо посмотреть в твою сторону здесь.

— И на том спасибо, — и все-таки Грегу стало неприятно. Значит, к нему действительно относятся хорошо только потому, что он друг Гилберта. А если бы они просто увидели его на улице, то поморщили б носы, как это делают все аристократы при виде оборванцев из приютов. Про таких, как он, всегда ходили разные слухи. Что они воры, карманники. Что они наркоманы. Алкоголики. Преступники. Почти так дело и обстояло в действительности. Так что бы сказала миссис Йорк и ее дети, если бы Грег не был другом Гила? Вряд ли что-то хорошее.

Он мрачно застегнул рубашку и натянул сверху джемпер — и в таких домах зимой бывало прохладно. Вот, Гилберт тоже утепляется.

Наверное, когда-то Цветочный зал был детской комнатой. Грегори почувствовал это сразу, как только вошел. В углу еще стоял низкий диван и столик, явно предназначенные для детей. На полках стояли игрушки и яркие детские книжки. Но все это было в углу. В основной же части зала расположился круглый столик, на стенах висели картины, одна из которых изображала братьев за детским столиком. При виде маленького Гилберта в рубашечке с кружевами Грег едва сдержал смешок. В книжном шкафу моно было увидеть более серьезные книги, чем сказки про Питера Пена, на некоторых полупустых полках лежали стопки бумаги и перьевые ручки, чтобы братья могли что-то записать во время чаепития. У окна Грегори даже приметил две шпаги. Не понятно, правда, что они делали в этой комнате.

У окна стоял Кристофер. Он тоже оделся тепло, но Грег в очередной раз заметил, как отличаются братья во всем. И в манере одеваться. Гил натянул поверх рубашки черную кофту на молнии и застегнулся под горло, не стеснялся носить джинсы, хотя это явно одежда не для юного графа. На Кристофере была голубая рубашка и темный пиджак с закатанными рукавами. И никаких джинсов он себе позволить не мог — только брюки. Казалось, Гилберт вообще не живет в этом доме, а просто проходил мимо. Их родство выдавало лишь внешнее сходство.

— А Бекки и Хью еще не вышли? — Гил вместе с Грегом подошел к окну. На улице потихоньку сгущались сумерки.

— Мы здесь, — они пришли вдвоем. Ребекка по своему обыкновению закуталась по уши.

— Ну что, — ребята уселись за стол, и Гилберт сразу накинулся на пирожные, — на что потратим этот вечер?

Остальные тоже сразу вспомнили, что они голодные. Некоторое время вопрос Гила оставался без ответа — все поглощали сладости, поданные к чаю. Ребекка сразу узнала производителя — такие вкусные пирожные делали только ее родители, поэтому она в который раз поддалась искушению наесться сладкого.

— Так насчет вечера, — девочка с совершенно счастливым видом облизывала пальцы под снисходительным взглядом Кристофера. — Может, поиграем во что-нибудь.

— Нет, — что странно, произнес это Хьюго и сладко потянулся. — Я слишком устал для игр. Давайте отложим их на завтра. Я готов даже слушать про Эболу, но не играть. Это выше моих сил. Пощадите. Кстати, скоро ужин? Я бы чего-нибудь посущественней съел.

— Про Эболу, — удивился Гил, пропустив вопрос об ужине мимо ушей, и потрогал лоб друга. — Ты здоров? Не простудился? Эболу не подхватил? — все засмеялись. А Хьюго нахмурился. Некстати вспомнилось, что мать сейчас в Африке и вполне может подхватить лихорадку, а он в Лондоне. В безопасности.

— Ладно, забыли, — Ребекка махнула рукой. — Расскажите-ка лучше тетушке Бекки, что вы хотите получить на Рождество. Она обещаешь передать все ваши пожелания Санте! — она щедрым жестом развела руками и оглядела друзей, будто спрашивая «Ну что, кто первый?»

— Раз уж ты мне должна, — Грег потер ладони, удобнее располагаясь в кресле. Сейчас он чувствовал себя свободнее, пока рядом не было никого из остальных Йорков. Присутствие Криса было для него привычным — они часто общались и в Академии. — Попрошу, что тебе по силам. Значит так… Хочу вечный двигатель и коробку печенья.

— Вечный двигатель не обещаю, а печенье будет, — Ребекка щелкнула пальцами и придвинула к нему остатки, которые еще не смел Гилберт. Тот сразу возмущенно поднял голову, прекратив, наконец, есть.

— Молчи, — Грег одним взглядом заткнул друга и продолжил свой шутливый диалог с Ребеккой. — Так-так, мисс Логан. Халтурите. Что это? Безобразие.

В коробке лежало одно печенье. И то Гилберт мстительно протянул руку — печенье исчезло у него во рту.

— Вы это видели? — с ошарашенной улыбкой Грег смотрел на нагло ухмыляющегося Гила.

Вдруг раздался скромный стук по косяку — дверей в Цветочном зале не было. Грег обернулся и замер. Этой-то встречи он и боялся. До последнего убеждал себя. Что все прошло. Что теперь сможет нормально реагировать на нее. Но нет ничего не прошло, не изменилось.

Перед ним стояла самая прекрасная девушка, какую ему доводилось видеть. Легкая, воздушная, словно птицы. Ласточка. Она вся светилась. В отличие от всех троих братьев у нее были светлые волосы, спадавшие кудрями по спине. Голубые глаза с лукавым прищуром смотрели нежно, будто девушка любила всех на свете. На ней было надето вязаное платье с узором из снежинок, делавшее ее неземной, невероятной и вместе с тем такой домашней. Неуловимая улыбка, достойная Моны Лизы, застыла на ее полных красных губах.

— Делли, — братья буквально влетели в объятия девушки. Она едва не упала, но устояла и крепко обняла мальчиков, расцеловав их в щеки и потрепав по волосам.

— Я тоже по вас скучала, — сказала она им. Ее бархатный голос парализовал Грегори, он забыл, как дышать, и был не в силах отвести взгляда. Хорошо, что никто не замечал его состояния. Все: и братья, и Ребекка, и Хьюго — окружили Дельту, засыпая ее вопросами.

Наконец, она высвободилась из их объятий и обратила внимание еще на одного гостя. Подняла глаза — Грег неожиданно для себя понял, что уже выше ее почти на голову. Несколько мгновений Дельта словно не могла поверить, что перед ней стоит Грегори. А потом улыбнулась. У Грегори в ушах зазвенело, он ничего не слышал, тупо глядя на ее улыбку. Все мысли из головы испарились. Он чувствовал себя идиотом и не мог сказать ни слова.

— Здравствуй, Грегори, — она заговорила первая и протянула ему руку. Он не мог понять, что ему делать. Медленно коснулся ее ладони, ощущая крепкое рукопожатие. Рука у Дельты была маленькая с тонкими длинными пальцами и нежной кожей.

— Привет, — кое-как смог выговорить он, проглотив начало слова.

— Наконец-то Берт пригласил тебя к нам, — Берт? Это она так Гилберта называет? Смешно. Но Грег сдержал улыбку. — Я думала, никогда теперь тебя не увижу. Как в Академии дела? Гилберт больше не лезет в драки?

— Нет… Не лезет… В чужие… Только если сам драку развяжет… — бессвязно пробормотал Грегори, все еще держав голове ее слова явно означающие, что она по нему скучала. Внутри, где-то в районе живота будто что-то свернулось в огромный клубок, а потом развернулось. Приятное, волнующее чувство охватило Грега.

— Конечно, — Дельта улыбнулась шире. — Кто как не Гилберт развязывает драки. Хорошо, что с тобой он теперь в мире.

— Вообще-то у нас перемирие, — нагло влез в их разговор Гил, чем спас Грега, сам того не осознавая. Дельта отвлеклась на брата, и Грег смог пару раз глубоко вдохнуть, чтобы прийти в себя. У него кружилась голова, и горели щеки.

— Перемирие? — насторожившись, переспросила Дельта. Она хорошо помнила историю их вражды. Когда мальчишки учились на первом курсе, она была старостой Воздуха, и ей постоянно жаловались на брата, который каждый раз задирал одного и того же мальчика — Грега. Сложно было передать ее удивление через два года, когда эти двое неожиданно стали везде ходить вместе, есть за одним столом и спокойно разговаривать в коридорах.

— Да, у нас Рождественский перерыв со счетом 2:3 в мою пользу, — Гил вернулся за стол. — Посидишь с нами?

— Я бы с радостью, Берт, — она положила руки братьям на плечи. — Но я только пришла с репетиции. Пожалуй, пойду лучше отдохну перед ужином. Извините, дорогие, — она изящным движением вскинула руку, поведя пальчиками, и выпорхнула из комнаты.

Грегори опустился на свой стул и молился, чтобы друзья, а в первую очередь Гил и Кристофер, ничего не заметили.

* * *

Ужинали Йорки поздно. Настолько поздно, что после ужина ребятам удалось посидеть еще только полчаса, а потом они разошлись по комнатам. Часы над письменным столом Гилберта показывали начало первого. В Академии давно нужно было спать. В приюте в комнату Грега вообще заглянула бы воспитательница с фонариком.

Здесь же никто не устанавливал им комендантский час. Они могли бы и совсем не ложиться спать. Однако Грег не мог остановить одолевшую его зевоту.

— Так значит — перемирие? — вспомнил он сегодняшний разговор в Цветочном зале. — Думаешь, сможем продержаться все каникулы?

Гилберт валялся на своей кровати и лениво листал журнал, который вынул из-под нее. Не найдя ничего интересного (все картинки были на сотню раз изучены), он отбросил журнал в сторону и повернулся к Грегу. Друг задумчиво чертил что-то в своем блокноте в ожидании ответа на вопрос.

— Да если мы подеремся здесь, — Гил обвел руками вокруг себя, имею в виду весь дом, — Делли от нас и мокрого места не оставит. Ты никогда ее в гневе не видел? Это ужас! Фурия!

— А с виду такая милая девушка, — Грегори усмехнулся. Почему-то если Дельты не было рядом, то он мог спокойно о ней разговаривать. И ничего особенного не происходило, разве что толпа мурашек пробегала по всему телу, стоило ему только самому произнести или услышать ее имя. Оно странно на него действовало. Грело, успокаивало, поднимало настроение. Дельта.

— Тиран и деспот, — невозмутимо отозвался Гил. В его руках появился другой номер того же журнала.

— Она твоя сестра, — заботливо напомнил Грегори, не отрываясь от чертежа. Он постепенно увлекался и мог позволить своим рукам жить отдельно, чтобы следить за своими словами и не сболтнуть лишнего. В задумчивости он был способен разболтать военную тайну. Мысли, крутившиеся сейчас у него в голове, ни в коем случае нельзя было выдавать Гилу, иначе моно было заработать перелом или несколько месяцев непрекращающихся подколов. «Механик влюбился в мою сестренку!» «Эй, Механик, напиши ей любовное письмо!» «Хупер, что ты там рисуешь? Портрет возлюбленной?» Гилберт умел жестоко подшучивать и над самыми близкими друзьями.

— Да?! — Гил от неожиданности даже подскочил и во все глаза уставился на Грегори, который озадаченно смотрел на Гила. — Сестра?! Вот эта? Черт! А только хотел пригласить ее на свидание!

— Придурок, — все, что осталось Грегори — это усмехнуться и продолжить вычерчивать странного вида деталь в блокноте.

— И вообще, Механик, — странным образом Гилберт в один миг переместился из одного конца комнаты в другой. И уже его рука оказалась на плече Грега. — Что ты там такое рисуешь? — въедливо спросил он, заглядывая в блокнот из-за плеча Грега.

— Помнишь историю про автоматона? — Грегори сразу оторвался от своего занятия.

— Ну, помню. И что?

— Хочу собрать что-то подобное, — Грег убрал карандаш в сторону и стал листать блокнот, чтобы Гилберт мог рассмотреть все чертежи.

На листах были изображены части автоматона в разных ракурсах. Отдельные шестеренки с самыми разными зубцами. Крепления, странно изогнутые детали. Соединения. Некоторые рисунки повторялись по несколько раз с незначительными изменениями, словно Грегори предполагал различные варианты. Отдельные рисунки сопровождались многочисленными подписями о назначении изображенной детали. А в некоторых местах Грегори стрелками указывал порядок и место соединений.

На одном из рисунков Гил разглядел то, что дало ему точное представление о половой принадлежности автоматона.

— Ты что девчонку собрать хочешь? — он посмотрел на друга как на какого-то извращенца. — Механик, лучше найди себе настоящую девушку. Машинки их не заменят.

И засмеялся. Странным неуверенно-саркастичным смехом, словно считал, что его шутливое предположение может оказаться правдой.

— Идиот, — констатировал Грегори после некоторой паузы и принялся объяснять, поскольку Гилберт, похоже, действительно стал верить в свои слова. — Просто он будет танцевать. Не может же танцевать парень-автоматон. Лучше, если это будет девушка. Вот я и… — Грег замялся, покраснев. — Ну… попытался изобразить девушку. В этом же нет ничего такого…

— Конечно, ничего. Все нормально, — однако Гилберт произнес это таким веселым тоном, что сразу было понятно — все совсем не нормально.

— Все, достал, — Грег забрался на кровать с ногами и спихнул Гила на пол. — Иди дальше свои порно-журналы разглядывай. Вот кому действительно девчонку надо найти, так это тебе. Живые лучше, чем на картинке. Спроси у Хью, он знает.

И вернулся к чертежу. Гил совсем запутался: не понятно, обиделся Грег или нет. Надо теперь извиняться? Наверное, нет. Всегда прокатывало. Его прощали и без извинений. Поэтому он просто вернулся на свою кровать и уставился в потолок, надеясь найти в его белизне ответы на какие-нибудь вечные вопросы.

— Гил, — спустя час, когда он только начал погружаться в сон, его с другого конца комнаты позвал Грег.

— Чего? — сонно отозвался Гилберт, переворачиваясь на бок.

— Как думаешь, сильно трение будет? — послышалось шуршание. Гил приподнял голову, чтобы разглядеть рисунок. Две шестеренки соединялись зубцами, обеспечивая движение друг друга. Стрелки указывали направление движение. «Где там трение?» — подумал было Гил, однако потом разглядел между шестеренками тонкую прокладку, не дававшую зубцам шестерней до конца попадать в пазы. Интересная находка. Наверное, за счет этого он надеялся ускорить движение. И вот здесь как раз этому могло помешать трение, которое либо заставило бы шестеренки проскальзывать, либо сходить в сторону.

— Ну, — желание спать было сильнее всякой мысли. Гилу пришлось собрать в кучу всю свою силу воли, чтобы мысли не разбегались. — Здесь все зависит от материала. Взять какую-нибудь резинку… — он потер ладонями лицо, заставляя себя проснуться и начать думать. — Резинку… И положить ее не лицевой стороной… Или… — Гил сдался. — Не знаю. Механик, убирай до завтра все это. Давай спать.

— Ладно, — отмахнулся Грег от него как от чего-то совсем бесполезного, например, от глупой девчонки. — Спи. Я еще посижу.

— Э, нет, — Гил решительно пресек комнату и вырвал у друга из рук его любимый блокнот. — Ты тоже ложишься спать, — он вернулся к себе, помахивая блокнотом над головой. — Это верну завтра.

Спорить с Гилом — это все равно что спорить со стеной. Не переубедишь, не достучишься. Остается только подчиниться. Это Грег и сделал. Переоделся в пижаму, состоящую из потертой старой футболки и больших штанов с растянутыми коленками. Когда-то эта пижама принадлежала кому-то другому из приюта. Они всегда донашивали одежду друг за друга.

Сон не шел. Как ни старался Грегори заснуть, мысли переполняли его голову и не давали заснуть, хотя спать очень хотелось. От усталости в голове все путалось. То он думал о Дельте, ее волшебной улыбке, то представлял свой проект, детали и мысленно пытался произвести сложные расчеты. Потом снова приходили мысли о Дельте.

Почему-то он не мог представить ее отдельно от Гилберта. Или Кристофера. Стоило ему вспомнить Дельту, как рядом в этих воспоминаниях всплывали братья. Дельта вместе с ними танцевала. Вместе с ними разговаривала о чем-то за чашкой чая. Оба брата сидели рядом с ней, пока Дельта читала книгу, задумчиво закусив губу. Потом она играла на рояле, а рядом появился Кристофер. Звонко смеялась, когда Гилберт подкрадывался к ней сзади и щекотал. Братья не отпускали ее в его мыслях. Обнимали ее, держали за руку, стояли рядом, словно не хотели оставить ее одну, словно что-то произойдет, если она останется одна.

Грег потер ладонью глаза и с видом мученика уставился в темноту. Гилберт спал. У него не было таких проблем со сном. А вот Грег периодически не мог уснуть всю ночь. Доктор в Академии советовала ему прекращать попытки заснуть, но он не слушал ее, потому что очень хотелось спать. А сон как специально проходил мимо. Вот Гилберт в таком случае не упустил бы возможности напакостить. И пробуждение Грега было бы незабываемым.

У Грегори не было такого хулиганского характера. Но лежать на постели без дела он тоже не мог. Пусть ему и хотелось спать, желание занять себя чем-нибудь было сильнее. Он осторожно поднялся, засунул в карман пижамных штанов блокнот с карандашом и стал продвигаться к выходу из комнаты. Проходя мимо гилбертовской кровати, он все же почувствовал желание заплести ему косичку. Его остановило лишь неумение плести косички. Даже обидно стало — растрепанные длинные волосы так соблазнительно раскинулись на подушке, лицом в которую уткнулся друг.

В коридоре стояла такая тишина, что возникало ощущение пустоты. Можно было подумать, никого в доме нет. По другую сторону коридора из-за дверей не раздавалось ни звука. Осторожно ступая по гладкому полу, Грегори двинулся в сторону библиотеки. На лестнице он не встретил никаких препятствий, кроме коварной нижней ступеньки, об которую с непривычки запинались все гости. Библиотека располагалась в конце коридора на третьем этаже и занимала пространство, равное двум комнатам.

Там был камин, перед которым стоили два кресла и журнальный столик. Между стеллажами, заполненными книгами, прятались круглые пуфики. У одного окна пристроился столик без стула, зато с кипой чистых листов и изящной перьевой ручкой. В ящике обнаружились чернила и тушь для заправки ручки, несколько конвертов и марки. Видимо, здесь кто-то писал письма.

Окна библиотеки выходили на широкий проспект. Ночью он опустел — никого не привлекала романтика холодной зимней темноты. Да и луна куда-то спряталась, отчего стало совсем темно. Грегори присел на подоконник и огляделся. Сейчас он чувствовал себя в этом доме намного спокойнее, чем тогда, когда он был заполнен людьми. Все спрятались по комнатам — стало легче.

Грегори давно знал об этой своей особенности — он любил одиночество. Любил погружаться в свои мысли и идеи, не замечая никого вокруг. Механизмы казались ему интереснее, чем люди. Проще было поговорить с механическим человечком. С живым — очень трудно. В движении шестеренок он видел покой и размеренность. В человеческих движениях — лишь непостоянство и непредсказуемость, что заставляло постоянно чего-то бояться. Никогда не знаешь, что сделает в следующую секунду человек. Механизм же всегда работает по одной и той же схеме.

Грегори отогнал от себя случайное воспоминание о Дельте, где она улыбалась ему совей особенной, светящейся улыбкой, и достал из кармана блокнот. Пролистал. Основные наброски были почти закончены. Оставался только завод. Замочная скважина, куда вставляется ключ, приводящий автоматона в движение. Раз такая возможность представилась, Грегори решил воспользоваться ею.

Четкие линии уверенными движениями наносились на лист, постепенно заполняя его. С особым усердием Грегори прорисовал замочную скважину тонкую, извилистую линию, подходящую только для одного, уникального ключа. Ключ был готов уже давно. Грег знал, как он выглядит, каких он размеров, из чего сделан. Он прорисовал его до мелочей. И теперь занимался созданием места для этого ключа. Замочная скважина, по его представлению, должна находиться в районе груди, там, где у людей располагается сердце. Как сердце заставляет человеческий организм работать, так ключ приводил в движение механизм, способный танцевать.

Если бы можно было заставить автоматон танцевать так же, как танцует Дельта. Порхать, летать, невесомо кружиться, изящно взмахивать руками и медленно-медленно вставать на носок пуанта. Но металлическому человеку это не под силу. Дельта снова появилась в его мыслях и стала танцевать. Такой танец она танцевала, когда Грегори только поступил на первый курс. В первый день во время знакомства с Академией. Тогда рядом сидел раздражающий Гилберт и смотрел на девушку собственническим взглядом. «Она моя. Только попробуйте забрать ее у меня», — ясно сообщал его взгляд. И Грег даже не пытался.

* * *

В комнате с роялем сидели девушки. Горела одна лампа, освещая только рояль, за которым сидела Эвридика, положив на клавиши пальцы. Дельта стояла рядом, время от времени кружась или плавными движениями переступая с места на место.

— Давно Гилберт дружит с этим мальчиком? — спросила Эвридика, озабоченно глядя на сестру.

— С Грегори? — прыжком приставив ногу, Дельта встретилась с Эвридикой взглядом. — Третий год. Поверить не могу, смотрю на них и вспоминаю, как они отбывали наказания за драки. Не понимаю, что заставило их подружиться.

— Мальчиков от вражды может избавить только нечто очень серьезное, — Эвридика задумчиво наигрывала медленную мелодию. — Я весь день наблюдаю за ними. Мальчики с полуслова друг друга понимают. Не думаю, что всякому человеку за всю жизнь случалось найти настолько родственную душу.

— Думаю, они нужны друг другу. Сомневаюсь, что Гилберта здесь кто-то по-настоящему понимал. Я имею в виду, понимал так, как это делает Грегори. Читает мысли в одном взгляде и полностью разделяет увлечения. Если честно, Ридди, я немного завидую мальчикам, — Дельта крутнулась на месте, взметнув легкие юбки домашнего платья. — Поиграй немного. Я хочу отрепетировать несколько па.

Эвридика знала программу сестры наизусть. Она сама написала ее. И когда представлялась возможность вот так наедине, в полумраке, отгородиться от всех обитателей дома, девушки занимались своими любыми делами — играли на рояле и танцевали. Давно пора отправиться спать, но сестры виделись слишком редко: Дельта много репетировала, ездила выступать в другие города, Эвридика жила вместе с мужем и занималась благотворительностью. Решение встретиться всем вместе на Рождественские праздники было принято всеми как самое приятное событие. Эвридика даже уговорила мужа пожить в доме ее родни несколько дней, и он, стоит признать, еще ни разу не пожалел, что согласился.

Однако с приездом Гилберта и его друзей у Эвридики появилась еще одна забота. Его новый друг — Грегори Хупер. Она не могла понять, что он за ребенок. Она знала, кто родители Хьюго и Ребекки. О Грегори по какой-то причине никто ей не рассказывал. А сама она не стала бы спрашивать: Грегори не выглядел как человек, охотно рассказывающий о своей личной жизни. По его внешнему виду невозможно было понять, к какому классу он принадлежит, бедны или богаты его родители, где он родился и живет. Возможно, Эвридика и не обратила особого внимания на мальчика. Но за ужином она случайно поймала его задумчивый взгляд. Такого взгляда не может быть у ребенка, такого взрослого, мудрого, серьезного и тяжелого взгляда. Дети не могут так смотреть. Что должно произойти в жизни четырнадцатилетнего подростка, чтобы его глаза приобрели такую серьезность? Вот это и пыталась понять Эвридика.

— Делли, — Эвридика негромко окликнула ее, и Дельта резким движением развернулась к сестре. Локоны, описав ровную дугу, в идеальном порядке легли на плечо, этому движению ее научили давно.

— Что, дорогая? — видимо, лицо Эвридики выглядело обеспокоенным, потому что Дельта мгновенно твердо встала на пол и внимательно посмотрела в глаза сестре.

— Кто родители этого мальчика? Грегори, — уточнила Эвридика на всякий случай.

Дельта посерьезнела, даже совсем помрачнела. Тихой, кошачьей поступью приблизилась к Эвридике, сцепила руки в замок. То, что она собиралась сказать, давалось ей нелегко. Взгляд ее беспорядочно метался по темной комнате и в итоге остановился на длинных пальцах Эвридики.

— Понимаешь, дорогая Ридди, — тихо сказала Дельта. — У Грегори… нет родителей. Он сирота, — она вздохнула и продолжила. — Если верить словам Гилберта, то Грегори никогда не видел своих родителей. Его оставили у дверей приюта через несколько дней после его рождения с запиской.

— Мне он показался мальчиком из интеллигентной семьи… — выдохнула Эвридика. — Кто рассказал тебе? Он сам?

— Нет, Грегори не любит разговаривать о семье, — Дельта присела рядом с сестрой, беря ее под руку. — Я разговаривала с воспитательницей из приюта, в котором он вырос. В прошлом году провожала Гилберта и увидела эту женщину с Грегори. Я сначала подумала, она его мама. Ох, Ридди, мне было так стыдно…

Дельта опустила голову. Ею снова овладели чувства, которые она испытала при встрече с воспитательницей. Жуткая неловкость и стыд. Но неловкость преобладала, сквозила в каждом движении, слышалась в каждом сказанном слове, застыла на лице. Когда воспитательница поведала ей историю Грегори и спешно ушла, Дельта почувствовала себя так противно, словно покопалась в чужом грязном белье. Она не должна была этого знать, это не ее дело. Грегори вряд ли захотел бы, чтобы кто-то узнал это тайну. Невелика была даже вероятность того, что он рассказал об этом Гилберту. А тут Дельта просто ошиблась в своих суждениях и случайно стала хранителем чужой тайны. По-хорошему, она и сестре не должна была ничего рассказывать. Однако Эвридике можно доверять, это знали все в семье Йорков. Эвридика никогда не откроет чужого секрета.

— Он не знает, что ты знаешь? — спросила Эвридика и сразу сама ответила. — Ох, конечно же, он не знает… Ничего, милая. Здесь Грегори как дома. Думаю, то же ему говорит и Берт, — Эвридика поглаживала по спине погрустневшую сестру. — Не осуждай себя ни за что. Используй эту тайну как возможность помочь мальчику, подарить ему возможность почувствовать себя любимым и нужным. Для этого мало даже таких замечательных друзей, какие у него есть. Нужны еще и взрослые, готовые помочь и поддержать.

— Он считает, что ему не нужна поддержка, — тихо проговорила Дельта. — Он такой нелюдимый, Ридди, если бы знала… Необщительный… Он откажется от любой помощи, потому что считает, что все сможет сделать сам.

Лицо Эвридики озарила радостная улыбка, Дельта аж удивилась. Чему тут радоваться? Но сестра взяла ее руки в свои и, глядя в глаза, заговорила.

— А что если помочь ему так, чтобы он не заметил? Ты знаешь, в каком приюте он живет? Я могла бы съездить туда, посмотреть, как там обстоят дела, помочь им деньгами. Это будет даже лучше! Делли, так я помогу не одному ребенку и многим, — она, не в силах усидеть на месте, поднялась и прошлась рядом с роялем. — Делли, почему я раньше не думала об этих детях? Сидела в больницах, помогала умирающим… Как же я могла забыть, что в заботе нуждаются не только старики, но и дети…

— Это ты хорошо придумала, — Дельта все еще не могла справиться с чувством вины, охватившим ее. Рассеянным взглядом она смотрела на взволнованную Эвридику и едва ли могла понять ее чувства. Так странно иногда бывает: ты понимаешь слова человека, но не понимаешь, что он чувствует, когда их произносит. Тогда между людьми возникает непреодолимая пропасть.

— Ридди, — сказала Дельта. — Это действительно хорошая мысль. Давай обсудим ее завтра, сейчас уже поздно, я устала. Пойду спать.

— Конечно, — покивала головой Эвридика, хотя думала в это время не о том, что Дельта устала. — Тебя проводить? — даже вопрос прозвучал неискренне. Обе девушки скорее хотели остаться одни, чтобы полностью отдаться своим мыслям.

— Не нужно, — ответила Дельта в дверях. — Спокойной ночи, дорогая.

— Подожди! — воскликнула вдруг Эвридика, когда дверь бесшумно закрылась. — В каком приюте он живет? — но Дельта не услышала.

«Ладно, спрошу утром», — подумала Эвридика. И поспешила зажечь настольную лампу, чтобы приняться за дело.

Ночь полностью вступила в свои права.

В Сочельник Ребекка встала рано. Ребята только пришли есть, когда она уже закончила завтрак и собиралась уходить. На плече у нее висела небольшая сумка, а в руках девочка бережно держала коробку с подарком для брата. Мальчишки провожали ее, как на войну. Обняли, пожелали удачи, еще раз обняли. За все время их дружбы Ребекка стала мальчикам все равно что сестра, знавшая все их тайны.

Получив напутствие от Гилберта, Ребекка села в карету Йорков. Как она не пыталась отказаться от этой доставки на дом, они нашли, что ей возразить. А она доказывала, что уже самостоятельная, говорила, что доедет на многоместной карете. Пыталась даже убедить миссис Йорк, что хочет прогуляться. Все было напрасно — каким-то неведомым образом ее заставили сесть в карету и поехать домой под присмотром мистера Тома. И только подъехав к дому и почувствовав запах булочек с корицей, она поняла, почему Йорки так навязывали ей дворецкого.

Фирменные рождественские булочки — за ними уже выстроилась очередь у двери кондитерской. Толпа была такой свирепой, что Ребекке пришлось оставить мистера Тома стоять в очереди, а самой войди в дом через служебный ход.

Она обошла дом. На заднем дворе в куче снега сидел мальчик одного возраста с Ребеккой. Она сразу его узнала. Это был Люк, ее друг детства, с которым они хорошо общались до того момента, как Ребекка поступила в Академию. Он не набрал нужного количества баллов и остался в обычной городской школе. Летом, на следующий день после приезда из Академии, Ребекка всегда встречалась с Люком и рассказывала ему, что было нового в Академии. И он ужасно завидовал.

— Ребекка! — Люк подскочил с места и бросился к подруге. Он был весь в комьях снега, отчего напоминал лавину, сходящую с горы. Люк набросился на нее, душа в объятиях, и повалил в сугроб. Откуда он только мог знать, что она обожает валяться в снегу, несмотря на холод, моментально окутывающий ее в такие моменты.

— Я так рад, что ты приехала! — воскликнул он. — Твоя мама сказала, ты все каникулы проведешь у друзей!

— У меня внеплановый отпуск, Люк, — она крепко обняла его. — Как тут поживает мой братишка? Ты обещал за ним приглядывать, помнишь?

— Конечно, помню. Каждый день к вам захожу, твоя мама меня постоянно угощает… — он наклонился близко к Ребекке и зашептал с таким страхом, будто если миссис Логан услышит, то ему не жить. — Мне, если честно, уже надоели сладости. Видеть их не могу. Каждый день есть торты и пирожные! Теперь я тебя понимаю.

Ребекка снова засмеялась. Она никак не могла нарадоваться. Наконец-то она дома. Может, у Йорков и хорошо. Может, там она и вместе с друзьями. Родной и любимый дом ей ничто не заменит. Нигде больше нет такой мамы, от которой всегда пахнет сахаром и медом. Только здесь живет такой круглый папа, носящий с собой запах клубничного крема для торта. И брат, ее маленький брат. Она увидела его в окне второго этажа и хотела сразу броситься туда, чтобы обнять его.

Одно только мешало ей поддаться порыву — Люк, держащий ее за руку.

— Выходи вечером погулять, я тебе подарок приготовил, — сказал он.

— Ладно, — Ребекка подмигнула ему. — А ты заходи к нам, — лицо его переменилось. — Ой, извини. Я забыла!

— Увидимся вечером! — Люк еще раз обнял ее и убежал, помахав рукой.

Ребекка подняла из снега сумку и коробку с подарком и вздохнула, глядя на дом. Каждый раз она возвращалась сюда с радостью. Двери, распахивающиеся ей навстречу, возвращали ее в сказочный мир пряничного домика.

Второй вход в дом приводил посетителей прямиком на кухню, где кипела работа. В печах зарумянивались корзиночки для пирожных, на плитах кипел заварной крем, в специальных огромных кастрюлях размешивалось тесто. За столами повара занимались кремовыми розочками на тортах. Все полки в катающемся шкафу занимали ароматные булочки с корицей. В центре кухни несколько мужчин-поваров скрупулезно трудились, украшая огромный рождественский торт, который по традиции готовили каждый год.

Рождественский торт был вторым по важности фирменным блюдом кондитерской. Его изготовлением с вечера занимался отец Ребекки и несколько поваров. Они еще ни разу за все годы не повторили дизайн торта. В этом году торт украшали шоколадные гномики, а на самой верхушке стояли сани с оленями, дожидающиеся Санту. Над самым нижним коржом трудился мистер Логан, поливая его белой, как снег, шоколадной глазурью.

— Счастливого Рождества! — радостно провозгласила девочка, скорее закрывая дверь, в которую неожиданно решил ворваться сильный порыв ветра.

Мистер Логан поднял голову и улыбнулся дочери. Чуть не пролил остатки глазури на пол, но вовремя убрал кастрюльку на стол. Он был невысокого роста, едва ли выше Ребекки, с круглым животом, коротенькими ножками и блестящей лысиной, скрытой поварским колпаком. Фартук с трудом завязывался на его упитанной фигуре и был заляпан кремом всех цветов радуги. На добром лице мужчины расцветала счастливая улыбка.

— Какие гости! Малышка моя! — он протянул руки к дочке, и она с удовольствие утонула в отцовских объятиях.

— А где мама? — первым делом поинтересовалась она. — Я так по вам соскучилась!

— Мама за прилавком с утра, только открылись, а народ как будто с вечера стоит, — он хотел сказать еще что-то, но его окликнули. -— Беги к ней, малышка. Нас ждет работа.

Ребекка, рассыпая снег, прошествовала до выхода из кухни в достаточно широкий для того, чтобы могла проехать тележка со сладостями, коридор. Он приводил прямиком в торговый зал. В центре уже было готово место для торта, про торт спрашивали многие посетители, это было видно по их лицам. Две молоденькие девочки в форме бегали, помогая покупателям упаковывать товар. Миссис Логан стояла у кассы. К ней выстроилась такая длинная очередь, что женщина не могла ни на секунду оторваться — только перекладывала деньги из кассы в чужие руки и обратно.

Ребекка сняла куртку и вместе с шапкой и шарфом забросила ее в подсобку, где обычно повара и продавщицы переодевались. Затерявшись в толпе покупателей, она чуть не столкнулась с мистером Томом, он не обратил на нее внимания, набирая медовых пирожных, проскользнула мимо упитанных дамочек с пухленькими внучками и оказалась у кассы рядом с мамой.

В противоположность своему мужу миссис Логан была худенькой блондинкой. Всю ее фигуру в целом можно было назвать острой: длинный нос, тонкие плечи, острые локти, на которые она накидывала шаль, тонкие ноги, скрытые длинные платьем. На ее худом усталом лице сияла искренняя радостная улыбка, которую она дарила всем покупателям. Никто и никогда бы не подумал, что Ребекка приходится дочерью этой женщине — настолько дочь не была похожа на мать. Но все равно оставалась ее дочерью.

— Привет, мамочка, — Ребекке пришлось разговаривать со спиной мамы. — Много работы, да? Я сейчас встану за вторую кассу. Только переоденусь, подожди!

В детстве, лет в семь, Ребекка стала помогать маме в магазине. Упаковывала сладости, предлагала покупателям что-то интересное, а потом мать предложила ей стоять за кассой. Так и прижилась там Ребекка. Ей нравилось чувствовать ответственность, хоть она и боялась обсчитаться. То, что родители настолько ей доверяют, грело душу девочки.

Сейчас открытие второй кассы было жизненно необходимо. Очередь уже описывала круг по залу, мешая остальным осматривать витрины. Поэтому Ребекка с готовностью повязала поверх теплого свитера белый фартук с эмблемой кондитерской, надела на голову кепочку и с задорной улыбкой встала за кассу, приглашая часть очередь переместиться к ней. Среди покупателей началось оживление: живое лицо молодой девочки всегда привлекает больше внимания. Особенно если учитывать неуемную веселость Ребекки; она успевала все на свете — рассчитывалась с покупателями, желала счастливого Рождества, подмигивала маленьким посетителям в другом конце зала и без конца рекламировала товары, приготовленные специально к Рождеству.

Огромный торт, который вкатили на специальном столике мистер Логан и его помощник, произвел фурор. Все, особенно дети, пришли в восторг и как можно быстрее старались забрать себе самый лучший кусок, что было невозможно — каждый кусок был лучшим по-своему. Ребекка, хоть и не любила сладкое, и не была голодна, едва не захлебнулась слюной при виде шоколадных оленей на самой верхушке. Кусок с оленями купил мистер Том. И когда он расплачивался у кассы, Ребекка успела быстро черкнуть пару строк поздравлений для Йорков и друзей.

Все шло к тому, что Ребекка и ее мама простоят так до самого вечера. Но, к их счастью, поток народа стал совсем небольшим почти сразу после полудня. Они, наконец-то, смогли вновь закрыть одну кассу, а за вторую поставить другую девочку.

Избавившись в подсобке от фартуков и кепочек, мать и дочь крепко обнялись.

— Ты же хотела все каникулы провести с Гилбертом, — миссис Логан присела на потертый пуфик. В подсобке было темно, свечи тратить не хотелось, поэтому они просто пошире распахнули дверь, чтобы хоть что-то видеть.

— Ну, во-первых, не только с Гилом, — заметила Ребекка, она расположилась на куче курток. — А во-вторых, они не могли заставить меня бросить моих любимых родителей и братишку в такой чудесный праздник, поэтому отпустили на один денечек к вам. Я, кстати, привезла Рику подарок. Он по мне скучал?

— Еще как скучал, — заверила ее мать. — Мы все по тебе скучали. А Рик еще целый месяц после твоего отъезда твердил: «Бекки! Где Бекки?!».

— Правда?! — девочка даже подскочила от радости и бросилась обнимать маму. — И я так соскучилась! Так соскучилась! Ты не представляешь! Сама объяснить не могу, как соскучилась! Каждый день о вас думала. Как вы тут? Чем занимаетесь? А вы без меня и продать ничего не можете, — с шутливой укоризной она поцеловала маму в впалую щеку. — Пойду-ка я к Ричарду. У меня для него подарок!

— Беги, малышка, — улыбнулась миссис Логан. — А я помогу поварам.

— Я тоже хочу! — Ребекка всегда хотела успеть везде. Бегать по торговому залу, играть с братом, сновать между поварами, подавая им посуду и продукты, чистить снег во дворе, готовить ужин. Ей нравилось помогать, заниматься делом. Это приносило ей радость, которой она заражала окружающих, как солнце заряжает всех своим теплом.

— Успеешь еще. Тебя брат ждет!

— Точно! Ну, точно же! — она, подхватив сумку и коробку, вихрем, как Гилберт или Хьюго, пронеслась по коридору. Взбежала по лестнице, громким топотом сообщая о своем приближении. Она никогда не умела тихо подниматься по лестницам, всегда поднимала на уши весь дом. Проскочила коридор и остановилась у последней двери в детскую. Эту комнату она на каникулах и летом делила с братом, а в остальное время он жил там в полном одиночестве, если, конечно, к нему не заглядывал Люк. Родители и то реже ходили к ребенку, но не потому, что не любили его, а лишь потому, что работа в кондитерской отнимала много времени.

— Угадай, кто! — с радостным криком Ребекка распахнула дверь. — Скучал?

Темноволосый, как и сестра, мальчик оторвался от расставления солдатиков на поле сражения, роль которого взял на себя большой ковер. Увидев сестру в дверях, он с таким воинственным визгом, какой могут издавать только маленькие мальчишки, надеющиеся вступить в шутливую драку, бросился к ней. Стоит заметить ростом мальчишка пошел в отца, поэтому в свои пять лет доставал Ребекке чуть выше пояса. И, бросившись на нее, он смог ухватиться только за край свитера. Ребекка подхватила его, ловко перевернула головой вниз и закружила по комнате. Мальчишка визжал от восторга, весь мир перед его глазами перевернулся, пол стал потолком, солдатики были готовы воевать вниз головой. Так необычно, что он расхохотался. И его заразительный смех подхватила Ребекка.

— Так ты соскучился? — спросила она еще раз, когда Рик приземлился к себе на кровать и раскинулся там в позе звезды, а запыхавшаяся Ребекка присела рядом на полу.

— Очень! Тебя так долго не было! — его детское личико приобрело укоризненное выражение, бровки так мило сдвинулись, образуя складочку, что невозможно было не рассмеяться. Ребекка хихикнула.

— Я познавала науки, — она запнулась и решила на этом закончить предложение. Все-таки она не обладала таким ораторским талантом, как Хьюго или хотя бы Гилберт. — И еще я привезла тебе подарок! — щелкнув брата по носу, она подняла с пола коробку и поставила ее на кровать рядом с мальчиком.

Какими живыми были детские лица! Ребекка часто замечала это и в Академии, наблюдая за лицами первокурсников. Но куда приятнее было наблюдать за лицом брата. Со смесью подозрения и любопытства он поставил коробку на колени и прикоснулся к крышке, которая поддалась не сразу. Он нетерпеливо вздохнул и рванул крышку. Первые несколько секунд он, казалось, не верил своим глазам. Лицо застыло удивленной маской, а потом сразу изобразило взрыв эмоций. Глаза восторженно распахнулись, губы расползлись в совершенно счастливой улыбке.

Он достал из коробки заводную игрушку и маленький ключик, удобный для детских неуклюжих пальчиков. До этого момента Ребекка сама не видела игрушку, которую собрал Грегори. Это был мышонок с ее ладонь с пластмассовым корпусом как будто с какой-то старой игрушки. В спинке мышонка было отверстие для ключика. После того, как Рик завел мышонка, выяснилось, что он бегает, описывая восьмерку, и может поворачивать хвостиком. Втайне она позавидовала брату — у нее в детстве не было такой игрушки. Но, если поразмыслить, то в детстве у нее и Механика не было. Стоило признать — этот парень гений.

— Это круто! — Рик снова поворачивал ключик и со счастливыми глазами наблюдал, как мышонок рисует невидимую восьмерку на полу, а потом останавливается и поворачивает хвостом влево-вправо. Он сразу забыл про солдатиков, теперь целая армия осталась без главнокомандующего, который играл с заводной мышкой.

Казалось бы, что такого — бегает мышка по восьмерке. А такой восторг! Столько радости! Дети способны радоваться чему угодно. В этом Ребекка оставалась ребенком. Брат не позволял ей выбраться из детства, каждый раз цепляясь за нее маленькими ручками, когда она только собиралась начинать взрослеть. Решишь влюбиться — в мыслях Рик и его озорная улыбка, решишь стать серьезней — в ушах звенит его хохот. Что ни делаешь — везде этот неугомонный мальчишка. Прям как Хьюго или Гилберт. И он крепко держал ее, как умеют держать только дети: с абсолютной верой в то, что их не бросят. Ребекка не могла его бросить.

— Пойдем, покажем маме, — он взял ее за руку.

— Пойдем.

Ну как можно отказать этим большущим глазам?

* * *

Утро Грега началось рано. Еще не рассвело, семи часов не было, а Гил уже громыхнул чем-то у него над ухом. Грегори подскочил, прогоняя мысли о начале войны. Обычно друг вставал не раньше двенадцати — это он выяснил за несколько дней проживания в одной с ним комнате.

Оказалось, что Гилберт додумался лопнуть воздушный шарик, который теперь красной тряпочкой висел у него в руках. Потирая глаза, Грегори смотрел на него. Он всерьез не понимал, зачем нужно просыпаться так рано, но Гилберт, как только увидел, что друг распахнул глаза, пустился в долгие объяснения.

— Угораздило тебя, дружище, появиться на свет в такой день! — провозгласил он. — В самый Сочельник! Не то, чтобы это было удобно, но мы не жалуемся. И из года в год дарим тебе подарки сразу на два праздника. И всегда напоминаем тебе — не наглей. Если праздника два, то это вовсе не означает, что мы должны дарить тебе два подарка. Нортон еще спит, поэтому я возложил на себя ответственнейшую миссию — подарить тебе подарок, — Гилберт достал из-за спины прямоугольный сверток. — С днем рождения!

Так Грегори еще никто не поздравлял. Было такое, что приютские ребята забегали в его комнату с криками «Поздравляем!» и выливали в его постель какую-нибудь гадость, но по-настоящему с подарком, поздравлениями никто еще не приходил. Даже соседи по комнате в Академии. Вот что значит — настоящие друзья. Он даже не стал обижаться на Хьюго — тот всегда любил подольше поспать и вряд ли Гилберт вообще пытался его разбудить. Он ведь не хотел получить хорошего футбольного пинка от сонного Нортона.

— Спасибо, — ошалело пробормотал Грег, принимая подарок. Сверток в подарочной обертке оказался довольно тяжелым, будто в нем лежал кусок железа. Ни банта, ни ленточки на нем не было, поэтому Грегори пришлось выпутаться из одеяла и выйти на свет, чтобы увидеть, где заклеена бумага. Разорвав обертку, Грег вернулся в постель, сел по-турецки и открыл ящичек, о содержимом которого догадывался по форме. Инструменты. Что ж, если кто и умел делать нужные подарки, то это Гилберт, несмотря на всю его эгоистичность и твердолобость.

— Я подумал, что тебе понадобится, — пожимая плечами, объяснил Гилберт.

— Не думал, что ты умеешь думать, — усмехнулся Грег. — Но в любом случае у тебя это хорошо получилось, — он протянул ему руку. — Спасибо.

— Да всегда пожалуйста, — похлопав Грега по плечу, Гил глянул на часы. — Пресвятые шестеренки! Уже начало восьмого! Начало восьмого в Сочельник! Не может быть! Поднимайся, друг мой, нас ждут великие дела!

Гил суетливо подбежал к шкафу, доставая оттуда чистую одежду и полотенце.

— Просыпайся, — сказал он почти в дверях. — А я пока схожу в душ и заставлю Нортона поднять его ленивый зад с постели. Раньше восьми не жди! — дверь захлопнулась, шаги Гила быстро затихли в глубине коридора.

«Просыпайся». Можно подумать, Грег способен спать после такого подарка. Он снова открыл ящик, который был небольшим — вполне мог поместиться в его школьный рюкзак. Только туда его лучше не класть, порвется все. Почти все верхнее отделение ящика занимали отвертки. И это было правильно — Грегу уже порядком надоело ковыряться в механизмах ножами и перьями от ручек, когда под рукой не было отвертки. Теперь можно одну из этих всегда носить в кармане. Здесь же есть универсальная? Конечно, есть. К выбору подарка Гил всегда подходил ответственно — здесь просто не могло не быть таких элементарных вещей, как универсальная отвертка и что-нибудь вроде кусачек или плоскогубцев. Это самые нужные вещи, когда хочешь что-то разобрать. В ящике было много и прочих важных штучек: резиновые прокладки, несколько шестеренок не самого большого размера и без всяких наворотов, шурупы, гайки и прочие важные Механику вещи. Естественно, все они были металлическими, что и составляло весь тот немалый вес.

Внезапно в дверь постучали. Осторожно, словно боясь разбудить. Грегори чуть с кровати не свалился, отложил инструменты в сторону. Он не думал, кто мог прийти так рано. Мысли его были далеки от таких вопросов. Проходя мимо зеркала, Грегори заметил, как смешно он выглядит. Растрепанные волосы, которые потом будет сложно расчесать, бесформенные штаны, рубашка поло с расстегнутым воротником, открывающим вид на тонкую шею. И сонный взгляд. Что бы он там ни чувствовал — выглядел он очень сонным. Словно только что поднялся с постели… Постойте! Так и было. Он только что поднялся с постели.

Грег подошел у двери и распахнул ее. Лучше был он этого не делал. Как только Грегори увидел, кто этот ранний гость ему захотелось резко закрыть дверь и сгореть со стыда. Ведь у него проскользнула мысль хотя бы прилизать взъерошенные волосы ради приличия. Но нет. По закону подлости, он решил не прихорашиваться. Ведь он никак не думал, что в таком виде он встретит именно девушку своей мечты.

Однако он нашел в себе силы улыбнуться и не закрыть дверь. За несколько дней, проведенных здесь, он уже привык к постоянному присутствию Дельты. На третий день даже перестал чувствовать неловкость, ужиная рядом с ней. И все-таки в таком виде Дельта даже в Академии его не встречала.

— Доброе утро, — девушка легко улыбнулась, будто бы умиляясь его нелепому виду.

— Доброе, — хрипло ответил он и неловко кашлянул.

— Извини, что разбудила… — начала она, но Грегори ее прервал.

— Вот за это Гилу извиняться надо. Я не спал, Дельта, — голос предательски сорвался на ее имени.

— Да, мой негодный брат встает рано только один день в году — в Сочельник, — Грегори заметил, что она держит что-то за спиной. Неужели это то, о чем он подумал? — Я зашла поздравить тебя с днем рождения, Грегори. Желаю тебе счастья. Оно нужно всем людям. И удачи в воплощении твоих идей в жизнь. Ты, кажется, все еще интересуешься изобретениями?

— Да, — ответил он достаточно спокойно, хотя дыхание перехватывало от радости. — Уже даже практикуюсь понемногу. Вот собрал перед каникулами игрушку для брата Ребекки.

— Правда? — улыбка Дельты стала шире, она посмотрела на Грегори с гордостью. —Замечательно. Она рассказывала мне, как ее брат мечтал о заводной игрушке. Ты молодец, — даже такая похвала от Дельты была ему приятна. — Но я принесла тебе подарок. Не знаю, правда, об этом ты мечтал или нет. Надеюсь, тебе понравится, — она протянула ему толстый том в черной с золотом обложке.

Грегори взял его в руки и раскрыл. Название книги скрывалось внутри — «История великих изобретений человечества». Он пролистал. Текста было не так много, больше места занимали чертежи и их подробное описание. Приводились фотографии механизмов, изобретений с их назначением и инструкциями.

— Эту книгу написал мистер Хиртум, — Грегори удивленно поднял глаза, услышав имя учителя. — Она вышла ограниченным тиражом. Всего десять экземпляров, один из которых доктор Хиртум подарил нашей семье. Нам было очень приятно, но Йорки — не изобретатели, поэтому книга несколько лет пылилась в нашей библиотеке, ее никто и не открывал. А я не люблю, когда книги стоят без дела. Они должны чему-то учить. Поэтому я думаю, что никто не станет возражать, если я передарю ее тебе, хоть это и невежливо по отношению к мистеру Хиртуму, — Грегори внимательно слушал ее, не смея прерывать. — Ты сможешь извлечь из нее нужные знания.

Она замолчала и с какой-то непонятной улыбкой Моны Лизы посмотрела ему в глаза. Грегори грело душу то, что для этого ему пришлось поднять голову. Однако он совсем не знал, что сказать. Все слова исчезли. В душе смешались чувства. Благодарность за подарок. Он действительно был невероятно нужный. Дельта правильно сделала, отдав книгу ему. Такие книги не должны стоять без дела, в них заключено столько знаний. Кто-то должен их извлечь. Он был благодарен девушке за доверие. И ее его с головой захлестывало чувство, может быть, еще не совсем любви, но влюбленности и восхищения. И он мог только благодарно смотреть на Дельту сверху вниз, чувствуя, как заливаются краской его щеки.

— Спасибо, — тупо сказал он. — Дельта, это лучший подарок, который мне дарили. Спасибо… — если бы существовали такие слова, которыми можно было бы выразить благодарность, то он бы их произнес. А их не было.

— Пожалуйста, — ответила она так легко, будто подарила ему не книгу гениального автора, а коробку конфет. — Просто я увидела твои чертежи, — она осеклась, на секунду прикусив губу. Грегори сглотнул, забыв, о чем она говорила. — Извини, мне не стоило смотреть, но ты оставил блокнот открытым. Я увидела случайно. Поэтому мой подарок является еще и извинениями за мое непобедимое любопытство.

— Ничего, в этом нет особой тайны, — подал плечами Грегори. Он хотел, чтобы его мысли не улетали слишком далеко от темы разговора, но не мог их заставить.

— Тогда удачи тебе в твоих делах. Увидимся на завтраке, — отойдя на пару шагов, она изящно махнула рукой. — Счастливого Рождества!

Он вернулся в комнату. Перед ним лежали два подарка. Невероятно нужные и ценные для него, в то время как множество людей по всему миру вряд ли нашло бы достойное применение ящику с инструментами и книге об изобретениях. Ценнее, конечно, была книга. Она не только содержала в себе сотню сложнейших чертежей, она еще и была подарком Дельты. Подарком, который она доверила ему, над которым она думала, а не выбрала первое попавшееся.

И она видела его чертежи. Хотя чертежами это назвать сложно — всего лишь подробные наброски, рисунки. И все же Дельта видела их. Видела его цель на ближайшее будущее. Наверное, она оценила это как-то по-своему, с точки зрения танцора. Но оценила, что было несомненным плюсом. Книга, подаренная ею, была своеобразным признанием идеи, способом показать ее уверенность в его силах. От таких мыслей Грегори захотелось с удвоенной силой взяться за работу. Доработать автоматон до мельчайших деталей. Довести до совершенства. Единственным, что его останавливало в изготовлении автоматона — ключ. Такого ключа он никогда нигде не видел. Его надо будет сделать. А денег на это не было от слова «совсем».

День рождения Грега пришлось праздновать в тесной мужской компании, то есть без Ребекки. Если учесть то, что они еще ни разу до этого не праздновали его день рождения вместе, то и это считалось неплохим раскладом. Она оказалась вполне заменима. Не хватало ее наивности, радости и искрящегося веселья. Но и с Кристофером, которого взяли на прогулку вместо нее, тоже было неплохо.

Кристофер был всего на год младше Хьюго, а Грега и Гила — на полтора. Поэтому они спокойно могли ему доверять некоторые свои тайны. Впрочем, тайны Крису можно было доверять всегда. Он отличался умением их хранить, не забывая, но и не испытывая желания разболтать всем вокруг. Наверное, именно поэтому, когда они всей компанией свернули в одну из узких, таинственных улочек, Гилберт спокойно достал блок сигарет. Удивлению Хьюго не было предела, а вот Кристофер отреагировал спокойной, даже слишком мудрой для тринадцатилетнего парня улыбкой. Просто он привык к выходкам своего брата. Грег мог спокойно предположить, что Гил при нем и не такое вытворял.

Гил закурил и предложил остальным. Со вздохом согласился Грегори. Хьюго чуть не взорвался от возмущения, когда ему не хватило ловкости выхватить пачку у Гилберта и выбросить ее.

— Ты ничего этим не добьешься, — придержал его за плечо Кристофер.

— Гил, это вредно! — Хьюго негодовал, а когда он негодовал, то не мог устоять на месте, поэтому вился вокруг их компании, как назойливая муха.

— Это тебе, как спортсмену, вредно, а мне можно! — выдохнув облачко дыма, ухмыльнулся Гил.

— Ты тоже хотел футболом заниматься!

— Плевать! — Гилберт с самым беззаботным и безразличным видом махнул рукой. — Отбор все равно не прошел!

— Не курил бы — прошел! — стоял на своем Хьюго.

— Не напрягайся, — ладонь Кристофера снова оказалась у Хьюго на плече, придерживая. — Ничего не добьешься. У него свой царь в голове.

Царь в голове Гилберта действительно был, и его мнение зачастую разительно отличалось от мнения окружающих людей. Стоит заметить, что в этом случае к окружающим людям относились и друзья, и родные. Привыкнуть к деятельности этого царя было очень непросто.

Царь был свободолюбивым. Он толкал Гилберта совершать самые безбашенные поступки. Он не считался с другими. Только Гилберт мог указывать своему царю, но делал это крайне редко — они с царем обычно сходились во мнениях и желаниях. Царь хотел творить беспредел. А Гилберт умел творить беспредел. И вместе они составляли идеальный тандем хулиганов, способных нарушить любое правило и любой закон. Если бы им понадобилось, они смогли бы нарушить даже парочку законов физики. Оставалось радоваться лишь тому, что существовало множество законов, которые стоило нарушить, и законы физики они не трогали.

— Грег, ну ты ведь умный человек! Ты ведь понимаешь? — Хьюго решил подействовать на Грега.

— У него день рождения, ему можно, — выдыхая клубы дыма, ответил Гил.

— Заткнись, Йорк, — Грег ласково отпихнул друга в сторону, пристраиваясь рядом с Хьюго, чтобы успевать за его твердым быстрым шагом. — Дело не в дне рождения, Ветер. Привычки иногда сильнее нас.

— Это вредная привычка, — уперся Нортон. Он старался не смотреть и не дышать в сторону курящих друзей.

— Но она сильнее меня, — пожал плечами Грег. — Я курил еще до того, как в Академию поступил. Ты не жил в приюте, там и пить раньше начинают. Противное место. Все больше моих знакомых, с которыми в детстве я дрался, играл, враждовал и хорошо общался, спивается. Один попал в больницу с передозировкой. А я просто раз в несколько дней выкуриваю сигарету. И, как справедливо заметил наш общий друг и брат, — он кивнул Кристоферу так учтиво, что тот на секунду подумал о Грегори как о ребенке из интеллигентной семьи, — у меня сегодня день рождения. Мне можно.

— Почему я пропустил тот момент, когда вы спелись? — спросил Хьюго. — Два идиота, которые не думают о будущем…

— Будущего нет, мы все умрем, дружище, — усмехнулся Гилберт, затягиваясь.

— От таких, как вы только врачи страдают. Знаешь, сколько в стране больных людей? А сколько их в Африке? Травите себя, ослабляете иммунитет, — Хьюго понесло в сторону его обычных разговоров. Иногда у него случалось такое — включался его внутренний доктор, готовый читать всем проповеди о здоровом образе жизни и прочей ерунде. Уж Гилберт и Грегори знали, что все это — ерунда. Невозможно вести абсолютно здоровый образ жизни.

Они стояли под окнами длинного дома в узком переулке. Между домами здесь не поместилась бы карета, поэтому все ходили пешком. И именно потому, что здесь нужно было ходить пешком, переулок был абсолютно пуст. Аристократы нынче совсем обленились. В окна здесь никто не выглядывал, и можно было не бояться, что к вечеру мать узнает, чем ее сын занимался днем.

Выдыхая дым в холодный зимний воздух, Грегори краем уха вслушивался в речи Хьюго. Однако в основном его мысли были далеки от мыслей друга. Он все еще не мог прийти в себя после утреннего разговора с Дельтой. За завтраком он почти ничего не ел, уткнувшись в книгу. Читал и читал. «Ты сможешь извлечь из нее нужные знания», — звенел у него в голове ее голос. Это придавало уверенности. И сейчас ему хотелось разорваться на части, чтобы одновременно погрузиться в книгу, гулять с друзьями и думать.

Да, помимо мыслей о Дельте, Грегори одолевали еще и мысли о жизни. Часть его самого отказывалась верить, что ему исполнилось уже пятнадцать лет. Целых пятнадцать лет! Что он успел сделать за эти годы? Завоевать авторитет целого приюта, а потом за пару месяцев его растерять? Несколько раз победить Гилберта в различного рода состязаниях? Покурить в подворотне? Собрать заводного мышонка? Великие свершения, ничего не скажешь. Он даже самую пока что свою гениальную идею не может воплотить в жизнь, потому что не получается рассчитать пресловутое трение. Ужасно обидно. А ведь ему целых пятнадцать лет!

Он выдохнул дым и бросил окурок в сугроб.

— Тебя надо познакомить в моим двоюродным дядей, — сказал Гилберт Хьюго. Господи, как все сложно у этих аристократов с родней! — Он Клиффорд. Но они не признают его своим родственником. Вы похожи. Тот так же всех лечит.

— Его случайно не Асклепий зовут? — спросил Хьюго, нахмурившись. Гил кивнул. — Отец рассказывал про него. Громкие судебные разборки. Его брат что-то пытался у него отсудить, да? Кажется, Асклепий проиграл это дело. Что за дурацкое имя?! Эти Клиффорды вообще какие-то странные! Асклепий, Гера, Афродита, Афина… Что, нормальных имен не нашлось?

— Есть у наших семей дурацкие традиции, — согласился Гилберт. Повернулся к Кристоферу, и они, переглянувшись, усмехнулись. — Заметил, у нас тех, кто родился летом называют какой-нибудь греческой буквой. Дельта, — имя резануло Грегори слух. Гилберт так легко произносил ее имя, будто она была самой обычной. — Омикрон, Омега, Ипсилон…

— А по какому принципу называют своих детей Клиффорды? — поинтересовался Хьюго. Он не мог спокойно стоять на месте: лепил снежки, вынимая снег из огромного сугроба рядом. — Устраивают конкурс на самое дурацкое имя?

— Не знаю, по какому принципу, но используют они имена греческих богов.

— Это я заметил, не идиот, — ворчливо ответил Хьюго. — Историю знаю хорошо. Если бы они еще соответствовали своим именам.

— Вспомни Асклепия, — нараспев произнес Гилберт, подталкивая друга к нужной мысли.

Асклепий Клиффорд, если не обращать внимания на глупое имя, был одно время очень известной личностью. Все из-за суда с родным братом Энтони по какому-то семейному делу. Но Хьюго подумал не о суде, а о том, кем работал Асклепий. Он был врачом, как и греческий бог с таким же именем. У Асклепия была своя больница, предоставляющая бесплатную помощь всем, кто в ней нуждается. Работал он вместе со своей женой Эпионой. Именно по той причине, что он стал врачом, остальные Клиффорды и знать его не желали: эта профессия в их семье считалась недостойной.

— Вспомнил, — недовольно буркнул Хьюго. Ему не нравилось, когда кто-то не любил врачей. — Кстати, куда мы идем?

Бывает, во время разговора не замечаешь, что делаешь. Еще недавно они стояли под окнами какого-то дома, а теперь шли куда-то вглубь узкой улочки. Дома становились мрачнее, некоторые окна были завешаны плотными шторами, двери таинственно приоткрыты. Вел их компанию Гилберт, уверенным шагом идущий впереди. Остальные плелись за ним и вдруг резко остановились, когда Хьюго задал вопрос. Действительно, куда это они идут?

Гилберт завел их в не самое приятное место. Над их головами возвышался немного наклоненный дом, который, подобно пизанской башне, казалось, сейчас рухнет на них. Все двери — их было несколько с обеих сторон — были темные и совершенно негостеприимные. И, что, наверное, было самым главным, так это то, что прямо перед ними оказался тупик высотой метра в три — не перелезть, только обратно возвращаться. Если бы Гилберт не был их другом, то из-за его жуткой ухмылки можно было подумать, что он привел их сюда, чтобы убить. Но Гилберт был их другом.

— В одно интересное место, — таинственно ответил Гилберт. — Да не бойтесь, никто вас не зарежет, вы же со мной, — увидев их нерешительность, он опустил руки на плечи брата и Хьюго и потащил их к одной из двери в нависающем доме.

— Что за секреты, Гил? — спросил Грегори, когда Гилберт уже занес руку у двери, готовый постучать.

— Никаких секретов, друг мой, — он постучал как-то по-особенному. Не сложно было догадаться, это условный стук. Что-то вроде азбуки Морзе, которую Грег немного знал и сейчас недоумевал. Гилберт отстучал свою фамилию. — Вы должны увидеть все своими глазами.

— Мне уже страшно, — с усмешкой глядя на брата, высказался Кристофер. Не успел Гилберт раскрыть рот, как дверь перед ними отворилась и старичок-лакей жестом пригласил их войти.

Пока они раздевались и отдавали свои куртки и пальто молчаливому лакею, Гилберт пытался объяснить друзьям, куда их привел.

— Нашел этот клуб еще летом. Люди здесь собираются хорошие, мыслящие, — он выглядел немного смешно, стоя у зеркала и собирая длинные волосы в высокий хвост. — Говорят о многом. И слушать умеют. Надо мной сначала насмехались тут, но потом я указал им на их место, все-таки с графом разговаривают. Поспорил с одним человеком на возможность высказаться по поводу и добился расположения. Так что меня здесь знают, помнят и мое мнение всегда готовы выслушать.

Он сделал паузу. Друзья смотрели на него с выражением «А нас-то ты зачем сюда притащил?».

— Решил, что вам не помешает послушать умных людей. А может, Хьюго удастся их заболтать? — он, весело оскалившись, хлопнул Нортона по спине.

Друзья вошли в зал.

Мягкие диваны стояли около круглых столов. На столах лежали газеты, стояли бокалы и бутылки. Публика собралась здесь разнообразная. Но почти во всех были видны аристократичные черты, отчего Кристофер ощутил себя спокойнее, а Грегори, наоборот, захотел развернуться и поскорее свалить отсюда. В креслах у книжных шкафов развалились усатые полные мужчины, с противным смехом обсуждающие что-то. В центре была небольшая круглая сцена, на которой иногда, как можно было предположить, кто-то выступал. Но сейчас она пустовала. Никто не ораторствовал. Компания молодых людей увлеченно склонилась над своим столиком, время от времени они подталкивали одного из них выйти на сцену. Тот только усмехался.

Гилберт повел их к трем парням лет двадцати. Выглядели они серьезно, и в то же время весело. Один, похоже, узнал Гилберта. Встал, подошел к мальчикам.

— Привет, Гил, — от парня сильно пахло табаком. — Привел своих последователей?

— Нет, — Гилберт пожал парню руку. — Скорее, вольнодумцев, которых не нужно специально обращать в нашу веру.

— В нашу веру? — с усмешкой переспросил парень. — Наши веры несколько отличаются, Йорк, — он говорил это с дружелюбной улыбкой, но таким голосом, что сразу становилось понятно — другом он Гилу не приходится. Они были, скорее, соперниками, уважающими друг друга.

— Я Чарльз, — он посмотрел на мальчиков и обменялся с каждым рукопожатием. Дойдя до Кристофера, Чарльз рассмеялся. — Никогда бы не подумал, что вы братья. Не может быть. Вы не родные.

— Роднее некуда, — слишком резко отрезал Гилберт и первым направился к столу.

Расположившись на диване, друзья познакомились с остальными парнями. Джеймс и Андрес, так их звали. Они не были друзьями. Между Чарльзом, Андресом и Джеймсом были такие же отношения, которые мальчики увидели между Чарльзом и Гилбертом, — уважительное соперничество и противостояние. Эти пани умели бросаться мыслями так, будто сражались на шпагах: один делал выпад, другой тут же отражал его. И на каждом выпаде в их тоне слышалась настоящая учтивость, какую редко заметишь даже на светских мероприятиях.

— Какие новости? — спросил Гилберт, спокойно принимая с подноса лакея бокал вина. — Все еще грезите о всеобщем счастье? — он обращался к Андресу.

Андрес Горски — парень лет двадцати двух с женственными чертами лица и темными волнистыми волосами. Он пристально смотрел на Гилберта, в упор не замечая его друзей.

— Всеобщее счастье, мистер Йорк, не грезы. Это реально возможное явление. Только добиться его трудно. Оно требует колоссальной работы миллиардов людей, — Андрес откинул волосы со лба. — Но вы спросили о новостях. В клубе появился новый оратор.

— И я считаю, он слишком много внимания в своих речах уделяет физиологии человека, забывая о душе, — высказался Чарльз, сидевший в отдельном кресле с гордо поднятой головой.

— Вы придаете слишком большое значение душе, мистер Эскарра, — закинув ногу на ногу, Джеймс через левое плечо поглядывал на компанию молодых людей.

— Душа — это главная часть человека. Без нее он просто примитивная биомасса, — парировал Чарльз Эскарра.

— А вы думаете, душе легко существовать без «примитивной биомассы», как вы это называете? — Джеймс и не думал отрывать взгляд от компании, где шло бурное обсуждение чего-то, по-видимому, очень важного. — Без телесной оболочки душа не может высказать ни единой мысли. Она лишена речи, лишена формы, лишена всего и может только слоняться в одиночестве, давясь своими переживаниями о смысле жизни. Наличие тела помогает душе высказаться.

— Душе хорошо в одиночестве, — Чарльз выглядел спокойно. Сидел, прикрыв глаза и покачивая ногой. Казалось, он не спорит, а просто неспешно разговаривает о любимых вещах. — Наедине со своими мыслями душе комфортно. Она познает себя как можно глубже. Любая душа — эгоистка, ей не нужны другие. Ей достаточно самой себя. А чтобы говорить с собой, не нужно тело, не нужен голос.

— Не соглашусь с вами, мистер Эскарра, — произнес Гилберт. Сейчас он выглядел взрослым, не на пятнадцать, а лет на пять старше. Покачивая бокал с вином и глядя в пустоту, он излагал, что думал. — Душе очень нужны другие души. Если у нее есть мысль, то душа непременно захочет ею поделиться. Как мы с вами. Мы делимся мыслями, спорим. Мы позволяем мыслям наших душ обретать форму, высказывая их. Если же душа не выскажет мысль, а оставит ее себе, то мысль не приобретет ни формы, ни смысла. Душа свободна, когда может высказать, что хочет.

— Судя по вашим словам, мистер Йорк, вы тоже считаете, что душа не может существовать отдельно от тела? — с легким намеком на ликующую улыбку спросил Джеймс.

— Не совсем так, — поднял вверх палец Гилберт. — Душа не может быть свободной, существуя отдельно от тела. А существовать может, почему нет?

— Да как вообще можно верить в существование души? — все взоры сидящих за столом обратились к Хьюго, так нагло встрявшему в изящный спор. Он скептично смотрел на спорщиков.

— Позвольте, угадаю, молодой человек, — иронично произнес Андрес, не принимавший участия в споре. — Вы учитесь в классе Земли?

— Еще чего! — скривился Хьюго. — Я учусь в Огне!

— Так вот откуда такой пыл! — улыбнулся Андрес, и его друзья рассмеялись. — Но откуда же у ученика столь яркого класса такие мысли о душе? Я думал, вы поддержите нашего друга Гилберта.

— Если бы я верил в существование души, поддержал бы, — Хьюго пожал плечами. Он чувствовал себя спокойно. Неожиданно спокойно. Обычно ему не было так легко в компании старших. Но эти парни располагали к себе, общались с мальчишками на равных, забыв об их возрасте. А ведь Хьюго было всего четырнадцать лет.

Андрес еще раз иронично усмехнулся и снова обратил взоры к спорщикам, коих было уже трое, и каждый гнул свое с непринужденностью и легким пренебрежением к остальным. Мальчишки внимательно следили за Гилбертом. Они всегда знали, что он любит такие компании, где можно дать волю своему ораторскому таланту. Однако раньше они наблюдали только, как легко он препирается с учителями и старшекурсниками. Увидеть его, спорящего на равных с интеллигентного вида молодыми философами, было странно. Гилберт весь сразу как будто преобразился. Если раньше он походил на хулигана в богатом костюме, то сейчас производил впечатление взрослого и образованного человека.

Кристофер вспомнил, как еще в детстве Гилберт любил встревать во взрослые разговоры и почти всегда ему удавалось добиться того, чтобы с ним общались, как со взрослым. От них он набирался разных слов и фраз, манер, взглядов. И все, что подбирал там, перекладывал на себя так, что становился похож на самого себя, а не на сборную солянку из кусочков разных взрослых.

Увлекшись спором, никто не заметил, как в зале воцарилась тишина. Стихли разговоры в других компаниях. Толпа людей подобралась ближе к сцене трибуной. Некоторые принесли стулья и сели на них вокруг сцены, думая, что выступление неизвестного оратора будет долгим. Андрес усмехнулся и вопросительно посмотрел на друзей и Гилберта с его компанией. Первым на его взгляд ответил решительным кивком Джеймс, потом нехотя согласился Чарльз.

— О чем вы? — спросил Гилберт.

— Пойдемте, господа, послушаем нашего нового оратора, — ответил Андрес. — Мистеру Джеймсу очень нравятся его выступления.

— Что это за оратор? — Гилберт переглянулся с друзьями и последовал за Андресом, чтобы пробиться поближе к сцене.

— Мы не знаем его имени, — Андрес развел руками, пристраиваясь за креслом какого-то сухощавого старичка в круглых очках. — Он сам называет себя Санатор.

Гилберт нахмурился.

— Вы хотели сказать «Сенатор»? — переспросил он.

— Санатор на латыни означает «целитель», — успел заметить Хьюго.

— Прислушайтесь к другу, мистер Йорк, — усмехнулся Андрес, отворачиваясь к сцене. — Люди, знающие латынь, обычно весьма умны.

Хьюго со смешком пихнул друга локтем.

— А ты говорил, что у меня футбольный мяч вместо мозгов.

— Беру свои слова назад, у тебя там латинский словарь, — Гил и Грег улыбнулись.

— Может быть, послушаем? — слова Кристофера заставили их обратить внимание на сцену, которая еще пустовала. Видимо, оратор дожидался всеобщей тишины, чтобы выйти выступать.

Наконец, голоса поутихли. И на сцену поднялся мужчина лет тридцати пяти. Высокий, стройный, с величественной осанкой. Он властным взглядом обвел слушателей и коротко кивнул. От него исходила аура силы и власти, словно он готов был подчинять себе миллионы людей. Узкие черные глаза выхватывали из толпы каждого человека по-отдельности и посылали ему короткий, режущий взгляд. Мужчина прошествовал к трибуне и положил на нее ладонь. Все взоры обратились к нему.

Хьюго высунулся из-за плеча Кристофера и взглянул на оратора как раз в тот момент, когда он послал ему взгляд. Хьюго вздрогнул, когда черные глаза резанули его на расстоянии нескольких метров. Его как будто заставили смотреть вверх, на мужчину, не отрываясь. Это было сродни подчинению, полному и абсолютному, которому невозможно противиться. Один раз встретившись глазам с этим человеком, Хьюго уже не замечал ничего вокруг.

— Здравствуйте, господа. Вы часто думаете не только о высоких целях, душе и жизни? Я провел много времени здесь и увидел, что вас интересует не только высшая материя, как многие из вас это с иронией называют, но и самые обыденные вещи вроде человеческого тела. Конечно, говоря о нем, вы снова переходите на нечто высокое. Красота, жизнь, смерть — это, несомненно, важно. Но сила… Почему никто из вас не думал о силе?... — Санатор заговорил, и тогда уже никто не смел и рта открыть, чтобы произнести хоть слово. Услышав его четкий, резкий голос, Хьюго почувствовал, что не может перестать слушать. Мужчина говорил так, как будто голосом разбивал стекло и каждое слово становилось острым осколком. Они впивались в Хьюго, задевая за живое.

Санатор зашел издалека. Говорил об Африке, что заставило прислушаться и Гилберта, который до этого относился с решительной иронией к человеку, назвавшему себя Целителем. Вспоминал прошлые эпидемии, вспыхивавшие то в Китае, то в Южной Америке, на Гавайях и еще много где. В какой-то момент он стал обращаться к самому себе, но его все равно слушали. Потом вернул свое внимание публике. Грегори, все еще не очень заинтересованный увидел, как все увлеченно распахивали глаза, глядя на оратора. Усмехался только сторонник мыслей о важности души — Чарльз Эскарра.

— Как же бороться с происходящим в мире? Как вылечить мир? — если бы пару дней Хьюго сказали, что он попадет в плен после пары фраз, он рассмеялся бы этому человеку в лицо. И сейчас рассмеялся бы, не понимая, что на самом деле попал в плен, как и десятки людей, собравшихся вокруг трибуны.

С этого момента Санатор полностью завладел мыслями Хьюго, не позволяя тому ни единой мысли подумать самостоятельно. Он аккуратно упаковывал в его юную голову идеи о силе, о здоровье, о том, чтобы больше ни одной болезни, способной поразить человека, не существовало. Если верить словам Санатора, то это возможно. И это так просто. Нужно лишь подключить к этому делу как можно больше профессионалов. И спустя лишь несколько лет — врачи станут не нужны человечеству. Конечно, Хьюго не хотел остаться без работы, но и не хотел, чтобы в мире было столько больных людей. Разрываясь между этими мыслями, он думал не долго. О какой работе, о каких деньгах может идти речь, когда есть возможность избавить мир от смертельных болезней! Да что там от смертельных! Ото всех. Даже от простуды.

— Абсурд! — высказался Грегори, закурив вместе с Гилбертом еще одну сигарету, когда Хьюго высказал им впечатления от выступления Санатора.

Они шли обратно по тесному переулку, и нависающий дом уже не касался таким жутким, хотя уже стемнело, и во мраке улочки не было видно ничего, кроме ярко светящей луны и двух мерцающих огоньков — сигарет Гила и Грега.

— Не правда! — резко ответил Хьюго. — Ты что его не слушал? У него есть проект, он планирует заняться этим. Санатору нужны последователи. Он нуждается в тех, кто будет поддерживать его и помогать ему. Это не абсурд, Механик! Большим трудом этого можно добиться. Нужно только захотеть!

— Если бы только люди могли захотеть, Ветер, — лениво протянул Гил. Он шел рядом с братом, положив руку тому на плечо. Кристофер старался не вмешиваться в их беседу и просто наблюдал, неопределенно улыбаясь. Так же умела улыбаться и Дельта.

— Почему ты так разочарован в людях? — спросил Хьюго.

— Я в них не разочарован, — Гилберт выпустил тонкой струйкой дым, на что брат ему тихонько прошептал: «Позер». — Просто, друг мой, я вижу людей насквозь. И не могу избавиться от чувства отвращения к человечеству.

— Тебе надо меньше ходить по таким клубам, тогда и начнешь снова верить, — пробормотал Хьюго насупившись.

— Если бы я не ходил по таким клубам, — заметил Гилберт. — То вы бы, мистер Нортон, никогда бы и не услышали об идеях этого Санатора, — он резко остановился, приложил ладонь к щеке и раскрыл рот, будто что-то осознал. — Точно! Вот я идиот! Нет, не надо было вас туда вести, — забормотал он. — Наслушаетесь всяких идиотов.

— Вот-вот, — поучительно кивнул Кристофер.

И они рассмеялись. Приближалось Рождество, отчего хотелось веселить еще больше. Мешали Хьюго только мысли об услышанном в клубе.

* * *

Последний клиент затворил дверь кондитерской Логана, и хозяин лично повесил снаружи табличку «Закрыто». Давно с кухни ушли повара, забрав не проданные сладости домой, чтобы угостить родных. Остались в доме только Логаны. Отец, как глава семьи, занимался елкой, которая пролежала весь день в кладовке, потому что ни у кого не нашлось за весь день ни одной свободной минутки. Ребекка с матерью пробежались по дому и погасили все газовые рожки, зажигая свечки.

Маленькие теплые огонечки восковых огарков старых свечек горели теплее новых. Новые, большие свечки Ребекка расставила у окон. Теперь каждый случайный прохожий, заглядывая в их окна, встречал бы добрый желтый свет, согревающий до глубины души. Большего труда стоило держать Рика вдали от свечек. Любопытного мальчишку так и тянуло сунуть пальчик в теплое пламя.

— Обожжёшься. Будет больно, — тоном заботливой матушки говорила ему Ребекка и снова снимала с подоконника, оттаскивая на ковер в центр торгового зала, где теперь стояла елка, увитая мишурой и увенчанная красной звездой. Шары они просто не успевали вешать. Часы показывали половину двенадцатого.

В Рождество они не спали до самого утра. Это было для них ночью, когда можно было спокойно посидеть в кругу семьи и съесть что-нибудь сладкое прямо с витрины под веселый смех членов семьи. В этот раз всех веселил Рик. Он не мог усидеть на месте. То гонялся за своей мышкой вокруг елки, то снова лез к огонькам. Дергал маму и сестру за волосы, хотел нарисовать что-то на отцовской блестящей лысине, за что отец с добродушным смехом усадил его себе на плечи и стал катать по комнате.

— Я тоже так хочу! — Ребекка улеглась под елкой. В Рождественскую ночь она могла позволить себе распустить длинные волосы, и они темной пеленой разметались вокруг нее.

— Ну, тебя я уже не подниму, — мистер Логан опустил сына рядом с дочерью, и тот крепко обнял ее.

Родители устроились в кресле, глядя на возящихся под елкой детей. Вот этих моментов семейного счастья им всем не хватало целый год. Когда звонко хохочут Бекки и Рик, щекоча друг друга, когда мистер Логан обнимает жену, когда миссис Логан кладет голову на плечо мужу, когда на окнах горят теплые свечки, а в комнате царит полумрак. По улицам неспешно шагало Рождество, принося в каждый дом капельку веселья. И в дом Логанов всегда попадала самая большая капелька, потому что ничем другим не объяснишь счастливую улыбку Ребекки, которая, запутавшись в своих волосах, смотрела на обнявшихся родителей.

Видеть отца и мать отдыхающими было ей непривычно. Ребекка всегда пыталась представить себя на их месте, как она с мужем сидит в обнимку в старом кресле, дети играют под елкой, и на подоконниках горят свечки. У нее никогда не получалось. Она не видела себя взрослой. Ребекке казалось, что детство будет длиться вечно и она никогда не уйдет из родительского дома. Потому что это очень тяжело — оставлять мать и отца на несколько месяцев, уезжая в Академию. А каково же оставлять их на всю жизнь? Даже представлять не хочется.

— Давайте съедим торт! — она неожиданно села и посмотрела на родителей, готовая после одного их кивка подорваться с места за тортом, которых на витрине осталось всего два. Выбор матери пал на вишневый со сливками, и Ребекка бросилась резать его.

Она выглядела по-домашнему тепло. Это не удавалось ей даже в общежитии в Академии, когда она отбирала у Гила и Хью футболки и расхаживала в них. Дома она натянула старый отцовский свитер, утонув в нем, закатал рукава, надела узкие штаны и позволила волосам отправиться в свободный полет. Волосы были ее главной гордостью: длиной ниже коленей, темные и густые. Ребекка часто в них путалась по утрам, если с вечера не заплела их в косу. Коса была ужасно тяжелой, но избавляться от нее Ребекка не собиралась, сколько бы неудобств она не доставляла. Что такое девочка с короткими волосами? Ерунда какая-то. А так, пусть даже ты играешь в футбол и водишься только с мальчишками, никто ничего тебе не может предъявить, когда есть такие волосы.

Разложив куски торта на тарелки, Ребекка торжественно преподнесла их родителям и споткнулась о свои волосы. Упала и засмеялась вместе с братом, который устроился у матери на коленях, чтобы его угостили тортом. В отличии от Ребекки, мальчик обожал сладкое. Но Рождество все любили сладкое. Особенно если это торт с вишней и сливками. Очень сложно достать вишню зимой. Оттого торт и такой вкусный. Оттого Ребекка наслаждалась им сполна, не боясь испачкаться, ела руками, снимала кусочки с волос, замарала нос и облизывала пальцы. Дома можно. Здесь все свои. Даже мама не ругалась на нее. Не так часто дочь бывает дома, чтобы тратить время на скандалы, ведь она так смешно морщит носик, испачканный в розовых сливках.

— Папа, — невнятно проговорила Ребекка с набитым ртом. — Я по твоим глазам вижу — у тебя есть рождественский тост. Скажи его нам!

— А пить мы что будем?

— Ну, конечно, торт! — Ребекка снова засмеялась. Ее охватила какая-то беспричинная радость. Хотелось веселиться, хохотать, обнимать всех и шутить. В ней еще не умер маленький ребенок, которого она ревниво оберегала. И благодаря этому ребенку, она была главным солнышком их семьи. Непоседливая, деятельная, она всегда заражала своим настроением родителей, отличавшихся неспешностью и спокойствием.

— Ну нет, так не пойдет, — мистер Логан поднялся с дивана. — Я тут припас бутылочку для праздника. Кажется, праздник настал.

Он достал из шкафа бутылку вина и три бокала.

— А третий кому, родной? — спросила миссис Логан.

— Не думаю, что случится нечто страшное, если Ребекка выпьет глоток, — мистер Логан разлил вино по бокалам, плеснув в один, действительно, на один глоток. Миссис Логан только с улыбкой покачала головой.

Ребекка в шоке уставилась на отца. Иногда ей не удавалось его понять: то он говорит, что не позволит дочери и капли алкоголя в рот взять, то сам ей наливает. Спорить она не собиралась — мальчишки потом засмеют, но и понять не могла.

С улицы послышался треск, как будто лопалось множество пузырьков. Кто-то запускал фейерверк. Мистер Логан быстро раздал всем бокалы.

— Идете смотреть? — спросил он.

— Конечно! — завопили дети в один голос и бросились к окну. Ребекка задула свечку и усадила брата на холодный подоконник.

На противоположной стороне улицы замелькали рыжие искры, и в воздух взлетел фейерверк, взорвавшись красным фонтаном. За ним вылетел зеленый, потом синий, желтый. Цветные искорки рассыпались по небу и угасли, оставляя после себя едва заметный дым. Молодая пара во дворе домика, откуда запустили фейерверк, держала в руках зажженные бенгальские огни. Бенгальский огонь — это пламя, которое приручили и выдрессировали, которое создано, чтобы радовать и вызывать счастливые улыбки. Для этого не обязательно держать его в руках, просто смотришь — и уже улыбаешься.

— Я тоже такие салютики маленькие хочу! — воскликнул Рик, жадно прижавшись к окну, чтобы рассмотреть получше.

— Эти салютики называются бенгальский огонь, — миссис Логан ласково потрепала сына по волосам. — Где же обещанный рождественский тост? — она посмотрела на мужа.

— Да, папа, где же? — Ребекка поцеловала его в щеку. — Мы все ждем, чего ты нам пожелаешь.

— Тебе, милая, — он полевал дочку в нос. — Я пожелаю быть тем, кем ты хочешь. У тебя есть возможность делать это, вот и возьмись за дело. А не возьмешься, заставим тебя работать в кондитерской, — они с Ребеккой встретились взглядами. Это отец ей сейчас припомнил летнюю ссору, когда Ребекка заявила, что не хочет работать в кондитерской, а станет спортсменкой или военным. Отец ответил, что не позволит ей оставить семейное дело. Очень долго они старались не вспоминать этот эпизод. А теперь отец ясно дал ей понять, что он простил ее, понял. И он ее отпускает.

— Спасибо, папочка!

— Сыну, — он посмотрел на мальчика, любовавшегося на гремящие за окном фейерверки, — желаю достойно продолжать наше дело. Он наш наследник. И скоро поймет это.

Рик довольно захлопал в ладоши, когда кто-то взорвал хлопушку. По улице полетели обрывки конфетти. Если мальчику что и предстоит понять, то не сейчас, сейчас фейерверки, бенгальские огни, конфетти ему куда важнее, чем семейное дело. Мистер Логан улыбнулся глядя на него. Когда-то он так же смотрел на дочь, думая, что сына у него никогда не будет.

— А нам я желаю, — он приобнял жену за плечи. — Нам желаю знать, что с детьми нашими все в порядке. Ведь это самое дорогое, что у нас есть.

Миссис Логан кивнула. Она и мистер Логан учили Ребекку с самого детства, что семья — это главная ценность в жизни. Ее надо беречь. И Ребекка это запомнила и приняла. А теперь объясняла это Рику. Она поглядела на родителей и провозгласила:

— Ура!

Перевалило за полночь. Перестали греметь фейерверки на улице. На окнах догорели свечки, и Ребекка заметила, как мать с сожалением на них посмотрела — видимо, свечи дорожали, а дома осталось их не так много. Теперь комнату освещал только газовый рожок над диваном и отбрасывал тень прямо на задремавшего мистера Логана. Под елкой, на коленях у сестры, задремал Рик. Миссис Логан, улыбнувшись беспомощному взгляду дочери, накрыла мальчика пледом и вернулась на диван, чтобы подставить свое худенькое плечо под голову мужа. Женская половина семьи бодрствовала.

Изредка они тихим шепотом обменивались парой предложений. Планировали, что надо будет приготовить, потому что повара не составили послепраздничное меню, спеша домой. Да и было это не так важно — вряд ли кто-то заявится рождественским утром в кондитерскую, чтобы купить пирожных. Рождественским утром люди обычно проводят время с семьей, с любимыми. Спят до обеда. Ходят гулять. Наслаждаются отдыхом.

Ребекка вертела в руках мышонка. Мордочка была потертая — Грег точно взял ее от какой-то старой игрушки. И лапки тоже. Да вообще весь корпус. А механизм собрал сам. Ребекка никогда не видела, как он это делает, но, по рассказам Гилберта, можно было представить, что он просто мастер. Настоящий Механик. Для нее все эти шестеренки, шурупчики, проволоки, трение, сила были темным лесом. И поэтому она считала Грега просто волшебником. Надо же — из кучи бесполезных деталей собрать игрушку!

— Боюсь представить, сколько денег ты потратила на этого мышонка, — тихонько покачала головой миссис Логан. — У тебя стипендия-то хоть осталось?

— Я не тратила денег на него…

— Ты что, украла его? — мать напряглась и разволновалась.

— Да нет, мама, — со смешком ответила Ребекка. — Его собрал мой друг Грегори. Он мастер в таких делах.

— Это тот мальчик, с которым ты нас все никак не познакомишь? — миссис Логан успокоилась. Не очень-то, наверное верила, что ее дочь может что-то украсть.

— Да. Я проболталась ему, что Рик хочет механическую игрушку, а он взял и сделал! Представляешь? — она прикрыла рот рукой, испугавшись, что разбудила брата. Но тот только перевернулся на спину и во сне потер глаза. — Взял и сделал! Я его и не просила. Просто сказала. Он просто чудо. Гил называет его Механиком. Он постоянно сидит в мастерской, общается с преподавателем физики и может починить все, что угодно.

Мать улыбнулась, глядя в полные восторга глаза дочери.

— Ты не влюбилась, милая? — с проницательным взглядом спросила она.

— В Механика? — глаза Ребекки распахнулись в удивлении. — Нет, ты серьезно? Я влюбилась в Грега? Он классный! Просто чудесный! Друг, мамочка, он мой друг.

— Точно? — мать лукаво щурилась, пытаясь поймать на лице дочери хоть каплю смущения. Но, похоже, миссис Логан все-таки ошибалась в своих догадках.

— Точно, мам. Мальчишки мои друзья. И Хью, и Гил, и Грег. Такие дурачки иногда, — она хихикнула, вспомнив, как эти дурачки пытались незаметно наклеить зеркальца на туфли Харриет Гарланд. — И смешные-смешные, — она припомнила лицо Харриет, когда та увидела, что мальчики сделали, и едва сдержалась, чтобы не расхохотаться в голос.

— Все мальчишки в детстве смешные, — миссис Логан тоже весело улыбалась, а в глазах у нее было такое выражение, будто она затосковала по давним временам. — А твой папа какой смешной был! Я, когда его встретила, подумала, никогда не полюблю такого клоуна. А потом оглянуться не успела, как в платье подвенечном с ним у алтаря стою.

— А как вы познакомились? — поинтересовалась Ребекка. Почему-то родители никогда не рассказывали ей, как они познакомились. Никогда. Да и она не спрашивала. Раньше ее это не интересовало: счастливы и счастливы, что еще надо.

— Во дворе, — миссис Логан подняла глаза к потолку, вспоминая. — Дворик здесь недалеко был такой старенький. Качели были сделаны из деревяшки, и постоянно деревяшка отваливалась или ломалась. Ее всю чинили-перечинили. Никто на этих качелях не качался. А я любила качели, но других рядом не было. Родители не разрешали мне убегать далеко. Мне было двенадцать лет, я могла в любой момент понадобиться маме на кухне. И однажды я гуляла. Как ты поняла, каталась на своих любимых качелях. Раньше мне везло — деревяшка ломалась не подо мной. В этот раз не повезло — я сильно раскачалась и упала. Разбила коленки, порвала платье, замарала и поцарапала ладони, — мать улыбнулась своим воспоминаниям. — Было так больно. Я до этого никогда ничего себе не разбивала. Даже не подумала, что надо побежать и промыть. Села и заплакала от боли. Коленки горели ужасно. И тут ко мне мальчишка подошел, — она улыбнулась шире. — Ох, до чего смешной мальчишка! Круглый, как шарик, темноволосый. А пахло от него — это я лучше всего помню — медом. Как будто только что с пасеки пришел. Он меня домой отвел. И на прощание руку подал, как другу. Уже тогда ладонь у отца твоего большая была и мягкая. По одной руке я тогда и поняла, что он человек добрый. Так и познакомились.

— Так здорово! — сказала Ребекка. У нее иногда разыгрывалось воображение, как сейчас, и она могла в красках представить, что угодно. — А он тогда в кондитерской работал?

— Да, работал в кондитерской и в школу ходил. В ту, что на соседней улице раньше была. Старенькая такая школа, ее теперь снесли, — миссис Логан говорила не спеша. И голос у нее звучал как-то отрешенно, словно она рассказывала сама себе, а не на вопросы дочери отвечала. — Мама всегда с такой тоской проходила мимо кондитерской, денег у нас было мало, поэтому купить мы там ничего не могли. А когда мы с твоим отцом подружились, он стал угощать меня пирожными. Я долго скрывала это от мамы. Но однажды он притащил целый торт. Только представь, милая, — мать подняла глаза к потолку, мечтательно предаваясь воспоминаниям, — целый торт. И угостил им всю мою семью. Мама пришла в восторг от него!

— От торта? — недоуменно переспросила Ребекка.

— И от торта тоже, — с улыбкой согласилась миссис Логан.

— Как это мило, — протянула Ребекка и сама удивилась своим словам. Так обычно выражаются девчонки с Воздуха, когда обсуждают какой-нибудь поступок героя книги. «Он взял ее за руку». И все Ласточки сразу: «Как это мило!» Хотя ничего милого в этом нет. Другое дело — угостить тортом мать девушки. Это мило. Но разве девчонки с Воздуха поняли бы это? Поэтому Ребекка с ними и общалась мало.

Миссис Логан поцеловала мужа в блестящую лысину, обняла его и устроилась поудобнее. Явно собиралась задремать до утра, посмотреть сны про их с мистером Логаном свадьбу. Ребекка не стала мешать родным — осторожно убрала голову брата со своих коленей, подоткнула ему плед, чтобы было не холодно. Встала и пошла на кухню.

В большой кухне без множества поваров было пусто и немного страшно. Ничего не шумело, не кипело, не слышались разговоры, не звякали ложки, не хлопали дверцы шкафов, не шуршала бумага. Невообразимая тишина. Ребекка даже оробела, остановившись на пару секунд на пороге. В большом шкафу — от пола до потолка — хранились сладости. В обычные дни ей и дела до них — не любит она все эти конфетки, зефирки, мармеладки и другую сладкую ерунду. Но сейчас ей как никогда не хотелось трубочек из молочного шоколада с кремом и вафель с темным шоколадом. Она любила шоколад. Единственная сладость, которая не надоедала Ребекке.

С трубочками и вафлями на огромной тарелке Ребекка устроилась под дверью. Дверь была частично стеклянная, поэтому можно было сидеть на полу, есть и смотреть, что происходит на улице. Конечно, на заднем дворе мало интересного обычного происходит. Обычно там стоят мусорные баки, там выгуливают собак, развешивают белье, ругаются, дерутся. Но это днем. Ночью там просто тихо. Ни души. И мусорных баков в темноте не видно.

Самое время предаться своим мыслям. А в голове у Ребекки были только планы на дальнейшие каникулы. А еще ей было очень интересно, как мальчишки провели весь день без нее. У Грегори ведь был день рождения, а она и поздравить его толком не успела. Обняла, поздравления протараторила и убежала, как только Том ее позвал. Подарок вручали уже Гил и Хью. Подарок они купили один от троих — так они всегда делали. Складывались и покупали. Самая большая доля всегда принадлежала Гилберту, остальные уже перестали этого стесняться. Упаковкой занималась всегда Ребекка. Как единственная девочка в компании. Гил за это прозвал ее Матушкой Бек. Он всем любил давать прозвища. Матушка Бек, Механик, Ветер. Друзей он обычно именовал именно так.

Раздался стук в дверь. От неожиданности Ребекка чуть не выронила тарелку с вафлями. Стеклянной части двери она увидела мальчишеское лицо. Люк посреди ночи решил заглянуть к ней в гости. До поступления в Академию они всегда так делали на Рождество. Договаривались на определенное время. Ребекка убегала на кухню чуть раньше, ела сладости, а потом открывала Люку двери после условного стука. Условный стук был нужен просто, чтобы не скучно было, ведь двери стеклянные и прекрасно было видно, пришел именно он. В этот раз она не уславливались встретиться, но Люк все равно пришел.

Ребекка приоткрыла дверь, и он проскочил в кухню, отряхиваясь.

— Фух, там такой снег повалил. Я думал, в снеговика превращусь, — он стащил куртку, бросил ее на пол и уселся рядом с Ребеккой. — Ты чего сегодня гулять не вышла?

— У кассы стояла, — ответила девочка. — Бери вафлю. Столько народу собралось, пришлось открыть вторую кассу. Стояли там с мамой до последнего клиента. А потом уже и елку ставить надо было.

— Ясно, — вздохнул Люк.

Вафли вкусно хрустели. Ребекка остановиться не могла, отправляя в рот одну за другой. И думала. Ей вдруг вздумалось вспомнить, как они с Люком раньше праздновали Рождество. Вроде все так же — под дверью, со сладостями, за спиной ночь, рядом друг. И все не так, как раньше. Раньше они тоже молчали, но молчание было одно на двоих. Погружаясь в свои мысли, они могли переглянуться, улыбнуться и подавиться смешком. Одновременно. Теперь переглядываться было не о чем. И Люк выглядел по-другому. В детстве он был нескладным мальчишкой с острыми локтями и коленками. А теперь вытянулся и стал с Ребеккой одного роста, даже на полдюйма выше. И смотрел вроде так же задорно, но с проблесками ума во взгляде. Хотя, Господи, ну какой у него ум?! Он же все летние каникулы каникулы пробегал в школу, чтобы отработать всю свою неуспеваемость по пяти предметам! Они из-за этого последний раз виделись в июле. И за несколько месяцев с ним и случились странные перемены.

— Как дела в Академии? — спросил он. Вопрос прозвучал напряженно. Как будто Люк не знал, о чем поговорить. А раньше таких проблем не возникало. Можно было говорить обо всем.

— Нормально, — Ребекка откусила вафлю, старясь держаться непринужденнее, чтобы Люк чувствовал себя спокойнее. — А ты как учишься? Как оценки?

Ребекка всегда беспокоилась за его оценки. Еще с того времени, когда они учились в одной школе. До поступления в Академию. Учился Люк ужасно. Не его это дело — учеба. Вот обувь чинить он умел. И всегда говорил, что если его выгонят из школы, он будет работать в отцовской мастерской. В детстве Ребекка всегда отвечала ему, что тогда тоже уйдет из школы работать в кондитерской.

— Как обычно, — вздохнул Люк. — Математика. Я вроде дотянул до четверки все остальное. Математика никак не поддается. Еще училка. Ты ее не знаешь, новая. Ничему не учит, не объясняет. Мы только решаем. А как решать, если я не знаю?

— Может, стоит попробовать выучить самому? — Ребекка привыкла к такому вопросу. В Академии он не считался дикостью. Если кто-то жалуется на учителя, ему предлагают выучить самостоятельно. И ведь учат все. Для них не в учителе проблема. Тот, кто хочет знать, узнает. В городских школах дети не стремились к знаниям. Об этом Ребекка постоянно забывала.

— Да зачем? — недоуменно ответил Люк. Ребекка одернула себя. Действительно. Ему-то зачем. Выгонят — будет сапожником. Это если ее выгонят из Академии, стыдно будет работать в кондитерской, храня воспоминания об Академии. Она ничего не ответила.

— Ты завтра что делаешь? — неожиданно спросил Люк после долгого молчания. Он повернулся так, чтобы заглянуть Ребекке в лицо. Она замерла, не донеся вафлю до рта. Помедлила, опустила руку, захлопнула рот.

— К Гилу поеду, — ответила она. Люк хорошо знал, кто такой Гил. Даже видел его. Не один раз. И не очень хорошо к нему относился. Чем-то раздражал его этот наглый, бесцеремонный парень с самоуверенной ухмылкой и угрожающим взглядом. — А ты что-то хотел?

— Думал, ты захочешь погулять со мной в парке, — ответил Люк. Он все еще смотрел ей в глаза. Серьезно смотрел. Раньше Ребекка не видела Люка серьезным. Он всегда улыбался. — Помнишь, там есть место, где качели зимой не скрипят? Ты любила там качаться.

— Помню, — на лице Ребекки безо всякой причины вдруг расползлась дурацкая улыбка. Люк даже подумал, что она сейчас согласиться. Но она похлопала его по плечу, откусила вафлю и сказала: — Я все еще люблю там качаться. Но завтра Гил, Хью и Грег заедут за мной. Я им обещала. Ты же не обидишься? — она, прищурившись, хитро заглянула ему в глаза. — Не обидишься же? Ну, Люк, не обидишься?

Она повторяла это, пока он не пробормотал: «Не обижусь. Не обижусь». Звучало это несколько печально и было немного похоже на «Отстань!»

— Я пойду, — он вдруг встал. — Спать хочется.

— Пока, — она виновато улыбнулась. Попрощались они, пожав руки. Ладонь у Люка была мозолистая, грубая, узкая. Не такая, какой описала мама ладонь отца. Ребекка сама не знала, почему об этом вдруг подумала.

Она доела вафли, посидела еще немного, глядя в ночь. Наконец, ей захотелось спать. Она прошлась по дому, погасила свечи, накрыла родителей одеялом, хотя они спали сидя. Поцеловала спящего брата в щеку, а сама отправилась спать в свою комнату. После этого она еще долго не будет спать в своей кровати.

Кровать была холодная, пахла сыростью. Но белье на ней было свежее — мать ждала, что дочка приедет — и подушка заботливо взбита. В такой кровати могут сниться только хорошие сны. Только такая родная кровать, в родной комнате умеет будто бы звать к себе. Приглашать, притягивать. Ребекка, раздевшись до белья, поскорее забралась под теплое одеяло и легла.

Она заснула почти сразу. Только перед сном ей пришла в голову мысль, что Люк, кажется, звал ее на свидание. А она ему отказала. Она нахмурилась, подумав, что надо бы извиниться и уснула.

Сегодня самым важным местом в доме Клиффордов была комната Геры. Служанки бегали туда каждые пять минут. Приносили, уносили. Дверь неизменно плотно закрывалась, а из-за нее доносились приглушенные голоса женщин. Он говорили наперебой. Иногда их прерывал тихий, напряженный голос девушки.

Афродиту и Афину жутко злило такое внимание в старшей сестре. Геру они ненавидели. В доме никто не любил Геру. Отец вечно выговаривал ей за что-то. Брат делал замечания. Сестры насмехались над ней. Да, Афина и Афродита всеми силами старались довести ее до слез. Но раз за разом добивались лишь того, что она сдержанно кивала им и уходила к себе в комнату, где проводила большую часть времени. Она была не такой как все Клиффорды, поэтому ее не любили. И все равно сегодня отец приказал всем служанкам одеть Геру так, чтобы она была самой красивой. И ее сестры чуть не сгорали от злости и зависти. А Гера с удовольствием отдала бы им все свои красивые платья и отправила всех служанок, если бы не суровый тон отца.

Одна из служанок вплыла в комнату с новой порцией украшений, которые до этого пылились в большой шкатулке фамильных украшений. Складывать все найденные украшения уже было некуда — ими завалили весь стол. На кровать женщины стопкой бросили платья, которые перебирали не меньше часа и, наконец, остановились на одном. Потом на другом. И в итоге Гера стояла в центре комнаты в платье-футляре изумрудного цвета. Служанки то и дело прикладывали к ней то серьги, то бусы, то колье, браслеты, кольца и множество самых разных украшений, от которых у Геры уже рябило в глазах.

Вся эта круговерть порядком ей надоела. Хотелось уже поскорее закончить со сборами и поехать. Куда угодно. Хоть на край света, хоть в гости к Йоркам, хоть на прием к королеве. Ей было уже все равно. Еще недавно она, все так же стоя посреди комнаты, была в одном белье и думала, что не хочет, боится ехать к Йоркам. Находила много причин для страха. Теперь же ей хотелось лишь одного — одной волшебной кнопкой убрать мельтешащих служанок, остановить время. Лечь на кровать и с облегчением вздохнуть, потому что платье сидела на ней так плотно, что дышать можно было только небольшими порциями воздуха.

— Что вы думаете, мисс? — угодливо произнесла пухленькая девушка. Ей на вид не дашь больше двадцати. Всю жизнь ей придется пробыть служанкой, если какой-нибудь богач не заметит ее. Но такое случалось крайне редко. Гера не считала внимание богача везением. Иногда она сама хотела стать служанкой, чтобы не быть скованной нормами приличия и семейными обязательствами и традициями.

— О чем? — устало вздохнула Гера. Она уже не понимала, куда и какие украшения ей вешают.

— Серьги, мисс, — девушка убрала прядь коротких волос Геры за ухо, открывая вид на серьги с изумрудами. — Мне кажется, они неплохо подходят.

— Мне кажется, что мне все равно, — голос Геры звучал тускло и безразлично. — Давай оставим их. Подбери колье и кольца. Только быстрее.

— Конечно, мисс! — девушка кивнула другим служанкам и бросилась к столику искать подходящее колье. В это время к Гере подошли служанки с обувью, как куклу, усадили ее на мягкий стул и стали обувать.

В обычные дни она занималась этим сама. Так служанки обували и одевали только ее сестер. Но этот день рождественских каникул был особенным. Именно в этот день Гера должна быть лучше своих сестер. Именно на нее должны смотреть Йорки. Гера ненавидела быть в центре внимания.

И еще она предпочла бы не знать, почему ей надо находиться в центре внимания. Она и не должна знать. Виновата сама. Пару дней назад она не могла заснуть и в первом часу ночи вышла из комнаты в библиотеку. Гера думала, все уже спят. Однако из кабинета отца лился свет. Гера не подслушивала. Просто у мистера Клиффорда очень громкий голос. И этим голосом он произнес ее имя. Поэтому она и замерла у его двери. И ушла оттуда только спустя час с единственной мыслью: «Как это забыть?» Она никогда и не подумала бы, что отцу могла прийти в голову такая гадкая мысль. После она даже не смогла спокойно спать и ждала день поездки к Йоркам как Судный день.

— Зеленые или черные, мисс? — спросила пожилая служанка Эбби. Одна из самых опытных служанок в доме, она могла понять желание хозяек без слов. Гера одарила ее и ботинки безразличным взглядом. — Конечно, мисс. Оставим черные. Они и смотрятся хорошо, и повыше ножку прикрывают, а у Вас шубка коротенькая. Конечно, оставим черные. Вот и Лиззи вам колье подобрала, — молоденькая пухленькая Лиззи застегнула украшение на шее Геры. — Вот и чудненько. Надевайте колечко. Сейчас позову Кэти, займемся вашими волосами.

— Эбби, — чуть не плача позвала Гера. — Можно быстрее?

— Ну что вы, мисс, — служанка промокнула Гере глаза платком. — Конечно, мы постараемся. Не расстраивайтесь. Сейчас. Где Кэти? — две девушки бросились в коридор искать Кэти. — Волосы у вас короткие, мы их быстренько в порядок приведем. Не терпится к кузенам поехать. Понимаю. Сейчас, мисс. Вы будете самая красивая! Хоть сегодня замуж выдавай.

От этой фразы Гере захотелось разрыдаться в голос. Она осторожно промокнула глаза и глубоко вздохнула. Сегодня ее замуж никто не выдаст. Этого она очень боялась, потому что мистер Клиффорд мог придумать что угодно. Даже выдать замуж свою старшую дочь сегодня же. Без предупреждения. А Гера не хотела замуж. До безудержных слез, до бессильного крика в пустой комнате, до истерик с разбитыми старинными вазами в коридоре не хотела.

В зеркале Гера не узнала себя. Она действительно была красива. Ей сделали макияж: накрасили ресницы, подвели глаза, присыпали веки тенями, смазали острые скулы румянами, подобрали удивительно стойкую помаду, зная ее привычку кусать губы от волнения. Серьги с изумрудами немного оттягивали мочку ушей, колье, поблескивая, лежало на груди. Но выражение лица перечеркивало всю красоту. Покрасневшие глаза смотрели с отчаянием, губы сжались и подрагивали, будто девушка собиралась заплакать.

Она крепко сжала зубы, сцепила пальцы в замок и стала разговаривать сама с собой. Мысленные разговоры помогали успокоиться. От лица неизвестного человека Гера внушала себе, что все не так страшно. Выход можно найти из любой ситуации, даже из самой безвыходной.

В комнату постучали. Дверь приоткрылась, и заглянул лакей, прикрыв глаза рукой.

— Мистер Клиффорд интересуется, скоро ли вы закончите?

— Скоро, — отрезала Гера. Дверь поспешно захлопнулась. — Эбби?

— Сейчас-сейчас, мисс. Последние штрихи, — женщины колдовали расческами и заколками.

Когда образ был закончен, служанки замерли и посмотрели на госпожу. Они явно были довольны своей работой. Сделали из Геры не девушку, а елку. На ней все было зеленое. Зеленое платье. Зеленые украшения. Зеленый ободок. Зеленые кружевные перчатки. Не юная графиня, а рождественская елка. Гера с удовольствием бы сбросила все это и накинула домашний халат.

— Спасибо, — кивнула она. — Идите.

Женщины только схватились наводить порядок, как сразу поспешили удалиться. Гера повернулась к зеркалу и судорожно вздохнула, подавляя рвущиеся наружу слезы. Вид беспорядка в комнате наводил на нее грусть. Бездумно она переставляла баночки и тюбики в ровные ряды, аккуратно складывала кольца в коробочки, сцепляла серьги. Работа рук помогала отвлечься. Гера даже забыла, что надо торопиться.

Не забыли этого остальные обитатели дома.

— Ты идешь? — Афродита бесцеремонно распахнула дверь и с капризным выражением уставилась на Геру. — Сколько можно сидеть перед зеркалом?

— Я забыла положить пудру, — холодно ответила Гера. — Иди. Я найду ее и спущусь.

— Хорошо, поторопись, иначе мы уедем без тебя, — дверь со щелчком захлопнулась. Афродита громко докладывала своей двойняшке, как ей надоела старшая сестра.

Действительно пора было идти. На улице стояли две готовые кареты, громко травили байки кучера. А Гера бродила по комнате и приводила все в порядок, пребывая в странном трансе. Ей было все равно. Казалось, важнее повесить желтое платье на плечики, чем бежать вниз, чтобы не нарваться на гнев отца.

Еще через несколько минут в комнату снова постучали. Потом постучали еще.

— Да, войдите, — эхом откликнулась Гера. Она знала, кто пришел.

В комнату осторожно ступила мать. Высокая, стройная, красивая, но со скромным, немного испуганным лицом. Свои большие зеленые глаза Гера явно унаследовала от нее. Так же как высокие острые скулы и блестящие каштановые волосы. Гера была единственным ребенком Клиффордов, похожим на мать, а не на отца.

— Гера, пойдем, — промолвила миссис Клиффорд. — Твой отец сказал, если ты не выйдешь сейчас, он сам придет за тобой. Давай не будем вызывать его гнев. Идем скорее. Нельзя заставлять родственников ждать.

— Пойдем, мама, — Гера взяла в руки черный клатч и уже взялась за дверную ручку, когда мать заговорила снова.

— Ты взяла пудру? Твоя сестра Афродита сказала, ты искала пудру, — миссис Клиффорд оглядела столик перед зеркалом. — Если не взяла, я дам тебе свою.

— Спасибо, мама. Идем? — она спросила с тайной, бессмысленной надеждой, что мать скажет остаться, никуда не идти. Разрешит лечь на кровать и отправится к Йоркам без нее.

— Идем, — мать была безжалостна. Она хотела, чтобы дочь осталась, но боялась гнева мужа. Энтони Клиффорд был серьезным человеком, который предпочитал, чтобы все шло так, как он запланировал.

Внизу их ждали одетые сестры, брат и мистер Клиффорд, который нервно постукивал тростью по плиточному полу. Месяц назад и он подхватил новую моду лондонской аристократии — трость. Ее считал своим долгом иметь каждый мало-мальски обеспеченный человек. Мистер Клиффорд заказал себе дубовую, черную, лакированную с серебряным набалдашником в виде грифона, символа могущества и власти. Грифон присутствовал и на фамильном гербе. Гера считала, что эта птица внушает страх.

— Ты выглядишь изумительно, — сказал ей на ухо брат, забрав у лакея ее шубу, и помог сестре одеться. — Улыбнись.

Гера растянула губы в улыбке.

— Гера, — глубокий низкий голос отца заставил девушку мгновенно забыть обо всем, — я понимаю, ты женщина, пусть и юная, но это вовсе не значит, что нужно пренебрегать своим титулом. В первую очередь ты графиня Клиффорд, только потом женщина. Изволь помнить об этом сегодня и далее. Ты поняла меня?

— Да, папа. Я поняла, — Гера кивнула, стиснув зубы. В мыслях она, громко крича, срывала с себя платье, украшения и спрашивала, зачем все это, если она в первую очередь графиня, а не женщина. Можно было закутать ее в полотно с фамильным гербом и отправить к Йоркам. Они, несомненно, были бы рады видеть ее. В любом виде.

Внешне же она оставалась спокойна. Шла под руку с братом, чтобы не поскользнуться на почищенной дорожке. Впереди отец вел мать.

Обычно Гера ездила в одной карете с сестрами. Во второй ехали родители и брат. Эти поездки были для Геры привычным делом: сестры посылали в ее сторону надменные взгляды, но не произносили ни слова, поэтому Гера смотрела в окно и погружалась в свои мысли. Очень удобно.

В этот раз Гера очень удивилась, когда брат подвел ее к карете, где обычно ездил вместе с родителями, и подал ей руку, помогая подняться внутрь. Отец в это же время под недовольные стоны двойняшек подвел жену ко второй карете, а потом вернулся и сел напротив Геры. Ей не хватало духу спрашивать, однако она чувствовала — предстоит нелегкая поездка.

* * *

Гилберт по-хозяйски распахнул дверь в свою комнату, медленно прошествовал от двери и упал на кровать. Перевернулся на спину и устроился поудобнее. Под внимательными взглядами друзей вытянул рубашку из брюк, расстегнул манжеты и закатал рукава, поднял воротник, распустил волосы. Приподнялся на локтях и с довольным оскалом уставился на друзей в ответ.

— Ну что, леди и джентльмены, — начал он. — Сегодня нам предстоит встреча с одним стариканом и его овечкой. Вы готовы?

Из-под кровати высунулась Ребекка.

— Ты имеешь в виду Клиффордов?

— Именно, дорогая моя, — парень опустил на нее взгляд, хотел продолжить, как вдруг заметил у подруги в руках журнал. — Ну-ка, отдай. Не для тебя.

— Как не стыдно, Гилберт? — она хихикнула, журнал вернула на место и просто раскинулась на полу, забросив ноги на кровать.

После завтрака весь квартет собрался в комнате Гилберта, чтобы устроить военный совет. За завтраком до них донеслись не самые веселые вести с полей. Мистер Йорк, собираясь вместе с Альбионом в клуб, получил записку. В записке, как потом выяснилось, сообщалось о приезде Клиффордов.

Клиффорды приезжали в гости каждые рождественские каникулы. Гилберт терпеть не мог эти визиты. В этот раз ему представилась чудесная возможность разбавить этот убийственно скучный ежегодный прием. С ним были его друзья, которые всегда рады помочь. И Гилберт не мог упустить возможности. Он отправил друзей в комнату, а сам отправился выяснять подробности, известные лишь группе разведки — отцу и брату.

Выяснилось не много: Клиффорды приедут к пяти часам, останутся на чай и ужин, приедут они всей семьей. Самое главное Гилберт узнал более привычным для себя способом. Когда вышел из отцовского кабинета и плотно закрыл дверь, он бесшумно переступил на месте и устроился у щели между дверью и косяком, откуда сложно было что-то услышать. Но для таких профессиональных шпионов, как Гилберт, не было ничего невозможного. Он с раннего детства подслушивал у этой двери, она стала ему как родная. Это всегда было самым удобным и безопасным способом узнать то, что не доверяют детям. Даже в семье Йорков, где царило доверие, некоторые вещи от детей не скрывали, а просто не говорили.

— Каков план, генерал? — спросил Хьюго. Несколько дней в графском доме привели его в порядок. На первый взгляд Хьюго выглядел вполне прилично. Но сзади волосы у него стояли торчком, на воротнике мятой рубашки высыхало чайное пятно, а носки блестящих, вычищенных ботинок были сбиты.

— Я собрал вас здесь, чтобы выслушать ваши предложения, — высокопарно высказался Гилберт. Он перебирал стопку писем, которые скопились там с Рождества. Столько людей ждало ответа, когда графу было просто лень взяться за перо. Ирма предлагала выступить на ярмарке, Заки и Лохи звали на какой-то подпольный концерт, Карл Фрей расспрашивал о том, как Гилберт проводит каникулы. Глен Гейнор прислала подарок и пару строк с поздравлениями. Письма от Евы Пул, Наоми Мортимер и Харриет Гарланд заставили его самодовольно ухмыльнуться — не только Хьюго писали поклонницы. Литтлхен тоже прислала подарок и какой-то роман на пять листов. Он не представлял, о чем та писала в письме, потому что, не читая, порвал его на мелкие кусочки и высыпал конфетти на друзей.

Хьюго как раз в этот момент что-то говорил.

— …в конце концов ты ведь знаешь эту семейку лучше, чем… Эй! — клочки бумаги осыпали его светлые волосы и погонами легли на плечи. — Ты вообще слушаешь, генерал? Я для кого рассказываю?

— Для них, — безразлично пожал плечами Гилберт, усмехаясь во весь рот.

— Вот баран, а! — Хьюго бросился на друга и успел съездить ему в челюсть прежде, чем был повален на пол. — Помогите! — завопил он, когда Гилберт шутливо принялся его душить.

— Прекратите, ну, — Грег наблюдал за друзьями со стороны, являя собой чистый разум компании, который обычно помогал им не впадать в полную дурь.

— Что? Прекратить? — спросила Ребекка, которую уже тоже включили в драку. На ней лежал Хьюго с довольной улыбкой и щекотал, его самого сзади атаковал Гилберт, желая повторить удушающий захват.

— Ну нет, Механик! Сейчас этот Сквозняк за все поплатится! — Гил, наконец, снова ухватил друга за шею. — Бить меня вздумал, да?

Хьюго весело хохотал, пытаясь высвободиться и хорошенько двинуть Йорку по его графской башке.

— И я буду бить! — Ребекка, пока парни, сцепившись на полу, силились встать, вооружилась подушкой и теперь бросилась в атаку. С размаху заехала Хьюго по лицу, потом по графской заднице и помчалась в сторону Грегори, который еще не был втянут в это безумие.

И вскоре они образовали настоящий клубок на полу. Из подушки полезли перья, когда Ребекка и Хьюго потянули ее в разные стороны. Гилберт, пытаясь атаковать Грега, запутался в собственных волосах и получил локтем под дых от него. Ребекка восторженно визжала, поднятая Грегом к потолку, и приземлилась прямо на пол, чтобы заехать пяткой по самому больному месту Хьюго. Тот сложился пополам и встретился лбом с Грегори, которого уронил на пол и пытался задушить Гилберт.

— Может, хватит, — прохрипел Хупер в безрезультатных попытках высвободиться из захвата Гилберта. — А то я уже хочу двинуть тебе так, чтобы сломать как минимум челюсть.

— А ты попробуй! — азартно откликнулся Гил, отпустил друга и с кулаками наготове встал в стойку.

— Ну, раз вы просите, граф, — Грег выпрямился в полный рост, став сразу на пол головы выше Гилберта, что совсем не умерило его пыл. И парни резко сцепились, готовые драться уже всерьез.

— Эй! — Хьюго втиснулся между ними, чувствуя, как рвется его воротник, когда Гилберт оттаскивал его в сторону. — Прекратите! — ему было тяжело дотянуться до Грега, поэтому он с силой отправил Гила в полет до кровати, где он ударился головой и с таким видом, будто делает одолжение, поднял руки.

Грег нервно смеялся и тяжело дышал.

— Идиоты, — Ребекка уселась на полу, обняв подушку. — Хотели с Клиффордами воевать, а воюете друг с другом.

— Это Нортон начал, — Гилберт лег на кровать и с размаху приложился об изголовье второй раз. Там должна была быть подушка, но ее сжимала в объятиях Ребекка.

— Давайте серьезно, — попросила девочка. Бывало и такое, что ей надоедали все мальчишеские перепалки и сваливание вины друг на друга. Она почти не сомневалась, что Хьюго сейчас, наоборот, перебросит вину обратно на Гилберта.

— Ладно, — Грег обвел друзей взглядом,— Гилберт, что мы имеем?

— В задаче дано, Механик: время, равное пяти часам вечера, время пребывания гостей в доме, равное чаепитию и ужину, количество вещества, вернее, народа, равное всей семье Энтони Клиффорда. В формуле, приложенной к задаче, содержится неизвестная величина — дело, с которым мистер Клиффорд едет к моим родителям. Надо найти эту величину, а так же хороший способ подстроить что-нибудь старшему Клиффорду и его сыну.

— Не так много данных, придется пораскинуть мозгами, — ответил Грегори.

— Принести пистолет? — хохотнул Хьюго, пребывавший в хорошем настроении, хотя еще утром был погружен в свои мысли и отвечал на вопросы невпопад.

— Не смешно, Хью, — отмахнулся Грегори. Он действительно призадумался. Обычно он не фонтанировал идеями всяческих проказ, однако иногда его посещало желание проявить себя таким же хулиганом, как Хьюго и Гилберт. Те умели хулиганить ради смеха. Грегори же в приюте научили только по-настоящему жестоким пакостям. Во втором классе они вместе с одноклассниками украли из кабинета учительницы кошелек и все деньги изорвали в мелкие кусочки. В третьем классе ему самому подложили в рюкзак бутылку дешевого эля, за что он получил суровое наказание — месяц чистил туалеты, а потом отомстил и еще месяц чистил туалеты, но уже вместе с обидчиками. А в пятом классе они подожгли кухню в приюте и около месяца все дети, в том числе и он, побирались на улице, потому что поварам негде было готовить.

Летом, возвращаясь из Академии на каникулы, Грегори опять приобретал жизненный опыт с приютскими детьми, которые за весь учебный год учились чему-то новому. Так он научился курить и подсыпать другим в сигареты всякую взрывающуюся дрянь вроде пороха. Подкладывать осколки его тоже научили. Это особый вид пакости. Разбиваешь прозрачную бутылку, берешь осколок не больше полдюйма, достаточно острый и незаметно бросаешь его в еду врага, что в приютской столовой было очень просто сделать. Один мальчик после такого едва остался в живых, но даже воспитателей это не волновало.

— Пока Механик генерирует гениальную мысль, я готов выслушать тебя, мой быстрый друг, — Гилберт прохаживался по комнате, бросая взгляды то на Хьюго, то на Ребекку.

— Ну, строить козни таким большим шишкам, как Клиффорд, я не умею. Могу только двойняшек заболтать, — Хьюго пребывал в растерянности. Ему предложили слишком сложную задачку. Сделать гадость клерку с соседней улицы — раз плюнуть. Устроить веселье мужику из парламента — нет, Хьюго слишком занят пакостями для клерков, позовите кого-нибудь другого.

— Никакой помощи, — вздохнул Гилберт. — Мы скучно живем, а вы даже не хотите это исправить! Как я мог подружиться с такими занудами?! — с драматизмом Гилберт закатил глаза, а потом покачал головой и обреченно уставился в окно.

В затылок ему прилетела подушка. Он обернулся и встретился с возмущенным взглядом Ребекки. Уперев руки в бока, девушка встала и, казалось, готова была порвать графа на кусочки его древнего происхождения.

— Это ты нас занудами назвал?! Выкручивайся сам тогда. Достал уже, — она подняла подушку, взбила ее и положила на кровать. — Всегда на нас сваливаешь все. Если тебе надо, Гилберт, сделай это сам, приложи хоть немного усилий. Твоя лень переходит уже все границы.

У двери Ребекка обернулась и пнула в сторону мальчишек журнал.

— И убери уже эту порнографию, мне за тебя стыдно! — дверь хлопнула, проводив девушку.

— Ну и вали! — крикнул ей вслед Гилберт, подбирая журнал. — Хью, смотри, какие сиськи.

— Да иди ты! — Нортон отобрал журнал у друга и ударил его им по голове. — Она обиделась. Надо что-то сделать. И вообще, я с ней согласен. Ты совсем обленился. Вот теперь подумай, как попросить у нее прощения и как подстроить что-нибудь Клиффорду. А мы с Грегом пойдем прогуляемся. Пойдем, Механик?

Он рассеянно поднял голову, выныривая из своей задумчивости.

— Что? Нет, Хью, — взгляд Грегори все еще оставался отсутствующим. — Я не хочу, прости.

— Ладно, — с саркастической благодарностью пожал плечами Хьюго.

Хьюго отправился прогуляться. С самого утра ему стало понятно, что обитателям дома нет до него никакого дела. Он прошел мимо комнаты Ребекки, где та беседовала с Крисом. Последнее время те часто общались.

За все эти каникулы радость ему приносила лишь миссис Йорк. Эта женщина хранила в себе столько любви, что ее хватало на пятерых детей, мужа и еще оставалось на гостей. Она поддержала Хьюго, когда он рассказал, что его маму отправили в Африку. И сейчас он подумывал пойти к ней в поисках поддержки. Его останавливал лишь скорый приезд Клиффордов. Миссис Йорк, наверное, готовится их встречать.

Стоило Хьюго выйти на улицу, как ледяной ветер обхватил его, и уши онемели от холода. Вместо привычного капюшона он натянул на уши шапку, которую перед отъездом связала мама. Теплую полосатую шапку с пушистым помпоном. Когда Хьюго надевал ее, ему казалось, это не шапка греет его, а любовь, с которой мама вязала ее.

Выйдя на широкую улицу, Хьюго огляделся. Он еще плохо ориентировался в этом квартале. Знал, где находятся магазины, клубы, салоны, но туда идти не собирался. Гилберт недавно показал им бордель. Тогда впервые в своей жизни Хьюго увидел проститутку. Высокая, с пышными формами, одетая в шубку и высокие сапоги, девушка курила на крыльце. Она подмигнула мальчикам и поманила их пальцем, кокетливо, ускользнув внутрь. Хьюго чуть было не пошел за ней. Его остановила табличка на двери, возвещавшая, что если вам нет шестнадцати лет, то вас не пустят.

Мимо поворота к борделю проехала карета, и прошёл Хьюго. Совершенно бесцельно он шел в каком-то направлении. Прохожие вызывали невольную зависть. Богатые семьи, счастливые дети, у которых есть мать и отец. Парни немногим старше его, зато уже ведущие под руку роскошно одетых девушек. Такие девушки вряд ли обратят внимание на сына простого адвоката, зарабатывающего копейки на мелких процессах.

Подул пронизывающий до костей ледяной ветер. Машинально Хьюго сунул руки в карманы, он никогда не носил перчаток. Сжав кулаки, Хьюго ощутил, как пальцами смял бумагу. Быстро вынул помятый клочок бумаги. Это было письмо от отца. Как всегда, короткое и лаконичное. Нет писем от матери, дома все хорошо, пара вопросов о каникулах и об учебе. Третье или четвертое письмо подряд от отца, на которое Хьюго так и не ответил.

Он чувствовал, что отдаляется от отца, от дома и ничего не мог с этим поделать. Пока там не было матери, Хьюго не желал возвращаться. Никогда у них с отцом не было доверительных отношений, только сплошные требования и попытки соответствовать стандартам. За соответствие — поощрение. Последний раз, когда Хьюго удалось угодить отцу, тот задобрил его новой формой. Дорогой. Отдал за нее большую часть заработанных денег. А Хьюго все равно не получил от этого никакого удовлетворения. Подарок был похож не на одобрение, не на благодарность со стороны отца, а на кусочек мяса цирковой собачке, правильно выполнившей команду.

Снова смяв листок, Хьюго полез шарить по своим карманам в поисках денег. Хотя бы пару пенсов, чтобы хватило на три строчки в телеграмме. Выгреб из кармана брюк горсть мелочи и удовлетворенно пересчитал — должно хватить. Осталось только понять, где тут у богачей находится почта. Есть ли она вообще здесь, если у каждого дома есть парочка почтовиков?

— Извините, вы не подскажете мне, где находится почта? — Хьюго лихо подскочил к мужчине, походившему на слугу.

— Вниз по улице, — ворчливо ответил мужчина. — Там свернешь налево. Третье здание. Маленькое такое. Сначала не заметишь.

— Спасибо, — улыбнулся Хьюго.

— Иди уже, — и мужчина поспешил прочь, всем своим видом показывая, как ему надоели жизнерадостные мальчишки. У Хьюго от такого отношения аж все хорошее настроение мигом испарилось. Он только настроился зацепиться за что-нибудь в разговоре и поболтать с человеком, как его послали. Разговоры действовали на Хьюго лучше любого успокоительного и расслабляющего. Только не такие, в которых собеседник настроен неблагожелательно.

— Иди уже, — недовольно передразнил Хьюго и повернулся, чтобы отправиться вниз по улице.

Как только настроение упало до нуля, стали происходить различные неприятные вещи. Так всегда бывает: испортится настроение, так на каждом шагу еще будет происходить что-нибудь, что испортит его еще больше. Сначала Хьюго поскользнулся и больно шлепнулся на бок, проехав половину улицы. Потом задумался о чем-то постороннем и повернул немного раньше, чем следовало. Угодил лицом в сугроб. Запнулся о бордюр. Поднял руку, чтобы почесать лоб, и обнаружил, что потерял шапку. Пришлось вернуться туда, где упал. Натянул шапку и упал еще раз на задницу.

— Да блять! — не выдержал он и выругался на всю улицу. Не обращая внимания на возмущенные возгласы прохожих, с невозмутимым видом встал, яростно отряхнулся и тяжело пошел по указанному пути.

Почту Хьюго заметил не сразу. Он три раза прошелся мимо третьего дома. Большого, четырехэтажного, многоквартирного. Только потом в глаза мальчику бросилась небольшая пристройка в тени самого дома. Туда вела вычищенная дорожка. У входа сидела большая ухоженная собака, она подозрительно обнюхала Хьюго, а когда поняла, что он не враг, доверительно лизнула его в нос.

Хьюго пришлось ненадолго задержаться, чтобы подарить собаке ласку. Эти чудесные животные будили в нем радость. Большие глаза смотрели с такими доверием и преданностью, что невозможно было не потрепать собаку по голове, не почесать за ухом. Она проводила Хьюго до входа и, явно красуясь, села у двери. Будто говорила: «Я тебя подожду».

Почта оказалась наполнена людьми. После нескольких дней жизни в элитном районе всех здешних людей Хьюго мог определить как слуг. В большинстве своем женщины. Они стояли в очереди, чтобы отправить посылку или купить конверты и открытки. У окошка для отправки телеграммы очереди не было.

— Добрый день, — Хьюго широко улыбнулся молодой блондинке, готовой набрать текст телеграммы. — В Африку телеграмму отправите?

— Да, — ответила она, невольно улыбнувшись в ответ. — Подождите секунду, — блондинка нырнула под стол и тут же вынырнула с листком бумаги. — Вам срочную?

— Нет, — Хьюго хотел бы отправить срочную телеграмму, но у него не хватило бы денег. — Обычную, пожалуйста. Пишите? — он с лукавой улыбкой заглянул в окошко. — Мама. Напиши хоть строчку в ответ.

— Все?

— Да, — он продиктовал адрес и заплатил половину из того, что у него было. На остатки купил открытку, отстояв в огромной очереди. Открытку Хьюго подписал отцу, извинился, что не приехал на каникулы и пригласил проводить его в день отъезда в Академию.

Когда Хьюго вышел на улицу, уже начинало смеркаться. Странно, как зимой быстро пролетал весь день. Еще недавно они завтракали, а потом дрались в комнате Гилберта. А сейчас Хьюго все еще обижается на Гилберта и не особенно хочет возвращаться в дом Йорков.

Он плелся по улице, поглядывая на часы в каком-то неизвестном ему здании. Время близилось в пяти. Скоро должны были приехать Клиффорды. Гилберт убьет его, если он не придет вовремя. И сразу после этой мысли в Хьюго проснулся внутренний Гилберт, который всегда действует так, как ему запретили из чистой вредности. Этот внутренний Гилберт заставил Хьюго развернуться на девяносто градусов и отправиться домой самым длинным путем: через мост, где проходила ярмарка.

В ночной темноте ярмарка горела огнями. Шумел народ. Торговля и развлечения только начинались. Как и положено, ночью разгоралось самое веселье. Хьюго втиснулся в ряды между людьми и пошел вдоль прилавков, где было посвободнее. У лотка с фигурками он остановился. Перед ним стояла вся команда футболистов, за которых он болел с самого детства. Одиннадцать проработанных до мельчайших подробностей фигурок, которые стоили невероятно дорого. У него даже слезы на глаза навернулись.

— Хьюго! — послышался радостный возглас рядом. Потом в его объятия влетела девушка. — Ты как здесь? Ты же говорил, что останешься в Академии. С папой со своим не хотел встречаться…

Элинор замолчала и посмотрела на него.

— Привет, Нора, — он потянулся поцеловать ее.

— Тут мои родители, дурак, будь осторожнее. Мой папа очень строгий!

— Ясно, — Хьюго на всякий случай отстранился. — А я своего отца и не видел. Меня Гил пригласил к себе. Мы с ребятами и поехали. Живем здесь недалеко в доме Йорков. Не упускаем возможность иногда почувствовать себя богатыми и знаменитыми. Сегодня вот должны приехать Клиффорды.

— Это семья Геры? — Элинор выглядела удивленной, словно не знала о родственных связях Геры и Гилберта.

— Да.

— Здорово! — восхищенно ответила девочка, не дав Хьюго продолжить. — А ты много таких знаменитостей видел? Какие они?

— Не знаю, Нора, — отмахнулся он. — Обычные люди, только нос задирают высоко. Ты лучше послушай, куда нас Гил водил…

— Да ладно тебе, Хью, — Элинор обхватила его руки своими руками в колючих перчатках. — Они же такие богатые… Красивые, знаменитые, все о них говорят. Они должны быть особенными!

— Они особенные, наверное. Нора, я не особо с ними общался, — Хьюго за руки притянул ее ближе к себе. — Я же говорю тебе — послушай. Гил нас водил в один клуб. Там тоже люди. Они богаты, но еще не знамениты. Вот они интересные. Ты бы послушала, что они говорят. Когда мы там были, выступал один человек…

— Что за человек? — Элинор быстро нашла глазами родителей в толпе и отметила, что они еще долго будут бродить и можно еще поболтать с Хью.

— Он рассказывал, что возможно сделать так, чтобы никто не болел, — в глазах Хьюго загорелся тот же огонек, что и в тот день, когда они слушали выступление Санатора. — Только представь себе: все здоровы. Не существует даже простуды. Ни рака, ни туберкулеза, ни эболы.

— Да, это классно, — кивнула Элинор. — А ты не думал, что на самом-то деле это только мечты.

— Нет, не думал. У Санатора все распланировано. Пусть не сразу. На это потребуется несколько десятков лет, но это возможно. Уже сейчас где-то в подпольных лабораториях, как он сказал, ищут лекарство от эболы.

— Было бы неплохо, если бы его нашли, — Элинор порывисто обняла его и тут же отстранилась, боясь, что отец увидит. — Тогда твоя мама вернется. Что она пишет?

— Не знаю, — плечи Хьюго резко опустились и все воодушевление пропало. — Я не получал от нее писем с начала зимы. Сегодня сходил на почту, отправил телеграмму. Да и то — обычную. Денег на срочную не хватило. Теперь пока она туда дня четыре, пока обратно неделю. Как каникулы закончатся, так ответ и получу. Если вообще получу, — Хьюго расстроено потер лоб и отвернулся, уворачиваясь от обеспокоенного взгляда Элинор.

— Получишь, вот увидишь, — она ободряюще сжала его ладони. — Просто почта там плохо работает…

— Элинор!

— Я иду, пап! — крикнула девочка в ответ и затараторила Хьюго. — Я пойду. Ты напиши мне завтра. Я хочу до конца каникул сходить в тот клуб. Вдруг удастся послушать Санатора.

— Ладно… — не успел он договорить, как Элинор, быстро оглядевшись, поцеловала его и убежала к родителям. Хьюго оглянулся на прилавок, где недавно стояли футболисты. Пусто. Пока он разговаривал с Элинор, раскупили все одиннадцать штук. Иногда Хьюго даже не знал, что он любит больше: девчонок или футбол.

* * *

После долго приветствия гости, наконец, разделились. Взрослые, а с ними и Эвридика с Дельтой, остались в гостиной пить чай. А детей, по традиции, отправили в Цветочный зал. Гилберта трясло от негодования. Дети. Мистер Клиффорд сказал это с такой снисходительностью. Через год он станет совершеннолетним, а этот богатый ублюдок смеет называть его ребенком. Как же он ненавидел этого старикана! Если бы представилась возможность, он бы обязательно ей воспользовался и основательно подпортил Клиффорду его сладкую жизнь.

И вместе этого Гилберт был вынужден торчать в Цветочном зале, как ребенок, с двумя курицами. Правда, куриц было всего две, а друзей больше. И чего-то все же не хватало. Хьюго загулял. Даже Ребекка остыла через час, а Нортон, по словам дворецкого, ушел гулять. И не появлялся до сих пор.

Чай закончился. И Гилберт с кислым видом очень некультурно жевал пирожное. Крошки сыпались ему на брюки, а нос измазался в креме. Все свои силы он пустил на то, чтобы вызвать негодующий взгляд Афины и Афродиты. Гера пропадала где-то между книжными полками, поэтому Гилберт и забыл про нее.

— Где этот Сквозняк гуляет? — раздраженно бросил Гилберт.

— Вернется он, успокойся, — Грегори невозмутимо сидел, положив руки на стол, и смотрел перед собой. Не копался в своих мыслях, не разглядывал двойняшек или друзей. Просто сидел.

— Когда? — Гилберт не отставал. Ему было не по душе, что кого-то не хватает. Хоть он и раздражался из-за постоянной болтовни Хьюго, ему не нравилось, что тот сейчас гуляет где-то. Когда нет Хьюго, все взгляды девчонок достаются Гилберту, отчего тому становится неловко. А когда Гилберту неловко, он раздражается все больше, начинает вести себя как последняя свинья и повышать голос.

— Не знаю, Гил, прекрати крошиться, — Ребекку тоже уже потряхивало от нервов. Чтобы успокоить себя и отвлечь Гилберта, он подошла к нему сзади и зарылась пальцами в его длинные волосы, которые он на нервах распустил и оставил лежать на плечах.

— Да, Гил, милый, будь аккуратнее, — с улыбкой вклинился в разговор Кристофер. — Ты ведь не хочешь заставлять матушку Ребекку бегать за слюнявчиком, — ядовитые шуточки в стиле Гилберта у Кристофера получались добрыми и не обидными. Гилберт нервно улыбнулся ему, но Крис смотрел на Ребекку. Весело и укоризненно смотрел на Ребекку. Она улыбнулась и показала ему язык.

— А где Гера? — понизив голос, спросил Грегори.

— Бродит где-то там, — отмахнулся Гилберт.

— Может быть, позовем ее к нам? — Грег искренне надеялся, что двойняшки его не слышат.

— Да делайте что хотите, только верните сюда еще Нортона! — Гилберт ударил ладонью по столу, тяжело поднялся и ушел к окну. На его место юркнула Ребекка.

— Сейчас позову, — кивнул Кристофер.

Гилберт, постукивая по подоконнику пальцами, наблюдал, как брат подошел к Гере. Они заговорили. Гера отстранилась, покачав головой. Щеки ее чуть зарделись. Кажется, она не хотела присоединяться к их компании, но Кристофер настаивал. Размахивал руками, улыбался, склонив голову набок, брал за руку. Согласия ему удалось добиться только после того, как он достал сушеную розу из древней вазы, взял в зубы и, опустившись на колено, протянул девочке руку. Когда нет Хьюго, его неплохо замещал Кристофер. Вернее даже не так, где Хьюго точно бы отказали, Кристоферу точно не откажут.

Младший Йорк провел гостью к их столу и позвонил в колокольчик над камином.

— Да, попроси еще чаю, — кивнул Гилберт и бросил взгляд, полный отвращения, на Афину и Афродиту. Те чинно, мелкими глоточками попивали свой чай и ложечками ели крем на пирожных.

Гера присела за стол рядом с Кристофером и нарочно далеко от Грегори. Но тот все равно спросил у нее, как проходят каникулы. И Гера ответила, несмотря на многозначительное покашливание одной из сестер.

— Мне Виола писала, что ты совсем из дома не выходишь, — обеспокоенно говорил Грег. — У тебя нет проблем? В семье все в порядке?

— Все хорошо, Грегори, — едва заметно улыбнулась Гера и снова стала холодна и сдержанна. — Я не люблю зимние каникулы. Отец всегда дома и все становится строже. Мы никуда не ездим вместе. Только к родственникам, поэтому я сижу дома. Но ты не волнуйся, я не скучаю.

—ьЧем ты занимаешься весь день в четырех стенах?

— Читаю, — она пожала плечами. — У нас дома не так много научных книг, но в глубине библиотеки я нашла труды Дарвина. Мне удалось тайком пронести их в свою комнату. Часто мне становится страшно, когда я представляю, что будет, когда отец найдет их.

— Сделай тайник, — пожал плечами Грег и улыбнулся. — Не будет же граф копаться в вещах своей дочери.

— Не будет, — согласилась Гера, печально прикрыв глаза и глубоко вздохнув.

Подперев голову кулаком, Гилберт наблюдал за ними. Каждой твари по паре, пронеслось в его голове. А ему и Нортона не досталось. Ребекка с Крисом обсуждала нечто очень интересное, если судить по энергичным жестам. Они рисовали пальцами в воздухе и кивали друг другу. Рядом, сидя друг напротив друга, с невозмутимыми лицами разговаривали Гера и Грегори.

В очередной раз тяжело вздохнув, Гилберт сел за стол и попытался подключиться к какому-нибудь разговору. Выяснилось, что Кристофер и Ребекка говорят о каком-то предстоящем празднике и на его вопросы отвечать не собираются. Гера рассказывала Грегу, что она вычитала в книгах Дарвина. Здесь еще можно было что-то почерпнуть, поэтому Гилберт налил себе чаю и стал слушать.

Голос у Геры от природы был тихий, и рассказывать она не умела. Часто, слушая ее ответы на уроках Гилберт умирал от скуки, хотя она рассказывала о сложных и, в общем-то, интересных вещах. Во время рассказа она запиналась, задумывалась или начинала очень-очень тихо бормотать себе что-то под нос, а потом снова возвращалась к рассказу. Для Гилберта это было настоящей пыткой. Он снова начал хлюпать чаем и крошить пирожные. За один вечер он съел столько сладкого, сколько кондитерская Логанов не производит за год.

Внезапно в дверях раздался смешок. Гилберт резко оглянулся и подскочил с места. Подбежав к Нортону, он схватил его за грудки и приблизил свое лицо к нему.

— Ты где был, идиот?

— Не твое дело, граф, — улыбнулся он во все зубы и отпихнул друга. — Девушки, вы скучали по мне? — Хьюго, как и Кристофер недавно, вынул из вазы две сушеные розы и направился к двойняшкам, с поклоном вручив им цветы. Девочки кокетливо ему улыбнулись и без лишних раздумий приняли розы.

— Не скучаете по мне на каникулах? — спросил он, отдавая все свое внимание гостьям, будто никого больше в Цветочном зале не существовало. Гилберт подумал, что вечером, когда Клиффорды уедут, хорошо приложит Нортона по голове за такие выкрутасы.

— У меня вот даже и времени-то скучать нет. Постоянно в движении. Гуляем, ходим в клубы, играем. Сегодня столько дел было запланировано, но, как только узнал о вашем приезде, сразу все стал перепланировать. Едва успел. Был на ярмарке. Не выезжали? Нет? Зря. Пропускаете все веселье. Хорошая музыка, дорогие красивые вещи, приятные люди — мне понравилось все. Проходил мимо ювелирного лотка, увидел серьги. Сразу подумал, что они отлично подойдут к твои прекрасным глазам… — он замялся. Сестры не были похожи, но Хьюго все равно умудрялся их путать. — Красавица, — в итоге он выкрутился. — А кого видел, ни за что не поверите! Никаких предположений? Жаль. Французский виконт Луар собственной персоной! ...

Афина и Афродита заворожено слушали его, широко распахнув глаза. Хьюго тараторил. Похоже, он сам не следил, о чем говорит. Говорил — как дышал. Для него это такая же потребность, как будто если он не будет говорить, то у него язык к небу прилипнет и он задохнется. Начиная говорить, Хьюго как будто загорался. Понемногу, как костер в лесу: сначала бросал на пробу пару словечек, а потом с каждой произнесенной фразой разгорался все сильнее. И превращался в настоящий лесной пожар, сносящий все на своем пути.

— Попугай, — буркнул Гилберт себе под нос.

— Это его призвание, — пожал плечами Грегори. — Помнишь, как он в клубе слушал. Мне кажется, однажды и его так же будут слушать.

— Он не доживет, — насупившись, проговорил Гилберт. — До совершеннолетия дожить не успеет, как я его прирежу. С каждым разом этот Сквозняк все больше выводит меня из себя. Съездить бы ему в челюсть.

— Да ладно тебе, — пожал плечами Грег.

— Жаль, тут свидетели есть… — сказал Гилберт и вернулся к сидящим за столом. Ему в глаза случайно бросилось, как Кристофер накрыл своей рукой руку Ребекки. Спокойно так, будто это в порядке вещей. Почему Гилберт вечно пропускает такие вещи? Кто-то сходится, кто-то расходится, а эти события проплывают мимо него, хотя ничего не должно пройти мимо Гилберта Йорка, у которого всюду есть свои информаторы.

— Прошу прощения, — в комнату вошел дворецкий. Гилберт, сдвинув брови, иронично посмотрел на него чрезвычайно многозначительным взглядом. — Мистер Йорк пригласил вас, мистер Йорк, — он почтительно кивнул Гилберту, — и вас, мисс Клиффорд, — кивок достался и девушке, — выпить бокал коллекционного красного вина. Ваши родители желают поговорить с вами и ждут вас в кабинете мистера Йорка.

— Спасибо, Том, — кивнул Гилберт. — Не надо нас провожать, мы дойдем сами, — он посмотрел на девушку, но так лишь опустила голову, поджав губы, словно знала что-то, чего не знал Гилберт.

Проходя мимо Нортона и его подружек, Гилберт бросил полный злорадного удовольствия взгляд на их компанию. Когда в комнате появился дворецкий, двойняшки резко отпрянули от Хьюго, словно тот за одну секунду стал прокаженными. Но стоило дворецкому удалиться, как те снова придвинулись к нему и положили ладони ему на плечи. Какое лицемерие. Гилберт покачал головой, догоняя Геру.

— Что они задумали? — спросил Гилберт, не предполагая, что Гера может знать ответ.

— Не знаю, — она пожала плечами и опустила голову, пряча глаза. Гилберт даже остановился на мгновение. Ему точно показалось, что Гера как-то горько вздохнула, словно знала что-то, чего не знал он. Что-то о том, зачем их позвали в кабинет отца.

— Точно не знаешь? — он снова догнал ее и попытался приноровиться к ее мелким быстрым шажкам.

— Точно, Гилберт, — ответила Гера, посмотрев ему в глаза. — Я не знаю.

И она развернулась, уверенно шагая по коридору. Гилберт нервно усмехнулся — она пыталась врать ему. Ему, человеку, у которого за плечами стаж вранья, равный годам жизни. А пятнадцать лет для такого дела не мало. Гера точно знала, но по какой-то причине не желала рассказать Гилберту.

— Нет, подожди! — он поймал ее за запястье и развернул к себе. — Ты знаешь. Рассказывай.

— Это не то, что ты хотел бы знать, — Гера отвела взгляд.

— Это я сам могу решить, — непроизвольно он сильнее сжал ее руку, отчего Гера только моргнула, но ничем не показала, что ей больно. — Говори, Гера. Только не надо врать.

— Хорошо, — ответила девушка. — Отпусти меня, пожалуйста, я никуда не собираюсь убегать, — Гил разжал пальцы.

Гера размяла руку, немного помялась, глубоко вздохнула и сказала со странной интонацией в голосе, которую Гилберт бы опознал, как страх или подавляемой сопротивление:

— Мой отец хочет, чтобы я вышла за тебя замуж.

Сначала Гилберту показалось, что у него в ушах зазвенело, и он услышал не то. Потом посмотрел Гере в глаза и понял, что все услышал правильно. Внутри все заполыхало от негодования. Этот мерзкий старикан, вечно кричащий на свою страну о своем статусе и тычущий всем в лицо своим титулом, решил все за него. С чего он вообще взял, что Гилберту нужна жена?!

— Кто он такой, черт возьми! — злобно нахмурившись, спросил Гилберт пустоту перед собой. Он отвернулся от Геры и стоял, сжимая и разжимая кулаки. Ему жутко хотелось ворваться в кабинет отца и без лишних слов забрать у старшего Клиффорда его дурацкую трость и засунуть ему ее поглубже. Но сначала можно хорошо двинуть ему этой тростью по надменной роже.

Устроить свадьбу двоюродных кузенов. Как мерзко. Ему бы еще предложили переспать с тетушкой Омегой.

— Ты, надеюсь, не хочешь за меня замуж? — он с опаской заглянул ей в глаза.

— Нет, — она покачала головой.

— Отлично. Я тоже не горю желанием. Пойду, сообщу им об этом, — Гилберт только собрался направиться в кабинет отца. Сделал несколько шагов. И Гера окликнула его.

— Не говори им ничего, — попросила она вдруг. — Отец думает, что я ничего не знаю. Мы не должны ничего знать. Не говори им ничего, пока они сами не скажут.

— Почему я должен молчать?! — возмутился Гилберт. Его негодование достигало апогея.

— Ты подставишь меня. Отец сразу догадается, что я подслушала и рассказала тебе.

— Ладно, идем, — Гилберт глубоко вздохнули и заставил себя успокоиться и немного потерпеть. Совсем немного. Мистер Клиффорд не любит лить воду в разговоре, как и его отец. Скорее всего, им сразу выложат все планы. Тогда Гилберт и позволит всему своему негодованию вырваться наружу, потому что внутри у него и так уже все горело, пылало и кипело.

Атмосфера в кабинете мистера Йорка резко контрастировала с настроением Гилберта. Мужчины лениво разошлись по всей комнате. Мистер Йорк позволил своей жене сесть за свой стол, а сам стоял позади нее. У окна стояли Райан и Альбион. Мистер Клиффорд и его жена сидели на диване. Похоже, до того как Гилберт громко постучал и вместе с Герой вошел в кабинет, Альбион рассказывал всем присутствующим какие-то новости. Он резко замолк на полуслове и с настороженной улыбкой посмотрел на брата.

— Проходите, — мистер Йорк пригласил Геру сесть в кресло. Гилберт предпочел стоять посреди кабинета и сверлить всех по очереди взглядом.

— Нам обещали бокал вина, — коротко напомнил он.

— Том сейчас принесет, — ответил ему отец.

Сразу после этих слов без стука отворилась дверь, и вошел Том с подносом, на котором стояли бокалы. Дворецкий позволил всем взять вино, опустил поднос и молча вышел. Отцы семейств переглянулись, в воздухе повисло напряжение от их безмолвной борьбы. Спустя какое-то мгновение мистер Клиффорд уступил.

— Гера, — мистер Йорк почтительно кивнул девушке, с лица которой сошла вся краска. — Гилберт, вы уже взрослые люди. Через год вы станете совершеннолетними, и вам нужно будет задуматься над своим будущим. Это не так просто…

— Давай по существу, — отрезал Гилберт, заслужив укоризненный взгляд Клиффорда. В ответ на этот взгляд парень только едва заметно оскалился. Если в его семье не принято перечить старшим, то в семье Йорков более свободные порядки, и Гилберт не собирался скрывать это от кого-либо. Лицемерить — не его стиль. Хотя вся светская жизнь — сплошное лицемерие.

— Юным господам просто не терпится вернуться в компанию друзей, Энтони. Не думаю, что их нужно за это осуждать, — сказал мистер Йорк. — Итак, Гера и Гилберт, — Гила ужасно раздражало, что из-за идиотского этикета отец называет его имя вторым. — Каждому человеку нужен надежный спутник в жизни. Под спутником жизни имеют в виду не брата или сестру, не друга, а мужа или жену. Брат или сестра могут предать, друзья уходят и приходят. Однако брак — это навсегда, — несмотря на всю свою продвинутость, мистер Йорк все еще был ярым противником разводов семейных пар. — В связи с этим, Энтони, то есть мистер Клиффорд выступил с предложением. Он предлагает тебе взять в жены его дочь Геру.

— Нет, — отец хотел сказать что-то еще, но Гилберт категорично оборвал его. Его тон был таким, что сразу становилось понятно — спорить с ним бесполезно.

— Почему же, Гилберт? --мистер Йорк поднялся с дивана. — Гера замечательная девушка. Тихая, скромная, понимающая. Лучшей пары не найти. Она сможет стать надежной поддержкой. И вряд ли когда-нибудь станет тебе перчить, — последнюю фразу мистер Клиффорд произнес с легким намеком, который Гилберт понял, но пропустил мимо ушей.

— Потому что я не хочу жениться, — отрезал он, отпивая из бокала значительную часть, будто там была простая вода.

— Это произойдет не сейчас, а через год, когда вы с Герой будете совершеннолетними, — возразил мистер Клиффорд. — За год многое может измениться, вы пока просто находитесь в таком возрасте, что не осознаете этого.

— Вы не поняли, — с поразительным спокойствием ответил Гилберт. Он говорил с чувством, с толком, с расстановкой. Убийственно спокойно. Но каждое слово было плевком в лицо этому старикану. — Я не собираюсь жениться по чьей-либо указке. Я женюсь тогда, когда сам этого захочу. И вас даже в списках приглашенных на мою свадьбу не будет.

Он проигнорировал тихое предупредительное мамино «Гилберт!» и уставился на Клиффорда, выставив подбородок.

— Мы не собираемся категорично заставлять вас жениться, — наконец, снова вступил в разговор мистер Йорк. Он почувствовал, что если не вмешается, то сын может сорваться. — Вам нужно время. Вы пообщаетесь, познакомитесь поближе. Все-таки Энтони не учел того, что раньше вы тесно не контактировали. Думаю, вам нужно время.

— Да, — спешно согласился мистер Клиффорд. — Месяца будет достаточно.

— Нет, Энтони, — мистер Йорк произнес это обычным тоном, но так, что Клиффорд мигом забыл о своем желании скорее выдать дочь замуж. — До конца учебного года. Вас никто не заставляет обязательно соглашаться. Вы попробуете узнать друг друга получше. Летом, в конце июня, дадите ответ. Как ты смотришь на это, Гера? — девушка подняла голову, словно выходя из транса.

— Если Гилберт не против, — тихо сказала она. — Я тоже.

— Я все еще против, — Гилберт залпом допил свое вино и, поставив пустой бокал на стол, скрестил руки груди, упрямо выставив вперед подборок.

— Позвольте мне сказать несколько слов брату, — внезапно сказал Альбион и, не дожидаясь разрешения, вывел брата из кабинета в коридор.

Альбион говорил очень много. О долге, об этикете, об обязанностях. Кажется, ему самому была противна идея жениться на кузине. Он уверял Гилберта. Просил. Объяснял. Приводил примеры. Рассказывал случаи. Еще раз объяснял. Несколько раз. Одно и тоже. Разными словами.

Гилберт его почти не слушал. Но понемногу успокаивался, хотя в глубине души остался неприятных осадок, который когда-нибудь всплывет и сделает всем так плохо, как умеет делать только Гилберт Йорк. Последствия его взрывов можно устранять месяцами. Но последствия такого грандиозного возмущения будут витать в домах обеих семей десятками лет. И Гилберт ни за что не пожалеет.

— Ты понял меня, Гил? — постукивая своей тростью по полу — Альбион тоже подхватил эту моду, — брат смотрел Гилберту в глаза. — Ты согласишься?

— Да, — протянул Гилберт, что прозвучало больше как «Соглашусь, только отстань!»

Братья вернулись в кабинет, и Гилберт с порога заявил.

— Я согласен. В июне я дам свой ответ.

Все заулыбались. Никто даже не обратил внимание, что Гилберт говорит только про себя, не упоминая Геру, словно она не имела никакого отношения к делу. Ему было действительно по-настоящему наплевать, хочет ли она за него замуж, не хочет ли. Его ответ был уже готов, и он готов был идти до конца в отстаивании своих интересов, но жениться не собирался ни за что. Пусть наказывают его, пусть лишают денег, наследства, пусть запрещают выходить из дома. Пусть делают, что хотят, Гилберт не женится. Ни за что.

Все, что следовало после, Гилберт просто стоически терпел. Терпел добрые улыбки матери. Спокойно отвечал на наставления отца. Встречался взглядами с Альбионом и Райаном. Пытался сдержать едкие реплики, когда с ним заговаривал мистер Клиффорд. Немного разбавило его недовольство вино, которое принес Том и незаметно похлопал Гила по плечу.

Они выпили. И снова посыпались наставления. Поздравлять никто не спешил, зато все хотели внести свой вклад в воспитание детей. Гилберт не слушал, его единственной мыслью было поскорее сбежать оттуда. Его единственным желанием было выпить больше вина. Он бросил взгляд на Геру. Девушка сидела подле матери, опустив голову. До невозможности тихая и скучная девчонка, подумал Гилберт. Только бы не влюбилась. И он снова залпом выпил вино. Из пятого по счету бокала.

Их отпустили, когда Гилберт в седьмой раз потянулся к бутылке и, пошатнувшись, едва не выронил бокал. Альбион заметил, что Гилберт и Гера, возможно, хотят вернуться к друзьям. Послав брату благодарный взгляд, Гилберт пропустил Геру вперед и вышел сам.

— Только не думай, что изменю свое решение, — сразу отметил Гилберт, когда дверь закрылась.

— Конечно, что может тебя переубедить, — Гера пожала плечами.

— Ничего, — он расплылся в самодовольной усмешке. — Ты не мой типаж.

Гера посмотрела ему вслед, следя за каждым его движением. Гилберт был похож на дикого кота в своей грации. Вскинув руку, он зачесал волосы пальцами. Повел плечами, расправляя их. Уверенно ступая, шел вперед. От него невозможно было оторвать взгляд, если только не встречаться с его глазами, потому что смотрел Гилберт угрожающе на любого, кого не считал своим другом. Стоило Гилберту, не оборачиваясь, исчезнуть за поворотом, Гера со вздохом направилась в противоположную сторону, к выходу.

* * *

Позади дома находился небольшой парк. Летом, весь в цвету, он радовал глаз и позволял скрыться от чужих глаз. Гера иногда сбегала туда в детстве, когда они приезжали к Йоркам погостить надолго. Там ее никто не находил, поэтому она могла, наслаждаясь одиночеством, сидеть по деревом и разговаривать сама с собой. Однажды об этом прознали ее сестры и долго называли ее сумасшедшей, потому что Гера не любит общаться с людьми. Тогда ее это очень обижало.

А сейчас она уже смирилась с тем, что в одиночестве ей проще разобраться со своими мыслями. Когда рядом никого нет, ей спокойней, и она чувствует себя такой, какая она есть, а не такой, какой должна быть.

Плотный наст скрипел под ногами, дул ледяной ветер. Зимой парк нагонял тоску. Гера представила, как Гилберт с друзьями гуляет здесь. Ей показалось, что в их присутствии парк не кажется заброшенным и далеким ото всех. Гилберт умел украшать все, когда был с друзьями. Он улыбался только рядом с ними. Так открыто, искренне. Его дежурные улыбки всем остальным меркли с той улыбкой, что он посылал друзьям.

Гилберт был лидером в своей компании. Он был лидером везде. Несмотря на деловитость Ребекки, общительность Хьюго, лидером был Гилберт. Именно он умел направлять, отдавать распоряжения, заправлять целым мероприятием. Всем своим видом Гилберт являл решительность, коей не хватало самой Гере.

Если и существует в мире человек, являющийся полной противоположностью Гере, то это и есть Гилберт. Там, где она будет скромно молчать, Гилберт выскажет все. Там, где Гера поддастся, Гилберт будет сопротивляться до последнего. Там, где ей будет сложно сделать выбор, он не будет колебаться. Там, где она в страхе отвернется, Гилберт храбро пойдет вперед. Это все было просто прекрасно, если бы не одно «но». Там, где Гере хорошо и спокойно, Гилберту совершенно скучно.

Одна маленькая деталь останавливала Геру, когда она собиралась улыбнуться Гилберту и заговорить с ним. Она прекрасно понимала: они разные люди. Настолько разные, что рядом с ними небо и земля — одно и тоже, а север и юг находятся в одной стороне.

— Почему все это происходит именно со мной? — спросила Гера у самой себя. Со свистом ветер бросил ей в лицо сноп снежинок, больно заколовших щеки. Даже погода над ней издевается.

Вдруг, словно чтобы продолжить насмехаться, сознание подкинуло воспоминание о том, как она восприняла новость о замужестве. Едва дойдя до комнаты в ту ночь, Гера опустилась на кровать и в шоке просидела без движения несколько часов. Еще утром, когда они собирались к Йоркам, Гера не хотела замуж. Ни за кого угодно, ни даже за самого Гилберта Йорка. Еще утром ей хотелось сказать так же решительно, как это сделал Гилберт в кабинете отца, категоричное нет. Она не хотела замуж. Не хотела отношений ни с кем. Просто не представляла, как кто-то разорвет ее одиночество.

И уже вечером этого дня она печально брела по парку, думая о том самом Гилберте Йорке, за которого ни под каким предлогом не собиралась замуж.

— Нет, — сказала Гера вслух, вдруг остановившись. — Нет. Нет. Нет, — и вздохнула. — Не получается.

У нее получалось говорить нет. И все же ее «нет» звучало просто. Ее «нет» можно было возразить. Когда же Гилберт говорил «нет» возразить ничего было нельзя. Гилберт говорил «нет» всем. Он умел это делать. А вот Гера не могла сказать «нет» отцу или брату. Прекрасно понимая последствия, она не решалась им отказывать.

Подумать только, что было бы, если бы она сказала нет, когда им с Гилбертом объявили об их помолвке. Отец бы надавил. Брат бы помог. На Гилберта, конечно, тоже надавил брат. Но тот согласился лишь для вида. Гера бы согласилась по-настоящему. От осознания этого факта девушка почувствовала неприятное жжение ненависти к себе. Чувство, с которым Гера была знакома с детства. Еще с детства Гера ненавидела себя за все. Любовь к себе была ей незнакома. И в этом она тоже отличалась от самовлюбленного Гилберта.

— Как перестать думать? — подняв голову, Гера. — Как хорошо тем, кто не умеет думать. Как они счастливы…

Курицы! Противные, смазливые, безмозглые курицы! Их бы посадить на насест — через час было бы столько яиц! И перьев, потому что они своим кудахтаньем довели бы всех петухов. Да что там петухи, хозяева курятника к вечеру бы не выдержали этих куриц и сварили бы из них суп!

Хьюго остановился перед зеркалом в прихожей и яростно потер волосы на голове, отчего те встали колючим ежиком. Двойняшки так гладили его по голове, что теперь он выглядел прилизанным пай-мальчиком. Смотреть на такого противно. Только вернувшееся было в норму, настроение испарилось на глазах. Улетучилось в высшие слои атмосферы и отправилось в открытый космос.

Вместо настроения осталось жгучее желание хорошенько пнуть по мячу из одного конца поля, чтобы он пролетел до другого конца. И сесть на стриженый газон, марая в траве футбольные шорты. Сложить руки на груди. И рычать на каждого, кто осмелится подойти ближе, чем на метр. Ни с кем не разговаривать. После кудахтанья двойняшек ему казалось, что он теперь в любом разговоре даже вместо своего голоса будет слышать их.

Резкий порыв ветра ударил его в спину, заставив ускорить шаг. Раздраженно поправив шапку, Хьюго зашагал в сторону парка за домом. Тяжелыми шагами он заставлял снег скрипеть и немного по-садистски наслаждался этим скрипом. Так и хотелось сделать что-то. Пнуть снег. Ударить кулаком в стену. Нет. Пнуть мяч.

Хьюго остановился посреди дороги. Наклонился, будто собрался побежать, и сконцентрировался. Представил перед собой футбольный мяч. Потрепанный. Черно-белый. Мяч. Которым они в Академии играли во время матчей. Который он на каждом матче раз за разом загонял в ворота. Представил. Глубоко вдохнул. Разбежался. И пнул по воображаемому мячу. Поскользнулся, но ловко извернулся и удержался на ногах. Мысленно похвалил себя за такой успех: и воображаемый гол червякам забил, и не упал. Даже настроение поднялось на пару делений от минусовой части шкалы.

Шагая по аллее, подкидывая снег носками сапогов, Хьюго услышал голос, доносимый ветром откуда-то из глубины парка. От любопытства он зашагал быстрее, чтобы посмотреть, кого это вынесло на улицу, когда в доме полно гостей, еды и все сидят кучками.

Голос затих. Хьюго пришлось напрячься, чтобы понять, с какой стороны он его слышал. В парке снова стало тихо, как будто никого и не было. Хьюго уже подумал, ему показалось. Однако он был уверен, что слышал задумчивый голос, каким люди разговаривают сами с собой. Хьюго тоже был склонен к таким порывам болтливости. Иногда, когда ему не доставало собеседника, он начинал говорить сам собой и считал, что лучшего собеседника в мире не существует. Не перебивает, всегда понимает и не обвиняет в надоедливости.

Впереди стояла девушка. Низкого роста, как и Хьюго. В шубке, обмотанная шарфом, на ногах были черные сапожки. Только по этим сапожкам Хьюго и узнал Геру. Она надела шапку и сильно закуталась в шарф, что были видны только большие серые глаза. Выглядела она грустной.

— Эй, Гера! — окликнул он ее. — Что-то случилось?

— Нет, просто вышла подышать свежим воздухом, — ответила она и повернулась в сторону деревьев.

— Такой ветрище задувает, какой воздух, ты что! Простудишься еще! — он встал рядом с ней, подставляя себя порывам ветра. — Точно все в порядке? Выглядишь грустно.

— Все в порядке, Хьюго. Просто немного мечтаю, — она вдруг повернулась к нему и осторожно спросила. — А ты почему тут? Твои друзья в доме.

С секунду Хьюго колебался. Взвешивал все «за» и «против». Мысленно забил несколько голов. А потом так же мысленно махнул рукой и решился. В конце концов, кто он такой для Геры, она выслушает и забудет, а ему хоть немного легче станет. Он не хотел жаловаться, но слишком уж много всего накопилось за последнее время.

— Мне не до них сейчас, — сказал Хьюго. — Сегодня утром Гил немного обнаглел. Ну, это с ним случается иногда. Примерно два раза в день. Обычно утром и вечером. Мы все уже привыкли, но сегодня он меня достал. Ты знаешь, насколько это царская личность? Только приказы способен отдавать, а делать за него все мы должны, — он прошелся немного вперед и вернулся обратно. — У меня и без него заморочек много. Ты же знаешь, что у меня мама в Африке? — Гера утвердительно кивнула и с беспокойством взглянула на него. — От нее нет писем с начала декабря. Ни писем, ни телеграмм. Я отправлял письмо, но оно вернулось обратно безо всяких объяснений. Сегодня, пока обижался на Гила, сходил на почту. Кое-как здесь ее нашел, вы что, совсем туда не ходите? Ну, да неважно. Я отправил телеграмму. Но денег не хватило на срочную. У меня заканчивается стипендия, скоро не смогу и письмо маме отправить. На остатки мелочи отправил отцу открытку.

Он замолк, сунув руки в карманы. Гера стояла рядом с подавленным видом. Ей казалось, что она влезла туда, куда ей не следовала влезать, но было уже поздно. Понятно было, что Хьюго требуется поддержка, а друзьям не до этого. Не понятно, то ли друзья такие плохие, то ли у Хьюго просто не хочет их в это втягивать. Скорее, второе, потому что даже одна Ребекка не походила на безразличного человека, к тому же именно она лучше всего общалась с Хью из их компании. Гера сама не понимала, откуда она знала такие подробности.

— Почему ты не поехал к отцу на каникулы? Может быть, он что-то знает о происходящем в Африке. Его должны информировать как мужа твоей матери.

— Может, и должны, — с каким-то отчаянием пожал плечами Хьюго. — Да мне без разницы как-то. Мы никогда не общались с ним нормально. Он только и делает, что требует от меня постоянно великих свершений. Хьюго, поступи в Академию. Хьюго, закончи семестр с отличными оценками. Хьюго, выиграй все матчи в году. Я везде должен быть лучшим. Достало. А отдыхать я должен? Нет. Пока ты мой сын, ты должен целыми днями торчать на тренировках, в библиотеке, на уроках и забыть о друзьях и развлечениях. И девушка твоя тебе мешает. Когда он узнал, что я с Элинор встречаюсь, сказал расстаться с ней, потому что она не будет давать мне учиться. Кого он хочет из меня сделать, если сам ничего особенного не добился? Ну, закончил он Академию и что? Работает мелким судьей, получает жалкие пенни и раз в год тратит оставшиеся деньги на что-нибудь дорогое. Потом снова копит весь год. И постоянно выговаривает мне о деньгах и богатстве. Как он радовался, когда я подружился с Гилом! А как выговаривал мне за дружбу с Грегом! Не понимаю, как мама с ним сошлась. Мне он жутко надоел.

С удрученным видом Хьюго остановился в паре шагов от Геры. Он сам не заметил, как начал возбужденно расхаживать рядом с ней, пока говорил. Сейчас он не решался поднять на нее взгляд. Было ужасно стыдно за то, что выговорил ей все это. Это только его дело, но стоило ему начать говорить, как остановиться было уже невозможно. Он всегда ругал себя за это, а потом снова начинал болтать. Иногда он не переставал, пока кто-нибудь не затыкал его. И ладно бы просто поболтать — это он любил. Другое дело — жаловаться. Не мужское дело, жалуются девчонки.

— Гера, — произнес Хьюго. — Ты не бери в голову, ладно. Мои проблемы — сам разберусь. Прости, что выговорил тебе все. Забудь, пожалуйста. Извини. Я пойду.

Он потянулся смущенно провести рукой по волосам, наткнулся на капюшон и, развернувшись, поспешил уйти обратно, в сторону дома.

В душе у Геры царило смятение. Ей было действительно все равно, какие проблемы в жизни у Хьюго. Каждый сам должен справляться со своими проблемами. Геру больше волновало то, что Хьюго рассказал про Гилберта.

Конечно, она догадывалась о его эгоизме, но никогда не подозревала о таком. Невольно она представила себе Гилберта, восседающего на троне на возвышении и отдающего приказания. Корона была ему к лицу, но власть портила его, однозначно. Существует на свете вообще достаточно мало людей, которых не портит власть. Однако избалованность Гилберта можно было списать на воспитание. В такой семье, где царит любовь и понимание, где каждый ребенок любимый… Каким был бы Гилберт, если бы был Клиффордом? Нет, он не был бы тихим и забитым, как Гера. Он был бы еще хуже, чем сейчас. Гера поняла это с ужасом. Как и поняла в этот же момент, что Гилберт не перестал ей нравиться. Наоборот, она лишь стала восхищаться его свободолюбием.

— Как же так? — спросила Гера себя.

* * *

Уезжали они уже ночью. Под светом звезд мужчины стояли на пороге дома и ожидали, когда наговорятся женщины. Миссис Йорк никак не могла оставить двойняшек в покое. Вместе с ней над чем-то звонко смеялись Эвридика и Дельта. Никто из них не обращал внимания на Геру, которая витала в своих облаках.

— Дамы, — с доброй усмешкой окликнул их мистер Йорк. — Как будто в последний раз видитесь. Будет еще время наговориться.

— Подожди, папа, — тряхнув кудрями, Дельта приобняла троих сестер Клиффорд за плечи и доверительно что-то зашептала. Гера не слушала. Наверняка это были какие-то советы о моде и мальчиках. Ни то, ни другое Геру не интересовало. Вот если бы Дельта посоветовала, как разобраться в себе и в окружающих, Гера бы много заплатила за такой совет.

— Все, — не выдержал мистер Клиффорд. — Пора.

Миссис Клиффорд сразу подтянулась и посмотрела на дочерей.

— Рады были видеть вас сегодня у нас в гостях, — заговорил мистер Йорк. — Особенно тебя, Гера. Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор, — это прозвучало не так угрожающе, как если бы ей сказал это отец. Мистер Йорк сказал «правильный выбор», имея в виду действительно правильный выбор, каким бы он ни был, а не «правильный выбор» как то, что нужно было ему.

— Я постараюсь, сэр, — покорно кивнула она и улыбнулась. Не годами выдрессированной в ней улыбкой, а искренней и доброй, какой улыбалась только друзьям. Мистер Йорк вызывал у нее симпатию. Как оказалось, этот мужчина только производил впечатление строго аристократа наподобие ее отца. На самом деле он был приятным человеком с относительно мягким характером.

— До встречи, Гера, — Эвридика и Дельта подошли, чтобы обнять ее. Ничего особенного, они всегда так прощались, но каждый раз этот жест с их стороны согревал Геру своим теплом.

Она напоследок оглядела всех Йорков, что вышли попрощаться. Потом подняла взгляд наверх. В одном из окон горел свет. У окна стояли Гилберт и Грегори, смотря друг на друга. Возможно, они о чем-то говорили. Но вдруг оба одновременно посмотрели вниз и Гера поймала взгляды обоих. Гилберт посмотрел лениво и безразлично. Грегори — с беспокойством и участием.

Что это значило, Гера не очень поняла. Устало прикрыла в глаза и села в карету к сестрам, которые готовились обсудить с ней новость о ее помолвке. Кажется, она их не очень порадовала.