Колыбельная (гет)

Потеря трех с половиной чувств из пяти — это было самое худшее, что только могло произойти во время болезни, по мнению Анны.

Вкус и обоняние? Потеряны. Сладкая каша, которую Эльза принесла ей на завтрак, вполне могла быть отвратительной, и сей факт мог пройти для Анны незамеченным. Слух? Создавалось впечатление, что кто-то забил ее уши ватой, отчего все звуки казались смутными и невнятными, словно Анна была под водой. Оставались зрение и осязание, но последнее было полностью сосредоточено на мокрых от пота простынях и грубом носовом платке, нещадно раздражавшем кожу у носа. Так что о нормальных тактильных ощущениях и речи быть не могло.

Раздался приглушенный стук в дверь, и Анна громко вздохнула, надеясь, что это было хоть немного похоже на разрешение войти. Кристофф появился в дверях в своей неизменной рабочей форме: небольшие участки открытого тела, как показалось Анне, светились заботой.

— Эй, — мягко произнес он, снимая перчатки и шапку и бросив их на кофейный столик, — тебе лучше?

Вздох.

Кристофф засмеялся и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку, но она перевернулась и уткнулась лицом в подушку.

— Ты становишься таким ребенком, когда болеешь.

— Неправда!

— Правда, и еще какая.

— Попробовал бы ты быть любезным, когда у тебя чума!

— Ты просто простыла, Анна.

— Смертельная простуда...

— Хочешь, я отвезу тебя к своей семье? Может, у Пабби есть какие-нибудь травы, которые помогут тебе быстрее поправиться? — он сел рядом с ней на кровать, ласково поглаживая ее по спине.

— Да нет, не утруждайся, — промычала Анна в подушку. — Просто оставь меня здесь умирать!

— Я довольно ясно помню, как несколько месяцев назад один парень велел мне быть с тобой всегда: и в болезни, и в здравии — так что без шансов.

Анна снова вздохнула и резко перевернулась, бессильно плюхнувшись на матрас.

— Тебе не обязательно было его слушать, — проворчала она. — Ты мог просто стоять и восхищаться тем, как хорошо я выглядела.

— Ну да, ты действительно выглядела тогда более, м-м, изящно, чем теперь... Эй! — нахмурился он, когда Анна легонько шлепнула его по руке. — Ты все еще прекрасна, честно.

— Правда? — доверчиво спросила Анна, поднеся платок к носу и громко высморкавшись.

— Правда, — ответил Кристофф и бровью не повел, взяв ее влажный платок и вытерев ей нос, поцеловал ее в лоб. — Напомни мне наполнить ванну для тебя.

Анна рассмеялась, притягивая его к себе и заставляя лечь рядом:

— Дурак. И почему я вышла за тебя?

— Неудача? Привязанность к дурно пахнущим парням? Нехватка высококачественного льда?

— Моя сестра — королева льда, не забыл?

— Ну, тогда неудача.

— Скорее удача, — уверенно ответила Анна, прильнув к его груди. — Прости. Я знаю, что я ужасно глупая.

— Все в порядке. Я просто хочу, чтобы тебе стало лучше.

— Ты такой милый.

— «Милый»? Согласен, ты действительно глупая!

Анна показала ему язык, прежде чем уютно прижаться щекой к его груди. Он казался несколько теплее обычного, его руки нежно обнимали ее, он мягко поглаживал ее волосы, и — да, пожалуй, — зрение и осязание были в полном порядке.

Хотя...

Глаза Анны широко раскрылись, когда она вспомнила, как лежала в точно такой же кровати много лет назад: голова тогда ужасно болела, и все вокруг смотрели на нее со страхом, но никто не объяснил почему. Она чуть было не умерла от горячки, как Анна выяснила позже, но все, что она помнила, были лишь огромное количество испуганных людей вокруг ее кровати и теплые мамины объятия: та крепко прижимала ее к себе, прикладывая ко лбу влажную ткань, и тихо напевала, пока Анна не засыпала.

— Эй, — тихонько позвала Анна.

— М-м?

— Ты можешь спеть?

— Конечно, — ответил Кристофф, слегка пожав плечами. — Если это необходимо.

— Нет, — Анна заерзала в его руках, — я имела в виду, не мог бы ты спеть для меня? Сейчас.

Он молча внимательно посмотрел на нее, лишь на секунду дольше, чем требовалось:

— Ну, я... Я обычно не пою на людях.

— Я не просто «люди», я твоя жена! К тому же, я практически ничего не слышу, так что, даже если ты отвратительно поешь, — в чем я очень сомневаюсь, — я этого не замечу.

— Думаешь, от этого тебе станет легче? — после некоторой паузы спросил Кристофф, немного хмурясь.

Анна уткнулась носом в его воротник:

— Возможно, — тихо ответила она. — Я просто вспомнила, как хорошо мне было, когда моя мама пела для меня.

Кристофф надолго замолчал, продолжая обнимать Анну. А затем он начал петь — очень тихо, Анна не могла различить ни слова, только мотив показался ей знакомым, и было нечто успокаивающее и приятное в этой мелодии.

Когда он закончил, Анна сжала его руку и благодарно улыбнулась:

— Это было прекрасно!

— Спасибо, — ответил Кристофф, немного покраснев. — Я... Просто я вспомнил, как мама пела мне в детстве. Моя настоящая мама, до того как она... — он замолчал и прижался щекой к волосам Анны.

Он больше ничего не сказал, а она и не спрашивала. Она повернула голову и нежно поцеловала его в ключицу.

— Тебе станет лучше, слышишь? — тихо и немного отстраненно проговорил он.

Анна повернулась к нему и крепко обняла его, прижимаясь своей щекой к его:

— Конечно.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Они лежали так довольно долго, пока Анна не почувствовала, как ее веки начали тяжелеть.

— Эй, — тихий голос Кристоффа мягко проник в ее полусонные мечты.

— Да?

— Хочешь я научу тебя? Я имею в виду песне. Не то, чтобы она была трудная или очень уж красивая, или что-то в этом роде, просто я подумал, что, знаешь, если ты вдруг снова заболеешь — не то, чтобы я хотел этого, но просто...

Анна нежно прервала его, мягко поцеловав:

— Да, научи меня, — тихо ответила она.

Она кое-как выучила первый куплет, а ее, обычно такой чистый и нежный, голос был очевидно хриплым и слабым даже для ее ушей. Но в нежных объятиях Кристоффа, с его чистым тенором — мягким и успокаивающим, со словами его колыбельной на ее губах, пока она медленно засыпала, болезнь перестала казаться ей такой уж отвратительной участью, как раньше.