Милосердие монстров (джен)

— Пока я рядом, ничего с тобой не случится.

Дин, 1.14 "Nightmare"

Поздно ночью они догнали её на окраине города и взяли в клещи под железнодорожным мостом. Слыша за спиной тяжёлый топот одного и внезапно увидев впереди чёрный силуэт второго, она резко затормозила — когти проскрежетали по бетонным плитам, и от этого звука у неё заныло в дёснах, — испуганно заметалась, разбрызгивая грязь, оскалилась, зарычала, надеясь, что они дрогнут и отступят. Они не дрогнули и, уж тем более, не отступили. Прицелились, тяжело дыша, щурясь в ультрамариновой тьме. Первый казался крупнее и выше, но его движения были по-щенячьи разболтанны, словно он только недавно пошёл в рост и ещё не знал, как ловчее управиться с неожиданно вытянувшимися конечностями. Второй был ниже ростом, но опаснее. От обоих пахло горячим азартом гончих псов и холодной сталью.

Она не сомневалась, что и серебро они тоже припасли. Ей конец. Но ни один зверь не сдаётся без боя.

Она развернулась на пятках и бросилась назад, уже почти ничего не соображая, ослепнув от отчаяния. Успела сбить с ног щенка, прежде чем серебряная пуля вошла ей под лопатку. Сцепившись, они покатились кубарем по вонючим лужам. Щенок сопел, отбиваясь, но она умерла почти мгновенно, и когда они врезались в опору моста и распались, она была уже человеком и не дышала.

— Сэм, ты как?

Сэм ошалело мотал головой и протянутую руку заметил не сразу, но в остальном, кажется, был в порядке. На труп женщины-оборотня он даже не посмотрел.

— Ух... Дин! Видел, как она в меня врезалась? Как бомба! У меня до сих пор голова кругом...

— Сотрясения нет? Окей, тогда вставай, нечего тут разлёживаться.

Дин облегчённо улыбнулся — Сэм не видел его лица в темноте, но уловил улыбку шестым чувством. Он поймал его руку и рывком встал. Шатнулся, но старший был наготове — мигом поднырнул под левое плечо и обхватил за талию. Заботливая мамочка.

— Поехали-ка в мотель, Сэмми. Пивка возьмём, отдохнём, выспимся. Но сначала засунем тебя в душ, а то ты после обнимашек с этой тёткой воняешь, как деревенский сортир...

Дин настойчиво тащил его прочь — видимо, небезосновательно опасался, что на звук выстрела слетятся копы. Сэму вдруг захотелось отпихнуть его и сказать, что он сам в состоянии идти, не надо подставлять плечо и вообще — хватит обращаться с ним как с малолеткой. Но Дин вдруг остановился, выпустил его из спасительных объятий и произнёс изменившимся голосом:

— Сэмми.

Что-то отцовское почудилось Сэму в этом голосе — такими же интонациями папа предварял наказание за мелкие прегрешения ещё в те далёкие времена, когда Дин тырил шоколадки в магазинах, а Сэм симулировал жестокий бронхит, чтобы не срываться под Рождество в другой штат за очередной тварью. Но сейчас к папиным грозным нотам примешивались Диновы недоумённо-растерянные. Коктейль получался загадочный.

Сэм раздражённо вздохнул:

— Ну что ещё?

Они как раз вошли в круг белого света от единственного уцелевшего в округе фонаря, и в этом свете Дин стоял, разглядывая свою руку с каким-то нездоровым любопытством.

— Вот, — сказал он и продемонстрировал Сэму измазанную тёмным ладонь. — Это не моя кровь. А оборотня я не трогал.

Сэм посмотрел на свои руки.

— Точно. Это моя.

Кровь сочилась из прокушенной мякоти большого пальца правой руки. Рука слабо ныла, но после падения у него ныло почти всё, так что неудивительно, что эту рану он не заметил.

Он стёр кровь и тупо уставился на следы зубов.

— Она тебя укусила, — подтвердил очевидное Дин. А потом повернулся к телу, так и оставшемуся лежать под мостом, и рявкнул: — Старая жирная шлюха!

Детка ждала в двух кварталах от злополучного моста, в укромной подворотне.

— Да ерунда, обойдётся, — увещевал Сэм. — Ранка же совсем неглубокая, заживёт...

Дин молча кивал и потрошил аптечку, выкладывая антисептик и бинты прямо на капот. Он бы и рад был согласиться с братом, махнуть рукой и сказать, что беспокоиться не о чем, но ему слишком хорошо было известно, как именно люди становятся оборотнями. И Сэм тоже об этом знал.

Рана и впрямь выглядела безобидно — несколько дырочек на коже, аккуратный пунктирный полукруг. Кровь уже остановилась. Пока ещё можно было делать вид, что ничего особенного не произошло. Они оба пока не хотели об этом думать.

— Хорошо, что зашивать не надо, — сказал Дин, бережно бинтуя руку брата.

— Да... — тускло отозвался Сэм.

— Наверное, она цапнула тебя не нарочно, в конвульсиях...

— Да, наверное.

— Ты мог и не заразиться. Это совершенно необязательно. Тем более что ранка такая маленькая...

— Да, пожалуй.

— Вот и всё, я закончил. Всё будет в порядке, Сэмми.

— Ладно... Может, поедем уже? Я хочу помыться.

* * *

К тому времени, как они нашли подходящий мотель, круглая, самодовольная апрельская луна успела побледнеть и медленно, но верно катилась к горизонту. В номере было холодно, как в погребе. Сэм полез в душ первым и сообщил, что вода еле тёплая.

Дин буркнул "ага" невпопад и, как только за братом закрылась дверь, кинулся звонить отцу, Бобби, пастору Джиму, всем знакомым и полузнакомым охотникам — но отцовский телефон не отвечал, а все остальные только подтвердили то, что он и сам знал — что дело это гиблое, никаких вариантов, парень, лучшее, что ты можешь сделать — пустить ему пулю в сердце, пока сам сердца не лишился. Это и есть милосердие, и да не дрогнет рука твоя, сынок. Кто бы он ни был, избавь его от участи монстра. Пристрели и не трахай людям мозги.

— Но это же Сэм, — беспомощно возразил Дин, чувствуя себя мгновенно постаревшим на сто лет. Но трубка уже молчала — он сам сбросил последний звонок.

Когда Сэм вышел из ванной, он сидел за ноутбуком, изображая расслабон и безмятежность. На экране мелькали анимэшные попки, сиськи и тентакли.

— Так я и поверил, — сказал Сэм со вздохом. — Мы три ночи выслеживали эту клыкастую шалаву, ты весь вечер ныл, что хочешь спать, а теперь намылился порнушку смотреть вместо того, чтобы дрыхнуть?

Прежде, чем Дин успел придумать что-нибудь в своё оправдание, он завладел ноутом и открыл свёрнутую вкладку.

На запрос "лечение оборотня" поисковик предлагал два миллиона ссылок — от "Скайрима" до частных клиник, врачующих гипертрихоз и облысение. Дин сделал каменное лицо.

— Ну, с облысением-то у меня точно проблем нет, — заметил Сэм, перелистывая ссылки. — Если действительно хочешь найти что-то толковое, по-научному оборотничество называется ликантропией...

— Я знаю, умник.

— ...но, полагаю, ты уже обзвонил всех, кто хоть что-нибудь соображает по этой теме, и если бы они знали способ, тебе не понадобилось бы гуглить всякую фигню.

— Это просто на всякий случай.

— Ты никому не сказал, что меня укусили? Не проговорился Бобби?

— Нет, но он, кажется, всё-таки заподозрил.

— Надеюсь, что нет, потому что, если я всё же обращён, я хотел бы получить свою пулю от тебя.

Он произнёс это таким обыденным тоном — словно омлет на завтрак заказывал, — что Дин чуть было не согласился. Потом до него дошло.

— Сэмми, ты же понимаешь, что я не смогу. Даже не проси.

— Посмотрим, что ты запоёшь, когда у меня клыки и когти отрастут.

— Да с чего вообще ты взял, что отрастут? Может, ещё пронесёт, отделаешься лёгким испугом!

Сэм неопределённо пожал плечами — мол, поживём-увидим, — и поплёлся к своей кровати.

— Может, ты и прав. В конце концов, я прекрасно себя чувствую. А сейчас ещё и прекрасно высплюсь. И всё у нас будет прекрасно... Но ты лучше положи под подушку серебряный нож — помнишь, тот, с насечками, который папа подарил? На всякий случай.

— Конечно, Сэмми.

— И хватит называть меня Сэмми...

* * *

Дин проснулся в полночь от странного звука.

Он весь день проспал прямо за столом, уронив голову на руки, и от неудобной позы теперь гудело в затылке, а спина и плечи категорически отказывались разгибаться. У ноута давным-давно села батарея. Полная луна заглядывала в незашторенное окно.

Звук доносился с кровати Сэма — тихий щёлкающий хруст, вызвавший из глубин Диновой памяти канал "Энимал плэнет" — с таким же хрустом телевизионные анаконды заглатывали кроликов, а бабочки вылуплялись из коконов. Раньше он всегда переключал программу, когда слышал этот мерзкий звук, но сейчас от него некуда было деться.

Ну вот и всё. Началось.

Он неслышно встал и скользнул к сумке с оружием. Серебряный нож всё ещё мог пригодиться, хотя Дин сомневался, что ему хватит духу пустить его в ход.

Сэм глухо стонал и шевелился под одеялом, и его стон вскоре превратился в поскуливание раненого пса. Кости всё ещё ломались и перестраивались. Дин стоял у его постели, сжимая нож, и не знал, что, чёрт возьми, делать, если мелкий вдруг вскочит и вцепится ему в горло. К такому повороту жизнь его не готовила.

"Бога ради, Сэмми, только не вставай. Я не хочу этого делать. И не хочу сидеть потом рядом с твоим остывшим телом и думать, что, если бы я не забрал тебя из дурацкого колледжа, ничего этого не случилось бы. Ещё не всё потеряно, только не вставай, прошу тебя, не вставай..."

Но Сэм, разумеется, встал.

Его глаза в полумраке казались огромными, тускло-жёлтыми, а челюсти, как у всех оборотней, немного выдавались вперёд. Он откинул одеяло и встал на кровати, горбясь, как вервольфы из старых ужастиков, и слегка пошатываясь, как жеребёнок, только что явившийся на свет. Новорождённый монстр. Вряд ли он понимал, что происходит.

Некоторое время братья насторожённо рассматривали друг друга. Сэм шумно тянул носом воздух и хрипло взрыкивал. В темноте он казался огромным, как Годзилла. Дин боялся пошевельнуться. Нож вздрагивал в его руке.

Наконец Сэму надоело это противостояние. Он повернулся спиной, спрыгнул с постели и направился к двери.

— Сэм! — неуверенно позвал Дин.

Оборотень фыркнул, но не остановился. Поколебавшись, Дин отшвырнул нож в сторону, перемахнул через кровать и бросился за ним.

* * *

К рассвету он совсем выбился из сил, обзавёлся внушительной коллекцией синяков и ушибов, заработал лёгкое сотрясение мозга и только чудом избежал перелома позвоночника, а Сэмоборотень лишь слегка запыхался. Дин считал такое положение вещей чудовищной несправедливостью.

В конце концов он уже готов был сдаться и выпустить оборотня из номера, но тот вдруг безразлично зевнул, как ребёнок, которому наскучила игра, забрался на свою постель и, улёгшись поудобнее, мирно уснул. Его кости снова отвратительно заскрежетали, но обратная трансформация не заняла много времени.

Дин даже почувствовал себя оскорблённым.

Сэм отлично выспался — о чём не преминул сообщить, едва продрав глаза.

— Рад за тебя, — съязвил Дин. — А я вот глаз не сомкнул.

Сэм приподнялся на локтях, и его потрясённому взору предстала картина первобытного хаоса.

Вся мебель в номере была сдвинута с мест или переломана. Обои висели клочьями. Допотопный пузатый телевизор валялся на полу экраном вниз, словно старый алкаш — мордой в луже. Входная дверь перекосилась на петлях. Дверь ванной и вовсе была сорвана, и вместо зеркала над разбитым умывальником висела пустая, утыканная осколками рама. На одной из стен красовалась здоровенная вмятина. Кровать Дина была перевёрнута и обезножена, а сам он уныло бродил среди руин, давя ботинками осколки лампочек, прижимая к затылку мокрое полотенце и без особого рвения пытаясь навести порядок.

Ужаснувшись, Сэм открыл было рот, чтобы спросить, что стряслось, но тут же сам догадался, что. Он размотал бинт на правой руке — укус бесследно исчез. Чего и следовало ожидать.

— Так я...

— Ага. Превратился в милую зверушку и всю ночь развлекался, швыряя меня по углам. Нам повезло, что мы в этом крыле единственные постояльцы, но лучше смотать удочки поскорее, пока хозяева не выставили счёт за бардак.

— Нехило. И это я ещё человеческих сердец не пробовал...

Дин застыл посреди комнаты и уставился на него.

— Что?

— Я хочу сказать... Я ещё как бы начинающий оборотень... Не в полной силе. А если загрызу какого-нибудь бедолагу и съем его сердце? Дин, возможно, в следующий раз ты не сможешь меня остановить.

— Ну, это мы ещё посмотрим.

— В следующий раз это может быть твоё сердце. Будь, чёрт возьми, благоразумен...

Дин потемнел лицом. Швырнул полотенце на пол, подошёл, заслонив блёклое рассветное сияние, и прошипел:

— Какое ещё, в задницу, благоразумие?! Предлагаешь пустить тебе пулю в башку после того, как я двадцать с хреном лет — всю твою жизнь — с тобой возился? Ты бы на моём месте так и сделал?

— А ты бы на моём месте попросил? — Сэм хранил олимпийское спокойствие. — Дин, самое поганое сейчас — то, что мы оба на своих местах. И я всего лишь хочу избавить тебя от дальнейшей возни. Всего-то один выстрел. Я бы сам, но... как-то страшновато.

Дина замутило от его извиняющегося тона. Он представил, что было бы, если бы та клыкастая тётка просто развернулась в другую сторону и под раздачу попал бы он, а не Сэм. Если бы это он всю ночь громил номер мотеля, пытаясь вырваться на улицу, а Сэмми плясал бы меж двух огней, чтобы и самому уцелеть, и не позволить озверевшему брату растерзать какого-нибудь случайного придурка, которому вздумалось шляться по городу в полнолуние. Если бы он проснулся, ничего этого не помня, и понял, что обречён.

Ему бы очень захотелось жить. Как угодно и кем угодно — монстром, зверем, убийцей, на диете из куриных сердечек, на цепи в полнолуния, в горах или в пустыне за сотни миль от человеческого жилья, в подвале, в клетке, в одиночестве и забвении — но жить.

А этот мелкий идиот просит перестать с ним возиться.

— Мы найдём другой выход, — сказал Дин.

— Какой? Ты же знаешь...

— Если тебе так не терпится перейти в мир иной, я тебе в этом помогать не буду. До следующего полнолуния ещё далеко.

— Самоубийца.

— От самоубийцы слышу!