Я могу тебя обнять (гет)

— Ты — дитя смерти, — шепчет ей женщина в красном, Мелисандра. — Ты сама смерть. Уйди отсюда, девочка, — ее тут и без тебя достаточно.

Шепот Мелисандры тоже красный, как кровь, — густой, тягучий; он струится в воздухе, еще немного, и станет видимым. Прочертит комнату красными струнами, задушит, убьет.

Арья не отзывается. Ссутулив плечи, она смотрит на тело Джона в предрассветном сумраке — его очертания кажутся слегка размытыми.

То ли воздух дрожит от жара, то ли она сама плачет. Арья смахивает слезинку и вглядывается пристальней. Но чуда не происходит. Джон Сноу мертв, мертвее мертвого.

В очаге пляшет огонь, жадно поедая сухие дрова. Мелисандра выводит какие-то песнопения. Голос ее — глухой, гортанный — проникает в каждый уголок, сливается с пламенем.

Арье хочется закрыть уши ладонями и заорать, но она только вполголоса советует жрице заткнуться.

— Я, кажется, велела тебе убираться, — почти миролюбиво откликается та, оборачиваясь. — Тебе здесь не место. В тебе живет тьма, противная богу света, малютка Старк.

Арья спокойная, как вода. Ни единого лишнего жеста. Лицо — точно волшебное зеркало, на гладкой поверхности которого отражается только то, что она позволит.

— Это тебе тут не место, — огрызается она. — Джон — мой брат. А ты все равно ничего не можешь сделать. Уже давно, правда?

Мелисандра морщится: едва заметно, но Арья умеет читать по лицам. Губы жрицы едва заметно расползаются, как края раны, и она с присвистом выдыхает:

— Кое-что мне все-таки удалось.

— Он не гниет, да, — перебивает Арья. — Не гниет, но что толку? Он и не живой. Он не может открыть глаза, не может меня обнять, взлохматить мне волосы, он ничего не может!

Голос на секунду изменяет ей; слова падают в тишину, как камешки в пропасть.

Мелисандра смотрит на нее странным долгим взглядом и произносит с тихой, сухой убежденностью:

— Он многое может. Он многое должен совершить, поэтому смерть и не хочет забрать его. Раны затянулись…

Она говорит так, будто сама хочет поверить в это, внезапно понимает Арья.

— Он не дышит, — устало возражает она. — И сердце у него не бьется. И…

«И руки у него холодные», — хочет добавить она, но раздумывает. Незачем этой… Мелисандре знать, сколько раз она тайком брала Джона за руку, переплетая свои живые, теплые пальцы с его негнущимися и одеревеневшими.

«Проснись, — хотелось крикнуть ей, — проснись, я вернулась, я здесь! Я прошла столько лиг, я ужасно замерзла, мне так холодно, обними меня…»

…Ей снился Призрак. И это был не такой сон, к которым она привыкла. Не полный крови и быстрого бега волчий сон Нимерии, нет. Это был сон, который делал ее слабой, сон Арьи на двух ногах.

И глаза его становились густо-синими и светились в темноте далекими, бледными звездами.

— …и все это бессмысленно, — говорит Арья.

И сама не верит. Не хочет верить. Джон должен очнуться, должен!.. Хотя надежда тает с каждым днем: она пришла — и все же не успела.

Как же холодно — хочется закрыть глаза и замерзнуть насовсем. Арья помнит: Джон как-то сказал ей, что в один замок ведет множество дорог. И она пришла в этот чертов замок, в Черный замок, длинными-длинными дорогами, бесконечным числом шагов к одной-единственной заветной цели.

И не успела. Совсем не успела.

Джон лежит здесь, холодный и равнодушный, с мертвыми, негнущимися пальцами. И хоть кричи, хоть плачь — не будет никакого толку.

Остается только эта невыносимая женщина, которая говорит с ней так, будто знает что-то, Арье недоступное. А сама боится, тоже боится. И губы у нее дрожат, и морщинка на лбу появляется — Арья видит, Арья все видит!..

— Он — Азор Ахай! — разрывает тишину неожиданно четкий голос Мелисандры, и Арья вздрагивает. Жрица произносит это так, будто открывает страшную тайну. Но слова ее тусклые и пустые — в них нет уверенности. — Я даровала ему поцелуй огня, — говорит она еще менее уверенно, — и раны его затянулись, но, по видимому, этого все еще недостаточно.

Еще Арье снился Джон. Снился по-настоящему, живым и улыбающимся. Он подхватывал ее на руки и кружил, кружил, кружил, пока алые солнечные пятна не начинали мелькать в глазах. Они становились все больше и превращались в винно-красную листву чардрева.

Она хотела бы вспомнить, что это должно значить, но не могла. Мысль о чем-то неправильном возникала на самом краешке рассудка, и сон разлетался вдребезги мелкой снежной пылью.

В приоткрытую дверь протискивается Призрак. Мелисандра оживляется, но лютоволк идет не к ней. Он ложится у ног Арьи и смотрит ей в глаза долго и пронзительно. Жрица разочарованно отворачивается и вновь возвращается к очагу. И пусть. Без нее лучше.

— Ты мне снился, — неизвестно зачем произносит Арья.

Шершавый язык на секунду касается ее запястья и тут же исчезает.

— Ты здесь, — продолжает она беседу сама с собой. Так прежде Санса втихомолку разговаривала со своими куклами, когда думала, что никто не замечает, что она, такая взрослая леди, решила поиграть.

Но это не игра. Совсем не игра.

— Я знаю, ты здесь, вместе с Призраком, как и я вместе с Нимерией, когда сплю, — горячо шепчет Арья. Призрак скулит.

— Но я возвращалась, когда просыпалась, — продолжает она, чувствуя странную уверенность. — А ты не хочешь, ты просто не хочешь, правда?

Призрак поднимает голову, и она, неуклюже дернувшись вперед, обнимает его за шею.

— Я могу тебя обнять, видишь? А ты не можешь — у тебя не руки, а лапы. А руки твои, настоящие руки, холодны как лед. Ты не можешь меня обнять, ни за что не можешь!..

Внезапно Призрак поднимает тяжелую лапу и опускает ей на плечо. Арья ойкает, приседает… и, убежденная, что на верном пути, качает головой:

— Этого недостаточно, Джон. Этого совсем-совсем мало. Ты не можешь говорить со мной хором. Ты не можешь…

Шеи ее касается что-то холодное.

— Ты не можешь защитить свою маленькую сестру, — выпевает Мелисандра, придерживая Арью за плечи. — Только сталью можно опередить сталь, зубы и когти тут бесполезны.

Это не так, Арья знает, но Призрак смотрит на них, будто завороженный. Он рычит, но не делает попытки наброситься.

Арье невдомек, хорошо это или плохо, но если Мелисандра играет с ней в ее же игру…

— Я почти вернула его поцелуем огня, — шепчет она Арье на ухо. — Но только почти.

Хватка ее слабеет, Арья выдыхает и внезапно оказывается на свободе.

— Действуй, девочка, — с каким-то странным сожалением говорит жрица. — Р'Глор на твоей стороне. Я видела это в пламени.

Арья потирает плечо и недоуменно косится на Мелисандру.

Действовать — как?

Арья помнит, как ее целовал Рафф-красавчик. Как облизывал ее рот, прижимаясь осклизлыми губами. Действовать — но не так же?

Джон ее брат.* С братьями нельзя так обращаться…

— Я Арья-лошадка. Я никогда не буду такой же красивой, как Санса.

Слезы были забыты.

Арья на негнущихся ногах подходит к постели Джона. Внимательно смотрит в его бледное, безмятежное лицо. Отводит каштановую прядь с холодного лба.

И выдыхает в приоткрытые, отвердевшие губы всю свою память и надежду — и будто проваливается в свой повторяющийся сон.

Ветер шепчет в листве что-то невнятно-жалобное. Лик чардрева плачет красным соком и хохочет вырезанным ртом. Арья пытается спрятаться от его вездесущего взгляда... но что-то тяжелое опускается ей на плечи, и Джон Сноу прижимается быстро теплеющими губами к ее губам.

Что-то тяжелое опускается ей на плечи и наяву. Арья вскрикивает и отшатывается.

Но руки держат крепко, так крепко, что нельзя и вообразить.

— Ты ошиблась. Я все же могу тебя обнять, — шепчет ей Джон Сноу.

*Р+Л=Д. Согласно этой теории, Джон Сноу на самом деле двоюродный брат Арьи, а не единокровный.