Часовая история (джен)

— Кто-нибудь видел мои часы? — и с тем же «успехом» можно воплями пустыню оглашать, раз все те, по зову долга забившись её квартиру, только делами насущными и занимались. Пока Кейт с удручённым видом подсчитывала убытки, ломая голову, где бы снять уголок подешевле, она попала в плотное кольцо экспертов. Рука об руку, нос к носу, со значимым видом и хитроумным инструментарием, федералы и местные уверенно разгребали обломки, деловито помахивали пышными кистями в поисках отпечатков почётче, и до отказа набивали всякой-всячиной пакетики для сбора улик. Кое-кто фотографировал всё, за что цеплялся глаз, группа федералов тесно окружила Шоу, что-то втихомолку обсуждая, но пожарные уже смотались, и только старший расчёта всё ещё придирчиво рыскал среди мокрых угольков, выискивая непотушенные места. Видимо, всему своё время.

Беккетт посторонилась вежливо, пуская эксперта на своё место, и сосредоточила внимание на Шоу: та всё ещё вела негромкий, но властный экспресс-брифинг. Без неё, Беккетт. Видимо, уже посчитала её «слабым звеном». Неужели так безоглядно списала, раз и всё? Чёртовски унизительно! И Кейт почувствовала, как её всю, с головы до пят, захлёстывает волна стойкой, щемящей дрожи. Для полного успокоения пришлось сделать несколько глубоких, прерывистых вздохов. Полегчало, отлегло, и трезвомыслие вернулось. Конечно же, ума, самообладания и выдержки Джордан не занимать, раз её же собственные правила симпатическими чернилами записаны, но лучше бы не отбивать у Беккетт её же собственную инициативу. Да, кстати: ну, и кто тут у нас самый шустрый, а?

И Кейт вновь обратила внимание на Касла. Вот кто не жертвой её считает, а видит сильную оптику в её руках. Вот на кого она обязательно поставит в этом нелёгком деле. Это её личный человеческий ресурс, самый крупный калибр в её обойме, самая большая кружка кофе в её руках. И Рику, в отличие от остальных, всегда будет дело до её личных просьб, хоть на его дурашливую и неуместную отзывчивость сегодня она даже внимания не обратила. И Кейт знала, что Рик на неё не обиделся. Возможно, что насупился для вида, грустно спрятав глаза, чтобы тут же метнуть в федералов искромётную шутку, или порадовать забавным приколом. И она знала, что это скажется на ней, самым лучшим образом. Сначала в её всё ещё неприступном сердце что-то незаметно, но знакомо ёкнет. Затем по телу приятными, расслабляющими импульсами скользнёт тепло, успокоятся дыхание и нервы, а тупая боль, надсадно долбящая в виски, обязательно отступит. Вот только перебора с шутками не надо, но почему же Касл какой-то не тот? Улыбка во весь рот, но почему-то кривая и безрадостная. Шалые глаза и сетка резких морщинок на лбу. Понурые плечи, и ноги на ходу подволакивает, как старый дед. Явно что-то накосячил, но где?

Кейт осторожно прикусила губы, но видя в её глазах вопрос, Рик тут же отвернулся, всем своим видом показывая, что всё не так, как кажется. И тут же внезапно, резко присел: в руке блеснула стекляшка. С пристрастием подышав на неё, Касл протёр её меж пальцев и безо всякой задней мысли приложил к глазу. Безотчётно дурачась, слегка покрутил осколок на манер калейдоскопа, но после чьего-то саркастического смешка аккуратно положил на пол. С понурой головой запустил пальцы в угольки, и задумчиво застыл, едва заметно шевеля кистями. Что же с тобой не так, Касл? Или всё-таки со мной?

В нелегких раздумьях Беккетт прикрыла руками губы и кончик носа, медленно, в просвет между ладонями, выпустила из себя воздух. Может быть, на её рабочее место внезапно обрушился липкий тайфун ванильного латте, или же вожак слоников «случайно» лишился хобота? Или же всё дело в дурацком пари между ним и парнями на внезапный карт-бланш в пользу Шоу? Или же Касл снова что-то раскопал, но упорно, до поры, до времени не желает делиться? Кейт недовольно поджала губы. Ох уж этот непредсказуемый Касл! Ещё минуту назад, только за его чрезмерные и опасные выдумки, она готова была прилюдно надрать ему уши,— и тут же в благодарность опустила бы глаза. Не только за кофе, который своевременно и прямо в руки. За негласную поддержку, правда. Уж так уж она устроена.

Незаметно одёрнув на запястье тугой бинт, Беккетт сдержанно поморщилась: под аккуратными витками, не сбивая с нужного настроя, но тупо и противно ныла характерная метка беспощадного пламени — ожог. Правда, ей всё одно не нужно ни сочувствие, ни сострадание. Тем более — от Касла. Сначала она твёрдо делает свои дела, а остальное — потом. Насупленная внешне, но собранная внутри, Кейт присела у груды обугленных дощечек, когда-то бывших её комодом, и осторожно их разворошила. После недолгих поисков ей удалось найти практически всё: и махровую от сажи цепочку, и подкопченный значок, и непонятно как уцелевший «глок» с полной обоймой, но только не часы. Ни пряжки, ни обрывков ремешка, ни прочного стального корпуса — ничего и в помине не было. Господи, да почему? Чувствуя, как обрывается сердце, Беккетт безотчётно погрузила пальцы рук в сырые угольки, но результат её совсем не порадовал. Пусто, пусто и ещё раз пусто! Неужели она всё-таки что-то упускает? Её тяжкий вздох наверняка был слышим всеми, но Кейт, беспомощно озираясь, лишь неопределённо повела плечами. Выпрямилась, механически поддёрнула на горле водолазку и заложила за уши лезущие в глаза пряди, пачкая себя копотью. Пожалуй, ничего у неё с часами не выйдет, не дадут ей покопаться, как следует, а поэтому её личный временной затык — самое то сосредоточиться на поисках Данна. Ничего уже более с её квартирой не случится, а когда от неё ненадолго отвалят и Касл, и деловитые до жути федералы, она обязательно вернётся сюда. С решимостью, терпением, усидчивостью, фонарём и оружием перевернёт всю квартиру вверх дном. Разгребёт весь пепел, раскидает все обломки и найдёт. Как нельзя жить без чистого воздуха, так нельзя жить и без этих часов, этого наиважнейшего символа духовной связи с мамой, которой она поклялась своей смертной клятвой. Пока её мучают такие важные и тяжкие воспоминания, пока саднит очередная утрата, отступиться от поисков никак нельзя. И она не отступит.

Кейт искоса, с пристрастием грянула на Касла. Её верный напарник, следуя личному посылу, что для достижения цели все средства хороши, опустился на колени и теперь ковырялся в углях своими огромными пальцами. Хоть никто и не просил его делать это. Ведь это не просто дружеская помощь или стойкое партнёрство, а, как ей всё время пытаются намекнуть, нечто большее. И эти, пламенные взгляды Касла, которые он усиленно прячет, встретившись с ней глазами… Нет, это определённо не для неё, потому что личные отношения — прямая помеха её работе, и она никогда не будет готова душу обнажить, как бы кому-то этого ни хотелось. Правда, случаются иногда щекотливые ситуации. Вот как та, с Шоу, например, всё ж не прошла для неё бесследно. Сама постановка вопроса и возмутила, и обидела, и напрягла, да и что греха таить, заставила приревновать, хоть Касл и был, пожалуй, прав. Все так, но почему же она испытывает до сих пор нешуточный дискомфорт, стоит только глянуть на Шоу? И ещё это наглое явление Касла к ней домой, с бутылкой вина... Как глупо она себя повела, обронив эту неосторожную фразу о предпочтениях! И оплошность свою поняла, только заметив его хитрющую ухмылку. Сукин сын, да как он вообще посмел, вот так, нахально с ней поступить, безудержно восхищаясь дорогостоящими игрушками федералов и прочим, окружающем их? А как же их команда, их совместные теории и их белая доска? Обидно, до слёз обидно. Что называется, отойди-подвинься в сторону… А что если она этого не хочет? От слова «совсем»?

Всю дорогу до лофта Беккетт неприступно и обиженно грызла губы и вздохнула с небольшим облегчением, лишь переступив порог спальни. Не раздеваясь, привычно сунула оружие под подушку и рухнула поверх покрывала, бессильно прикрыв глаза. Ладно уж, не будет она стрелять, в этого навязчивого, но и иногда и полезного засранца. Касл и без лишних предупреждений будет держать себя в руках, и никогда не перейдёт запретную границу. Так пусть же тешит себя несбыточными надеждами, валяясь на диване с хитрющей улыбкой и винным бокалом в руке. Пусть думает, что стережёт её сон, пусть попотчует до краёв своё эго, считая себя непонятно кем, а она пока что отдохнёт. Когда на тебя охотится больной на голову ублюдок, это как минимум отнимает силы, а их ей потребуется много, а ещё душевное равновесие и трезвомыслие. Конечно же, не стоит скидывать со счётов дружескую поддержку, но силы возвратятся со сном, а душевное равновесие — как только найдутся часы. И когда наступит, тяжёлый, непредсказуемый и суматошный день, вероятно, будет и третья жертва, а значит, придётся неслабо поднапрячься. До изнеможения, сильно-сильно, а сейчас — спать.

* * *

Он наткнулся на них практически сразу же, едва вышиб плечом входную дверь и вместе с ней же, с размаху, плюхнулся на пол. От едкого, жаркого дыма тут же перехватило дыхание и стойко запершило в горле, однако слезящийся глаз всё же зацепился за нечто маленькое, с тусклым металлическим блеском и внятными очертаниями. Оно покоилось на единственном свободном от огня пятачке, в окружении весело пылающих деревяшек, некогда бывших комодом Беккетт. Додумывать чего-то было некогда, и Касл, с опорой на руку и обе ноги, в коротком, безотчётном броске телом вперёд растопырил пальцы. Маневр оказался не самым безопасным, запястье ожгло и сверху, и снизу, но крепкая, витиеватая ругань говорила, что цель, в общем-то, достигнута: ощутимо-горячий корпус ЕЁ часов оказался в плотно сжатом кулаке. И тут же за его рукой протянулся безжалостно-жгучий язык пламени, целясь прямо в лицо. Едва успел прикрыть глаза, Касл резво вскочил и часто-часто замахал руками, сбивая искры с тлеющёй чёлки. Разглядывать часы было некогда, и Касл отправил их поглубже в карман. Теперь надо было разыскать Беккетт, в жилище которой творился кромешный ад. Непонятно, как вообще можно было в нём уцелеть, в этом буйстве огня, где от высокой температуры пузырилась и лопалась краска, удушливо чадил пластик, задорно полыхали занавески и обивка кресел, а от дерева, безжалостно пожираемого «слугой Гефеста» стоял гулкий треск.

Стоять на месте было не то что бы нельзя, а вообще невозможно: жар проникал даже сквозь подошвы ботинок и одежду. Уворачиваясь от свисающих с потолка обломков стропил, да прикрываясь рукой от слепо разлетающихся во все стороны ярко-красных искр, Касл продолжил поиски. Раз так удачно найдена неотъемлемая частица детектива Беккетт, то где же она сама? О печальном исходе даже думать не хотелось, и Касл отчаянно надеялся, что ещё не опоздал. Пусть Беккетт ранена, обожжена, и может быть, переломана, но только бы она была бы жива. Ведь он по жизни должен ей.

— Беккетт! Кейт! — хрипло рычал Касл, согнувшись крючком и напрягая слух. Уловил сдавленные звуки, кажется, доносящиеся из ванной, и с волнением устремился туда, прикрывая руками лицо. Вздох непередаваемого облегчения вырвался из его груди, раз Господь вновь оказался милостив: вот она, его муза, свернулась беззащитным калачиком на дне чугунной ванны. Худенькие плечи мелко вздрагивают, копоть жирным слоем покрывает острые лопатки, а сквозь неё робко проступают хрупкие позвонки. Кейт громко, надсадно кашляет и, кажется, до сих пор не верит в своё спасение. Вряд ли в такой ситуации, даже видя обнажённую её, у него возникнут эротические грёзы, но зато Касл легко ощутил, как спадает с плеч непомерный груз. И даже если его не удостоят никаких благодарностей, то он совсем не будет против этого. А пока... от внезапного звука его голоса Беккетт осела на самое дно ванны, подтянула колени к груди и стыдливо прикрылась руками. Сердито, в извечной резковатой манере одёрнула его болтливый язык, но Рик всё ж не удержался от невинного, шутливого суждения — натура такая. Однако важнее было не это, другое. Когда Касл, пожертвовав Беккетт свой плащ, осторожно обнял её вздрагивающие от переживаний плечи и, бережно придерживая за талию, вывел на улицу, то самой лучшей наградой за спасение были её яркий, благодарный взгляд и губы, неслышно промолвившие «Спасибо!»

Теперь, раз Беккетт оказалась в относительной безопасности, надо было привести в порядок её часы, и не просто отремонтировать, а вернуть им первозданный вид. Ну, и кто, кроме него, Касла, знает в городе наилучшего специалиста по механическим часам, а? Да никто! И для этого не надо попусту терять время, ковыряясь в полицейских базах, или посещать уединённое сообщество завзятых шахматистов Центрального парка. Всё выглядит намного проще.

Рик сослался на срочную необходимость смыть с себя копоть, а сам, насквозь пропахший дымом, с чёрно-пепельными руками и одеждой, которой место не в его гардеробе, а на стройке, среди штукатуров, сломя голову помчался к давнему знакомцу Марты Аврааму Гольштейну.

Часовщик проживал на западе Куинса и был весьма занятным типом. Владелец богатейшей коллекции антикварных часов, которой не любил хвастаться, Гольштейн отличался учтивыми манерами, безукоризненным музыкальным слухом, фотографической памятью и скромным чувством юмора. Как сам Рик небезосновательно полагал, вряд ли мастер забыл его. Да и сам Касл отлично помнил трясущиеся от непередаваемого благоговения руки старика, бережно удерживающего на ладонях очередную редкую вещицу. Впрочем, это никак не отражалось на скрупулёзности осмотра как таковой. Сначала Авраам критически оценивал внешний вид часов по одним, только ему известным критериям, затем наступал черёд разборки с обязательным использованием мастер-инструмента — беличьей кисточки. Её тонюсенький кончик, щедро смоченный в бензине Zippo, въедливо, кропотливо смывал грязь и старую пасту с различных винтиков, зубчатых колёсиков, тончайших стрелок и миниатюрных пружинок, а итоговый процесс сборки заканчивался несколькими каплями свежей смазки, заложенной в ключевые точки механизма. Когда же Гольштейн заводил часы, он медленно-медленно подносил их костлявыми пальцами к своему уху, держа голову набок, словно попугай, и под чёткое, мерное тиканье на тонких, морщинистых губах расцветала торжествующая, с непередаваемыми оттенками улыбка. Лишь бы только здоровье старика не подвело!

Спустя какой-то неполный час, озабоченный по макушку Касл влетел в каморку мастера и сразу же окунулся в хор многоголосого тик-так. Часов не стало меньше. Как и тогда, стеллажи с ними занимали стены, пол, даже оконные проёмы, а часть полок была подвешена к потолку. Сам же потенциальный спаситель Касла, с седыми, кудрявыми пейсами из-под чёрной шелковой шапочки, сидел за облезлой, тёмной от времени деревянной стойкой. Золочёное пенсне намёртво «прикипело» к его хрящеватому носу, и сквозь неприлично гигантскую даже для Касла лупу мастер придирчиво разглядывал хромированное нутро очередного «пациента». Когда подлетевший к стойке Рик с ходу сунул ему под нос плотно сжатый кулак, Гольштейн даже на спинку кресла откинулся от неожиданности и в праведном возмущении громко, многозначительно хмыкнул.

— Не сорите мне тут волосами и пылью, молодой человек! Это же нежнейший механизм! Это же классика! — голос Авраама скрипел, как несмазанное колёсико в его же собственных руках, а его тонкие указательные оттопыренные пальцы в такт праведному возмущению мелко-мелко подрагивали. — Сколько раз вам говорить, что дело часовое не терпит суеты!

— Шалом* (Мир вам), уважаемый! — смирённо склонил голову Касл. Поняв оплошность, он убрал руку и свёл ладони у груди, олицетворяя собой покорность и извинение. — Вы себе даже не представляете, как сильно я нуждаюсь в вашей помощи!

— Шалом рав* (большой привет)! — сухо кивнул Гольштейн. — И опять это Ваше нервическое «помогите!» И в каком же таком супе на этот раз варились ваши часы, а?

— О, так это было давно и неправда! Сегодня их поджарила конфорка Мефистофеля! — Касл сделал осторожный шаг, чтобы склониться прямо над стойкой, и плавно разъединил основание ладоней. Обугленная железка тут же негромко стукнулась о дерево.

— Хм! — часовщик пытливо глянул на посетителя, затем, взяв часы своей сухощавой кистью, посветил на них сквозь лупу. И горестно вздохнул.

— Мнда… мнда… Непорядок… И как тут вообще можно о чём-то говорить? — Гольштейн бурчал как бы себе под нос, но так, чтобы и Рик его отчётливо слышал. — Стекла такой формы ныне редкость, стрелки неисправимо дефомированы, от браслета даже и пряжки гнутой не осталось, а из-под копоти на циферблате ни одной цифры не видать! А вы знаете, уважаемый мистер Касл, как трудно отчищается въевшаяся сажа? И ещё неизвестно, что там с механизмом творится! Вы сильно бы сэкономили своё и моё время, сберегая меня от столь неблагодарной работы! Вы хоть знаете, сколько этим часам лет?

По тому упоению, с которым часовщик перечислял дефекты, казалось, что он себе цену набивал, и поэтому Рик уже готовился, если надо, плюхнуться на колени и бить челом о плитку.

— Не знаю, уважаемый Авраам, но без вашего умения, и я, и она тоже — это ничто! — натурально взмолился Касл. Он до жути боялся, что капризный старик откажет ему наотрез, как это уже было один раз, давным-давно. — Ведь ей не нужны никакие другие, какими бы ценными они ни были! Ведь это же её личный символ; частичка её и болезненных, и одновременно, обнадёживающих воспоминаний о родных, близких, о лучших и худших временах, о нелёгкой победе над обстоятельствами и самой собой.

Чувствуя, как лицо от волнения заливает краска, Рик ещё силился что-то сказать, но пытливый и понимающий взгляд Гольштейна дал понять ему, что ещё не всё так безнадёжно, как изначально казалось.

— Молодой человек, ой-ей! Да успокойтесь же вы, наконец! — недовольно качнул головой Авраам после короткой паузы. — Таким дурным голосом орут только рухнувшие в пропасть альпинисты, а вот слух у меня по-прежнему ого-го-го! Да любые часы из своей коллекции я по звуку распознаю! И не только свои! Когда в мои руки попался «старичок» Blacpain, то я знал, как и с чем его сравнить! При первой же возможности я...

— Прошу прощения, уважаемый, — сцепив руки домиком, Касл уже говорил вполне спокойно и взвешено, — но мой командный голос упорно не желает меня слушаться! Меня охватило безумное волнение, не проходит стойкое беспокойство, и я, наверное, никогда не избавлюсь от извечного чувства вины! Ещё один неверный шаг, и меня четвертуют прямо на глазах у всех! Правда, если же вам нужна моя жертва, то я готов. Всегда!

— Ничего мне от вас не надо, молодой человек! — гордо вскинул бородку старичок. — И если вы потерпите пару часов, то вполне возможно, что у вас будет самый серьёзный повод для радости!

— Отлично! Вот их снимок, в самом-самом приглядном ракурсе. Он стоил мне многого! — и невольно прикрыв ладонью правое ухо, Касл громко расшаркался в благодарности. — Я буду у вас ровно через два часа!

Касл отвесил резкий поклон, и прежде чем Гольштейн успел хоть что-то возразить, выскочил на улицу. Подбежал к краю тротуара, энергично замахал руками, подзывая такси. Сначала домой, побриться, принять душ и переодеться, а уж потом и на работу. Вернее, к НЕЙ.