Игра на нервах (гет)

Пока за ужином Эйрел рассказывал про Джоула, попутно жестикулируя вилкой, Корделия слушала его, но едва он сделал паузу, чтобы отправить в рот кусок, то тут же вставила свое:

— К тому же он потрясающе привлекательный мужчина.

Вот уже четыре дня Эйрел ожидал ее следующего шага — и дождался. Он продолжал жевать, глядя в тарелку, и тем временем прикидывал, какой у него сейчас есть выбор. Вряд ли получится все отрицать или изобразить полнейшее неведение.

Джоул потрясающе привлекателен — это объективный факт. И Эйрел понимал, что только что рассказывал ей о своем секретаре пять минут подряд без передышки. Не в первый раз он заводил с Корделией долгий разговор про Джоула — как и про многих других своих людей. И ни разу за два десятилетия у него не возникало ощущения, что этого делать не стоит. Только не с ней. С Корделией говорить было безопасно.

Однако она что-то замышляла, уже четыре дня. Только теперь он понял, что именно. Тем вечером в библиотеке она сказала: "Я с вами на одной стороне" — словно...

Он отложил столовые приборы и потер лоб. Прошло много лет с тех пор, как у них случались настоящие баталии из-за столкновения культур. До этой минуты он думал, что все темы для таких споров они просто исчерпали, за двадцать-то лет. Однако теперь Эйрел недоумевал, что заставило его так ошибиться. Столь безудержный оптимизм — не его стиль.

— Милый капитан, — отозвался он чуть устало, даже не озаботившись предварительно оглядеться. Они точно были наедине. Корделия не затеяла бы разговор об этом, будь в комнате кто-то из слуг: она знала, что такой капкан надо ставить с глазу на глаз.

Корделия ничего не прибавила в ответ. Подняв глаза, Эйрел увидел, что она его молча меряет его взглядом. Интересно, как далеко они зайдут в своем безмолвном споре. Корделия не потрудилась ни повторить свое замечание, ни прояснить его смысл. Игра начата, сейчас она в стадии открытого гамбита, и они оба это понимают. Эйрел ни на минуту не поверил, что на этом Корделия и остановится. По его прежним обмолвкам она уже составила достаточно полное представление и о том, как обстояли у него дела с Джесом, пока все совсем не испортилось, и то, что у него в жизни были и другие мужчины. Кроме того, он прекрасно понимал, что на Колонии Бета брак — это нечто более... гибкое.

Интересно, что из его недавних слов натолкнуло ее на мысль, что он предпочел бы бетанский подход к делу? Почему именно теперь, спустя двадцать лет брака? Почему именно Джоул, а не любой из тех мужчин, о которых он, бывало, с таким жаром ей рассказывал? Что ж, похоже, самостоятельно эту загадку ему не раскусить.

— А почему ты об этом заговорила? — наконец-то спросил он. За целую жизнь у него сложилась крепкая привычка избегать прямых упоминаний этой темы вслух, но он знал, что Корделия понимает, о чем он ее спросил на самом деле.

Корделия, слегка склонив голову, внимательно разглядывала его физиономию. Эйрел оперся ладонями о колени: аппетит как-то пропал, зато стакан с вином выглядел все более привлекательным.

— Потому что мне доставляет радость, когда счастлив ты, — ответила она наконец. И в этом он верил ей абсолютно и без оговорок.

Эйрел решил пренебречь хорошими манерами и поставил локти на стол. Так было удобнее прятать лицо в ладонях.

— А я и счастлив, — подтвердил он, не поднимая головы. Может, сию секунду по его виду это и не особо заметно, но все же он говорит правду, и Корделия это знает, так же, как знает он, когда слышит правду из ее уст. На Барраяре царит мир. Грегор доверяет своему премьер-министру, и его собственная вера в Грегора вознаграждается ежечасно. Майлз с успехом учится в Академии. Округ не в большем беспорядке, чем всегда. У него есть Корделия, и ему не нужен никто больше. Да, он счастлив.

— Не будь оно так, я бы не завела об этом разговор, — заверила его Корделия. — Но у счастья нет предела, дорогой мой. Всегда можно прибавить к нему еще немного.

Плечи Эйрела дрогнули; определенно, этот ком в груди был смех, только молчаливый и сдавленный. Он наконец-то посмотрел прямо на жену.

— О, да, я всегда в состоянии обзавестись новой язвой! Всегда могу устроить себе дополнительные поводы поволноваться, не дестабилизирую ли я своим личным скандалом правительство, не говоря уже о том, чтобы привести к краху карьеру блестящего офицера, которого... — Пауза. Эйрел видел, как глаза Корделии вспыхнули обостренным вниманием, как она ждет, что же за слово он подберет. Он обуздал свой нрав, призвал все хладнокровие и ровно закончил: — Которого я нахожу потрясающе привлекательным, это верно.

Корделия сверкнула изумленной улыбкой — о да, он был еще в состоянии ее удивить, сейчас и снова — и опустила взгляд в свою тарелку. Эйрел уже начал мысленно формулировать следующий довод в их споре, когда она произнесла:

— Полагаю, ты прав. Я как-то упустила это из вида. Конечно, это было бы чрезмерным риском.

Эйрел молча открыл рот, захлопнул и лишь потом согласился довольно глупым:

— Ну да.

Отметь Корделия хоть словом бессмысленность этой реплики, разгляди он в ее поднятом взгляде хоть малейший намек на торжество… Тогда он мог бы ожесточиться, восстать против ее явной попытки манипуляции или хотя бы убедить себя, что сделал это. Но они прожили вместе слишком долго, чтобы такой ход шел в расчет. Они видели друг друга насквозь, и не было смысла возмущаться прекрасно знакомыми приемами.

А сейчас Корделия выглядела так искренне, тихо и ненавязчиво огорченной — что случалось нынче редко… когда же она успела понизить свои стандарты ради Барраяра? — что ее слова болезненно его царапнули.

— Конечно, — отозвалась она. — Я знаю.

* * *

Несколько часов спустя Эйрел лежал в постели и глядел, как его жена раздевается перед сном. Она подошла к кровати, он раскрыл руки, и она тотчас с улыбкой легла и прижалась к нему, давая себя обнять. Хотелось стиснуть ее крепко-крепко, но он сдержался и только нежно провел рукой по волосам. В ее рыжей шевелюре уже обильно проглядывала седина; вот только с такого близкого расстояния было видно, что у седых волос — рыжие корни.

Корделия начала подкрашивать волосы, искусственно добавляя в них седины, когда Майлзу было лет пять. Элис подсказала ей, что аргумент "Я родила Майлза, когда мне было уже за тридцать" — вполне приемлемое объяснение тому, почему у нее больше нет детей. Тогда Корделия вдруг поняла, что по барраярским стандартам она вступает в средний возраст, хотя на самом деле ее бетанские гены гарантировали, что она будет считаться молодой еще несколько десятилетий. Она искусственно себя старила, чтобы выглядеть по барраярским меркам подходящей женой для Эйрела. Если Эйрелу повезет, он доживет до того, как она действительно достигнет этих «средних лет». Корделия рядом с ним была точно спутник, навечно зависший на геостационарной орбите в тени планеты, над линией терминатора.

Конечно, это был ее собственный выбор. Но Эйрелу было страшно представить, что этот выбор мог бы оказаться иным. В расцвете лет она сделала из себя немолодую барраярку — ради него. И, услышав сегодня вечером из ее уст предложение сделаться чуть больше бетанцем, он не перевел это в поддразнивание. Просто не смог представить себе это. Не набрался духу ответить «нет» или честно признаться, что это предложение его пугает. Ее слова до сих пор звучали у него в ушах напоминанием, что так и не ответил.

— Корделия, — проговорил он тихо, пропуская сквозь пальцы пряди ее волос, — мне доставляет радость, когда ты счастлива.

Ее словно током ударило; Эйрел мог бы поклясться, что ее волосы на мгновение буквально стали дыбом. Она резко села в постели.

— Эйрел, милый, нет! Не надо так. Это не проверка и не... нет, я категорически запрещаю тебе соблазнять своего секретаря, чтобы доставить удовольствие мне.

Эйрел выдохнул и криво улыбнулся.

— Я и не собирался.

Корделия покачала головой и снова легла рядом, обвив его плечи рукой и чуть подтолкнув вниз, чтобы самой держать мужа в объятиях. Он повиновался с привычной легкостью, умостил голову на мягкой груди, зная, что может лечь на Корделию всем своим весом и ее этим не стеснит. Теперь уже она потрепала его по волосам.

Он прикрыл глаза и задумался. Не будь это так...

— Я понимаю, что твой опыт знакомства с внебрачными отношениями был однозначно негативным, — заметила Корделия тоном более мягким и теплым, чем того требовало это скрупулезно точное определение. — — Не стоило мне подкидывать тебе эту идею. Можно было догадаться, что ты только разнервничаешься совершенно не по делу...

Эйрел вздохнул и провел рукой по боку жены — здесь был изгиб, словно нарочно созданный под его ладонь.

— Все, о чем я могу думать — что убил бы любого, кто тебя коснулся. Я... всегда полагал, что мы с тобой в этом смысле смотрим на мир одинаково. Но допускаю, что твоя позиция не столь кровожадна, несмотря на все наше дурное барраярское влияние.

Корделия легко рассмеялась, и Эйрел тоже невольно улыбнулся, как ни серьезно он говорил сейчас. Он знал, что Корделия засмеялась не потому, что ему не верит, и, действительно, она добавила:

— Знаю. Я знала это еще до того, как ты сделал мне предложение. Наверное, я знала это прежде, чем узнала тебя по-настоящему. И поскольку я определенно не желаю, чтобы ты кого-нибудь убивал, подобная вещь никогда не приходила мне в голову. Для меня было счастьем найти тебя и знать, что мне не нужен никто другой. Ты дал мне все, что мне нужно, дорогой, полностью. Но я всегда знала, что твой интерес не ограничивается только мной. Разумеется, я понимала, что ты дал мне слово и не нарушишь его, но ты все же смотришь по сторонам — и против этого я абсолютно не возражала. Не возражаю и теперь. Бог свидетель, я и так делю тебя с Барраяром.

Он с легкостью мог закончить недосказанную ею часть довода: если ей придется делить его еще с одним человеком, для нее большой разницы не будет, и это не будет супружеской изменой, потому что она не жертва, а... "соучастница", но точное ли это слово? Помощница, возможно. Ободряющая. Сватающая его…

Однако он так и не получил ответа на свой вопрос, почему именно сейчас и почему Джоул. Он вызвал в памяти вечер четыре дня назад, тот самый миг, когда он повернулся и увидел, что Корделия смотрит на него с безошибочно узнаваемым заговорщицким огоньком в глазах. Она тогда слегка покраснела, словно увидела…

Он попытался припомнить, что же именно она могла увидеть. Да, он взъерошил Джоулу волосы, однако мгновением спустя уже выругал себя за излишнюю фамильярность, отодвинулся и повернулся к секретарю спиной, из осторожности не глядя на него. А вот Корделия, смотревшая на них от двери, могла видеть лицо Джоула в ту самую секунду.

— О, ч-черт! — Эйрел наконец понял то, о чем его жена аккуратно не сказала вслух. То, что он не намеревался знать про Джоула, если не имел намерений совершить какое-то ответное действие — если он не собирался разделить с молодым человеком эту опасность. Он почувствовал, как его физиономия вспыхнула — а ведь все случилось не сегодня! — а плечи напряглись под сокрушающим бременем определенности. — Джоул.

— Ш-ш, — пресекла его Корделия, и Эйрел досадливо скрипнул зубами, прежде чем понял, что этот тихий звук означал желание его успокоить, а вовсе не предупреждение. — Это больше не считается преступлением, так что все не так плохо.

Эйрел прикрыл глаза, стараясь перебить многолетний инстинкт осознанным знанием. Два года назад император Грегор издал эдикт — документ, который хоть Корделия и не продиктовала лично, но который нес на себе отпечаток ее моральных установок и разума. Шесть наиболее важных для Грегора лет именно она отвечала за его обучение и все двадцать лет его жизни была для него практически матерью. Барраяр лишь теперь начинал осознавать, какая власть незаметно оказалась сосредоточенной в ее руках за это время.

— Вот почему он, — произнес Эйрел тихо. — И почему сейчас.

Корделия поцеловала его в висок, ни единым неосторожным словом не отозвавшись ни об одном из мужчин, с которыми за все двадцать лет ее брака с Эйрелом тот был знаком и которыми восхищался. Эйрел выкинул из головы все мысли о будущем или прошлом, извернулся в объятиях жены и поцеловал ее в губы, ища бессловесного утешения. И она подарила ему это утешение — как всегда, даже больше, чем он того заслуживал.