Если вдруг тебя не станет... (джен)

Это лето было одним из худших в жизни Гарри Поттера. Что уж говорить, он так и не смог прийти в себя после смерти Сириуса. Поначалу каждый новый день был похож на пытку: воспоминания о последних мгновениях жизни крёстного ежесекундно вставали перед глазами. Гарри снова и снова прокручивал в голове падение Сириуса за арку, и вновь боль и отчаяние накрывали его с головой, как в первые минуты после гибели Бродяги. Он не мог осознать тот факт, что самого родного и близкого человека больше нет… и никогда не будет рядом.

Честно сказать, Гарри и вовсе не понимал, как теперь жить дальше. Ко всему прочему, его постоянно мучили угрызения совести, ведь, по его мнению, главным виновником гибели крёстного был он сам. Каждый последующий день был только хуже предыдущего, просвета в этом бездонном колодце боли и мрака даже не намечалось. Его жизнь постепенно превращалась в сущий ад. Несмотря на то, что Волан-де-Морт оставил всяческие попытки проникнуть в сознание Поттера, кошмары не прекратились, а, напротив, только усилились. Даже Дурсли заметили, что с их «любимым» племянником что-то не так, однако им было абсолютно наплевать на его душевное состояние. Гарри благоразумно решил не сообщать родственникам о гибели Сириуса, опасаясь вновь быть запертым за семью замками, не говоря уже о последующих издёвках Дадли, которые были бы способны сделать жизнь у Дурслей совсем невыносимой.

Гарри не мог справиться со своей болью, всё глубже и глубже погружаясь в состояние, близкое к депрессии. Вскоре боль от утраты сменилась всепоглощающим чувством вины. С каждым прожитым днём он всё больше ненавидел себя и уже ничего не мог с этим поделать. Он перестал следить за собой, практически полностью забросил еду и сон, целыми днями лёжа на кровати и пестуя своё горе. Неудивительно, что к концу лета Гарри стал похож на ходячий скелет. Мертвенно бледная кожа, осунувшееся лицо, огромные мешки под глазами и пугающая пустота во взгляде — вот всё, что осталось от некогда весёлого и жизнерадостного подростка.

Сегодня Гарри должен был возвращаться в школу. Впервые поездка на знаменитом «Хогвартс-экспрессе» не доставляла ему никакой радости. Прибыв на вокзал, он сразу же направился к стене между платформами девять и десять. В этот раз юный волшебник не стал разбегаться — на это у него попросту не было сил, — а, убедившись, что рядом никого нет, Гарри спокойным шагом преодолел барьер. Оказавшись на платформе, он внимательно огляделся. Вокруг, как и всегда, было огромное скопление народа. Всматриваясь в толпу, он отчаянно пытался найти знакомый силуэт. Молодому человеку до последнего хотелось верить, что все события, произошедшие в министерстве в том году, — просто чья-то злая шутка, и вот сейчас, в этот самый момент, неожиданно появится Сириус. Обернувшись чёрной собакой, положит лапы ему на плечи, уткнётся мокрым носом в лицо. Они уйдут в укромное место, где их точно никто не увидит, и крёстный даст свои последние наставления.

В толпе несколько раз мелькала огненно-рыжая шевелюра Рона, в дальнем конце платформы прощалась со своими родными Гермиона, рядом с кованой железной аркой Нарцисса Малфой трепетно прижимала к себе сына, который вовсе не горел желанием быть заключённым в объятия на глазах у своих сокурсников. Глядя на это бессчётное количество счастливых семей, любящих родителей, которые с улыбками провожали своих детей, Гарри с трудом сдерживал слёзы. Нет, он не мог больше ни минуты находиться среди этих людей.

К счастью, паровоз алого цвета уже был на месте. Быстро сев в поезд и найдя свободное купе, Гарри откинулся на сиденье и устало прикрыл глаза. Он вспомнил, как ещё год назад, счастливый и довольный, прямо в поезде получил письмо от Сириуса, в котором крёстный дал юному волшебнику своё разрешение на посещение Хогсмида. Теперь Сириус Блэк ему уже никогда не напишет. Больше всего в данный момент Гарри не хотел видеть своих друзей — он не был готов встречать сочувствующие и жалостливые взгляды или же притворяться, что всё в порядке. Сейчас лучшим другом для него было одиночество. Именно по этой причине Гарри не стал ждать друзей на платформе, а сразу же поспешил в вагон, заняв самое отдалённое купе из всех возможных в надежде, что здесь его точно никто не побеспокоит. Однако его ожидания не оправдались. Уже спустя пятнадцать минут дверь купе отворилась и внутрь ввалился Рон Уизли.

— Привет, дружище! Я тебя по всему поезду искал, уже успел перепугаться! Чего это ты нас не дождался? — запыхавшись, спросил он.

— Извини, на платформе было слишком много народа, а мне хотелось ещё немного побыть одному, — сдержано ответил Гарри. — Кстати, а где Гермиона?

— Она в купе для старост, но скоро должна прийти.

Гарри не спешил продолжать разговор, в купе повисла тяжёлая и давящая тишина. Ребята чувствовали себя неуютно, но ничего не могли с этим поделать. К счастью, положение спасла Гермиона, которая, наконец-то, смогла присоединиться к друзьям, разобравшись со своими обязанностями старосты.

— Ну как вы тут, мальчики? Скучали без меня? — задорно поинтересовалась юная волшебница.

— Не то слово! С твоим появлением мир вокруг нас будто обрёл новые краски, — мягко произнёс Гарри, впервые за всё лето улыбнувшись.

Только сейчас он понял, как на самом деле успел соскучиться по своим друзьям. Весь остаток дороги ребята взахлёб говорили на различные темы, успев обсудить, наверное, абсолютно всё, что только было возможно. Впервые за всё лето грусть и печаль пусть ненадолго, но покинули Гарри. Этой ночью, укладываясь в башне Гриффиндора, он провалился в глубокий сон, едва коснувшись головой подушки. Рон поспешил последовать примеру друга. Завтра их ждёт тяжёлый день. Особенно если учесть, что первым уроком должно быть сдвоенное зельеварение.