Ах, если б только знать (джен)

В темной и тесной каморке при неверном свете свечи нервно расхаживал молодой человек. По стенам и потолку метались тени, то карикатурно вытягивая, то скособочивая и сплющивая предметы, их отбрасывающие. Посередине каморки стоял покосившийся стол, заваленный ворохом бумаг, и одинокий стул, на котором восседал, уныло подпирая щеку ладонью, сир Кэдоган.

— Ну не могу я так больше! — вдруг прокричал юноша, запрокидывая голову и воздевая руки к заляпанному неведомо чем потолку. — Не могу, вы понимаете?

— А я вот, — тоскливо сказал сир Лионель, — мадеры принес.

— Это замечательно, — рассеянно согласился юноша, — это вы сейчас очень правильно сказали.

— Вы бы, что ли, — продолжил рыцарь, — кружки достали.

— Кружки... какие кружки?

— Из которых пьют, — любезно пояснил сир Кэдоган.

— Там, — сморщившись, юноша махнул рукой на стол. — Вот там поищите. Должны быть.

Сир Кэдоган деловито зашуршал бумагами, раздвигая возвышающиеся башнями стопки. Одна из них, потревоженная неосторожным движением, лениво заскользила вбок и прежде, чем сир Лионель успел спохватиться, неудержимой лавиной обрушилась вниз, засыпая пол, точно грязным снегом, исписанными листами.

— Вы понимаете, — обернулся юноша, и сир Кэдоган принял виноватый вид, — это — все, что у меня есть.

Он грациозно повел руками, предлагая гостю полюбоваться его жилищем. Рыцарь понимающе нахмурился и осторожно заскреб по полу башмаком, задвигая разлетевшиеся листы под стол.

— И день за днем, — с нарастающей яростью в голосе продолжил молодой человек, — день за днем я сижу здесь и... Мерлин великий, сир Кэдоган, это что?!

— Кружки вот нашел, — обворожительно улыбнулся сир Лионель, извлекая из-под бумажных завалов две кружки, покрытые темными потеками засохшей жидкости.

— Замечательно, замечательно, — кивнул юноша, — о чем это я... День за днем, благородный сир, вы понимаете, я сижу здесь — и передо мной лежат листы, на которых я начал писать свой труд... И я упорно стараюсь, как могу, продолжить его, но у меня не выходит! Не выходит, Мордред раздери! Я смотрю на эти страницы, исписанные моей рукой, и я вижу, что мне... что мне было важно их закончить, понимаете? Но я не могу!

— А чего вы, собственно, хотите, Иоганн? — вкрадчиво спросил сир Кэдоган, обтирая кружки относительно чистым клочком бумаги и извлекая из-под стула пузатую бутылку темного стекла.

— Освободиться, — страстно ответил Иоганн, машинально подхватывая наполненную сиром Лионелем кружку и делая глоток. — Вы понимаете... я знаю, понимаете, что это такое — дело всей жизни. Я смотрю на эти строчки и чувствую... чувствую, что для меня они значили куда больше, чем все остальные мои произведения. Я ощущаю, что вложил в них всю свою душу, сир Кэдоган, но мне не под силу довести дело до конца!

— Хм, — многозначительно кивнул рыцарь, отпивая вино и блаженно жмурясь.

— Это ужасно, — простонал юноша, уронив подбородок на грудь. — Это пытка, которая длится день за днем и никак не закончится. Я исписываю кипы бумаги, а когда заканчиваю работу и перечитываю написанное, понимаю, что это кната ломаного не стоит! И начинаю все сначала, и сначала, и сначала...

В углу что-то звонко хрустнуло.

— Вы что-то сказали? — резко обернулся Иоганн к гостю, и сир Кэдоган от неожиданности подавился мадерой и шумно закашлялся. — О, простите меня, — запричитал он, заламывая руки, — но я так измотан... порой мне кажется, что за своей спиной, — Иоганн драматически обернулся и простер руки вперед, указывая в темноту, — я вижу... Смерть?!

— Не-не, — ответили ему из темноты, — я за сиром Кэдоганом.

— О Мерлин, нет! — горестно воскликнул Иоганн, в один прыжок подлетая к все еще кашляющему рыцарю и принимаясь трясти его за плечи. Из темноты между тем выступила закутанная в черный плащ фигура и быстрым скользящим шагом пересекла комнату, нависнув над побледневшим от ужаса юношей.

— В таких случаях, — назидательно сказал глухой голос из-под черного капюшона, — надо стучать человека по спине.

И Смерть наглядно и с душой продемонстрировала Иоганну, как именно следует стучать.

— Спасибо, — сипло поблагодарил сир Кэдоган.

— Поэты, — вздохнули под капюшоном, и снова раздался хрустящий звук. — Молодой человек, — протянулся к Иоганну черный рукав, — куда у вас можно огрызок выбросить?

— Вот, — рассеянно протянул свою кружку поэт, и из рукава после секундного колебания выпал яблочный огрызок. Остатки вина в кружке всплеснули, брызгая на седовласую голову сира Кэдогана.

— Ничего не понимаю, — сказал поэт, растерянно глядя, как Смерть со вздохом клочком бумаги промакивает вино с благородной лысины.

— Очень было интересно с вами беседовать, — вежливо сказал сир Лионель, вставая, — но нам пора. Я, знаете ли, обещал сводить друга на пикник. Ну, знаете, на той картине, где... — сир Кэдоган неопределенно повел руками перед своим нагрудником, — природа там и все такое. Я потом к вам еще зайду.

— Ничего не понимаю, — повторил Иоганн, глядя вслед удаляющимся гостям.

* * *

— Занятная личность, — донеслось до сира Кэдогана из-под черного капюшона.

— Да уж, — согласился рыцарь. — Только вот утомительный он немного. Мы с другими портретами график составили, кто к нему когда заходит. А то и слушать невозможно, и бросать человека в беде нехорошо.

— А он вообще кто? — с любопытством спросила темная фигура.

— Иоганн? Он поэт, — вздохнул сир Кэдоган. — Причем, насколько я помню, так себе поэт. При жизни он того, — сир Лионель выразительно постучал пальцем по лбу. — Все думал, что должен что-то великое сотворить, след после себя какой-то там оставить, стихи строчил, как заведенный. Незадолго до смерти, говорят, его какая-то гениальная идея озарила, он все писал и писал. Никому не показывал, правда, что пишет — говорил, что вот закончит и уж тогда-то... Только закончить не успел, взял и умер.

— Отчего?

— А я откуда знаю? Я вообще на триста лет раньше него жил. Отчего-то помер. Ну, и те, кто его знал, ломанулись к портрету, доискиваться, где гениальное произведение. Вот Иоганн и повернулся — на идее, что должен свой собственный труд до конца довести, и что это непременно должно быть что-то гениальное. Сидит на своей картине безвылазно и пишет, пишет...

— О да, — глухо сказал голос из-под капюшона, — это мне знакомо.

— Еще бы, — сочувственно потрепал плащ по плечу сир Кэдоган, — но ты-то со своей картины вылез, а он, похоже, так там и останется до конца дней своих.

— Но я-то не сам вылез, — сказал голос.

— Да что уж теперь, — вздохнул сир Лионель.

* * *

В маленькой каморке тени бегали по стенам, как чудовищные неуловимые бесы. За столом, уронив голову на руки, сидел поэт и глухо стонал:

— Невыносимо... Невыносимо, невозможно, когда же кончится эта мука!

Над его ухом отчетливо хрустнуло яблоко, и Иоганн поднял голову.

— Сира Кэдогана тут нет, — горько уведомил он нависшего над ним безликого гостя. Тот примостился на стол и снова хрустнул яблоком.

— А я не к нему, — отозвался он, — я к тебе.

— За мной, что ли? — вяло ужаснулся поэт.

— Нет, — капюшон качнулся вправо-влево. — К тебе. Я тебе кое-что хочу сказать.

— И что же? — горестно вопросил Иоганн, снова уронив лицо в стол. — Думаешь, другие не пытались меня отговорить? Я не могу, понимаешь? Это мой долг перед самим собой!

— Ты послушай, что я скажу, — резонно заметила Смерть. — На самом деле, Иоганн, ты работал день и ночь, записывая строчку за строчкой, слово за словом. И закончил свое произведение. Дописал и поставил точку. А потом перечитал — и понял, что все, тобой написанное, — чепуха от первого до последнего слова. И тогда ты собрал почти все, что написал, и сжег, оставив только несколько листов из самого начала, чтобы никто не мог сказать, что ты не пытался. И только потом умер.

— Откуда ты знаешь? — в смятении прошептал побледневший юноша.

— Я — Смерть, — авторитетно изрекли под капюшоном, и в чашку Иоганна плюхнулся яблочный огрызок. — Мне положено знать.

— И что же мне теперь делать? — в ужасе спросил Иоганн.

— А что хочешь, — пожали плечами под черным плащом. — Мне пора. Всего хорошего.

— До свидания, — машинально пробормотал поэт.

* * *

Сир Кэдоган сидел на поваленном бревне и смотрел в тихую воду маленького пруда. По его поверхности плавали зеленые круги листьев кувшинок. Желтые и белые цветы легонько покачивались над водой, и от их стеблей кольцами разбегались волны.

— Ну, извини, — пробубнили в тени за его плечом. — Я хотел как лучше.

— Мерлин, — горестно ответил сир Лионель, грустно подпирая щеку ладонью, — я так любил проводить здесь время! Какие тут были обворожительные девицы! Как весело звенел юный смех над этой поляной!

— Я же уже извинился, — сказал голос.

— Да что толку, — мрачно отозвался сир Кэдоган. — И что эти девицы находят в поэтах... Ни доспехов, ни подвигов, ни, прости Мерлин, мускулатуры, а поди ж ты! Ускакали все как одна.

— А куда ускакали-то?

— А он отправился картину с Эверестом искать! Чтобы, значит, покорять, — съязвил Кэдоган. — Девиц ему покорять мало, ему еще и горы подавай.

— Ну, — попытался утешить голос, — зато теперь здесь тихо и мирно. Благодать!

— Да уж, очень развлекательно, — сердито сказал сир Лионель, дергая себя за ус. — Но зато, по крайней мере, — оживился он, — теперь не надо дежурить у этого малахольного! Сколько времени освободилось!

— Я слышал, — шепнули из тени, — что на пятый этаж завезли картину с турецкими банями при гареме.

Вместо ответа сир Кэдоган пронзительно свистнул, и до тихой полянки долетел звук ломаемых скачущим пони веток.

— Слушай, — спросил он, взгромождаясь на пони вслед за укутанной в плащ фигурой и касаясь боков животного шпорами, — а ты правда знаешь? Ну, что он дописал?

— А ты серьезно думаешь, что меня художник с натуры писал? — ехидно задал голос ответный вопрос. — Я вообще-то мифический персонаж.

— Но как тогда... — растерянно пробормотал сир Кэдоган. — Хочешь сказать, все зависит от того, во что именно ты веришь?

— Нет. Все зависит от того, — пояснил голос Смерти, — что именно ты хочешь узнать.