Сказка к празднику (джен)

Дурное предчувствие появилось у меня еще на парковке, когда Ирка, тихо, безэмоционально, но очень разнообразно ругаясь, пыталась найти свободное местечко, чтобы пристроить, наконец, машину. Разумеется, предчувствие не обмануло. Мы зашли в торговый центр, и я тяжело вздохнула, наконец-то полностью осознав степень нашей дурости.

— Суббота. Вечер. За полторы недели до Нового Года. Мало того, что выходной, так еще и распродажи, подарки, вот это вот все. Ладно я, я живу мимо календаря, мне можно. Но ты-то хороша! Могла бы и предупредить меня, что тут кругом... люди!

— Люди, львы, куропатки, рогатые олени, — с готовностью подхватила Ирка. — И вообще каждой твари по паре. Ну, и что бы изменилось, если бы я тебя предупредила? Все равно бы пошла со мной как миленькая, только ныла бы всю дорогу.

— Ничего не расскажу, — пригрозила я. А что мне оставалось делать, если по существу она совершенно права? Только угрозами и разбрасываться в такой ситуации.

— А вот сейчас напугала! Давай тогда я угощаю, что ли? Компенсация за моральный ущерб.

— Нет уж, обойдусь как-нибудь.

— Кофе, — тоном демона-искусителя начала Ирка. — Со сливками, карамелью, специями и еще какой-то сладкой дрянью, как ты любишь. Вон в той кофейне сезонное что-то подают.

С ума сойти, этак через еще десяток лет общения со мной она признает право сладкого кофе на существование.

— Ты так стараешься, будто не знаешь, что я через пару минут все равно забуду, что грозилась.

— Ну а вдруг. Может, все это время ты старательно развивала память, и вот, именно сегодня у тебя все получилось. Но если нет, тем лучше для меня. Пойдем поднимемся на третий этаж, мне кое-что в электронике глянуть надо, а ты пока что рассказывай. Сказочница.

— Вот нет бы, например, спросить меня, как дела, как я вообще живу, — проворчала я. — Нет, ей сказки подавай.

Ворчание мое было еще менее искренним, чем обычно. Ну, а что мне рассказывать о своей-то жизни? Что на работе вместо традиционного новогоднего завала тишь да гладь, заказов почти нет, вон, о приближении праздника узнаю по толпам в магазинах? Или что Олег умотал к той блондинке с "Одноклассников", будь она проклята, ну то есть он, ну то есть они оба; и больше никаких иллюзий, никаких "ну у них там просто флирт и дружеское общение, а у нас все в порядке или вот-вот будет в порядке"... ох, нет. Сказки гораздо, гораздо лучше. Разумеется, все эти думы тут же крупно и разборчиво нарисовались у меня на лице. Разумеется, Ирка заметила.

— Слушай, ну может, все еще наладится. Он вернется, вы помиритесь, забудете всю эту дурацкую историю и заживете...

Ну да, помиримся. Только для того, чтобы мы помирились, не только он должен вернуться, но и я — простить. А я была готова его простить только в том смысле, что убивать бы не стала, оставила в живых, пусть мучается дальше. Но ногами попинала бы непременно, с удовольствием. Нет, ну разве что он вернулся бы вот прямо сейчас и сказал бы, что никакой блондинки не было, он ее выдумал, чтобы...

Нет, не пойдет, — решила я. — В этом случае я его все-таки убью. А как тогда надо? А если так: блондинка есть, и он к ней поехал, но по пути внезапно передумал. Например, в поезде ему приснился сон... в сон запихнуть какую-нибудь параллельную реальность, где мы с ним... нет, связь душ — это банально. Пойдем от обратного. Ему приснилось его будущее с этой... как же ее зовут-то? Ладно, пусть будет Ольга. Олег и Ольга... перебор. Но ему-то имя как раз можно будет поменять. Так, и во сне том все будет пасмурно, печально и уныло, беспросветный бытовой ужас, я такое писать не очень умею, но страницу-другую уж как-нибудь сумею, ради такого-то дела, а потом обратно в бодствование, и там он сну, конечно, не поверил, полстраницы рационализации про страх перед всем новым и так далее, а потом они встречаются на вокзале, и Ольга ему говорит...

— Эй! Мы так не договаривались! Или ты сочиняешь вслух, или... да никаких "или"! Зря я, что ли, выбиралась, время выкраивала, тебя вытаскивала...

— Вот да, зачем ты каждый раз меня вытаскиваешь? — я с трудом, но вернулась от сюжета к действительности. Потом обязательно надо будет это записать, история, конечно, не шедевр, но вполне себе лав-стори с легким уклоном в мистику, читательницы порыдают, если правильно написать. — Могли бы с тем же успехом посидеть у меня, я бы тебе сказку сочиняла со всеми удобствами, а не на ходу, вприпрыжку.

— Что, опять быстро иду? Так ты меня тормози, — Ирка замедлила шаг. Непостижимо, как она вообще умудряется с такой скоростью передвигаться на таких-то каблуках. Неопровержимое доказательство ее внеземной природы. — А вытаскиваю я тебя, потому что так надо. Ты скоро в этой своей квартире корни пустишь. Вот приеду я в очередной раз, а ты — растение. И что я тогда буду делать? Как мне тогда с тобой дружить, если рядом со мной все цветы вянут, включая искусственные?

— Не сомневаюсь, что ты бы выкрутилась, — рассмеялась я, невольно представив эту картину: я эдакой развесистой геранью нависаю над ноутбуком, из дивана корни торчат, и озадаченная Ирка, пытающаяся понять, что ей теперь с этим делать. Внезапное и необъяснимое превращение человека в растение. Почти Кафка, между прочим. И из этого можно сделать смешной рассказик... так, стоп. У нас тут сказка. Должна быть. А до сих пор нет. — Ладно, давай тогда слово для сказки.

— Чернильница, — торжественно объявила Ирка.

— Ох, ты даешь! Куда мне ее воткнуть-то?.. И между прочим, чернильница когда-то уже была, а мы договорились без повторов.

— Была, признаю, но еще в институте. А мы договорились без повторов за последние пять лет. Всё честно.

— Тогда ладно, — пока мы обсуждали временные рамки я, конечно, успела обдумать, что делать с чернильницей, так что тянуть дальше было незачем. — Жил-был мальчик, и звали его, допустим, Клаус, — нет, ну а как еще могли звать этого мальчика, когда тут по красной бородатой туше на каждом углу выставлено? — И был у Клауса дедушка, а у дедушки свой кабинет, в котором он работал. И на столе в том кабинете стояла чернильница необычайной красоты и прозрачности, которую сам дедушка никогда при Клаусе не трогал и ему не велел. Чернила в ней были непростые...

* * *

Ирка не очень вслушивалась в ее щебет. Рассказывает — вот и отлично. Вместо этого она смотрела. Смотрела, как вокруг них расходится волнами теплый рыжий свет. Вот есть такие люди, которые могут сочинять про себя или сразу записывать на бумагу и все равно будут светиться. А этой почему-то непременно надо вслух. Ну, разве что вариант с записанными и изданными историями мог бы сработать, но это же еще надо будет убедить Катю, что ей самой это надо. И вот тогда-то будет отлично. Просто красота будет! Но пока что приходится работать с тем, что есть.

Проходящие мимо люди, конечно, не слушали сказку, которую рассказывала Катя, да и кто будет внимательно вслушиваться в треп девушки, идущей навстречу в толпе. Зато они ненадолго погружались в оранжевый свет и выходили из него измененными. Ничего серьезного, конечно, просто кто-то сегодня вспомнит школьные годы и сядет заново приручать давно заброшенную гитару, кто-то внезапно напишет первое в жизни стихотворение, кто-то потащит детей на улицу лепить снеговика, а кто-то просто побудет в хорошем настроении дольше, чем обычно. Инфицирование вдохновением, так это называла Ирка. Ее собственное изобретение, защищенный диплом и тема кандидатской.

"Надо будет еще музыкантов сюда собрать в каникулы, — думала она. — таких... вдохновенных, как Вадик и его команда, например. Или даже прямо их и позвать. Спектр свечения другой, можно будет результаты измерять. И людям польза. А если еще и Катьку в это же время вытащить... И между прочим, Юля уже давно не рисовала с натуры. Сидит, вдохновения ждет. Хотя надо ей не вдохновения, а хорошего пинка. А вот если вывести их всех сюда одновременно и провести тремя разными маршрутами... придется в нескольких телах идти, но чего не сделаешь ради науки. Катя, конечно, ломаться будет, что ей неохота выходить, но все равно ведь пойдет. Как же удачно я тогда на нее наткнулась!"

* * *

Так мы когда-то и подружились. Приехали отдыхать в летний лагерь — и оказались мало того, что в одном отряде и в одной палате, так еще и только вдвоем. Всех поселили по четверо, а нас было двое. Красота, свобода! Свободу мы, правда, оценили не сразу, сперва ходили, завидовали всем остальным, думали, их много, у них весело. Потом поняли, что вдвоем гораздо удобнее секретничать, сплетничать и вообще болтать. Просто чтобы это понять, надо было сначала подружиться, чтобы было, о чем секретничать и сплетничать. Это мы быстро организовали.

Но честно говоря, вряд ли наша дружба продержалась бы дольше одной лагерной смены, если бы не сказки. Ирка была рекордсменкой по ночному бодрствованию. Как бы я ни старалась ее переплюнуть, ничего не получалось, все равно засыпала раньше. А когда я позавидовала ей вслух, она насупилась и сказала:

— Нашла чему завидовать! Думаешь, интересно вот так вот по ночам сидеть, когда все спят? Дома хоть можно... это... книжку почитать. А тут даже свет не включить, вожатым сразу видно. Вот ты дрыхнешь, а я сижу скучаю.

— Хочешь, я тебе сказку на ночь расскажу? — да, так я ей тогда и предложила. Сама не знаю, почему.

— А смысл в сказке на ночь? — не поняла Ирка.

— Ну, считается, что от них лучше засыпают. А если ты от нее не заснешь, то тебе хотя бы будет, о чем подумать.

— А давай, действительно, — оживилась она.

Ирка, конечно, не заснула от моей сказки, да я этого особенно и не ожидала. Зато сказала:

— Слушай, круто ведь! А еще одну — можешь?

— Да запросто!

Практика показала, что я соврала. То есть, не совсем соврала: конечно, я могла бы рассказать и две сказки подряд. И даже три. Но тогда я слишком сильно хотела спать. Ирка утверждает, что я заснула на полуслове, а перед этим некоторое время несла бессвязный бред. Сама я не помню, приходится верить ей на слово. Так с тех пор и повелось: она требует — я рассказываю. Все самое любимое, заранее сочиненное, я рассказала ей в первую же неделю, даже про подземное царство живых камней. Дальше пришлось придумывать на ходу. А Ирка еще и условия стала ставить. То ей "расскажи про морские ракушки", то "про то поваленное дерево, которое в походе видели". А я и рада была стараться. От взрослых-то в таких случаях только и услышишь, что "у тебя богатое воображение". Это если до конца дослушают вообще. А тут — слушает, интересуется, просит еще! Конечно же, я сочиняла. На любых ее условиях. И про ракушки, и про дерево, и про дно морское, и про духов музыки. Все, что угодно.

А потом мы обменялись телефонами и разъехались по домам. А потом — недели две спустя — Ирка позвонила и сказала:

— Слушай, а пойдем завтра гулять! С меня пирожки, с тебя сказка.

Было бы странно, если бы я отказалась.

* * *

Теплое свечение, исходящее от сказочницы, становится все плотнее, люди двигаются в нем медленно и с усилием, как в воде, но продолжают ничего не замечать. История, стало быть, добралась до кульминации.

"Надо бы, что ли, вернуть ей этого Олега, — с сожалением думает Ирка. — Так и знала, что все это вранье, будто от страданий и неразделенной любви лучше пишется. Смотря что пишется, смотря кто пишет, никаких тебе универсальных аксиом, как обычно, и хорошо, что так. Катя, конечно, держится молодцом, светит как всегда, с той же силой, но эти кровавые чернила, договоры с духами, весь этот готический мрачняк — ужас какой-то. До чего мою девочку довели. И до чего она сама себя довела. Нет, не будем его возвращать, уехал — и ладно, и хорошо, а Кате подыщем что-нибудь интересное. И счастливое. Только надо полгодика подождать, вдруг она случайно какой-нибудь ужастик напишет. Жанр, конечно, не ее, но всякое ведь бывает".

В страшной истории о проклятой чернильнице добро наконец побеждает и убивает зло — не очень жестоко и без особого удовольствия, на то оно и добро; и снова приходит весна, и цветет одинокий розовый куст на склоне холма. Сияние становится таким ярким, что особенно внимательные люди оглядываются в поисках лампы или гирлянды: откуда этот дополнительный свет? Словом, все получилось. Как всегда.

"Я молодец, — думает Ирка. — И Катя тоже молодец".

Она идет, не касаясь ногами земли. Техника безопасности — занудство, все равно никто никогда не замечает. Люди бывают на диво наблюдательны, и марку одежды отметят, и высоту каблуков оценят, но самое главное все равно упускают.

* * *

— Когда ты пошлешь уже наконец рукопись в издательство, злодейка? — грозно спросила Ирка. Я только отмахнулась, как всегда. У них там таких, как я, тысячи, что я, не знаю, что ли? — И вот не надо заводить эту свою стандартную песню про "таких, как я, много". Ну, много, и что? Представляешь, если бы люди всегда так рассуждали: таких, как я, уже много, зачем мне вообще рождаться?

— Если они рассуждают о том, рождаться или нет, то, строго говоря, это вообще еще не люди, — привычно прикопалась я.

— Катя, смотри, доиграешься. Вот уйду от тебя — будешь знать.

— Как это "уйдешь"? — опешила я. — Как ты, интересно, без сказок-то?

— Ты лучше не обо мне думай, а о том, как ты будешь, без возможности их рассказывать, сказочница. Может, давно следовало оставить тебя в покое, глядишь, уже роман бы написала, а то и два...

— Эй, ты что? Не надо оставлять меня в покое, ты же мне практически муза!

— Ну хоть что-то ты правильно понимаешь, — фыркнула Ирка. — Ладно, идем кофе пить. А про издательство подумай уже всерьез.

— Я подумаю, честно!

Всегда подозревала, что музы на самом деле — страшные существа. И помыкают бедными писателями (и даже не-совсем-писателями) как хотят. Ну, зато с ними весело. И кофе можно выпить.

* * *

"С праздником, люди. Со всеми, сколько их там у вас сейчас. Рождество, Новый Год, Йоль, еще что-нибудь. Я бы, конечно, и так повела Катю вам посветить, но давайте будем считать, что это мой подарок, раз такое дело", — думает Ирка, на радостях слегка помахивая крыльями. Никто, как обычно, даже не смотрит в ее сторону. Только один мальчик, почти подросток, уже пройдя мимо, вдруг оборачивается и смотрит ей вслед. Нужно будет рассказать о нем кому-нибудь из студентов, помоложе. Или даже из абитуриентов выбрать кого поспособнее. Пусть берут. А то ведь год-другой — и сделают из него человека, и как он тогда, бедолага. Но теперь-то все обойдется. И возможно, даже будет хорошо. Ирка и Катя идут пить кофе. Люди вокруг них светятся теплым оранжевым светом, все до единого.