Часовая история (джен)

— Кто-нибудь видел мои часы? — и с тем же «успехом» можно воплями пустыню оглашать, раз все те, по зову долга забившись её квартиру, только делами насущными и занимались. Пока Кейт с удручённым видом подсчитывала убытки, ломая голову, где бы снять уголок подешевле, она попала в плотное кольцо экспертов. Рука об руку, нос к носу, со значимым видом и хитроумным инструментарием, федералы и местные уверенно разгребали обломки, деловито помахивали пышными кистями в поисках отпечатков почётче, и до отказа набивали всякой-всячиной пакетики для сбора улик. Кое-кто фотографировал всё, за что цеплялся глаз, группа федералов тесно окружила Шоу, что-то втихомолку обсуждая, но пожарные уже смотались, и только старший расчёта всё ещё придирчиво рыскал среди мокрых угольков, выискивая непотушенные места. Видимо, всему своё время.

Беккетт посторонилась вежливо, пуская эксперта на своё место, и сосредоточила внимание на Шоу: та всё ещё вела негромкий, но властный экспресс-брифинг. Без неё, Беккетт. Видимо, уже посчитала её «слабым звеном». Неужели так безоглядно списала, раз и всё? Чёртовски унизительно! И Кейт почувствовала, как её всю, с головы до пят, захлёстывает волна стойкой, щемящей дрожи. Для полного успокоения пришлось сделать несколько глубоких, прерывистых вздохов. Полегчало, отлегло, и трезвомыслие вернулось. Конечно же, ума, самообладания и выдержки Джордан не занимать, раз её же собственные правила симпатическими чернилами записаны, но лучше бы не отбивать у Беккетт её же собственную инициативу. Да, кстати: ну, и кто тут у нас самый шустрый, а?

И Кейт вновь обратила внимание на Касла. Вот кто не жертвой её считает, а видит сильную оптику в её руках. Вот на кого она обязательно поставит в этом нелёгком деле. Это её личный человеческий ресурс, самый крупный калибр в её обойме, самая большая кружка кофе в её руках. И Рику, в отличие от остальных, всегда будет дело до её личных просьб, хоть на его дурашливую и неуместную отзывчивость сегодня она даже внимания не обратила. И Кейт знала, что Рик на неё не обиделся. Возможно, что насупился для вида, грустно спрятав глаза, чтобы тут же метнуть в федералов искромётную шутку, или порадовать забавным приколом. И она знала, что это скажется на ней, самым лучшим образом. Сначала в её всё ещё неприступном сердце что-то незаметно, но знакомо ёкнет. Затем по телу приятными, расслабляющими импульсами скользнёт тепло, успокоятся дыхание и нервы, а тупая боль, надсадно долбящая в виски, обязательно отступит. Вот только перебора с шутками не надо, но почему же Касл какой-то не тот? Улыбка во весь рот, но почему-то кривая и безрадостная. Шалые глаза и сетка резких морщинок на лбу. Понурые плечи, и ноги на ходу подволакивает, как старый дед. Явно что-то накосячил, но где?

Кейт осторожно прикусила губы, но видя в её глазах вопрос, Рик тут же отвернулся, всем своим видом показывая, что всё не так, как кажется. И тут же внезапно, резко присел: в руке блеснула стекляшка. С пристрастием подышав на неё, Касл протёр её меж пальцев и безо всякой задней мысли приложил к глазу. Безотчётно дурачась, слегка покрутил осколок на манер калейдоскопа, но после чьего-то саркастического смешка аккуратно положил на пол. С понурой головой запустил пальцы в угольки, и задумчиво застыл, едва заметно шевеля кистями. Что же с тобой не так, Касл? Или всё-таки со мной?

В нелегких раздумьях Беккетт прикрыла руками губы и кончик носа, медленно, в просвет между ладонями, выпустила из себя воздух. Может быть, на её рабочее место внезапно обрушился липкий тайфун ванильного латте, или же вожак слоников «случайно» лишился хобота? Или же всё дело в дурацком пари между ним и парнями на внезапный карт-бланш в пользу Шоу? Или же Касл снова что-то раскопал, но упорно, до поры, до времени не желает делиться? Кейт недовольно поджала губы. Ох уж этот непредсказуемый Касл! Ещё минуту назад, только за его чрезмерные и опасные выдумки, она готова была прилюдно надрать ему уши,— и тут же в благодарность опустила бы глаза. Не только за кофе, который своевременно и прямо в руки. За негласную поддержку, правда. Уж так уж она устроена.

Незаметно одёрнув на запястье тугой бинт, Беккетт сдержанно поморщилась: под аккуратными витками, не сбивая с нужного настроя, но тупо и противно ныла характерная метка беспощадного пламени — ожог. Правда, ей всё одно не нужно ни сочувствие, ни сострадание. Тем более — от Касла. Сначала она твёрдо делает свои дела, а остальное — потом. Насупленная внешне, но собранная внутри, Кейт присела у груды обугленных дощечек, когда-то бывших её комодом, и осторожно их разворошила. После недолгих поисков ей удалось найти практически всё: и махровую от сажи цепочку, и подкопченный значок, и непонятно как уцелевший «глок» с полной обоймой, но только не часы. Ни пряжки, ни обрывков ремешка, ни прочного стального корпуса — ничего и в помине не было. Господи, да почему? Чувствуя, как обрывается сердце, Беккетт безотчётно погрузила пальцы рук в сырые угольки, но результат её совсем не порадовал. Пусто, пусто и ещё раз пусто! Неужели она всё-таки что-то упускает? Её тяжкий вздох наверняка был слышим всеми, но Кейт, беспомощно озираясь, лишь неопределённо повела плечами. Выпрямилась, механически поддёрнула на горле водолазку и заложила за уши лезущие в глаза пряди, пачкая себя копотью. Пожалуй, ничего у неё с часами не выйдет, не дадут ей покопаться, как следует, а поэтому её личный временной затык — самое то сосредоточиться на поисках Данна. Ничего уже более с её квартирой не случится, а когда от неё ненадолго отвалят и Касл, и деловитые до жути федералы, она обязательно вернётся сюда. С решимостью, терпением, усидчивостью, фонарём и оружием перевернёт всю квартиру вверх дном. Разгребёт весь пепел, раскидает все обломки и найдёт. Как нельзя жить без чистого воздуха, так нельзя жить и без этих часов, этого наиважнейшего символа духовной связи с мамой, которой она поклялась своей смертной клятвой. Пока её мучают такие важные и тяжкие воспоминания, пока саднит очередная утрата, отступиться от поисков никак нельзя. И она не отступит.

Кейт искоса, с пристрастием грянула на Касла. Её верный напарник, следуя личному посылу, что для достижения цели все средства хороши, опустился на колени и теперь ковырялся в углях своими огромными пальцами. Хоть никто и не просил его делать это. Ведь это не просто дружеская помощь или стойкое партнёрство, а, как ей всё время пытаются намекнуть, нечто большее. И эти, пламенные взгляды Касла, которые он усиленно прячет, встретившись с ней глазами… Нет, это определённо не для неё, потому что личные отношения — прямая помеха её работе, и она никогда не будет готова душу обнажить, как бы кому-то этого ни хотелось. Правда, случаются иногда щекотливые ситуации. Вот как та, с Шоу, например, всё ж не прошла для неё бесследно. Сама постановка вопроса и возмутила, и обидела, и напрягла, да и что греха таить, заставила приревновать, хоть Касл и был, пожалуй, прав. Все так, но почему же она испытывает до сих пор нешуточный дискомфорт, стоит только глянуть на Шоу? И ещё это наглое явление Касла к ней домой, с бутылкой вина... Как глупо она себя повела, обронив эту неосторожную фразу о предпочтениях! И оплошность свою поняла, только заметив его хитрющую ухмылку. Сукин сын, да как он вообще посмел, вот так, нахально с ней поступить, безудержно восхищаясь дорогостоящими игрушками федералов и прочим, окружающем их? А как же их команда, их совместные теории и их белая доска? Обидно, до слёз обидно. Что называется, отойди-подвинься в сторону… А что если она этого не хочет? От слова «совсем»?

Всю дорогу до лофта Беккетт неприступно и обиженно грызла губы и вздохнула с небольшим облегчением, лишь переступив порог спальни. Не раздеваясь, привычно сунула оружие под подушку и рухнула поверх покрывала, бессильно прикрыв глаза. Ладно уж, не будет она стрелять, в этого навязчивого, но и иногда и полезного засранца. Касл и без лишних предупреждений будет держать себя в руках, и никогда не перейдёт запретную границу. Так пусть же тешит себя несбыточными надеждами, валяясь на диване с хитрющей улыбкой и винным бокалом в руке. Пусть думает, что стережёт её сон, пусть попотчует до краёв своё эго, считая себя непонятно кем, а она пока что отдохнёт. Когда на тебя охотится больной на голову ублюдок, это как минимум отнимает силы, а их ей потребуется много, а ещё душевное равновесие и трезвомыслие. Конечно же, не стоит скидывать со счётов дружескую поддержку, но силы возвратятся со сном, а душевное равновесие — как только найдутся часы. И когда наступит, тяжёлый, непредсказуемый и суматошный день, вероятно, будет и третья жертва, а значит, придётся неслабо поднапрячься. До изнеможения, сильно-сильно, а сейчас — спать.

* * *

Он наткнулся на них практически сразу же, едва вышиб плечом входную дверь и вместе с ней же, с размаху, плюхнулся на пол. От едкого, жаркого дыма тут же перехватило дыхание и стойко запершило в горле, однако слезящийся глаз всё же зацепился за нечто маленькое, с тусклым металлическим блеском и внятными очертаниями. Оно покоилось на единственном свободном от огня пятачке, в окружении весело пылающих деревяшек, некогда бывших комодом Беккетт. Додумывать чего-то было некогда, и Касл, с опорой на руку и обе ноги, в коротком, безотчётном броске телом вперёд растопырил пальцы. Маневр оказался не самым безопасным, запястье ожгло и сверху, и снизу, но крепкая, витиеватая ругань говорила, что цель, в общем-то, достигнута: ощутимо-горячий корпус ЕЁ часов оказался в плотно сжатом кулаке. И тут же за его рукой протянулся безжалостно-жгучий язык пламени, целясь прямо в лицо. Едва успел прикрыть глаза, Касл резво вскочил и часто-часто замахал руками, сбивая искры с тлеющёй чёлки. Разглядывать часы было некогда, и Касл отправил их поглубже в карман. Теперь надо было разыскать Беккетт, в жилище которой творился кромешный ад. Непонятно, как вообще можно было в нём уцелеть, в этом буйстве огня, где от высокой температуры пузырилась и лопалась краска, удушливо чадил пластик, задорно полыхали занавески и обивка кресел, а от дерева, безжалостно пожираемого «слугой Гефеста» стоял гулкий треск.

Стоять на месте было не то что бы нельзя, а вообще невозможно: жар проникал даже сквозь подошвы ботинок и одежду. Уворачиваясь от свисающих с потолка обломков стропил, да прикрываясь рукой от слепо разлетающихся во все стороны ярко-красных искр, Касл продолжил поиски. Раз так удачно найдена неотъемлемая частица детектива Беккетт, то где же она сама? О печальном исходе даже думать не хотелось, и Касл отчаянно надеялся, что ещё не опоздал. Пусть Беккетт ранена, обожжена, и может быть, переломана, но только бы она была бы жива. Ведь он по жизни должен ей.

— Беккетт! Кейт! — хрипло рычал Касл, согнувшись крючком и напрягая слух. Уловил сдавленные звуки, кажется, доносящиеся из ванной, и с волнением устремился туда, прикрывая руками лицо. Вздох непередаваемого облегчения вырвался из его груди, раз Господь вновь оказался милостив: вот она, его муза, свернулась беззащитным калачиком на дне чугунной ванны. Худенькие плечи мелко вздрагивают, копоть жирным слоем покрывает острые лопатки, а сквозь неё робко проступают хрупкие позвонки. Кейт громко, надсадно кашляет и, кажется, до сих пор не верит в своё спасение. Вряд ли в такой ситуации, даже видя обнажённую её, у него возникнут эротические грёзы, но зато Касл легко ощутил, как спадает с плеч непомерный груз. И даже если его не удостоят никаких благодарностей, то он совсем не будет против этого. А пока... от внезапного звука его голоса Беккетт осела на самое дно ванны, подтянула колени к груди и стыдливо прикрылась руками. Сердито, в извечной резковатой манере одёрнула его болтливый язык, но Рик всё ж не удержался от невинного, шутливого суждения — натура такая. Однако важнее было не это, другое. Когда Касл, пожертвовав Беккетт свой плащ, осторожно обнял её вздрагивающие от переживаний плечи и, бережно придерживая за талию, вывел на улицу, то самой лучшей наградой за спасение были её яркий, благодарный взгляд и губы, неслышно промолвившие «Спасибо!»

Теперь, раз Беккетт оказалась в относительной безопасности, надо было привести в порядок её часы, и не просто отремонтировать, а вернуть им первозданный вид. Ну, и кто, кроме него, Касла, знает в городе наилучшего специалиста по механическим часам, а? Да никто! И для этого не надо попусту терять время, ковыряясь в полицейских базах, или посещать уединённое сообщество завзятых шахматистов Центрального парка. Всё выглядит намного проще.

Рик сослался на срочную необходимость смыть с себя копоть, а сам, насквозь пропахший дымом, с чёрно-пепельными руками и одеждой, которой место не в его гардеробе, а на стройке, среди штукатуров, сломя голову помчался к давнему знакомцу Марты Аврааму Гольштейну.

Часовщик проживал на западе Куинса и был весьма занятным типом. Владелец богатейшей коллекции антикварных часов, которой не любил хвастаться, Гольштейн отличался учтивыми манерами, безукоризненным музыкальным слухом, фотографической памятью и скромным чувством юмора. Как сам Рик небезосновательно полагал, вряд ли мастер забыл его. Да и сам Касл отлично помнил трясущиеся от непередаваемого благоговения руки старика, бережно удерживающего на ладонях очередную редкую вещицу. Впрочем, это никак не отражалось на скрупулёзности осмотра как таковой. Сначала Авраам критически оценивал внешний вид часов по одним, только ему известным критериям, затем наступал черёд разборки с обязательным использованием мастер-инструмента — беличьей кисточки. Её тонюсенький кончик, щедро смоченный в бензине Zippo, въедливо, кропотливо смывал грязь и старую пасту с различных винтиков, зубчатых колёсиков, тончайших стрелок и миниатюрных пружинок, а итоговый процесс сборки заканчивался несколькими каплями свежей смазки, заложенной в ключевые точки механизма. Когда же Гольштейн заводил часы, он медленно-медленно подносил их костлявыми пальцами к своему уху, держа голову набок, словно попугай, и под чёткое, мерное тиканье на тонких, морщинистых губах расцветала торжествующая, с непередаваемыми оттенками улыбка. Лишь бы только здоровье старика не подвело!

Спустя какой-то неполный час, озабоченный по макушку Касл влетел в каморку мастера и сразу же окунулся в хор многоголосого тик-так. Часов не стало меньше. Как и тогда, стеллажи с ними занимали стены, пол, даже оконные проёмы, а часть полок была подвешена к потолку. Сам же потенциальный спаситель Касла, с седыми, кудрявыми пейсами из-под чёрной шелковой шапочки, сидел за облезлой, тёмной от времени деревянной стойкой. Золочёное пенсне намёртво «прикипело» к его хрящеватому носу, и сквозь неприлично гигантскую даже для Касла лупу мастер придирчиво разглядывал хромированное нутро очередного «пациента». Когда подлетевший к стойке Рик с ходу сунул ему под нос плотно сжатый кулак, Гольштейн даже на спинку кресла откинулся от неожиданности и в праведном возмущении громко, многозначительно хмыкнул.

— Не сорите мне тут волосами и пылью, молодой человек! Это же нежнейший механизм! Это же классика! — голос Авраама скрипел, как несмазанное колёсико в его же собственных руках, а его тонкие указательные оттопыренные пальцы в такт праведному возмущению мелко-мелко подрагивали. — Сколько раз вам говорить, что дело часовое не терпит суеты!

— Шалом* (Мир вам), уважаемый! — смирённо склонил голову Касл. Поняв оплошность, он убрал руку и свёл ладони у груди, олицетворяя собой покорность и извинение. — Вы себе даже не представляете, как сильно я нуждаюсь в вашей помощи!

— Шалом рав* (большой привет)! — сухо кивнул Гольштейн. — И опять это Ваше нервическое «помогите!» И в каком же таком супе на этот раз варились ваши часы, а?

— О, так это было давно и неправда! Сегодня их поджарила конфорка Мефистофеля! — Касл сделал осторожный шаг, чтобы склониться прямо над стойкой, и плавно разъединил основание ладоней. Обугленная железка тут же негромко стукнулась о дерево.

— Хм! — часовщик пытливо глянул на посетителя, затем, взяв часы своей сухощавой кистью, посветил на них сквозь лупу. И горестно вздохнул.

— Мнда… мнда… Непорядок… И как тут вообще можно о чём-то говорить? — Гольштейн бурчал как бы себе под нос, но так, чтобы и Рик его отчётливо слышал. — Стекла такой формы ныне редкость, стрелки неисправимо дефомированы, от браслета даже и пряжки гнутой не осталось, а из-под копоти на циферблате ни одной цифры не видать! А вы знаете, уважаемый мистер Касл, как трудно отчищается въевшаяся сажа? И ещё неизвестно, что там с механизмом творится! Вы сильно бы сэкономили своё и моё время, сберегая меня от столь неблагодарной работы! Вы хоть знаете, сколько этим часам лет?

По тому упоению, с которым часовщик перечислял дефекты, казалось, что он себе цену набивал, и поэтому Рик уже готовился, если надо, плюхнуться на колени и бить челом о плитку.

— Не знаю, уважаемый Авраам, но без вашего умения, и я, и она тоже — это ничто! — натурально взмолился Касл. Он до жути боялся, что капризный старик откажет ему наотрез, как это уже было один раз, давным-давно. — Ведь ей не нужны никакие другие, какими бы ценными они ни были! Ведь это же её личный символ; частичка её и болезненных, и одновременно, обнадёживающих воспоминаний о родных, близких, о лучших и худших временах, о нелёгкой победе над обстоятельствами и самой собой.

Чувствуя, как лицо от волнения заливает краска, Рик ещё силился что-то сказать, но пытливый и понимающий взгляд Гольштейна дал понять ему, что ещё не всё так безнадёжно, как изначально казалось.

— Молодой человек, ой-ей! Да успокойтесь же вы, наконец! — недовольно качнул головой Авраам после короткой паузы. — Таким дурным голосом орут только рухнувшие в пропасть альпинисты, а вот слух у меня по-прежнему ого-го-го! Да любые часы из своей коллекции я по звуку распознаю! И не только свои! Когда в мои руки попался «старичок» Blacpain, то я знал, как и с чем его сравнить! При первой же возможности я...

— Прошу прощения, уважаемый, — сцепив руки домиком, Касл уже говорил вполне спокойно и взвешено, — но мой командный голос упорно не желает меня слушаться! Меня охватило безумное волнение, не проходит стойкое беспокойство, и я, наверное, никогда не избавлюсь от извечного чувства вины! Ещё один неверный шаг, и меня четвертуют прямо на глазах у всех! Правда, если же вам нужна моя жертва, то я готов. Всегда!

— Ничего мне от вас не надо, молодой человек! — гордо вскинул бородку старичок. — И если вы потерпите пару часов, то вполне возможно, что у вас будет самый серьёзный повод для радости!

— Отлично! Вот их снимок, в самом-самом приглядном ракурсе. Он стоил мне многого! — и невольно прикрыв ладонью правое ухо, Касл громко расшаркался в благодарности. — Я буду у вас ровно через два часа!

Касл отвесил резкий поклон, и прежде чем Гольштейн успел хоть что-то возразить, выскочил на улицу. Подбежал к краю тротуара, энергично замахал руками, подзывая такси. Сначала домой, побриться, принять душ и переодеться, а уж потом и на работу. Вернее, к НЕЙ.

Часовщик не обманул: ровно через два часа старые-новые часы детектива Беккетт бережно легли на бархатную подушечку, под такую же приятную на ощупь крышку. Одного-единственного взгляда Каслу вполне хватило, чтобы взвиться от радости до небес: сравнить часы до и после пожара было практически невозможно. Перед тем, как нырнуть в такси, Касл ещё раз придирчиво осмотрел вещицу, покачивая головой, и даже поцокал языком от удовольствия. Следующий этап не сложнее предыдущего, но сопряжён с определённым риском. ГДЕ и КАК вернуть пропажу Беккетт, да ещё сделать это так, чтобы она не узрела в этом никакого подвоха? Просто, без лишних церемоний, предложить её за бокалом вина или всё-таки возвратить их в привычном для неё месте — в участке? Развалившись на продавленном диване старенького «шевроле», Рик озадаченно взъерошил свои короткие вихры. Первый вариант выглядит каким-то скомканным, нелогичным, в тоже время имея некий налёт пикантности, и поэтому вряд ли будет его музе по душе. Второе предложение заметно лучше, тогда Беккетт не воспримет его дар как грубое посягательство на свою личную жизнь.

Однако Каслу патологически не везло: рядом с ними постоянно кто-то маячил. То взвешенный в суждениях Эйвери, то некогда строгая, а теперь неясно почему улыбчивая Джордан, то суровые на вид парни, якобы обсуждающее нечто важное, а на самом деле тупо пялившиеся на них. И в комнате отдыха было так многолюдно, что от бесцеремонного нашествия федералов на их кофе-машину Касл даже начал психовать. Какое уж тут, к чёрту, объяснение, раз обычная, невинная кофейная пенка воспринимается их командой, как откровенный, недвусмысленный намёк. Нет уж, терпение, и ещё раз терпение.

Так впустую и закончился этот день. Настал уютный вечер в чарующих ароматах вишни, с дружеской пикировкой и разговорами преимущественно по делу, а Касл всё никак не решался поднять мучительную для него тему. Нет, не то что бы Рик тупо боялся неудобных расспросов, просто ему очень бы не хотелось, чтобы озлобленная вынужденным бездельем Беккетт сбежала от него без оглядки ещё один раз.

Когда дверь в его спальню, разделяя их с Кейт, мягко захлопнулась, Касл с наслаждением плюхнулся на диван и прикрыл от усталости глаза. Терпкое, ароматное вино удачно сгладило его взъерошенные эмоции, и он вот-вот поддастся чарующим объятиям Морфея, но не слишком ли быстро успокаивает себя? Ведь это же Кейт, непреклонная и целеустремлённая Кэтрин Беккетт, которая и так многого лишилась в этой жизни, и будь он, Ричард Касл, проклят, если за часами Беккетт не ринется в одиночку. О, это так в её стиле, и, скорее всего, это произойдёт именно сегодня, но как найти то, чего в руинах и в помине нет? Понимая, что алкоголь в крови — не друг ему, а враг, Касл сбегал в кабинет за силовыми кнопками. Взял наобум несколько штук и опробовал «методику» прямо на ходу. Лишь стоило только посильнее сжать кулак, как калёные острия вонзались в тело безо всякой жалости и скидок на принадлежность. Больно, конечно же, но если он всё же заблуждается насчёт намерений Беккетт, то к утру его ладонь превратится в дырявую мишень, а пластыри облепят руку, как буклеты — афишную тумбу. Правда, его-то случай как раз особый, и без вездесущих колючек морского дьявола тут явно не обошлось.

Подложив под голову кулак с «начинкой», Касл вытянулся во весь рост и затих, дыша как можно ровнее. Он не знал, как долго оборевал сам себя, но когда скрипнула дверь спальни, Касл понял, что все его муки окупятся сторицей.

Сонного оцепенения как и не бывало, а слух обострился настолько, что хоть сыр им нарезай. Для пущего правдоподобия Касл надумал было всхрапнуть, но тут же спохватился: не очень вышло, совсем не очень. Лишь бы только Кейт не распознала его притворство.

Быстрые, лёгкие шаги Беккетт замерли у его изголовья, и по запаху вишни, да по неровному от волнения дыханию Касл понял, что Кейт совсем рядом и, скорее всего, пристально смотрит на него. Вот она приблизилась к его лицу почти вплотную, бросая в дрожь теплом своей кожи и горячим дыханием; вот, удостоверившись в его «безмятежном сне», вздохнула со странной смесью сожаления и вины. Мягко прошлась сгибом пальца по скуле, заботливо убрала со лба прядку волос и тут же поспешно отдёрнула руку; затем крадущиеся шаги затихли у входной двери. Звякнули ключи второй связки, звучно щёлкнула кнопка фонарика, предусмотрительно «забытого» на тумбочке, и клацнул замок.

Рик тут же вскочил. С трудом переводя дыхание, сел, прикрыв ладонями лицо. Места её касаний с чего-то пекло почище ожогов на запястье, и Касл почему-то чувствовал себя как человек, уличённый в чём-то нехорошем, постыдном, низменном. Но это всего лишь так казалось. Какова бы ни была впоследствии реакция Беккетт, он не может, не имеет права удерживать ЕЁ вещь у себя.

Сборы были недолгими. Распихав по карманам ключи от машины, запасной фонарик и коробочку с часами, Касл со словами «Пожалуй, пора!» выскочил наружу.

* * *

У оградительной ленты Беккетт замедлила шаг и перед нырком под неё до звона в ушах вслушалась в тишину: нет ли в её квартире кого-нибудь постороннего? Привычно ощупала торчащий за пазухой ствол, искренне надеясь обойтись без по-кому-нужно и по-кому-не— нужной стрельбы. И с этим нельзя не согласиться: одно дело — пулять по беззащитным, и совсем иное — охотиться на вооружённого до зубов, не видящего себя простачком. Вернее, это она будет охотником, а пока что Беккетт постаралась максимально обезопасить себя: осознанно смылась от Касла через чёрный вход; по улице вдоль стен перемещалась с оглядкой, по-возможности избегая мерцающих витрин и просто освещенных мест. Не лишним было и внезапно скользнуть за угол, чтобы затем осторожно глянуть назад, и если всё тихо, со спокойной совестью ускорить шаг. Такси Беккетт поймала, когда более чем на квартал удалилась от лофта. По лестничной клетке на второй этаж кралась спиной к стене, мягко и выверено, тише кошки, перенося с ноги на ногу свой вес, пока наконец-то не очутилась на пороге своего дома. Пусть и едко пропахшего гарью, в разрухе и запустении, но всё равно, самого близкого и родного. Вот только удостовериться надо, что нет в нём непрошенных гостей.

Внутри было тихо, жутко и непроглядно темно. Не помогал даже мощный плафон ажурного эркера, освещающего улицу с высоты второго этажа, и если бы не реально слепящий фонарь Касла, то бессовестные мурашки так бы и рассыпались пугливым галопом по всей её натруженной спине. С такой «осветительской» поддержкой искать «булавку в стоге сена» намного проще, тем паче, что чьими-то «искренними» стараниями наикрупнейший мусор был к её возвращению уже прибран. На каменном полу осталось только то, что не могло или не успело догореть. Обугленные книжные переплёты и головешки смешались с фарфоровыми черепками в общую бесформенную кучу. Сплавленный в комки, деформированный пластик и много чего-то другого, когда-то приносившего хозяйке пользу, утопали в кучках золы. Когда же легкая нога Беккетт ступала на битое стекло, то его мерзкий и предательской скрип заставлял её кривиться и морщиться, словно от зубной боли. Ладно хоть, ей не мешает никто, но нервное напряжение, возникшее как бы из ниоткуда, так сразу и не перебороть. Его можно только сбить: кропотливыми, небыстрыми и, хотелось бы, продуктивными поисками, а по-другому — никак. Потому что она не привыкла отступать. Потому что ради душевного спокойствия иначе и быть не может. Потому что надо поверить в себя, в свои способности, а ещё и в фантастическое везение. Остаётся лишь её извечная, вездевлезающая проблема — Касл, которому можно пока вообще ничего не говорить. Конечно же, это не спасёт её от его безумных теорий, которые она с праведным возмущением отвергнет и, избегая путаника под ногами, зашлёт его куда-нибудь подальше… Нет, не на край земли, в гости к Санте, а до ближайшего баристы, за доброй порцией ванильного латте. Пусть-ка доставщиком кофе немного поработает, а то его в последнее время и так уж слишком много стало.

— Дьявол! Ну, и где же они? — после беглого осмотра квартиры она опять оказалась в прихожей, пострадавшей, наверное, не менее других комнат. Ещё днём Беккетт упорно выискивала глазами в деревянных обломках тусклый блеск металла или же хотя бы нечто, очертаниями напоминающее часы, но при свидетелях и с пустыми руками ничего бы не вышло. Сейчас же у неё есть перочинный нож и фонарик, который будет отличным подспорьем.

Беккетт пристроила его так, чтобы как можно лучше осветить искомое место, и помогая себе свободной рукой, принялась сосредоточенно копаться в мусоре. Она раздвигала какие-то черепки и куски штукатурки, откладывала в сторону обломки досок, медленно удаляясь от входа, но, увы — пока безрезультатно. Под раскуроченным комодом и в паре ярдов от него поиск ничего не дал, и фыркая от недовольства и затекающего в глаза пота, Кейт выместила недовольство на своей собственной губе. Интересно, а чем бы таким необычным присоветовал ей Касл? Супер-магнитом супер-шпиона, фотонным квази-миноискателем или просто остановился бы на роботе-сапёре? Велика сия «тайна» о семи печатях, и Беккетт поневоле улыбнулась своим, до жути несерьёзным мыслям. Помощь — это, конечно же, хорошо, но пока Касл сладко, но несбыточно грезит у себя в лофте, её персональная миссия успешно завершится.

Опустив руки по швам, Кейт выпрямилась и с запрокинутой головой прикрыла глаза. Несильный мозговой штурм — и путь взрывной волны примерно составлен. Да, всё и случилось именно так, а иначе обломки прихожей не выкинуло бы в центр гостиной. Часы намного компактнее мебельных панелей, и с учётом планировки квартиры, их могло отбросить куда-нибудь в угол.

Беккетт довольно улыбнулась себе. Чутьё подсказывало ей, что часы точно здесь, дожидаются её где-нибудь рядом, да. Чувствуя, как учащается пульс, Беккетт вновь прислушалась, сдерживая дыхание. Шумит, шумит по-своему за окном полуночный Нью-Йорк, и ему, величавому красавцу, нет дела до её личной драмы. Конечно же, как коп, она всё равно будет рядом с ним: и душой, и телом; и днём, и ночью, но всё же детектив Беккетт сама по себе и сама за себя. Точнее и не скажешь.

— Пхх! — Кейт выдохнула тягуче и медленно, светя себе под ноги, но не успела и шагу шагнуть, как в дальнем углу, за котлом, раздался подозрительный шорох. Она не успела ни удивиться, ни испугаться, как вырвала из-за пазухи ствол и настороженно ткнула им в темноту.

— Кто здесь? — Беккетт направила свет в ту же сторону. — Это полиция! Выходи, считаю до трёх!

— Готов поклясться, что ты тоже что-то пропустила!

Это мог быть только он, и её вооружённая рука самопроизвольно опустилась.

— Господи! Касл!!

В темно-лиловом углу что-то зашуршало, и медленно вырос неясный силуэт. Похоже, что Касл сидел прямо на полу, что означало минус один к его гардеробу. Рик звучно отряхнулся, разразившись в адрес бесстыдного взрывника весьма крепкой фразой, и тут же прикрылся от яркого луча, бьющего ему прямо в лицо. Беккет даже успела приметить натянутые, в копоти перчатки и чёрный цилиндр фонарика в его руках.

— Что ты тут делаешь? — для вида изумилась она, хотя, в принципе, могла бы и не спрашивать, и не удивляться. Не зря же Касл таскается за ней уже пару лет, ведь их особые отношения — это неповторимая, нелогичная и невероятная по сути «субстанция». Словом, чего в ней не коснись — Касл всегда будет Каслом, а детектив Беккетт — сама собой. И она вовсе не собиралась менять личный жизненный уклад ради одного эгоцентричного, самовлюблённого, непослушного чувака, если бы не одно «но»… Никогда, никому, ни себе, ни кому-либо другому она ни за что не признается, что её такая устойчивая, такая предопределённая личная жизнь с недавних пор дала в себе трещину. Которая не только не зарубцовывается, а наоборот, упорно расширяется и расширяется. И сквозь неё, как молодой побег в земную твердь, настойчиво пробивается нечто, что так сильно и тревожит, и беспокоит её. И это не просто благодарность Каслу за её спасение или беззаветную крепкую дружбу. Само состояние её души, незаметно, но почему-то неуклонно меняется от гордого, стойкого и независимого к гибкому, мягкому и даже женственному. Может быть кто-то, совсем не знающий её, и назвал бы это стремлением к более глубоким чувствам, но только не она сама. Скорее, охарактеризовала бы их, как «обширные положительные эмоции», так, иногда, довлеющие ею под настроение. Как лёгкий ожог, как укус комара, «зудят» они и «чешутся», подталкивая ими с кем-нибудь поделиться, но нельзя. Нельзя на сто процентов с Лейни, нельзя малой толикой с мальчиками или даже с папой, а с самим Каслом — уж и подавно никак. Потому что откровения не пройдут бесследно для неё, и возврата к докасловскому прошлому уже не будет. А как это ни покажется странным, Беккетт очень дорожила им. Трудные годы без мамы поневоле закалили её. Воспитав в нужном качестве, приучили надеяться только на себя. Наставили на путь обретения справедливости, сострадания к невинным и беспощадности к выродкам в человеческом обличье. И раз на работе крепко ценят её без ложной скромности профессионализм, то так тому и быть. Вот только вечно ли? Всё ли так чётко в её обозримом будущем? Хм-м, да кто бы ей сказал. И ни утверждай противное, как не сдерживай себя, всё равно обязательно что-нибудь да всплывёт. Но она обязательно сама со всем этим разберётся, как и с неясным присутствием Касла в её квартире. Кстати, а почему он до сих пор молчит? Почему не оправдывается, беспочвенно и по-детски? Почему не объясняет, какого чёрта он очутился в её же квартире раньше неё? Почему не дрыхнет на своём диване в обнимку с подушкой, досматривая сладкий утренний сон? Ему что, опять захотелось в сыщиков поиграть?

— Касл?! — спросила Беккетт, видимо желая, чтобы её голос зазвучал твёрдо и непреклонно, но вышло почему-то совсем нежно и по-домашнему. Тогда Кейт «собрала в горсть» всю свою «желчь» и, пряча оружие за пазуху, твёрдо повторила:

— Как ты здесь очутился?

Пятно от её фонаря осветило обгорелые дощечки в паре шагов от её ног, но Касл явно «поленился» зажигать свой. Словно граф Дракула, громадный и едва видимый в темноте, Рик неспешно побрёл прямо к ней, и стекло под подошвами его ботинок также противно скрипело, разносясь по мрачным углам гулким эхом.

Наконец, Касл остановился на границе света и тени и негромким покашливанием прочистил себе горло. Наверное, готовился к оправданиям, и Беккетт милостиво скрестила руки на груди.

— Как я уже сказал, выискиваю упущения, и даже без очевидного, глупого содействия со стороны ФБР, — Рик примирительно поднял руки к лицу, как бы на всякий случай прикрывая уши, да так и замер в одном положении. — Ведь ты же не будешь против, если я слегка пороюсь в обломках шкафчиков? Я же догадываюсь, что искать. В детстве меня увлекали археологические раскопки и первую, найденную мною кость, я не забуду никогда.

— Мои кости пока всё ещё при мне, Касл, — снисходительно усмехнулась Кейт, прикидывая, какой же участок «поответственнее» всучить напарнику, — но я ничего не знаю насчёт твоих. В принципе, я не против.

Она, и действительно, уже была не против, хоть какое-то разнообразие. Единственное непонятно: как это Касл, пока она рыскала по квартире, ничем не выявил своего присутствия, но Кейт сочла это за приобретённые бойскаутские навыки, которые и ей не чужды. И негромко зевнула.

— Моя самая главная — тоже на месте, — явно обрадовался Касл, поняв, что жестокую расправу частям его лица пока учинять не будут, — а остальные поддаются протезированию.

— Не будешь лезть, куда не просят, — Беккетт сосредоточенно поводила фонариком туда-сюда, намечая очередной сектор для поисков, — то услуги протезиста тебе долго не потребуются.

— Очень, очень хорошо! — по-детски возрадовался Касл. — Но я и не лез. Я просто поискал в том углу, если что.

— Ну и? — Беккетт привычно выгнула бровь. — Точно ничего не пропустил?

— Я старался, как никто другой! И если в деле не хватает каких-то улик, то мы должны добыть их, вместе.

— О’Кей, Касл! Я поищу тут, а ты… — она указала светом в направлении центра гостиной, — ищи отсюда туда!

Касл лишь покорно склонил голову и с включённым фонарём опустился на корточки боком к ней.

Шорох, хруст, треск и позвякивание возобновились с удвоенной силой, и Кейт почти не смотрела на Касла. Мол, оглушит торжествующим воплем, когда найдёт. Молчаливо и методично, она копалась в мусоре, пока, примерно минут через двадцать, не обратила внимание, что поиски в руках Касла как-то не горят. Он вообще шевелил руками без воодушевления, словно варёный, будто бы не знал, где, как и что искать. Сидел подолгу почти на одном месте, положив фонарь рядом с собой, и с грустными вздохами разглядывал комковатые слежавшиеся угли в своих огромных ладонях. Бесцельно перекладывал с места на места одни и те же доски, а почувствовав на себе молчаливый и недоумевающий взгляд Беккетт, сильно, от души выдохнул и прижал скрипнувшее латексом запястье к потному лбу.

— Фух! Духота здесь неимоверная, но пиджак некуда повесить. Да и призраков вороватых опасаюсь: вдруг у меня с ними один размер. Давай, лучше немного передохнём, а? — осторожно предложил Рик, выпрямляясь во весь рост. — Ведь я нахожусь здесь дольше тебя, и после тщательных исследований самых тёмных углов готов на Книге Жизни поклясться, что никакого часокрада Люцифера там и в помине нет. Пока вытирал коленями пол, мне всё казалось, что среди глобального возмущения и всеобщей суеты между нами и федералами, мы не видим чего-то важного, значимого. Я бы даже сказал, некоей точки отсчёта, на которую никто и внимания не обратил …

Касл на миг прервался, выпрямившись во весь рост, и Беккетт настроженно сощурила глаза. Похоже, что Касл не просто припёрся сюда за ней, а ещё и преследовал какую-то, одному ему ведомую цель. Господи, неужели решился объясниться? Нет, нет и ещё раз нет, потому что она не готова к подобному. Да вернее, не хочет, категорически не хочет, как бы Касл и не старался. И уповая на его интуицию, здравый смысл, умение выдержать дистанцию, спросила как можно безразличнее:

— И о чём это или о ком это ты, чёрт возьми, говоришь? О ненайденных уликах или же обо всех наших жертвах, в т.ч. и о Бене Конраде? Или же ты всё так же восхищаешься «штучками» строгой и категоричной Шоу, или же просто скорбишь о недотрогах, которые даже частички сердца тебе не оставили?

— Не надо строгости, Беккетт, — как-то совсем буднично заявил Рик. — Ведь речь идёт не о тебе или обо мне, а о памяти.

Безразлично пожав плечами, Кейт склонила голову, будто не понимая, к чему он клонит, но то, что Рик усиленно избегал слово «нас», легко было понять. Как и то, что этот разговор затеялся неспроста. Если только не…

— О чьей памяти ты говоришь, Касл? — лихорадочно напрягая мозги, Беккетт медленно побрела вглубь комнаты мимо Рика, бесцельно светя фонариком под ноги. Сотни вариантов развития ситуации роились в её голове и, сама не зная почему, Кейт вдруг поняла, что часов ей ни за что не найти, потому что… Пристукнув каблуками, Беккетт вдруг резко развернулась на пороге гостиной, и следовавший за ней тенью Касл даже вздрогнул от резкого, болезненного тычка в грудь.

— Касл, ответь! — её дыхание предательски участилось. — Ты не хочешь мне что-нибудь сказать?

— Что именно ты хотела услышать? — оторопело попятился он к выходу. — Как я дрожал от страха, поджидая тебя? Всё это так непредсказуемо!

— И кто говорит о непредсказуемости, то не появится здесь просто так! — выпалила Кейт ему в лицо мучающую её догадку. — Ведь ты нашёл часы, не так ли?

Касл на миг невообразимо подвис, издав серию неповторимых, утробных звуков, и тут Кейт с горечью и обидой поняла, что попала в точку. Не мог Касл оказаться в её квартире просто так, не мог обойтись без выкрутасов, не мог даже признаться. И что он за человек!

Беккетт подошла вплотную к Каслу, который тут же беспомощно прикрылся руками в ожидании нападок, и крепенько так тряхнула его за лацканы пиджака, вымещая нарастающую злость.

— Ну, так что?! Я права?

— Это не я! Вернее, я, но всё было совсем не так! — безнадёжно попытался оправдаться Касл и сморщил жалобную гримасу. — Я могу всё объяснить!

— Попробуй! — скривилась Беккетт, не в силах ни сглотнуть, не сплюнуть тягучую, вязкую слюну. — Надеюсь, ты знаешь, зачем это делаешь!

— Ты мой друг, Беккетт! Ты мой напарник! И как я могу для тебя ничего не делать?

— Иногда не делать получается лучше, чем натворить дел! И что тебе мешало просто сказать мне, что ты их нашёл? — Кейт бесцеремонно отпихнула Касла, затем сделала резкий, недовольный жест рукой, словно отмахивалась навеки от его присутствия, и зашагала на выход. Без колебаний разорвала жёлтую полосу и присела на крайнюю ступеньку лестничного марша, сквозь набегающие слёзы глядя себе под ноги. И совсем не жаль ей было впустую потраченных сил и времени, её глодала жуткая обида. На него. За то, что посмел опередить её в её личном деле. За то, что устроил этот цирк. За то, что вообще ничего не сказал, и даже не попытался. Уж не съела бы она его, в самом деле, хоть и вымотана до жути свалившимися на неё неприятностями. Ей же так нужны зацепки, улики, следы, версии, а не неуместные шутки перезрелых юмористов. Неужели оно ей всё это надо?

«Свалился ты на мою голову!» — пробурчала Беккетт про себя, нервно скрипя перчатками, и тут краем глаза уловила мелькнувшую мимо тень. Беккетт подняла голову: это Касл повернулся к ней лицом несколькими ступенями ниже. Голова понурая, плечи опущены, руки держит за спиной. И улыбки не видно.

— Прости меня, Беккетт! — грустно потупил глаза Касл. — Просто я хотел, как лучше, и меньше всего мне хотелось, чтобы ты подумала, что я вдруг решил затеять вокруг твоей пропажи какие-то непонятные игрища. Нет, это совсем не так. Просто мне стало жалко их.

— В смысле? — Беккетт недоумённо шмыгнула носом и критически стрельнула в него из-под бровей. Тусклое освещение бросало тень на его лицо, фонари, не сговариваясь, погасли, но глупости не говорят таким виноватым тоном. И как хорошо, что она научилась угадывать по голосу Касла его настрой. Ну, пусть не на все сто процентов, а вот сейчас — уж точно без осечки.

Её лёгкая рука, как могла, тыльной стороной ладони смахнула со ступеньки каменную крошку. Скрипнула резина, стряхивая приставшие камешки, и легким уклоном головы вбок Беккетт пригласила Касла к себе.

Некоторое Рик постоял с растерянным видом, не веря тому, что происходит, но когда понял, то его рука прижалась к сердцу. Да ещё и поклон вышел, такой драматичный и комичный, что Беккетт не удержалась от слабой улыбки. Касл… Писатель Ричард Касл. Фантазёр, выдумщик, балабол, но всё же умный, предвидящий, целеустремлённый. И всё-таки чудной, местами непостижимый и загадочный. И пусть творимые им добрые дела иногда непонятно как обставляются, всё ж они таковыми и остаются. Так стоило ли злиться и обижаться? Пожалуй, нет. Ведь искренние устремления, душевная теплота и неподдельная забота, так органично сочетавшиеся в Касле, направлены на то, что если и не устранить её душевный кризис, то хотя на то, чтобы его загладить. А это очень и очень ценно.

«Садись уж, СЫЩИК!» — устало пригласила Кейт, похлопывая рукой по ступеньке, и Рик тут же опустился рядом. Непрерывно сглатывая, он смотрел прямо от себя, что-то держа между ладонями. Не фонарик, не стаканчик латте или пакет с пончиками, а какую-то вещь. Вернее, её ВЕЩЬ, такую незаменимую и милую сердцу. В его закопчённых пальцах, которыми он рылся впустую несколько минут назад. И сейчас Кейт хотела не молчания Касла или его болтовни, а чего-то третьего, так понятного только им обоим.

— В самом прямом! Вещи же тоже подвержены одиночеству, и я уже созрел, чтобы поведать тебе нечто секретное! — Касл мучительно, усилием сглотнул, глядя на свои грязные руки. — В детстве у меня была игрушка — костяной шар. Ну, ты знаешь, это такая китайская филигранная резьба по кости, когда шар вырезается прямо в шаре, и они могут вращаться независимо друг от друга. По сути, эта безделушка не несёт в себе никакого прикладного смысла, а лишь подчёркивает неоспоримое мастерство резчика. Такие вещи создаются штучно, а её подарил мне один из лучших друзей моей мамы, капитан дальнего плавания Анри Севиль. Высокий, худощавый, с характерным «французским» носом и чёрными, как тьма, глазами, он был шустр в движениях и мыслях, и я ни разу не видел его грустным или хмурым: он всегда улыбался. Они с мамой писали друг другу толстенные письма, от которых она расцветала, как розовый бутон, а когда Анри останавливался у нас, то всегда и везде таскал меня с собой. В театры и на детские шоу, на хоккейные и футбольные матчи, на родео и мотоциклетные гонки. Зимой — обязательно на каток или на лыжную трассу, но музеи для него всегда были чем-то особенным. Я всё время удивлялся, как это мой капитан никогда не устаёт путешествовать по обширным выставочным залам? Севиль мог надолго зависнуть у какой-нибудь, особо приглянувшейся ему экспозиции и мечтать о чём-то своём. Анри всегда говорил мне потом, что вещи, особенно со скрытым смыслом — не просто вещи, в них есть знание. В них заключено постижение мира и способность передать своё видение его — другим. И с ним нельзя было не согласиться.

Севиль всегда мне что-нибудь дарил, и когда настал мой восьмой день рождения, Анри появился у нас на пороге с красивой коробочкой в руках. А я ждал его. Ждал, как ждёт чахнущая на солнце нива обильного дождя, и поэтому с разбегу повис на его шее. От моего капитана пахло морем, табаком, сырой рыбой и… лекарствами, но я не заострял на этом внимание, я уже любовался памятным подарком, шаром. Затем было торжественное застолье, а потом мы поехали в Центральный парк. Долго-долго катались на лодке, приели не одну унцию мороженого, а по возвращению домой Анри, сославшись на неотложные дела, вежливо со всеми нами распрощался и исчез. Надолго. Навсегда.

Я ждал его, очень сильно ждал. Бросался к двери на каждый звонок, срывал раньше мамы телефонную трубку, но всё было тщетно. В ответ на мои слёзные расспросы мама лишь бессильно разводила руки, и тогда я крепко-крепко обиделся на Анри. Даже поклялся не подавать ему руки. Конечно же, ребёнок не сразу сможет сообразить, как больнее досадить взрослому, и поэтому я в сердцах забросил шар в какой-то пруд на задворках нашего квартала. Согласен, что это было глупо. Согласен, что шар был тут абсолютно ни причём, тем более, что я ещё много не понимал.

Рик сделал паузу, и его плечи не просто поникли, а можно даже сказать, что обвисли. Кейт всё так же не видела его мрачного лицо, но то, что оно было действительно мрачным, Беккетт ничуть не сомневалась. От таких воспоминаний не будет светло на душе, и как хорошо, что рядом с ним есть друг. Который в заботливом жесте накроет своей ладонью его сведённые руки.

— Продолжай, Касл, — с легким нажимом она сжала свои пальцы поверх его. — Понимание стоит многого. И доверительность, пожалуй, тоже.

— Он умер через день после нашей последней встречи. За столом, прямо у себя в каюте. Тяжёлая, неизлечимая болезнь, точившая его почти что с самых юных лет, и все трагичные подробности я узнал лишь много-много позже. И мне тогда дико, до жути, до боли в груди стало стыдно и за себя, и за свои необоснованные подозрения, и за неверие в него, и за свой необдуманный поступок. Как ненормальный, я помчался к тому самому месту, где когда-то утопил шар, но меня, наивного чудака, постигло жуткое разочарование: сквозь бывший парк пролегал наисовременнейший хайвей. Мимо меня с шумом и гарью пролетали автомобили, а я тупо смотрел на их цветное мельтешение, и чувствовал, как во мне навсегда что-то умирает. С того дня я потерял аппетит, покой, сон, перестал улыбаться людям и посещать разгульные вечеринки. Вечера неизменно проводил на чердаке, у окна, задумчиво созерцая соседские крыши и манящую гладь Гудзона. Мама билась за меня. Пыталась вытащить на природу или в парк аттракционов, чтобы хоть как-то расшевелить, но только поездка в Шампань, на могилу Севиля, мало-мальски привела меня в чувство. Скромная деревушка, старое кладбище на её окраине, тёмно-зелёный от времени могильный камень, и надпись, которая едва проступала сквозь плесень: «Felix, qui potuit rerum cognoscere causas», что в переводе означало «Счастлив тот, кто смог познать причины вещей». И дата смерти, надвое суток позже дня моего рождения. И тогда, пав на колени, я попросил у Анри прощения за своё безрассудство. Пока мама благоразумно ждала в стороне, я смог высказать всё то, что так сильно, и так больно крутилось в моей душе. Вот это было реальное, несравнимое облегчение. Такой же упавший с души гранит, как и тот, под которым покоился Анри. Напоследок я взял с его могилы немного земли и теперь храню её у себя. Это дань памяти, суть благодарности и скорбь о невосполнимой утрате.

Рик тяжко вздохнул, его губы поджались ещё драматичнее, и пребывая в некоторой растерянности, Кейт не сразу решилась спросить.

— А почему ранее я не видела у тебя этого контейнера? — глухим голосом выдавила она, ещё крепче сжав его пальцы.

— Я отвечу тебе твоей же фразой — личное — оно и есть личное. Кому, как не тебе, об этом знать.

Его большие ладони разошлись, и всё ещё держась за его пальцы сплетением своих, Кейт увидела плоскую бархатную коробочку, слегка запачканную пеплом и сажей.

— Вот! — Касл решительно протянул ей бокс. — Это твоё. Я нашёл и починил их.

— Спасибо, — глухо поблагодарила Беккетт, беря часы свободной рукой.

Касл тут же благоразумно расцепил пальцы и легко, пружинисто вскочив, спрятал руки за спину.

— Сто раз, наверное, я уже проклял себя за бестактность, и если имеется хоть какая-нибудь причина, позволяющая тебе не сердиться на меня, то я хотел бы об этом знать.

— Я скажу тебе об этом, Касл, только немного позже, — Беккетт бережно раскрыла коробочку и затуманенным взглядом смотрела на такую дорогую её сердцу вещь. В том, что они с Каслом духовно близки, более нет никаких сомнений, как нет никаких сомнений и в том, кому будет дозволено подносить ей кофе. И заслуженное касловское кресло уж точно пустовать не будет, потому что Рик ей ценен, и как партнёр, и как друг, и как человек, понимающий её тоньше, чем психолог. И пусть в их с Джордан и Каслом рабочем «треугольнике» присутствуют ещё некие шероховатости, сейчас им обоим срочно нужен отдых. Тяжёлый день, необычная ночь и такое непредсказуемое завтра.

Такие привычные и увесистые: Беккетт закрепила часы на запястье, и вернув фонарик владельцу, решительно поднялась. По лестнице спускалась довольная и светящаяся от радости, даже и не думая проверять, как далеко отстал от неё её незаменимый «хвост».