Варианты (гет)

Июльское солнце пекло прямо в макушку. Проклятые чёрные волосы! Он знал, что от этого можно, в конце концов, и без сознания свалиться, но оцепенение, овладевшее им, захватило так сильно, что буквально не давало сменить позы. Он развалился, опершись на локти, в паре сотен футов от «Норы» на склоне небольшого пригорка, едва начинавшего свой подъем за его спиной. Густая трава буквально выжигалась палящим солнцем и уже сейчас — в середине лета — начинала кое-где желтеть и подсыхать. Царившее вокруг абсолютное безветрие наполнялось дурманящим ароматом полевых растений; мощный стрекот армии насекомых звучал с таким воодушевлением, что почти заглушал едва доносящиеся слова какого-то разговора со двора. Впрочем, ему незачем было прислушиваться. Просто не хотелось знать, о чём они опять там разговаривают. Он отошёл сюда и опустился в траву именно для того, чтобы хотя бы на время отделиться, отъединиться от всех, как бы он к ним ни относился. Странное чувство, одолевавшее его, не отпускало.

Оно появилось не так давно. Вскорости после того, как все убитые были захоронены. Казалось бы, дальше всё должно было быть ясно. Скорбь, печаль, воспоминания, надежды, скромная радость от общения с близкими, радость побольше, что они выжили, волнение за будущее. Такие оправданные мысли, такие понятные чувства. Всё это было. Но кроме этого появилось что-то ещё. Какая-то тяжесть, имени которой он не знал, тоска непонятно отчего. Она, порой, подступала к самому горлу и слово медленный яд отравляла даже те моменты, в которые он, казалось бы, должен был чувствовать себя вполне счастливым. Более всего это чувство напоминало ожидание. Тоскливое ожидание чего-то тяжёлого, что тебе вскорости предстоит сделать. И чем дальше, тем чаще на него накатывало, словно бы и вправду приближался такой день, в который ему предстояло бы что-то неприятное или опасное, хотя ничего подобного и близко не было на горизонте. Наоборот, будущая перспектива рисовалась исключительно радужной. И уж, тем более, по сравнению с тем, что они пережили, любые сложности могли показаться сущим пустяком. Тем труднее было понять, что же с ним не так.

Потому что переживания за погибших шли вполне отдельным убийственным пунктом в его внутреннем распорядке. Регулярно, так или иначе, воспоминания выстреливали ему в голову картинками с дорогими ему людьми, которые там — в мыслях — ещё вполне себе были живёхоньки, и следом, словно гильотина всякий раз обрушивалась весть, что никаких новых воспоминаний с ними уже не будет, всё, конец, остаётся только прокручивать старые. Но к той — непонятной — тоске эта понятная скорбь никакого отношения не имела. Хуже всего, что это странное чувство больше отравляло общение с теми близкими ему людьми, которые у него, слава богу, оставались, ради которых он и находился сейчас здесь, словно бы на каникулах, или в каком-то своеобразном «геройском отпуске». Сразу после окончания всех церемоний у него была мысль вернуться на Гриммо, но его дружно отговорили, да он и сам понимал, что сидеть там, в одиночестве, учитывая тот груз переживаний и чувства вины, который давил на него со времени последней битвы — это не самое лучшее решение. Тем более что Джинни просто чуть ли не криком кричала, что не хочет запираться в этом «склепе», учитывая, что все их друзья и родственники сейчас отдыхали в «Норе».

Он и сам чувствовал, что ему хорошо здесь, действительно хорошо, как давно уже не было. Стало, порой, даже возвращаться ощущение некоторой беззаботности, которое, как он считал, давно уже успел утратить. Но нет — иногда он чувствовал себя вполне так же, как и будучи совсем ещё ребёнком, приезжая в гости к Уизли, даже время почти совпадало — конец июля. Поэтому для него вдвойне странной и непонятной являлась эта мучительная, тянущая тоска. Отрава была хоть и слабой, но чрезвычайно противной на вкус.

Он, наконец, понял, что больше не может уже выдерживать этот солнцепёк, сел, разминая затекшие плечи и шею, и встряхнул, проветривая, расстёгнутую рубашку, пропитавшуюся потом. Надо было возвращаться. Он понимал, что они оставили его в покое, признавая его право на периодическое уединение, но на долго их терпения не хватит. Рано или поздно кто-то из них решит, что «Гарри пора отвлечь». Конечно, они были уверены, что он переживает из-за потерь или чувства вины, никто из них понятия не имел, что его гложет нечто, чему он сам не мог найти не то что объяснения, но даже названия. Поэтому он встал и медленно побрёл по направлению к низкой ограде двора.

— А вот ещё один работник нарисовался! — звонкий голосок Джинни донёсся до него со стороны грядок.

На ней была свободная рубашка, завязанная внизу узлом. Плоский животик, который весьма соблазнительно выглядывал из-под неё, и узкий треугольник обнажённой кожи на груди давали некоторый простор воображению, а на ногах — широкие штаны, обрезанные ниже колен, очевидно, что-то из вещей старших братьев, длинные волосы собраны и сколоты на голове. Она была похожа на мальчишку-сорванца… нет, на подругу таких вот мальчишек, смотреть на неё было приятно. Он слегка улыбнулся, подошёл и опёрся об ограду.

— А ну-ка не стой там столбом и помоги нам набрать овощей для обеда.

— Ни за что не поверю, что вы вдвоём не справитесь с десятком огурцов.

Джинни копалась в огороде вдвоём с Луной, заглянувшей к ним в гости по уже укоренившейся доброй привычке. На Луне был длинный, льняной балахон белого цвета с лёгкими голубыми разводами, босые ступни покрывал толстый слой пыли. Он подумал, что не стоит ей, наверное, плестись по такому солнцепёку, всё-таки идти от её дома было прилично, но запущенный в его голову огурец отвлёк его от этой мысли. Он привычным жестом поймал его, обтёр и откусил со светлой стороны. По такой жаре они быстро начинали горчить.

— Помой хотя бы! — насмешливо бросила ему Джинни.

— Свежая земля даже полезна, — отозвалась Луна слабым голосом, отбрасывая с лица упавшую прядь, — если не употреблять её в больших количествах.

— Само собой, как я забыла! Надо бы подбросить маме идею с новой приправой. Или, может быть, прямо сразу вывалить на тарелку… Действительно, и чего мы так паримся с этой готовкой, когда кругом столько вкусной земли?!

Его губы поневоле разъехались, хотя смеяться над Луной ему не хотелось. Но уж слишком смешной ему показалось картинка, когда Молли вдруг за обедом начинает накладывать всем в тарелку землю большой ложкой.

— Ладно, пойдём уже, я думаю, этого хватит.

Девушки взяли корзинки с овощами и отправились в дом. Он тоже поплёлся за ними, на ходу застёгивая рубашку, понимая, что пора уже спрятаться в тени, пока он и правда не схватил солнечный удар.

В гостиной было даже прохладно, или, по крайней мере, так казалось после солнцепёка. Молли, конечно, была на кухне, Артур на работе, Джордж в магазине, а вот его друзей что-то не было видно.

— А где Рон с Гермионой? — спросил он, поймав Джинни своим вопросом прямо в дверях кухни, отчего шедшая вслед за ней Луна как сомнамбула ткнулась в её спину.

— Наверху. Наверху наша «сладкая парочка», — Джинни иронично усмехнулась, переложила корзинку в левую руку и махнула рукой вверх. — Обсуждают чего-то.

Он упал в плетёное кресло напротив камина и шумно выдохнул, словно выпуская из себя часть жара, который он впитал на улице.

«Обсуждают». Он прекрасно знал, что они обсуждали. Гермиона строила планы. Для неё это вообще была не редкость, но сейчас она просто таки ни о чём другом не говорила, кроме как о будущем. Он представлял, как роятся эти мысли у неё в голове, носятся из стороны в сторону, от одного к другому, как она выбирает, оценивает, прикидывает варианты.

Вот! Варианты. У них наконец-то за такой долгий срок появились варианты. Наконец они могли выбирать своё будущее. Сами выбирать, никто больше не мог им помешать или стать непреодолимой преградой, никакой невыполненный долг больше не висел над ними. Во всяком случае, над его друзьями точно. Лично для себя он имел некоторые мысли на этот счёт, которыми пока что не хотел делиться, но и он сам понимал, что больше не является необходимым элементом в смертельной борьбе. У него тоже появился выбор, и обретённая свобода неожиданно прибавила головой боли. Но сейчас он не хотел об этом думать. Тем более что сверху уже слышались приближающиеся голоса его лучших друзей, и они, как всегда, о чём-то яростно спорили. Это было уже настолько привычно, что он даже не обернулся, когда они вбежали с лестницы в гостиную.

— Вот, Гарри, ты здесь? Скажи ему.

— Да, да, Гарри, скажи ей!

— Что именно я должен вам обоим сказать?

— Я объясняю этому оболтусу, что нам необходимо ехать, а он опять начинает отговариваться, как будто не слышит, что я говорю.

— Вы снова о Хогвартсе, что ли? — Джинни вернулась с кухни и с усмешкой сложила руки на груди, прислонившись к стене плечом.

— Именно так, — подтвердила Гермиона, — и я не понимаю, почему я в сотый раз должна повторять одно и то же?

— Наверное, потому, что я эти сто раз был с тобой не согласен, — подхватил Рон.

— Неясно, о чём тут вообще можно спорить? Тем более, тебе. Рон, нам необходим этот год обучения. Это важные дисциплины, все они пригодятся, к тому же экзамены…

— О, пожалуйста, Гермиона! Ну, зачем тратить время на то, за что и так поставят высший балл? Ты не понимаешь разве, что школа для нас закончилась? Всё! Все свои экзамены мы уже сдали. И получше других.

— Это только ты так думаешь. Ты же не будешь спорить, что я сильнее тебя по всем дисциплинам? Тем не менее, я поеду доучиваться этот год, а не буду ссылаться на свои заслуги, что бы мы там ни сделали. Они учёбы не заменят. Вот и Гарри так думает.

— Гарри так не думает, не надо решать за него.

— Конечно же, он так думает, он в сто раз ответственней тебя! И потом, Джинни так и так ехать доучиваться, не отправит же он её в Хогвартс одну, оставшись здесь.

— Вот именно! Ты просто рассчитываешь, что Джинни его уговорит, и все дела.

— Рон, не прикрывайся мной, пожалуйста! — вспыхнула Джинни. — Решайте это сами, а мы уж как-нибудь разберёмся, кому и куда ехать.

— Да я уже понял, что вы просто с Герм сговорились, чтобы на нас давить. Я же знаю, что Гарри, как и я, собирается записываться в авроры.

— А может, спросим у самого Гарри? — тихий голосок Луны как-то удивительно чётко прорвался сквозь общий гвалт. Она вышла из кухни и вытирала свои короткие пальчики об огромный фартук, вероятно, врученный ей Молли на время каких-то вспомогательных работ по кухне.

В воцарившейся вслед за фразой Луны тишине он сразу почувствовал себя неловко. Они ждали от него ответа, но у него не было ответа.

— Гарри, ну чего ты молчишь? — не выдержала Гермиона.

— Я… не знаю.

— То есть как ты не знаешь? А кто знает? Надо решать сейчас, когда ещё остаётся достаточно времени, чтобы подготовиться, мы же целый год пропустили, разве ты забыл?

Он не забыл. Как он мог об этом забыть, интересно знать? Она вообще понимает, что несёт?! Он сделал движение шеей, не удержавшись от невольной гримасы.

— Да не хочет он никуда ехать! — воодушевился Рон, очевидно, решив, что настал момент поддержать друга. — Просто вы давите на него с двух сторон, вот и всё.

— Никто на него не давит…— но менторский говорок Гермионы перекрыл громкий голос Джинни: — Пошёл ты в задницу, Рон! Мы сами всё решим!

— Джинни, доча, прекрати так выражаться! — донеслось с кухни предостережение Молли.

Он встал. И они немедленно прекратили свою перепалку. Его смутило это ещё больше, потому что он понимал, что с некоторых пор они начали относиться к нему по-другому. Это были самые близкие ему люди, но даже от них его вдруг стала отделять какая-то невидимая дистанция. Они знали его с раннего детства, были в курсе всех его слабостей, могли спокойно сказать ему в лицо всё, что угодно и, тем не менее… С какого-то момента, а точнее, всем известно с какого, он вдруг в их глазах словно бы поднялся на ступень выше. Словно он выпал из круга равных и стал чем-то большим, чем просто их другом или близким человеком. Приобрёл особый авторитет, они слушали его не как друга, а как командира, и это просто вымораживало порой. Поэтому он старался по возможности как можно реже высказывать своё мнение. Во избежание, так сказать. Но в этот раз уклониться было решительно невозможно.

Он быстро зашагал по комнате вдоль окна туда-сюда, задел какое-то диковинное волшебное рукоделие Молли, оно свалилось на пол, он взмахнул руками…

— Я не знаю! Не знаю я! Всё! Не хочу пока больше ничего говорить.

И, отчего-то разозлившись, побежал наверх, буквально испытывая на прочность шаткую скрипучую лестницу. Они молчали, пока он бежал, только Гермиона снизу прошипела:

— Сколько раз тебя просила не сокращать так моё имя!

— А как ещё мне сокращать…

Это последнее, что он услышал, прежде чем захлопнуть дверь в комнату.

Какое-то наваждение! Он рухнул на узкую постель, прижавшись спиной к стене, едва не стукнувшись о неё головой. Любые обсуждения будущих планов словно вставали ему поперёк горла. С чего? Он не знал. У него был его собственный план, единственный план, который как-то удовлетворял его и не погружал при этом в тягостные размышления ни о чём. Остальное…

Представить себе, как он будет снова сидеть за партой… В числе других таких же как он… Запоминать какие-то общие знания, писать эссе, отвечать, сдавать экзамены… Он не думал, как Рон, что ему больше нечему учиться, что он за этот год стал учёней всех прочих, дело было не в этом. Если Рону казалось в чём-то унизительным обучаться наравне с теми, кого, как он считал, давно перерос, то для него почти мучительной представлялась перспектива, когда на него будут смотреть как на диковинного зверя. А то, что в школе именно так и произошло бы, он не сомневался. Его все станут выделять: и ровесники, и учителя, и скрыться от этого не удастся никак. Ему следовало выбрать место, где он априори оказался бы слабее прочих, только тогда был шанс, что он снова почувствует себя в своей тарелке. Он потёр лоб, словно пытаясь разогнать толпящиеся в голове мысли, но ядовитая тоска разливалась откуда-то снизу, из груди, вновь подступая к горлу. Ему вдруг захотелось сбежать. Сбежать отсюда куда-нибудь, куда он и сам не знал.

Дверь тихонько приоткрылась, и Джинни сунула внутрь свой острый нос. Бросив на него быстрый взгляд, она со слабой улыбкой втекла внутрь и прикрыла за собой дверь.

— С тобой всё в порядке?

«Нет!» Но как он мог ей объяснить? Он сам себе не мог объяснить, что именно с ним происходило, а не то что… И поговорить было не с кем. Как назло, все, с кем он мог бы поделиться своими душевными неурядицами, все, кто мог бы дать ему хороший совет в сложной ситуации, все они погибали один за другим. Остался, пожалуй, разве что Артур, но Артур был не тем человеком, который бы обладал достаточной чувствительностью, чтобы понять, что происходило внутри него, а сейчас требовалось именно почувствовать. Артур способен был дать ему полезный житейский совет, но и только. Друзья? Ну, он наизусть мог бы про себя продекламировать, что сказали бы ему друзья.

— Я в порядке. Просто… слегка голову напекло. Как-то… не думается.

— Болит? — Джинни пристроилась рядом и тихонько погладила его по макушке.

— Нет, — он замотал головой. — Просто.

— Мы тебе уже надоели своими бесконечными спорами.

— Перестань! Как вы можете мне надоесть?! Просто я действительно не хотел ничего говорить.

— Не хотел? Так у тебя есть какие-то планы?

Он повернул к ней лицо и упёрся кончиком носа в её нос.

— А если я скажу, ты будешь пока что держать это в тайне?

— Само собой. Ты же меня знаешь.

Он снова отвернулся от неё и вздохнул.

— Понимаешь, я не хочу сейчас говорить, потому что вы можете огорчиться. Не то чтоб я решил до конца, но… Нет, пожалуй, вот сейчас уже решил.

Он замолчал, но она не стала его переспрашивать, ждала, когда он продолжит.

— Думаю, что завтра отправлюсь в Лондон, в Министерство. Погляжу, что там насчёт стажировки. Какие условия, и вообще. Не могу больше здесь сидеть.

— Всё-таки хочешь попробовать прямо сейчас?

— Мне на днях пришло письмо. От Кингсли. Он приглашает меня в Аврорат.

— Ха, этого следовало ожидать! И что тебя смущает?

— Ну как?! Гермиона убеждена, что мы сперва должны доучиться этот год, прежде чем выбирать профессию. Рон смертельно обидится, что я не взял его с собой. Но не могу же я приехать с ним, ему-то приглашения не присылали! И ты, ты тоже…

— А что я?

Он приподнял брови с виноватым выражением лица.

— Тебе придётся ехать в Хогвартс одной, если меня примут. Думаешь, я не понимаю, что ты станешь переживать?

— Ну, что ж поделать, — она пожала плечами с грустной улыбкой, — в конце концов, если ты твёрдо решил… Ты же твёрдо решил? — спросила она выжидательно.

— Боюсь, что да. Понимаешь, я думаю, что сейчас, вот прямо сейчас могу принести пользу. Нельзя мне сидеть весь этот год и приобретать знания, как предлагает Гермиона, работать на себя, когда по стране шастает полным-полно сбежавших преступников и убийц. И ловить их, по сути, почти некому! И если мне предлагают, если думают, что я справлюсь, значит я должен.

— Понятно, — сказала она со вздохом, — раз ты так считаешь… Надеюсь, это будет не так опасно, как раньше.

— Эй, мы сможем видеться каждые выходные. В Хогсмите есть камины.

— Конечно, — кивнула она не очень уверенно, но потом немного повеселела, — в конце концов, во всём этом есть и один плюс.

— И какой же?

— Поклонницы, — она лукаво улыбнулась, — в Хогвартсе у тебя будет куча поклонниц, которые станут за тобой толпой бегать.

— А ты будешь ревновать.

— Конечно, я буду ревновать, а ты как думал?! И мне придётся их от тебя отгонять.

— Думаю, тебе не придётся. Они и так не осмелятся подойти ко мне, зная твою репутацию. Ты ведь опасна, — он обнял её за талию, прижав к себе.

— Да, я опасна. Когда кто-то хочет тебя отнять, я очень опасна, — она чмокнула его в щёку, он ответил, и постепенно это превратилось в долгий поцелуй.

Его чувства к ней подскакивали как-то резко и сразу, как будто высокая волна накрывала с головой, только что был вполне на плаву, и вот он уже ничего не контролировал. Хотелось просто что-то делать с ней. Руки, губы, они двигались слово бы сами собой, опрокинув её на постель, бегали по ней, пусть ещё довольно осторожно, но уже настойчиво, пытались вторгнуться туда, куда пока что ходу не было, он целовал голые участки её кожи, шею, живот, узкий треугольник на груди, а руки комкали её рубашку, и в пальцах словно бы копилась, не имея выхода, серьёзная сила, имеющая единственную цель сорвать уже с неё всю эту ткань, добраться до самого сладкого, получить, наконец, в своё полное распоряжение её тело, и в этот раз, кажется, ничто не могло этому помешать. Но она вдруг мягко, но настойчиво упёрлась ладонью ему в лоб и стала отталкивать, шепча: «Хватит, хватит, хватит».

— Извини, — он сёл и перевёл дыхание, — я, кажется, увлёкся.

— Эй, — сказала она ему на ухо, — не извиняйся. Я не против. Просто здесь не место и не время, ты же понимаешь.

— Ты не против? — он обернулся к ней с удивлённым лицом.

— Конечно.

От её взгляда он едва не схватил её вновь.

— Тогда почему же…

— Я просто ждала, когда ты будешь готов.

— Да я давно уже был готов! Ты даже не знаешь, насколько давно.

— Ничего подобного. Если бы ты был готов, ты бы не стал сидеть и просто глазеть, дурачок ты этакий. А вот сейчас я и вправду вижу, что ты готов.

— Я просто не хотел… лезть, считал, тебе это не понравится.

Она взяла в ладони его лицо.

— Ну как, как девушке, которая тебя любит, может это не понравиться? Ну, ты сам подумай глупой своей головой.

— Хорошо. Я понял.

Он приблизился и начал целовать её глаза и губы.

— Значит… тогда… когда будет… удобно?

— И где… будет… удобно.

— Договорились.

— Договорились. А теперь пойдём уже вниз. А то моя мама посчитает, что мы приступили к десерту, не успев даже пообедать. И ей это совсем не понравится.

— Ладно, ещё минутку.

Он присел перед ней на корточки.

— Гарри, что ты делаешь?!

— Развязываю чёртов узел на твоей рубашке.

— То есть, мы договорились, но ты всё равно…

— Я просто должен это сделать. Развязать его. Но он почему-то не развязывается. Почему он не развязывается?!

— Ты ещё палочку используй, дуралей! Надо просто потянуть за этот хвостик, — Джинни улыбалась во весь рот, глядя на его бесплодные попытки справиться с тугим узлом.

— Значит, за хвостик, говоришь?

— Да, именно за хвостик.

— За этот?

— Да, за этот.

— Хорошо.

Он потянул, и узел как-то разом развалился, превратив узкий треугольник голой кожи в длинную вертикальную полоску.

— Так, и что же дальше? — спросила она со смехом.

Он осторожно, дрожащими пальцами раздвинул её рубашку. Ослепительная белизна кожи маленьких полушарий её грудей, по контрасту с другими загоревшими участками по соседству, как-то сразу словно бы ударила ему в глаза. Ярко-розовые соски стояли торчком, он уставился на них, не в силах отвести взгляд.

— Ну и как? Нравится? — спросила она насмешливо. — Доволен? Теперь мы можем идти обедать?

Он закрыл приоткрытый рот и сглотнул.

— Да! Сейчас.

Какое сильное волнение, когда в первый раз видишь что-то доселе запретное! Что-то, настолько желанное, вдобавок. И как, оказывается, всё просто. Всего чуть-чуть настойчивости…

— Нет, нет, нет! — она остановила его, снова упершись в его лоб ладонью, когда он потянулся губами к её груди. — Хватит и тебя одного, не доставало ещё, чтобы и я завелась. Тогда нам тут точно устроят «горячую закуску» в самый неподходящий момент, обоим достанется и соли, и перца! Пойдём уже.

Он с разочарованием пронаблюдал, как она застёгивает рубашку.

«Может, правда, жениться на ней?»

Идея принадлежала Молли. Не самой женитьбы, конечно, а того, чтобы всё устроить уже этим летом. Причём всем им, всей четвёрке одновременно. Выглядело это, конечно, соблазнительно. Одна общая свадьба на всех, куча друзей, общий праздник… Казалось, чего-то такого именно сейчас не хватало. В это странное лето. Заодно и прятаться по углам больше не было бы необходимости. Раз уж он, как сама Джинни признала, уже готов. Но стоило вспомнить, что ещё буквально месяц назад они опускали в землю гробы с близкими, как перспектива такого желанного веселья становилась призрачной и какой-то уж слишком… циничной. Достаточно было только представить лицо Джорджа на этом шумном празднестве, и сразу же отпадало всякое желание в нём участвовать. Нет, стоит, наверное, повременить, несмотря на весь тот жизненный опыт, которым Молли на них давила. Она напирала на то, что всякие хлопоты как раз и позволяют отвлечься от разных дурных мыслей, погрузиться в иные заботы, тем более, раз есть любовь, то чего тянуть, и в этом всём был, конечно, свой резон, но, кажется, в отношении него это не работало. И, почему-то ему казалось, что Гермиона думает так же, хотя он с ней никогда не беседовал на эту тему.

За обедом, как ни странно, больше всех говорила Луна. Она что-то такое бормотала о том, как здорово было бы выращивать овощи сразу с тем вкусом, которым надо, чтобы, например, картошка прямо с грядки была бы уже по вкусу как варёная или печёная.

— Луна, давай уже ешь! — наконец, проворчала Молли. — Ты же и так худенькая, что скоро просвечивать начнёшь насквозь.

Надо ли и говорить, что подобная благодатная тема была буквально создана для рассуждений о том, как это прекрасно — немного просвечивать, и к каким замечательным созданиям можно было бы войти в доверие, обладая таким качеством. Молли в ответ только качала головой, с сокрушённым выражением лица. Это словоизвержение могло бы продолжаться ещё долго, если бы Джинни не прервала его коротким:

— Хватит, Луна! Ешь уже.

Луна моментально замолчала и почему-то украдкой взглянула на него, прежде чем уткнуться в свою тарелку. Вот интересно, она что, к нему что ли, в первую очередь, обращала свои привычные туманные рассуждения? Внезапно он понял, что это вполне может быть правдой. Ну а действительно — к кому ещё? Гермионе? Ну да, конечно! Кому-то из Уизли? Им вот прям буквально не терпелось её послушать! Оставался он. Ну и ладно. Как-нибудь ещё побеседуют, когда подвернётся подходящая возможность. Впрочем, если он завтра собрался в Министерство, то много ли еще таких возможностей впереди оставалось? Он отбросил эти рассуждения в сторону, не желая тратить на них душевные силы. И так хватало переживаний.

После еды у него, как всегда, повышалось настроение. Он полюбовался, как Гермиона парой взмахов палочки отправила всю грязную посуду в мойку, где та сама по себе отчистилась и сложилась высокой горкой на разделочном столе. Молли только оставалось одобрительно посматривать за этой процедурой. Наверняка она уже прикидывала про себя, насколько повезло её сыну с будущей женой. За это лето Гермиона довела до совершенства все бытовые заклинания в доме, несмотря на решительные первоначальные протесты хозяйки. Его подруга никогда не слыла знатоком в этом деле, но стоило ей за что-то взяться всерьёз… и перед ней никакая сложная наука не могла устоять, а не то что несколько жалких тарелок и куцых веников. Молли оставалась только готовка, которую уж она ни в какие руки не отдала бы, ни под каким видом, и это было и к лучшему, потому что от готовки Гермионы у него, кажется, до сих пор была отрыжка. То ли дело сейчас. Плотный обед, который наполнял его желудок, располагал к некоторой умиротворённости; мучившие его чувства на время ушли в тень.

Они снова перебрались в гостиную, но не все, Молли сразу после обеда забрала дочь с собой. «Пойдём-ка, Джинни, поможешь мне в курятнике». Он подозревал, что вряд ли курицы не могли подождать, скорее всего, мать хотела расспросить дочь по поводу его планов, Молли не могла не слышать их сегодняшнюю перепалку. Но то, что Джинни его не выдаст, он был уверен, тем более что, если завтра всё решится положительно, он сам всё расскажет, а если нет — это будет уже не важно, так что его не особо беспокоил подобный разговор. Вместо этого он подумал, что можно же взять завтра Джинни с собой и на обратном пути отправиться с ней в квартиру на Гриммо. Разве можно было придумать лучшее место, где бы им не помешали? Он слегка размечтался, вообразив, как это будет выглядеть, фантазии захватили его, захватили именно потому, что он знал, что это фантазии. На самом деле, он понимал, что Гриммо — не лучшее место для таких удовольствий. Нет, когда-нибудь потом, когда они оба привыкнут — может быть. Наверное, им тогда уже станет всё равно, где этим заниматься. Но пока что, зная отношение Джинни к этой квартире, лучше было не рисковать. Да и он сам, попав туда, мог резко изменить настроение, на него могли навалиться воспоминания, учитывая, как часто и как много ему приходилось переживать не лучших минут в этом самом месте. Оно явно было не приспособлено для таких, как они с Джинни. Во всяком случае, для них, радостных и счастливых. Скорее уж, оно больше подходило для той самой непонятной тоски, которая стала наползать на него в последнее время всё чаще и чаще. Если вдруг он с какого-то рожна решит окончательно ей сдаться, он отправится сразу по тому адресу, а пока лучше предпочесть какое-нибудь другое местечко.

Гермиона, утонув в глубоком кресле, которое Артур считал своим любимым, бесцельно листала записную книжку. Она делала это в те редкие моменты, когда не знала, чем себя занять. Рон пристроился рядом на мягком подлокотнике, обняв спинку, и заглядывал ей через плечо. Или, если быть точнее, через голову, учитывая гермионины скромные габариты. Луна молча и сосредоточенно крутила вокруг своей оси высокий торшер, поразительно похожий на уменьшенную копию уличного фонаря.

— А как, правда, тебя сокращать? — вдруг спросил он, и все недоумевающе повернули к нему голову.

Гермиона не сразу сообразила, что он обращается именно к ней, и не сразу поняла, что он имеет в виду.

— Почему вдруг это сейчас пришло тебе в голову?

— А я знаю? Вот ты знаешь, отчего та или иная мысль вдруг приходит тебе в голову? Просто подумалось и всё. Действительно, мы уже столько лет тебя знаем, но как-то ни разу не удосуживались спросить. Называли, как называлось.

— Ну, Рону я уже всё разъяснила. Никаких «Герм» я не потерплю.

— Тогда как?

— А полностью называть, что — язык отвалится?

— А вот когда во время схватки в Отделе Тайн я тебе орал: «Герм, назад», мне тоже надо было выговаривать полностью?

— Можно подумать, это мне помогло! — она сделала саркастическую гримасу.

— Ничего, в следующий раз может помочь.

— А давайте обойдёмся без следующих разов, — проворчал Рон, — очень надеюсь, что больше не придётся никем рисковать, как раньше.

— Ты же собрался в авроры, — заметила Луна, — разве авроры не рискуют?

— То — я! Да и вообще, станешь тут аврором! — он скосился на Гермиону.

— Вот именно что станешь, когда выучишься как следует и до конца! А я за этим прослежу. Кстати, Гарри, ты так и не ответил на мой вопрос.

— Кстати, Гермиона, ты так и не ответила на мой.

— Сравнил, тоже мне, важность вопросов.

— Ну, для кого как.

— Хорошо, если уж тебе так хочется узнать, то я разрешила Рону называть меня Мионой иногда. Иногда! — ткнула она пальцем в сидящего рядом.

— Это так мило! — немедленно отозвалась Луна. Гермиона закатила глаза.

— Ну, когда ты получил ответ на столь животрепещущий вопрос, может, скажешь, наконец, собираешься ты ехать доучиваться или нет?

— Меня завтра не будет, — ответил он уклончиво, — надо будет уладить кое-какие дела в Лондоне. Вот приеду, тогда и скажу уже точно. Думаю, к тому моменту что-то смогу решить.

— Какие ещё дела? — Гермиона уставилась на него подозрительным взглядом.

— Да-а, — протянул он, не желая впрямую врать, — Кингсли просил зайти.

— Понятно, — Гермиона сокрушённо покачала головой, — опять какое-нибудь дурацкое интервью, или церемония, или что-то в этом роде. Когда уже они оставят тебя, наконец в покое?

Он пожал плечами.

— Да никогда, наверное.

— Пошли их подальше.

— Ничего. Я уже привык. И не к тому приходилось привыкать.

— Это да! — закивал Рон с многозначительным видом.