Спаси меня, Поттер! (джен)

Кричит Темный Лорд. Кричат Пожиратели. Весь чертов Хогвартс бьется в конвульсиях лишь потому, что Поттер кубарем скатывается с рук Хагрида. Живой.

Лишняя палочка в руке наливается адской тяжестью, и я не сомневаюсь ни секунды перед тем, как швырнуть ее Мальчику-который-снова-мать-его-выжил.

Этой секунды хватает, чтобы мир вокруг взорвался зеленым адом, и я не понимаю, каким образом я умудряюсь очутиться прямо в самом эпицентре. Почему вырываюсь из рук отца, стремящегося утащить меня подальше — туда, откуда можно трансгрессировать в безопасное место.

Я посылаю лучи заклятий в людей, плечом к плечу с которыми я стоял несколько минут назад; в тех, кто совсем недавно поднимал тост за черную метку на моем предплечье. И не удивляюсь, увидев мать за своей спиной, сражающуюся со всей страстью, на которую она была способна; со всей яростью, которую она давила в себе годами из страха за сына, из страха перед мужем.

Небосвод над головой сменяется полуразрушенным потолком Хогвартса. И я все еще, — чудом, — живой и сражаюсь с Пожирателями.

Впервые, за чертову кучу времени, я полностью осознаю, что поступаю правильно. Хотя мне страшно до чертиков...

Меня почти до тошноты душит паника, теперь каждое движение, каждой взмах палочки — это чистой воды инстинкт самосохранения. А потом я спотыкаюсь о чье-то тело...

Рон Уизли. И я не уверен, что рыжий гриффиндорец жив. Зато точно знаю, что Грейнджер, в отчаянии трясущая его за плечо, точно никак не может быть мертвой.

Я хватаю ее за руку, она вырывается, извивается, орет на меня, но я упрямо тащу и толкаю ее за перила, защищаясь и защищая от лучей смертельных заклятий.

— Там Рон! — кричит она. — Я должна вернуться, там Рон, он может быть ранен!

— А еще там больше двухсот Пожирателей против пятидесяти малолетних студентов, — отвечаю я. — И тебя они хотят убить так же сильно, как Поттера.

— Тебе какое дело?! — еще громче орет Грейнджер. — Ты, трусливый хорек, какого черта?

Мне нет дела до того, останется жива Грейнджер или нет, выживет ли Уизли — главное, чтобы Поттер хорошо выполнил свое предназначение; чтобы Темный Лорд больше не висел тучей кислотного ливня над моей семьей.

Умоляю, Поттер, прикончи этого ублюдка. А я пока что спасу твою подругу.

Поттер, ты же чертова скорая помощь магического мира! Спаси меня сегодня, ради всего святого, убей Темного Лорда.

Взрывом тело Уизли отшвыривает к той стене, у которой я удерживаю Грейнджер, стараясь не дать ей броситься на верную смерть.

Смотри, Поттер, я спасаю обоих твоих друзей, и плевать, что при этом мне приходится приложить Грейнджер головой к каменным перилам, чтобы она не помчалась прикрывать своим телом бесчувственного рыжего. А потом сам бросаюсь к этому самому Уизли, хватаю за руку и тащу к Грейнджер, не сильно заботясь о том, что рыжая макушка пересчитывает каждый камень и каждую трещину на разбитом полу.

Складываю этих двоих рядом и накрываю маскирующими заклинаниями, разворачиваюсь и вижу ошалевшее лицо Фреда Уизли. Или Джорджа. Никогда их не различал.

— Какого хрена ты творишь, Малфой? — спрашивает он.

— Молюсь, что Поттер не подведет, — отвечаю я. Кажется.

— Хреновые чары, — замечает он, а потом делает так, что нельзя разглядеть даже контуры Уизли и Грейнджер.

— Тут отсидишься? — спрашивает он, разворачиваясь снова к полю битвы, и исчезает прежде, чем я отвечаю ему.

Я вытираю трясущейся рукой пот со лба, отряхиваю полы мантии от пыли, а потом прихожу к мысли, что жить хочу больше, чем почистить одежду. И снова ныряю в гущу битвы.

В пяти метрах от меня мама вступает в битву с Беллатрисой и одерживает победу. Я схлестываю палочки с Долоховым, и выживаю только потому, что папа отталкивает меня в сторону.

Битва внезапно останавливается, потому, что все поворачиваются в сторону Поттера и Темного Лорда.

Пожалуйста, Поттер, убей его. Не разговаривай с ним, а просто убей.

Мерлина ради, Поттер, не говори ему, что я владелец самой могущественной и нахрен мне не нужной палочки в мире!

Спаси меня, Поттер... Спаси меня еще один гребаный раз!

И Поттер спасает...

* * *

Много лет спустя Поттер спрашивает меня, какого хрена это было? Почему я пошел против Лорда, когда сомнений в его победе уже не оставалось?

А я смотрю вслед алому поезду, откуда из окна одного купе торчат две головы, — пепельно-белая — Скорпиуса, и иссиня-черная — Альбуса Северуса, и просто отвечаю:

— Искупление.