Коробочка (гет)

Джинни с Гермионой, хихикая, наводили последний лоск, придирчиво осматривая себя в зеркало по очереди, совершенно не обращая внимания на его комментарии типа:

— Дорогуша, у тебя слишком глубокий вырез! (это к Джинни)

— Девочка моя, ты ткнёшь палочкой в глаз, хватит завивать ресницы! (это к Гермионе)

Молодые женщины уже и так испытывали терпение своих близких, а точнее, самых нетерпеливых. Рон уже раз десять заглядывал, делал большие глаза, ругался, получал дверью по лбу и снова заглядывал.

Джинни с Гарри и Рон с Гермионой жили в одном и том же Лондоне, но вот парадокс, им очень редко удавалось увидеться, как в старые добрые времена. То ребята на сборах, то Гермиона в командировке, а то, когда договаривались о совместном вечере, Джинни уносилась на очередные соревнования.

Но в этот раз как-то спонтанно получилось, что все вдруг оказались дома и решили воспользоваться моментом. Договорились встретиться в квартире Рона и Гермионы. Гермиона даже пораньше ушла с работы, что позволяла себе крайне редко. Джинни постоянно пилила подругу за то, что она не бессмертный пони, нужно иногда и отдыхать, но Гермиона, собранная и ответственная, даром что торчала в министерстве до ночи, ещё и на дом всегда притаскивала кучу документов, с которыми сидела до красноты в глазах и тупой боли в висках.

Джинни подводила губы тонкой кисточкой. Зеркало в этот момент издало звук, похожий на чмок, видимо, высказывая своё одобрямс. Джинни дёрнулась и прошлась блеском по подбородку.

— Ах, чтоб тебя! Гермиона, где у тебя салфетки?

Гермиона, не отрываясь от своих тщетных попыток немного пригладить свою непокорную шевелюру, бросила через плечо:

— Посмотри в тумбочке, у кровати!

Даже если бы Джинни первый раз была в спальне своего брата и его жены, она всё равно безошибочно бы определила, какая из прикроватных тумбочек кому принадлежит. Хмыкнув в сторону разбросанных фантиков от шоколадных лягушек и хаотично валявшихся журналов по квиддичу, Джинни обошла кровать и присела с другой стороны, где аккуратной стопкой лежали брошюры ММ.

Не умолкая ни на секунду, Джинни принялась выдвигать ящики. В первом салфеток не оказалось, как и во втором. Всякие милые женские мелочи попадались под руку, Гермиона и здесь умудрялась содержать всё в идеальном порядке. В нижнем ящичке наконец-то обнаружилась пачка влажных салфеток, и Джинни уже схватила их, намереваясь закрыть тумбочку, но её внимание привлекла странная коробочка, задвинутая в самый уголок. Если бы Джинни не выдвинула ящик до конца, наотмашь, она бы её и не заметила.

Сначала девушка даже не поняла, что её удивило. Задним умом пришло осознание, что тут не так. Все вещи Гермионы были изящными, если можно так выразиться, всякий хлам она не хранила. Представить у неё в тумбочке обёртку от шоколадки или мусор было бы равносильно тому, чтобы Рон вдруг навёл порядок у себя. Но коробочка, которая так заинтересовала Джинни, была именно старой, потёртой. Обычная коробка из-под конфет, квадратная. Судя по её виду, эти конфеты съели лет сто назад, да и марку такую Джинни давно не видела.

— Гермиона, что это за хлам у тебя? Зачем ты хранишь эту древность?

Если бы Джинни в этот момент смотрела на Гермиону, а не на злосчастную коробку, она бы увидела, как застыла Гермиона. Та резко развернулась. Покраснела, побледнела, лихорадочно соображая, что сказать…

* * *

Это было очень личное. Джинни, близкая подруга, на плече которой Гермиона пролила не одну пинту слёз, всё же не имела доступа в эту зону. Скрытная от природы, Гермиона уже не была такой зажатой, как в первые годы брака, и они могли со смехом обсудить самые пикантные темы. Но есть такие моменты, называйте их сентиментальностью, как хотите, которые мы бережём только внутри.

Их седьмой курс обучения в Хогвартсе. Год скитаний, Великого поиска, как написано теперь в учебниках. Каждый их них, как будто договорившись, многое просто не вытаскивал на свет. Этого никому не расскажешь, не объяснишь. Что они тогда пережили, как выстояли и, главное, остались теми кто они есть. Победа — это слишком громкие слова, когда ты один на один со своими страхами, мрачными мыслями и изолированностью.

Всё пронеслось в голове мгновенно, как будто кто-то услужливо подсунул Омут Памяти.

В тот сентябрь они поначалу скрывались на площади Гриммо, даже не представляя, на какой путь они встали.

Девятнадцатого сентября Гарри ушёл на дежурство. Мантия была одна, и они по очереди делали вылазки, пытаясь поближе узнать всё о министерстве. Гермиона готовила нехитрый обед, когда почувствовала сзади дыхание Рона. Почему-то сердце затрепетало где-то в горле, а может, наоборот, оказалось в пятках, она и сама не могла себе сказать, что с ней происходит, когда Рон оказывался рядом, и только ей было известно, каких усилий стоило сохранять спокойствие. Нервы, наверное.

Вид у Рона был необычно смущённый, о чём красноречиво говорили его горящие уши. Он неловко потоптался, потом вытащил из-за спины вот эту самую коробку и протянул Гермионе.

— Гермиона… — голос хриплый, откашлялся. Повторил громче: — Гермиона… В общем, с днём рождения тебя.

Гермиона выронила полотенце из рук. Боже! Точно! С этими событиями она совсем забыла, какой сегодня день. На лице её отразился целый ураган чувств, как ни старалась она в этот момент. Наверное, на нём уж больно очевидно читалось всё то, что она усиленно в себе подавляла. Слёзы предательски набежали на глаза. Бормоча слова благодарности и уткнувшись поскорее взглядом в коробку, чтобы Рон не заметил мечущихся теней на её лице, Гермиона дрожащими пальцами развязала ленточку. Внутри было пусто.

Ступор… Полный ступор… Это что — шутка? Теперь слёзы обиды сменили слёзы чувствительности. Глупая дурочка! Напридумывала себе! Рон есть Рон, такие шуточки в его духе.

— Это что, шутка такая? Обычно внутрь кладут что-нибудь!

Так. Хорошо. Голос возмущённый, ей удалось справиться с собой.

— Гермиона… Ты же знаешь, у меня нет возможности сбегать в лавку Берти Боттс, да и конфеты, ты их просто съешь и всё. Я хотел подарить тебе что-то особенное. Я наполнил эту коробку своими поцелуями. Они все для тебя. Прости...

Рон отвернулся, как-то даже стал уже в плечах и, сгорбившись, поплёлся на второй этаж.

Разве может человек за одну минуту пережить столько потрясений сразу? Удивление, смешанное с радостью; боль обмана, насмешки и вдруг прозрение, припечатывание истиной. Гермиона стояла с коробкой в руках, прижимая её к самому сердцу, которое никуда не делось, а билось гулко, до боли раздирая лёгкие.

Когда Рон ушёл, оставив их в палатке, когда в подземелье мэнора Белла мучила её нечеловеческими пытками, когда Гарри мёртвый лежал на руках Хагрида, — эта коробочка всегда была с ней. Самый дорогой подарок.

Есть вещи, которые бесценны. Как связующие ниточки. Очень часто, после ссор с Роном теперь уже в их взрослой жизни, Гермиона доставала эту коробку, открывала её, и становилось легче.

Это нельзя объяснить. Сколько недоуменных взглядов выдержали они, сколько прокруток у виска, мол, вы — не пара…

* * *

Джинни внимательно посмотрела на Гермиону и хмыкнула. Затем вздохнула и тихо сказала:

— Всё нормально, Гермиона. Можешь ничего не отвечать. Недавно я разбирала старые вещи Гарри и наткнулась на дурацкую открытку. Валентинку, которую написала ему ещё на первом курсе. «Его глаза зеленей, чем чародея жаба». Почему-то он её так и не выкинул. Ну что? Пойдём?

Гермиона проследила взглядом, как Джинни бережно задвинула коробочку в самый угол ящик, и кивнула. Щёки ещё горели, но предательский румянец можно было списать на переусердствование с косметикой.