Просто так (гет)

Луна болтает ногами. Сидит на крышке письменного стола, заложив руки между колен, и вяло болтает ногами. Глаза ее закрыты, и плечи немного опущены.

Рон думает, что она расстроена.

Луна уверенна, что Рон так думать не будет.

— Летом меня оса в губу укусила, — говорит Луна, не глядя.

— Да, помню, — озадаченно кивает Рон, — ты уже рассказывала.

В тот раз они оказались друг к другу как-то слишком близко. Лицом к лицу. Луна пялилась, и Рон даже немного жалел, что не на него. Она кружилась на месте, а потом продолжала идти вперед, чуть не подпрыгивая. Луна — снежинка, Рон пялился на нее, боясь протянуть руку, потому что она тогда точно исчезнет. Она всегда исчезает, если пытаться ее поймать.

Луна сказала, что ей нравится темное время суток, потому что спокойно. На душе и вообще.

— А еще снежинки, — добавила погодя, что нравятся, — они красивые.

— Ага, — бездумно кивнул Рон, разве ему было какое-то до этого дело.

Луна остановилась и повернулась к нему лицом, встав достаточно близко, чтобы обнять, например. А потом еще наклонилась чуть вперед, еще поближе. Луна качнулась, оскальзываясь или вроде того, Рон, конечно, считал, что намеренно. Они только стукнулись носами, а потом Луна, громко засмеявшись, отодвинулась. Снег под ногами лежал мягкими хлопьями, но под ним скрывалась твердая скользкая наледь. Рон почему-то краснел.

Перед этим Луна сообщила, что у нее летом опухла губа. Оса укусила, но сейчас все было в порядке. «Посмотри, Рон», — попросила она, и Рон посмотрел, как умел — неловко.

Луна потерла кончик носа пушистой варежкой, как будто пыталась его согреть. Задумчиво поглядела на Рона и спокойным важным тоном произнесла:

— У тебя длинный нос, Рон. Длинный и неудобный.

Луна, конечно, считала, что в этом нет ничего плохого.

А Рон только надеялся. Надеялся, что покраснеть сильнее просто невозможно. Он неосознанно тоже погладил свой нос, сопя немного обижено, и Луна просияла. Ее глаза просияли.

А потом она взяла его руку своей, в варежке, и развернула ладонью вверх, будто собирается погадать. Рон качнул головой, но продолжил стоять смирно.

— Мама говорила, у кого большие ладони и сердце большое. — Луна притянула его руку поближе к своему лицу, вглядываясь так, будто что-то видит.

Рон хмыкнул. Не потому что не верил, а просто так. Просто в горле застряли слова, и таким звуком он прогонял их на волю.

— Можешь не верить. — Луна беспечно пожала плечами и так же беспечно коснулась губами центра его ладони.

— Что ты делаешь?

Рон ошибался, что сильнее не краснеют. Рон краснел.

Луна подняла взгляд. Доверчивый и открытый.

— Поцеловала тебя в сердце, — сказала она спокойно и моргнула. Очень-очень надолго моргнула.

Рон неосознанно улыбается, глядя на то, как Луна качает ногой и держит глаза плотно закрытыми, а лицо блаженным. Таким блаженным, какое бывает только у душевнобольных. А может еще у бесконечно счастливых.

Рон незаметно перебирается поближе. Так незаметно, что с шумом запинается об ботинок на полу, отправляя его куда подальше, а может даже, под кровать. Так незаметно, что вслух недовольно и громко ругается.

Так незаметно, что Луна действительно ничего не замечает. Сидит на крышке стола и болтает ногами так же — почти незаметно.

— Ты спишь? — тихо спрашивает Рон. Он присаживается у стола, привалившись к нему спиной. Луна возит ступней возле его локтя.

На самом деле, проснулся только что он, а не она. И шум наделал тоже он. И схватил ее за лодыжку он. Он, он, он.

— Летом меня оса укусила, и губа опухла, — повторяет Луна, распахнув глаза. — Сейчас то же самое?

Рон отодвигается, изогнувшись в спине, и заглядывает ей в лицо. Она тоже наклоняется вперед, чуть выдвинув подбородок. С губами у нее все нормально, но ее это действительно почему-то очень сильно заботит.

— Нет, с чего бы, — хмурится Рон.

Луна ожесточенно трет рот тыльной стороной ладони и пытается привести мысли в порядок. Однажды Рон долго жаловался, что у него уже губы стерлись от поцелуев Лаванды. Подумав, Луна заключила, что стираются только с теми, кто не нравится.

Сейчас она в этом немного разуверилась, потому и пыталась привести мысли в порядок. Ведь если нельзя доказать отсутствие чего-то, значит, оно вполне может быть.

— Вспомнила что-то хорошее?

Вера — главное. А может еще доверие.

Луна улыбается, постукивая пальцами по крышке стола. Прикусывает губу, чтобы не рассмеяться, и чувствует, как она припухла. У Рона глаза такие огромные и внимательные, он таращится так, будто вот-вот должно что-то произойти.

Луна сидит и не шевелится. Улыбается. Вот-вот должно что-то произойти, ей почему-то точно так же кажется. А губы у Рона нормальные, по крайней мере, с виду, вполне обычные.

— Губы не стерлись, — говорит Луна, и Рон то ли фыркает, то ли приглушенно чихает.

Она прикрывает глаза и качает головой. Ничего особенного. Рон сам, наверное, помнит, какую тогда нес околесицу. В кои-то веки он, а не она.

Луна пялилась. Этот ее взгляд немигающий добирался до самых костей, как будто она видела что-то под кожей или за спиной.

Ничего такого Луна на самом деле не видела, а смотрела, потому что Рон нес полную околесицу с мученическим выражением на лице.

Луна сидела напротив, болтала одной ногой и смотрела. Смотрела, не моргая и никуда не отводя взгляд. Опустила журнал на колени, придерживая выпадающую странницу одной рукой, и продолжила пялиться.

Рон это, конечно, в какой-то момент больше не смог игнорировать и ответил на взгляд, чуть приподнимая подбородок. Едва ли не прищурившись.

Другая бы, наверно, давно уже опустила взгляд или даже спряталась с головой за этим своим дурацким журналом. Нормальная бы. Но Луна так не сделала и продолжила свое.

— Взглядом, говорят, и убить можно, — пошутила Джинни, беззаботно подтолкнув Рона в бок. Луна отвлеклась на нее, слегка улыбаясь, а затем моргнула пару раз. Луна так отвлеклась, что выпустила журнал из рук, и он, сползя с колен, упал на пол.

— У меня с лицом что-то, да? — спросил Рон больше с недовольством, чем с настоящей обеспокоенностью.

Джинни открыла рот, успевая только затянуть свистящую «с», и уже не стала договаривать.

— Нет, все в порядке, — подала голос Луна, а затем бросила короткий, но медленный взгляд на журнал под ногами. Несколько страниц чуть подогнулись, а один лист и вовсе отлетел в сторону.

— Ага, — неуверенно кивнул Рон, — ты так уставилась просто, что…

— Ты говорил, у тебя губы стерты. — Луна потерла рукой рот, отчего губы слегка покраснели. Она отняла руку и безразлично пожала плечами. — Больно, наверное.

Джинни хихикнула, а вот Рону было не до смеха.

— Это Лаванда…

— А-а, — чуть вздрогнув, протянула Луна и наклонилась за журналом.

— …все время целоваться лезет, — закончил Рон и поглядел на неодобрительно хмыкнувшую сестру. Джинни закатила глаза и так настойчиво избегала его взгляда, что посмотреть на нее непременно захотелось.

— Я видела, — сказала Луна, спрятавшись с головой за журналом.

Рон даже поерзал на сиденье, пытаясь немного вытянуть шею, чтобы в этот момент на нее взглянуть.

— Наверное, стираются только с теми, кто не нравится, — добавила Луна, не высовывая головы, и Джинни, прыснув в кулак, даже закашлялась.

Рон посмотрел на одну и на другую и тоже хмыкнул. Луна шутит. Ну, шутит же. Рон покашлял, изображая хриплый смех.

Луна не шутила, продолжая пропускать мимо глаз строчки и прочие хитросплетения. Как-то взгляд ее навязчиво цеплялся за карикатурное лицо с нелепой козлиной бородкой, изображенное в журнале, куда она теперь и смотрела.

— Губы у тебя в порядке, так ведь? — спросила Джинни, вздергивая подбородок.

— Ну да, это ведь просто фраза, как если бы…

— Подождите, я что-то слышу. — Луна подняла в воздух открытую ладонь, будто привлекая внимание или требуя замолчать, а другой рукой отложила журнал в сторону.

Рон замер, даже дыхание на какой-то миг остановил. На Джинни это подействовало иначе, она коротко и беззлобно бросила:

— Да ты ведь постоянно что-то слышишь.

Луна не обиделась. Приподнялась, чтобы взглянуть в дверной проем, и быстро плюхнулась обратно, устроившись поудобнее.

— Лучше расскажи ей об этом, — сказала она, смотря при этом на Джинни. Рон понял, что слова обращены к нему, только когда Джинни бросила ему короткий взгляд. — Вот и она, кстати, — тем же усталым тоном добавила Луна, не глядя ни на Лаванду, маячащую за дверью, ни на смущенного Рона.

Он поднялся, направился к выходу, уже даже протянул руку, чтобы сдвинуть дверцу, когда услышал заявление Луны, этим ее блаженно-невинным тоном:

— Папа все время меня так целует, и у него все в порядке с губами.

Обернулся Рон в тот самый миг, а затем впечатался плечом в зашедшего в купе Гарри. Возле окна Рона уже поджидала щебечущая Лаванда, а он все думал, что же Луна хотела такое рассказать.

Луна не рассказывает. Ни тогда, ни после, потому что время утекло, да и это не то, о чем она хотела рассказывать.

Луна не пялится, она даже глаза закрывает и что-то тихо поет себе под нос. Пялится как раз Рон — в потолок, неотрывно, сложив на груди руки.

— А этим губам немного больно. — Луна лежит, зажав сложенные ладони между колен и низко опустив подбородок.

Рон не отвечает, но переводит на нее взгляд. Она вдруг распахивает глаза и открывает рот. Когда она говорит, необязательно понимать все. И даже слушать — необязательно. Рон думает, что у нее глаза какие-то странные. Какие-то не такие.

— А ты когда-нибудь…

Луна спрашивает. Спрашивает, видел ли он кого-нибудь необычного в Египте? А может, кто-то нашел свой приют в самих пирамидах? Спрашивает, пробовал ли он заглотов? А может, даже ловил их своими руками?

Когда она спрашивает, лучше ее послушать и хоть пару раз все-таки даже что-нибудь ответить, пусть невпопад. Но Рон лишь думает, притом не только о ее глазах.

— А ты когда-нибудь молчишь? — спрашивает он, со вздохом закатывая глаза. Потом улыбается, делает вид, что шутит. Луна не принимает это за шутку, у нее вдруг лицо серьезнеет.

— Стало как-то пусто, — произносит она тоном. Своим тоном: печально-отстраненным. И оглядывается растерянно по сторонам, как будто «где это я?»

Рон не находит ничего, кроме нелепо-неподходящего «прости».

Луна не находит даже этого.

Потом Рон поднимается очень быстро. Очень быстро пытается одеться. Луна задерживает его за локоть, глядя немного строго, немного устало.

— Полежим как есть.

Больше все-таки устало.

И Рон ложится усталый к ней, вздыхает спокойно и долго, и трогает за коленку, гладит, прикрыв глаза. Луна видит, что он засыпает — слишком спокойный и молчаливый, просто слишком. Он обнимается во сне и сопит тихо, по-детски, приоткрыв рот.

Потом считает секунды — Луна, а Рон спит. Потом натягивает одежду, потом перебирается на стол, болтает босыми ногами. Потом постукивает пальцами рук, зажатых между колен, закусывает губу и понимает.

Потом.