Милосердие монстров (джен)

— Пока я рядом, ничего с тобой не случится.

Дин, 1.14 "Nightmare"

Поздно ночью они догнали её на окраине города и взяли в клещи под железнодорожным мостом. Слыша за спиной тяжёлый топот одного и внезапно увидев впереди чёрный силуэт второго, она резко затормозила — когти проскрежетали по бетонным плитам, и от этого звука у неё заныло в дёснах, — испуганно заметалась, разбрызгивая грязь, оскалилась, зарычала, надеясь, что они дрогнут и отступят. Они не дрогнули и, уж тем более, не отступили. Прицелились, тяжело дыша, щурясь в ультрамариновой тьме. Первый казался крупнее и выше, но его движения были по-щенячьи разболтанны, словно он только недавно пошёл в рост и ещё не знал, как ловчее управиться с неожиданно вытянувшимися конечностями. Второй был ниже ростом, но опаснее. От обоих пахло горячим азартом гончих псов и холодной сталью.

Она не сомневалась, что и серебро они тоже припасли. Ей конец. Но ни один зверь не сдаётся без боя.

Она развернулась на пятках и бросилась назад, уже почти ничего не соображая, ослепнув от отчаяния. Успела сбить с ног щенка, прежде чем серебряная пуля вошла ей под лопатку. Сцепившись, они покатились кубарем по вонючим лужам. Щенок сопел, отбиваясь, но она умерла почти мгновенно, и когда они врезались в опору моста и распались, она была уже человеком и не дышала.

— Сэм, ты как?

Сэм ошалело мотал головой и протянутую руку заметил не сразу, но в остальном, кажется, был в порядке. На труп женщины-оборотня он даже не посмотрел.

— Ух... Дин! Видел, как она в меня врезалась? Как бомба! У меня до сих пор голова кругом...

— Сотрясения нет? Окей, тогда вставай, нечего тут разлёживаться.

Дин облегчённо улыбнулся — Сэм не видел его лица в темноте, но уловил улыбку шестым чувством. Он поймал его руку и рывком встал. Шатнулся, но старший был наготове — мигом поднырнул под левое плечо и обхватил за талию. Заботливая мамочка.

— Поехали-ка в мотель, Сэмми. Пивка возьмём, отдохнём, выспимся. Но сначала засунем тебя в душ, а то ты после обнимашек с этой тёткой воняешь, как деревенский сортир...

Дин настойчиво тащил его прочь — видимо, небезосновательно опасался, что на звук выстрела слетятся копы. Сэму вдруг захотелось отпихнуть его и сказать, что он сам в состоянии идти, не надо подставлять плечо и вообще — хватит обращаться с ним как с малолеткой. Но Дин вдруг остановился, выпустил его из спасительных объятий и произнёс изменившимся голосом:

— Сэмми.

Что-то отцовское почудилось Сэму в этом голосе — такими же интонациями папа предварял наказание за мелкие прегрешения ещё в те далёкие времена, когда Дин тырил шоколадки в магазинах, а Сэм симулировал жестокий бронхит, чтобы не срываться под Рождество в другой штат за очередной тварью. Но сейчас к папиным грозным нотам примешивались Диновы недоумённо-растерянные. Коктейль получался загадочный.

Сэм раздражённо вздохнул:

— Ну что ещё?

Они как раз вошли в круг белого света от единственного уцелевшего в округе фонаря, и в этом свете Дин стоял, разглядывая свою руку с каким-то нездоровым любопытством.

— Вот, — сказал он и продемонстрировал Сэму измазанную тёмным ладонь. — Это не моя кровь. А оборотня я не трогал.

Сэм посмотрел на свои руки.

— Точно. Это моя.

Кровь сочилась из прокушенной мякоти большого пальца правой руки. Рука слабо ныла, но после падения у него ныло почти всё, так что неудивительно, что эту рану он не заметил.

Он стёр кровь и тупо уставился на следы зубов.

— Она тебя укусила, — подтвердил очевидное Дин. А потом повернулся к телу, так и оставшемуся лежать под мостом, и рявкнул: — Старая жирная шлюха!

Детка ждала в двух кварталах от злополучного моста, в укромной подворотне.

— Да ерунда, обойдётся, — увещевал Сэм. — Ранка же совсем неглубокая, заживёт...

Дин молча кивал и потрошил аптечку, выкладывая антисептик и бинты прямо на капот. Он бы и рад был согласиться с братом, махнуть рукой и сказать, что беспокоиться не о чем, но ему слишком хорошо было известно, как именно люди становятся оборотнями. И Сэм тоже об этом знал.

Рана и впрямь выглядела безобидно — несколько дырочек на коже, аккуратный пунктирный полукруг. Кровь уже остановилась. Пока ещё можно было делать вид, что ничего особенного не произошло. Они оба пока не хотели об этом думать.

— Хорошо, что зашивать не надо, — сказал Дин, бережно бинтуя руку брата.

— Да... — тускло отозвался Сэм.

— Наверное, она цапнула тебя не нарочно, в конвульсиях...

— Да, наверное.

— Ты мог и не заразиться. Это совершенно необязательно. Тем более что ранка такая маленькая...

— Да, пожалуй.

— Вот и всё, я закончил. Всё будет в порядке, Сэмми.

— Ладно... Может, поедем уже? Я хочу помыться.

* * *

К тому времени, как они нашли подходящий мотель, круглая, самодовольная апрельская луна успела побледнеть и медленно, но верно катилась к горизонту. В номере было холодно, как в погребе. Сэм полез в душ первым и сообщил, что вода еле тёплая.

Дин буркнул "ага" невпопад и, как только за братом закрылась дверь, кинулся звонить отцу, Бобби, пастору Джиму, всем знакомым и полузнакомым охотникам — но отцовский телефон не отвечал, а все остальные только подтвердили то, что он и сам знал — что дело это гиблое, никаких вариантов, парень, лучшее, что ты можешь сделать — пустить ему пулю в сердце, пока сам сердца не лишился. Это и есть милосердие, и да не дрогнет рука твоя, сынок. Кто бы он ни был, избавь его от участи монстра. Пристрели и не трахай людям мозги.

— Но это же Сэм, — беспомощно возразил Дин, чувствуя себя мгновенно постаревшим на сто лет. Но трубка уже молчала — он сам сбросил последний звонок.

Когда Сэм вышел из ванной, он сидел за ноутбуком, изображая расслабон и безмятежность. На экране мелькали анимэшные попки, сиськи и тентакли.

— Так я и поверил, — сказал Сэм со вздохом. — Мы три ночи выслеживали эту клыкастую шалаву, ты весь вечер ныл, что хочешь спать, а теперь намылился порнушку смотреть вместо того, чтобы дрыхнуть?

Прежде, чем Дин успел придумать что-нибудь в своё оправдание, он завладел ноутом и открыл свёрнутую вкладку.

На запрос "лечение оборотня" поисковик предлагал два миллиона ссылок — от "Скайрима" до частных клиник, врачующих гипертрихоз и облысение. Дин сделал каменное лицо.

— Ну, с облысением-то у меня точно проблем нет, — заметил Сэм, перелистывая ссылки. — Если действительно хочешь найти что-то толковое, по-научному оборотничество называется ликантропией...

— Я знаю, умник.

— ...но, полагаю, ты уже обзвонил всех, кто хоть что-нибудь соображает по этой теме, и если бы они знали способ, тебе не понадобилось бы гуглить всякую фигню.

— Это просто на всякий случай.

— Ты никому не сказал, что меня укусили? Не проговорился Бобби?

— Нет, но он, кажется, всё-таки заподозрил.

— Надеюсь, что нет, потому что, если я всё же обращён, я хотел бы получить свою пулю от тебя.

Он произнёс это таким обыденным тоном — словно омлет на завтрак заказывал, — что Дин чуть было не согласился. Потом до него дошло.

— Сэмми, ты же понимаешь, что я не смогу. Даже не проси.

— Посмотрим, что ты запоёшь, когда у меня клыки и когти отрастут.

— Да с чего вообще ты взял, что отрастут? Может, ещё пронесёт, отделаешься лёгким испугом!

Сэм неопределённо пожал плечами — мол, поживём-увидим, — и поплёлся к своей кровати.

— Может, ты и прав. В конце концов, я прекрасно себя чувствую. А сейчас ещё и прекрасно высплюсь. И всё у нас будет прекрасно... Но ты лучше положи под подушку серебряный нож — помнишь, тот, с насечками, который папа подарил? На всякий случай.

— Конечно, Сэмми.

— И хватит называть меня Сэмми...

* * *

Дин проснулся в полночь от странного звука.

Он весь день проспал прямо за столом, уронив голову на руки, и от неудобной позы теперь гудело в затылке, а спина и плечи категорически отказывались разгибаться. У ноута давным-давно села батарея. Полная луна заглядывала в незашторенное окно.

Звук доносился с кровати Сэма — тихий щёлкающий хруст, вызвавший из глубин Диновой памяти канал "Энимал плэнет" — с таким же хрустом телевизионные анаконды заглатывали кроликов, а бабочки вылуплялись из коконов. Раньше он всегда переключал программу, когда слышал этот мерзкий звук, но сейчас от него некуда было деться.

Ну вот и всё. Началось.

Он неслышно встал и скользнул к сумке с оружием. Серебряный нож всё ещё мог пригодиться, хотя Дин сомневался, что ему хватит духу пустить его в ход.

Сэм глухо стонал и шевелился под одеялом, и его стон вскоре превратился в поскуливание раненого пса. Кости всё ещё ломались и перестраивались. Дин стоял у его постели, сжимая нож, и не знал, что, чёрт возьми, делать, если мелкий вдруг вскочит и вцепится ему в горло. К такому повороту жизнь его не готовила.

"Бога ради, Сэмми, только не вставай. Я не хочу этого делать. И не хочу сидеть потом рядом с твоим остывшим телом и думать, что, если бы я не забрал тебя из дурацкого колледжа, ничего этого не случилось бы. Ещё не всё потеряно, только не вставай, прошу тебя, не вставай..."

Но Сэм, разумеется, встал.

Его глаза в полумраке казались огромными, тускло-жёлтыми, а челюсти, как у всех оборотней, немного выдавались вперёд. Он откинул одеяло и встал на кровати, горбясь, как вервольфы из старых ужастиков, и слегка пошатываясь, как жеребёнок, только что явившийся на свет. Новорождённый монстр. Вряд ли он понимал, что происходит.

Некоторое время братья насторожённо рассматривали друг друга. Сэм шумно тянул носом воздух и хрипло взрыкивал. В темноте он казался огромным, как Годзилла. Дин боялся пошевельнуться. Нож вздрагивал в его руке.

Наконец Сэму надоело это противостояние. Он повернулся спиной, спрыгнул с постели и направился к двери.

— Сэм! — неуверенно позвал Дин.

Оборотень фыркнул, но не остановился. Поколебавшись, Дин отшвырнул нож в сторону, перемахнул через кровать и бросился за ним.

* * *

К рассвету он совсем выбился из сил, обзавёлся внушительной коллекцией синяков и ушибов, заработал лёгкое сотрясение мозга и только чудом избежал перелома позвоночника, а Сэмоборотень лишь слегка запыхался. Дин считал такое положение вещей чудовищной несправедливостью.

В конце концов он уже готов был сдаться и выпустить оборотня из номера, но тот вдруг безразлично зевнул, как ребёнок, которому наскучила игра, забрался на свою постель и, улёгшись поудобнее, мирно уснул. Его кости снова отвратительно заскрежетали, но обратная трансформация не заняла много времени.

Дин даже почувствовал себя оскорблённым.

Сэм отлично выспался — о чём не преминул сообщить, едва продрав глаза.

— Рад за тебя, — съязвил Дин. — А я вот глаз не сомкнул.

Сэм приподнялся на локтях, и его потрясённому взору предстала картина первобытного хаоса.

Вся мебель в номере была сдвинута с мест или переломана. Обои висели клочьями. Допотопный пузатый телевизор валялся на полу экраном вниз, словно старый алкаш — мордой в луже. Входная дверь перекосилась на петлях. Дверь ванной и вовсе была сорвана, и вместо зеркала над разбитым умывальником висела пустая, утыканная осколками рама. На одной из стен красовалась здоровенная вмятина. Кровать Дина была перевёрнута и обезножена, а сам он уныло бродил среди руин, давя ботинками осколки лампочек, прижимая к затылку мокрое полотенце и без особого рвения пытаясь навести порядок.

Ужаснувшись, Сэм открыл было рот, чтобы спросить, что стряслось, но тут же сам догадался, что. Он размотал бинт на правой руке — укус бесследно исчез. Чего и следовало ожидать.

— Так я...

— Ага. Превратился в милую зверушку и всю ночь развлекался, швыряя меня по углам. Нам повезло, что мы в этом крыле единственные постояльцы, но лучше смотать удочки поскорее, пока хозяева не выставили счёт за бардак.

— Нехило. И это я ещё человеческих сердец не пробовал...

Дин застыл посреди комнаты и уставился на него.

— Что?

— Я хочу сказать... Я ещё как бы начинающий оборотень... Не в полной силе. А если загрызу какого-нибудь бедолагу и съем его сердце? Дин, возможно, в следующий раз ты не сможешь меня остановить.

— Ну, это мы ещё посмотрим.

— В следующий раз это может быть твоё сердце. Будь, чёрт возьми, благоразумен...

Дин потемнел лицом. Швырнул полотенце на пол, подошёл, заслонив блёклое рассветное сияние, и прошипел:

— Какое ещё, в задницу, благоразумие?! Предлагаешь пустить тебе пулю в башку после того, как я двадцать с хреном лет — всю твою жизнь — с тобой возился? Ты бы на моём месте так и сделал?

— А ты бы на моём месте попросил? — Сэм хранил олимпийское спокойствие. — Дин, самое поганое сейчас — то, что мы оба на своих местах. И я всего лишь хочу избавить тебя от дальнейшей возни. Всего-то один выстрел. Я бы сам, но... как-то страшновато.

Дина замутило от его извиняющегося тона. Он представил, что было бы, если бы та клыкастая тётка просто развернулась в другую сторону и под раздачу попал бы он, а не Сэм. Если бы это он всю ночь громил номер мотеля, пытаясь вырваться на улицу, а Сэмми плясал бы меж двух огней, чтобы и самому уцелеть, и не позволить озверевшему брату растерзать какого-нибудь случайного придурка, которому вздумалось шляться по городу в полнолуние. Если бы он проснулся, ничего этого не помня, и понял, что обречён.

Ему бы очень захотелось жить. Как угодно и кем угодно — монстром, зверем, убийцей, на диете из куриных сердечек, на цепи в полнолуния, в горах или в пустыне за сотни миль от человеческого жилья, в подвале, в клетке, в одиночестве и забвении — но жить.

А этот мелкий идиот просит перестать с ним возиться.

— Мы найдём другой выход, — сказал Дин.

— Какой? Ты же знаешь...

— Если тебе так не терпится перейти в мир иной, я тебе в этом помогать не буду. До следующего полнолуния ещё далеко.

— Самоубийца.

— От самоубийцы слышу!

Дин думал, что следующий месяц станет для них адом, и cпрятал подальше коробку с серебряными пулями. Но Сэм больше ни словом не упоминал о серебре и милосердии. Он был обычным парнем, всё ещё загонялся по поводу этой своей красотки Джесс, просыпался от кошмаров, искал отца, охотился, спорил, и в конце концов Дин понял, что он просто дрейфует, как лодка в открытом море.

Полнолуние застало их на севере штата Висконсин, и Дин счёл, что это большая удача — потому что чего-чего, а заброшенных сараев в висконсинской глуши хоть отбавляй, а им всего-то и нужно было на это время, что надёжные стены да относительное безлюдье кругом.

В последней на их пути приличной забегаловке Сэм умял пару увесистых бифштексов, хлопнул вискаря для храбрости и торжественно сказал:

— Поехали прятаться.

Ехать пришлось далеко и трудно, но ради неприкосновенности сограждан Дин выбрал самый, как он полагал, глухой уголок Висконсина — густой лес с полузаросшей просекой, старую лесопилку и пустой сарай — бывший склад пиломатериалов. Внутри сарай выглядел сумрачным и внушительным, как авиационный ангар, приятно пах сухой пылью и хвоей, а под крышей его гнездились стрижи.

Сэм огляделся, бросил спальный мешок возле центрального опорного столба и поинтересовался:

— Привязывать меня будем? В багажнике должна быть цепь... Иначе я эту хибару развалю по досочкам, когда халканусь.

Он старался казаться безмятежно-жизнерадостным, но Дин догадывался, что ему страшно до дрожи в коленках. Он и сам частенько в подобных случаях вёл себя как самоуверенный кретин и знал все эти спектакли на публику, всю эту суперменскую показуху, когда внутри, в самом укромном чуланчике, душа корчится и плачет от страха.

— Смотри не надорвись, когда будешь разваливать, — хмыкнул он и пошёл к Импале, которую пришлось оставить за воротами лесопилки, потому что сами ворота, упавшие с истлевших петель, лежали на земле и преграждали путь.

Когда сумерки сгустились так, что стало трудно различать стволы деревьев, Дин развёл костерок у запертой на замок двери сарая, уселся, прислонившись плечом к серым от времени доскам, и негромко позвал:

— Сэм? Ты как там?

За дверью зашуршали опилки, звякнуло железо, и приглушённый голос ответил:

— Нормально. Ближе не подойду — цепь не пускает.

— Это ничего... Ты прости, что так получилось.

— Да ладно, Дин. Ты-то здесь при чём?

— Я должен был оставить тебя в покое, в Стэнфорде, а не тащить с собой. Тогда мы не оказались бы там, где оказались.

— По-моему, в этом больше отец виноват, чем ты. А ещё — та тварь, которая меня укусила. А ещё — я сам... Но теперь-то уже какая разница?

Дин пожал плечами. Невидимый Сэм, наверное, тоже.

Вскоре совсем стемнело. В костре трещали сосновые шишки и чадила хвоя. Волнами расходилось уютное тепло, и Дину хотелось, чтобы всё сейчас было чуть-чуть по-другому — чтобы они с братом сидели у костра вдвоём, плечом к плечу, и молча смотрели на огонь, как нормальные люди, которые выбрались в лес на ночёвку.

— Сэмми...

— Что ещё?

— Каково это — быть оборотнем?

— Чувак, это немного бестактный вопрос, тебе не кажется? И как-то странно, что ты только сейчас об этом спрашиваешь.

— Ну, ты вроде выглядел нормальным после той ночи...

Несколько минут из-за двери не доносилось ни звука. Дин решил было, что мелкий не на шутку обиделся, и даже собрался извиниться, когда Сэм всё-таки заговорил:

— Сначала и было нормально. Тяжело, конечно, всё это осознавать, но мне сейчас кошмаром больше, кошмаром меньше — без разницы... Но чем ближе полнолуние, тем паршивее. В конце концов начинаешь смотреть на людей только как на дичь, даже если ты сам ещё в человеческом облике. Трудно делать вид, что всё в порядке... И постоянно хочется есть.

— Ага, это я заметил.

— ...И ещё серебро. Если прикоснуться — такое мерзкое ощущение, непонятное, что-то между зудом и ознобом. Будто лежишь в лихорадке и одежда раздражает кожу... Кстати, напрасно ты пули прячешь — я их вряд ли даже в руках удержу, не то что пистолет зарядить... Не знаю, что будет, если порезаться ножом из серебра, но боль, наверное, адская. Так что тоже не вариант.

— Не вариант чего?... Стоп, ты всё ещё об этом думаешь? Об этой своей живительной эвтаназии? Забудь, чувак!

— Нет, слушай, Дин, я тут подумал... Вот мы с тобой — два брата. Один — нечисть, другой — охотник. И по всем законам жанра один из нас должен другого убить.

— Опять завёл свою шарманку... Пошёл бы в задницу тот мудак, который придумал эти дурацкие законы! Я решил, что ты будешь жить долго и счастливо, а раз в месяц мы будем уезжать в какую-нибудь эпическую глушь вроде здешней и пережидать твои критические ночи.

— Ты что, действительно думаешь, что это так просто?

— Вот и объясни, что тут сложного. Тебе виднее.

— А ты, Дин? Ты всю оставшуюся жизнь собираешься вот так под дверью просидеть?

— Ну почему сразу "всю оставшуюся"? Утром ты выйдешь, и мы съездим за пончиками в Брайант.

— Я не о том.

— А если не о том — да, я всю жизнь буду сидеть и ждать под разными дверями, если за ними — ты. И это не обсуждается.

— Постой, это ты сейчас мне в любви признался?

— Да пошёл ты...

Сэм расхохотался, но смех вдруг приобрёл жутковатые раскатистые обертона, захлебнулся, сломался и закончился болезненным воплем. Панически зазвенела цепь.

Дин вскочил как ошпаренный, едва не угодив ногой в костёр. Бросил быстрый взгляд через плечо — ярко-жёлтая в серых пятнах, идеально круглая луна неторопливо поднималась над зубчатым краем леса. Звуки из сарая стали совсем уже нечеловеческими — будто там, внутри, метался насмерть перепуганный дикий зверь.

— Всё в порядке, Сэмми, — быстро заговорил Дин, прижавшись лбом к щербатым доскам. — Это скоро пройдёт. Потерпи немного... Ты не помнишь, ты спал, но в прошлый раз всё закончилось быстро...

Словно в подтверждение, в сарае наступила тишина, сменившаяся низким угрожающим рыком.

— А сейчас — ещё быстрее, — удручённо констатировал Дин и на всякий случай отошёл подальше. На душе у него было препаршиво.

Сэмоборотень добросовестно бесился до рассвета. Дин пригрелся у костра и даже незаметно для себя начал клевать носом, но резкий звон лопнувшей цепи вырвал его из дремоты, и остаток ночи он просидел наготове, навострив уши и до рези в глазах вглядываясь в серые щелястые стены, вздрагивающие от ударов изнутри. Ему казалось, что Сэм и правда способен развалить сарай по досочкам.

К утру всё благополучно стихло.

Дин выждал полчаса для верности, снял замок и осторожно отворил дверь. Сэм, уже в человеческом облике, безмятежно сопел, свернувшись калачиком в гнезде из остатков распотрошенного спальника. В его волосах застряли сосновые иголки и клочья синтетического пуха. Земляной пол вокруг столба был вытоптан дочерна, а сам столб — обмотан цепью в три витка и в щепки изодран когтями.

— Да, неслабо ты повеселился, чувак... — вздохнул Дин, разглядывая обрывок цепи на лодыжке брата. — Придётся придумать что-то понадёжнее.

Выйдя, он затоптал тлеющие угли, перетащил свой спальник в сарай, расстелил поближе к Сэму, улёгся и, поворочавшись с четверть часа на жёстком полу, уснул беспокойным сном.

* * *

В полшестого пополудни братья сидели в брайантском ресторане "Совиный глаз", пили пиво и ждали, когда им принесут заказанную еду — чизбургер с картошкой и гигантский стейк с кровью. Рестораном это заведение можно было назвать с большой натяжкой — просто тесное грязноватое помещеньице с барной стойкой и парой столиков по углам. Зато во всём городке только здесь странствующих и путешествующих кормили настоящим мясом.

В багажнике Импалы лежала новенькая, без единой царапины, сверкающая стальная цепь — вдвое толще старой. Для обычного оборотня Дин предпочёл бы посеребренную, более надёжную, но для Сэма... Мелкому и так приходилось несладко. Сегодня он был угрюм, раздражителен и зол, отличался повышенной лохматостью и смахивал на разбуженного посреди зимы гризли.

— Вид у тебя какой-то... голодный, — осторожно заметил Дин.

— Поэтому я и заказал пятифунтовый стейк, гений.

— Видел, как у официантки глаза на лоб полезли? Она, наверное, подумала, что у тебя булимия. Или ты готовишься к конкурсу по поеданию стейков.

— Не смешно.

— Да не дёргайся ты так, Сэмми. Период трансформаций у оборотней длится в среднем от двух до пяти ночей, я посмотрел в папином дневнике.

— Это же целая грёбаная вечность...

К ним подошла официантка, поставила на стол тарелки, кивнула на Сэмов стейк, рядом с которым четырёхэтажный чизбургер Дина казался чем-то вроде канапе, и заявила:

— Мы с ребятами на кухне поспорили. Я поставила двадцатку на то, что ты это не осилишь.

Сэм оглянулся: из-за дверей кухни за ним наблюдал парнишка-повар, — смерил взглядом дымящийся, истекающий розовым соком кусок мяса и мрачно изрёк:

— Попрощайся со своими бабками, детка. Я ещё и добавку попрошу.

Девица недоверчиво хмыкнула и отвалила, а Сэм взялся за нож.

К концу второго добавочного стейка за ним исподтишка следили не только официантка и повар, но и все посетители "Совиного глаза" — компания из пяти лесорубов и местный пьяница. Лесорубы тоже втихую заключали пари, а старый алкаш всё пытался рассказать, как он сам в незабвенной молодости участвовал в конкурсе по поеданию хот-догов, но от него только брезгливо отмахивались.

Дин подозревал, что мелкий сорвёт овации, когда опустошит тарелку, но расплачивались и уходили они в гробовой тишине.

* * *

— Как думаешь, Дин, реально где-нибудь здесь раздобыть свежее бычье сердце?

— Старик, ты меня пугаешь. Ты только что смолотил фунтов пятнадцать плохо прожаренной дохлой коровы. И как в тебя влезло, непонятно...

Сэм скорбно вздохнул и уставился на бесконечный, заросший молодыми соснами просёлок, по которому Импала уже минут сорок тащилась со скоростью престарелой черепахи. Пейзаж не радовал разнообразием — сосны, камни, лишайник и снова сосны. Майские жуки залетали в открытые окна, бились изнутри о крышу и с недоуменным гудением вылетали обратно. Тени становились всё длиннее, сосновые стволы романтично золотились в ранних сумерках. До темноты оставалось часа полтора.

— Можем завтра объехать местные фермы, — предложил Дин примирительным тоном, — поспрашивать, не забивает ли кто скотину. Если тебе так уж нужно чьё-нибудь сердце...

Сэм смерил его тяжёлым взглядом и съязвил:

— "Чьё-нибудь" звучит несколько двусмысленно.

Вдруг он встрепенулся и ткнул пальцем в сторону леса:

— Смотри, Дин, олень!

Это прозвучало так по-детски, что Дин сначала улыбнулся внезапному дежа вю (Импала мчит по захолустному шоссе, папа за рулём, они оба позади играют в солдатиков, и вдруг это "Смотри, Дин!") и лишь потом увидел на опушке золотистого бора пятнистую шкуру и точёные рожки. Юный Бемби, как на картинке.

— Чувак, вот ты сейчас прям как маленький! — засмеялся Дин.

Сэм не ответил. Он смотрел на замершего среди сосен оленя, пока тот не скрылся из виду.

Дину показалось, что мелкий моментально напрягся, едва впереди замаячили ржавый забор лесопилки и жестяная крыша сарая.

— Я не хочу туда, — сказал Сэм, когда Импала остановилась там же, где и накануне — у лежащих на земле ворот. Сказал как отрезал.

— Сэм...

— Что тут непонятного? Я не хочу всю ночь сидеть на цепи, как бешеная псина! Я не животное, Дин!

— Сэмми, успокойся, без паники. Что на тебя нашло, приятель?

— Почему ты всегда решаешь всё за меня? Это была твоя идея — приехать сюда, и с цепью тоже...

— Может, это потому, что кто-то не хотел становиться убийцей?

— А может, тебе просто нравится мной помыкать?

Не ответив, Дин заглушил двигатель, вылез, демонстративно хлопнув дверцей, и направился к багажнику. Сэм догнал его.

— Дин, пожалуйста, не надо!

— Что за внезапный ПМС, принцесса? Ты же не думаешь, что я сейчас проникнусь сентиментальными чувствами и отпущу тебя погулять? — Дин невозмутимо пожал плечами, открыл багажник и протянул руку за свёрнутой в бухту цепью. Но взять её не успел.

Широкая тёплая ладонь брата мягко легла ему на затылок. Он даже удивился поначалу такой девчачьей нежности, но в ту же секунду ладонь стала жёсткой, пальцы крепко обхватили его голову, а остро изогнутая, покрытая дорожной пылью крышка багажника стремительно придвинулась и ударила чуть выше бровей. Боль прокатилась от глаз к вискам и померкла, как померкло и всё вокруг, и что-то твёрдое ударило в левое плечо. "Земля, — догадался Дин, — я лежу на земле". И отключился.

Такую тишину Сэму нечасто доводилось слышать. В траве шуршали мыши, невидимые птицы хлопали крыльями высоко в кронах, пару раз на тропе с внезапностью противопехотных мин вспархивали куропатки, но всё же по сравнению с любым, даже самым замшелым городком лес казался безмолвным, и Сэму это не нравилось. Он никогда особенно не любил походную романтику — всё это единение с природой, костёрно-лагерный быт, рыбалки на закате, тучи комаров и заросли ядовитого плюща. Это была не его стихия, и в лесу он чувствовал себя чужим.

Он не понимал, какой такой внутренний демон подначил его жахнуть брата головой о крышку багажника и удариться в бега. Просто в какой-то момент невыносимо стало сидеть рядом с Дином, слышать ровный стук его сердца и твердить про себя, что нельзя, нельзя, нельзя, пока что-то чужое и очень настойчивое, какая-то древняя вервольфья генетическая память уговаривает, шепчет в уши — можно, почему нет, давай, это же так просто и приятно, и кровь на руках такая тёплая, и сразу полегчает, вот увидишь, всё будет окей, переживёшь и станешь сильнее, человеческие сердца — всё равно что стероиды, а люди — просто упаковка, которую ты выбрасываешь не глядя...

Так соблазнительно. Вся суть — в убийстве. Догнать, сбить с ног, рвануть когтями, окровавленный комок всё ещё хаотично сокращается, когда его держишь в руках...

Он тряхнул головой и углубился в лес. Нужно было уйти подальше, пока не началось. Возможно, даже удастся отыскать того оленёнка или другую подходящую дичь с живым горячим сердцем.

Той же генетической памятью он понимал, что это всё равно не то, что нужно. Это как волка макаронами кормить. Но всё же лучше, чем греметь цепью и грызть доски в сарае, слыша за тонкой стенкой этот проклятый, родной, беспрестанный и недосягаемый стук и исходя злобой и отчаянием.

Он шёл на запад, продираясь через подлесок, пока небо не потемнело до иссиня-фиолетового оттенка. Все тропы давно кончились, он уже ни черта не видел в темноте, устал, слегка озяб и боялся оступиться. Поэтому в конце концов уселся под деревом, в удобной ямке меж корней, и закрыл глаза, чтобы не видеть, как лунный свет скользит по кронам.

В этот раз было больнее, чем вчера, но всё прошло очень быстро. На одну малодушную секунду, когда с хрустом ломались кости и жгло глаза, Сэм пожалел, что ушёл — так страшно было одному и так хотелось, чтобы Дин был рядом, хватал за плечи, вглядывался и задавал этот свой вечный дурацкий вопрос — "Ты в порядке?", или утешительно врал: "Всё будет хорошо, я с тобой, Сэмми, я здесь..."

А потом никакого Сэма не стало.

Оборотень легко вскочил — тело радовалось движению, пело каждой клеточкой, — огляделся и повёл носом. Он прекрасно видел в лунном свете, а запахи читал, как утреннюю газету, и не особо напрягался неразрешимыми моральными дилеммами. Он был всемогущ — быстрее Супермена, сильнее Халка и безжалостнее судебного пристава. Ему с трудом вспоминалось и казалось странным, что раньше он был кем-то другим.

Из симфонии запахов он выбрал один — слабый, но многообещающий, — и вскоре понял, что он на верном пути.

* * *

"Чудненько. Просто супер, — думал Дин, с отвращением разглядывая в боковом зеркале Импалы расшибленный лоб. — Синяк будет во всю рожу. А может, и шрам останется... Молодец Сэмми, приложил так приложил. По-братски, от души. Ну а что? Надоело спорить с Дином — врежь Дину по морде, брось посреди нигде да иди себе по своим делам — авось не подохнет. Главное, не забудь потом сказать, что врезал из лучших побуждений... Поймаю — убью мерзавца!"

Он отыскал под сиденьем пластиковую бутылку с водой для мытья рук и, ругаясь чёрными словами, принялся сдирать с бровей и ресниц корочки запекшейся крови.

В отключке он провалялся не так уж долго, но за это время Сэм успел дать дёру в неизвестном направлении, и искать его в сгущающихся сумерках в незнакомом лесу представлялось делом наивным и небезопасным. Оставалось надеяться, что мелкий и сам не заблудится, не попадёт в зубы местному зверью, не свалится в ручей с обрыва, не угодит в браконьерский капкан, не наткнётся на какую-нибудь глухую ферму, хозяин которой, как всякий уважающий себя отшельник, держит в шкафу охотничий карабин, и не закусит парочкой заблудившихся туристов... Пожалуй, слишком много поводов для беспокойства.

И чертовски много кровищи. "Энимал плэнет" говорит, что акулы чуют каплю крови на расстоянии до трёх миль. Интересно, как с этим вопросом у оборотней?...

Потом ему пришло в голову, что ещё не стемнело толком, луна ещё не взошла и Сэм, конечно, всё ещё Сэм. Кое-как отмывшись, он завёл машину, развернулся и медленно поехал по просёлку в обратную сторону, истошно сигналя, время от времени останавливаясь и во весь голос крича: "Сэ-э-эм! Сэмми! Вернись, чёртов придурок!", распугивая белок и приводя в неистовство растревоженных соек.

Но лес безнадёжно молчал, и никто не выходил на зов.

* * *

К тому времени, как он добрался до трассы, луна сияла вовсю. За пределами зыбкого света от фар дорога таяла в неверном мраке. Звать было уже некого, и Дин теперь просто по наитию катил по пустому шоссе, ни на что не надеясь.

Вскоре впереди замаячили два размытых ярких круга — фары встречной машины, кособоко застывшей на жёлтой линии, — и два силуэта на фоне. В одном Дин опознал брата — этот могучий разворот плеч и падающую на нос чёлку он узнал бы из миллиона. Сэмоборотень нависал над скорчившимся на дороге человеком, держа его за глотку и занося когтистую лапу для удара, а человек закрывался руками и сипло вопил:

— Серебро, Энни! Это же оборотень! Тащи чёртово серебро!

— Да знаю я! Сейчас! — страдальчески отозвался голосок из темноты.

Возле дряхлого пикапа мельтешил ещё один силуэт — щуплая девчушка лет четырнадцати. В дрожащих руках она держала револьвер с откинутым барабаном, безуспешно пытаясь запихнуть патрон в гнездо.

— Вот дерьмо, — с досадой сказал Дин. — Не хватало нам ещё коллег по цеху...

Застигнутый и ослеплённый двойным светом, Сэм вскинул голову и глухо зарычал. Добыча была такой близкой, такой волнующе доступной, охота явно удалась, но посторонние портили всё веселье. Насчёт девчонки он не беспокоился, даже намеревался употребить её сердечко на закуску после папашиного, но эта зловещая чёрная тачка, внезапно вынырнувшая из темноты, была так некстати, и парень, который из неё вышел, тоже был некстати — из-за них Сэм чувствовал смутное беспокойство, какой-то раздражающий дефект памяти, воображаемый камешек в умственном башмаке... К тому же, что немаловажно, толстяк вопил что-то про серебро. Дело отчётливо пахло керосином.

Он заколебался, переводя взгляд с толстяка на парня, и толстяк не преминул этим замешательством воспользоваться — дотянулся до ножа на поясе и со всей дури полоснул удерживающую его руку чуть ниже локтя. Лезвие со скрипом прошло по кости, хлынула кровь. От неожиданности Сэм разжал пальцы, уронил обидчика на асфальт, возмущённо всхрапнул и, развернувшись, канул во тьму.

— Энни! Стреляй же! — азартно заорал толстяк, целый, невредимый и даже заметно повеселевший.

Энни наконец-то сумела втолкнуть патрон в гнездо. Выстрелила и, разумеется, промазала.

При виде ножа Дин на мгновение похолодел. Потом, когда ситуация разрешилась, вздохнул с неясным облегчением, проводил взглядом благополучно улепётывающего Сэма и подошёл к толстяку, который всё ещё сидел на дороге, препираясь с девчонкой.

При ближайшем рассмотрении этот рыхлый, лысоватый, взбудораженный мужик оказался ему очень даже знаком. Это был Стиви Добсон, широко известный в узких охотничьих кругах любитель поистреблять мелкую индейскую шушеру наподобие маннегиши и манабозо и, по всеобщему мнению, человек в охотничьем деле случайный и даже вредный. Ходили — и подтверждались — слухи, что нет у него за душой никаких сверхъестественных трагедий и охотится он исключительно из спортивного интереса, да ещё и своих детей старается приобщить. Дину приходилось случайно пересекаться с ним года полтора назад, в Монтане, где они с отцом выслеживали злобного призрака, и там Стиви успел серьёзно поцапаться с Джоном по поводу, оставшемуся для Дина тайной. Джон вышел из того спора победителем, и с тех пор Стиви его подобострастно, с заискиванием уважал. Он был глуповат, многословен, неряшлив и потрясающе бестактен — в общем, обладал полным набором отвратительных панибратских привычек.

— А я тебя знаю! — воскликнул Стиви, когда Дин протянул ему руку, помогая подняться. — Ты сын Джонни Винчестера, да? Я тебя запомнил, ты способный пацан... Надо же, в такой глуши — и встретились, а мы вообще-то из Милуоки едем с дочуркой, это моя младшенькая, Энни, познакомься, а старшие наотрез отказались ехать — говорят, занятия нельзя пропускать, но я думаю, что врут, засранцы, оборотень-то по-любому важнее какой-нибудь там цитологии и генетики, как думаешь?... Напомни-ка, сынок, как там тебя звать?

— Дин.

— Ах да... Так мы, Дин, из Милуоки едем... вернее, даже не из Милуоки, а рядом, городок такой, ты его не знаешь, наверное. Откровенно говоря, дерьмовый городишко — кормят плохо, а в мотеле тараканы размером с кошку, наглые, как подзаборная шпана... Там вроде наклёвывалось дельце — кто-то местному браконьеру глотку порвал и пузо когтями раскурочил, ливер наружу и всё такое, мы сначала думали — оборотень, но потом оказалось, что обычная паршивая росомаха — сердечко у мужика на месте и следы от когтей не те, даже не понимаю, почему местные сразу не допетрили. Вот такие дела, едем домой ни с чем, Энни ворчит что-то про уроки и экзамены, но я-то как задницей чуял, что не всё потеряно, будет ещё у нас охота! Ну и вот — едем себе, никому не мешаем, и вдруг — вылетает на дорогу олень... Или не олень, но какая-то похожая тварь, большая такая, тёмная... нет, наверное, всё-таки олень, оно было с рогами... хотя я толком рассмотреть не успел и затормозить тоже не успел, но он, слава богу, мимо проскочил — и в лес, а за ним — ещё одна тварь, и вот эту-то я догнал... Ну, то есть сбил, проще говоря, я ж вовсе и не собирался за ним гоняться... А потом смотрю — на тебе, это ж человек! Лежит, не шевелится, вроде как помер. Ну, думаю, всё, хана мне, законопатят в казённый дом, дети сиротами останутся. Хотя он сам виноват — нечего было среди ночи за оленями по трассе гоняться...

Дин вдруг почувствовал, что смертельно устал.

Несостоявшаяся сиротка Энни стояла, привалившись к крылу пикапа, позёвывала и от скуки крутила в руках разряженный револьвер. У неё были острые, легко краснеющие ушки, сопливый нос, хвостик на затылке и торчащие над ремнём мослы, а глаза были светлые, унылые и слегка навыкате, как у отца.

Стиви, размахивая руками, взахлёб рассказывал, как сбитый парень неожиданно воскрес и вцепился ему в глотку — "...а дальше ты всё видел, Дэн, это же оборотень был, нам в забегаловке, где вчера обедали, местный алкаш рассказывал, что заходил странный парень, умял целую тонну сырого мяса, я тогда сразу подумал, что это оборотень — у них в полнолуние самый жор, они так пытаются голод приглушить, — и оказался прав (а когда это я был не прав?), и если бы не эта криворукая девка, было бы на свете одной тварью меньше, и туда им и дорога скатертью, правда же, Дон, всё равно это не жизнь — сердца у людей жрать, мы им даже одолжение делаем, что убиваем, это же милосердие для монстров, а мы вроде как их спасители и хорошее дело делаем..."

Заткнувшись, он преданно посмотрел Дину в глаза, словно псина, которая принесла палку и ждёт, что хозяин её погладит. Но Дин молчал и рассеянно тёр пальцем рану на лбу, размазывая выступившую кровь. Он со стыдом вспомнил, что и этому идиоту тоже звонил, когда Сэма укусили, когда он совсем отчаялся и добрался до последней страницы последней книги, последней ссылки в поисковике и последнего номера в памяти своего телефона и когда даже Бобби сказал, что сделать ничего нельзя.

— А что же мы стоим? — спохватился Стиви, так и не дождавшись одобрения. — Оборотень-то, наверно, недалеко ушёл, ещё нагоним!

— Стоп, — сказал Дин. — Оборотня я беру на себя. Я... я как раз его выслеживал. Сам разберусь, спасибо.

— Я так и думал, что это он тебя разукрасил, — авторитетно заявил Стиви. — Один не осилишь. Видал, какой он здоровый? Хоть и сопляк ещё, совсем как ты... Энни, чего стоишь? Заряжай револьвер, тупая ты курица!

— Я не один, — поспешно сказал Дин. — Я... мы тут с отцом. Он сторожит у логова, а я катаюсь по окрестностям. Всё под контролем.

Стиви сразу скис и сдулся. Недоверчиво нахмурился, почесал глянцевую плешь.

— Джон здесь? А я его вчера в Милуоки видел...

— А он короткие дороги знает. Я ему позвонил, он гнал целый день и приехал. — Дин изобразил лицом уверенное простодушие, граничащее с дебильностью. При мысли, что будет, если Стиви с дочкой кинутся в лес за Сэмом, его обдало холодом — будто кто-то погладил по загривку ледяной лапой.

Впрочем, Стиви, кажется, клюнул на легенду и предпочёл лишний раз с Джоном не встречаться. Он похмыкал, покрутился на дороге, старательно указывая Дину на невидимые следы — якобы оборотневы, — пообещал всяческую моральную поддержку ("Ты, типа, это... звони, если что"), матерно рявкнул на отлучившуюся к обочине дочку и забрался в пикап. Беда миновала.

— Как тебе охота? — спросил Дин у Энни, которая неторопливо дефилировала к машине, подтягивая джинсы на ходу.

Та смерила его тоскливым взглядом и сплюнула на асфальт.

— Полный отстой.

* * *

Они уехали, а Дин отогнал Импалу на обочину, выключил двигатель, сполз пониже на сидении и, откинув голову на спинку, стал смотреть в небо. Луна висела в самой серёдке лобового стекла и казалась слегка ущербной, мутноватой с одного края.

Хорошо, подумал Дин, кажется, полнолуние на исходе. Наверное, это последняя ночь, а потом — передышка на целый месяц.

Он знал, что Сэм кружит поблизости, не решаясь напасть — стреляный уже воробей, — но и уйти не решаясь, смотрит из леса звериными голодными глазами. Никаких семейных сантиментов, нечисть вообще избавлена от лишних душевных метаний, просто Дин — единственная на всю округу потенциальная добыча. Добыча, правда, вооружённая, но откуда оборотню знать, что Дин не выстрелит, даже если он вытащит его из машины и примется потрошить заживо?

— Давай, Сэмми, гоняйся дальше за оленями, раз уж тебе приспичило. Только не суйся на дорогу — мало ли придурков по ней ездит... Ну, это ты уже понял, да? Не забывай, что в мире есть охотники, кроме нас... Отец ещё вчера был в Милуоки... Почему бы и нам не сгонять в Милуоки, Сэм? Это же совсем близко. Мы за весь прошлый год не были так близко... Правда, я не знаю, как мы ему скажем про... в общем, про тебя. Думаешь, он поможет? А что, если скажет как все остальные: пулю в сердце — и все дела?... Благодетели... Как думаешь, стоит рискнуть? Что, если у него найдётся не милосердие, а спасение?

Ему хотелось думать, что Сэм слышит из леса его болтовню. И понимает хоть что-то.

Поразмыслив, он достал телефон и набрал номер отца. Наткнулся на надоевший автоответчик: "Позвоните моему сыну Дину, он поможет..."

А кому, чёрт возьми, должен звонить сам Дин?

В четверть шестого Сэм вернулся — взъерошенный, грязный, озлобленный и оборванный, в заскорузлой от крови рубашке, но уже человек. Ни слова не говоря, сел на своё привычное место и уставился прямо перед собой. Дин завёл машину и вырулил на шоссе — тоже без единого слова.

Сэмми, хотелось сказать ему, ты чёртов идиот, ты разбил мне башку и чуть не нарвался на пулю. И я бы тебе всыпал по полной — но не за первое, а за второе. Ты чуть не погиб по-тупому только потому, что вдруг решил, будто сам можешь справиться с собой. Теперь-то тебе всё понятно, мелкий? Может, потому и молчишь, что стало понятно?... А ещё ты чуть не убил человека. Не самого, конечно, приятного человека, но всё-таки... Да ещё и на глазах у его дочки. Ты ступил на тонкий лёд, Сэмми, но у нас ещё есть шанс разрулить эту ситуёвину, если мы будем действовать вместе...

Дин, хотелось сказать Сэму, я не собираюсь извиняться за твою разбитую башку. Я мало что помню, я весь в крови, но, кажется, этой ночью я никого не убил. Если бы убил, сейчас мне было бы не так хреново, и я мог бы спокойно протянуть рядом с тобой целый месяц, не мечтая каждую секунду вырвать тебе сердце. Но ты же такой придурок, что скорее сам его вырежешь и отдашь, чем позволишь мне укокошить какого-нибудь постороннего, никому не нужного тупого ублюдка, который только и умеет, что жрать, спать и размножаться, и по которому даже плакать никто не станет. Если ты и дальше намерен исповедовать эту гуманистическую херню, то лучше было сразу пустить мне пулю в лоб, потому что я так больше не могу...

— Куда мы едем? — спросил он вслух. Голос оказался хриплый, сорванный.

— Во-первых, на заправку, — ответил Дин. — Я весь бензин сжёг, пока мотался за тобой. Как тебя угораздило забраться так далеко от лесопилки?

— А во-вторых?

— Во-вторых, отца видели вчера в Милуоки, поэтому мы едем туда.

— Откуда ты знаешь? Дозвонился до кого-то?

— Ты совсем ничего не помнишь?

Сэм честно постарался вспомнить: блуждания по сумеречному лесу, боль, страх, отчаяние, потом — острый запах оленьей шкуры, ветки хлещут по бокам, когда несёшься через подлесок, и хочется визжать, улюлюкать, вопить что-нибудь воинственное от ревущего в крови адреналина, потом — ослепительный свет, удар, животная ярость... Он отрицательно мотнул головой.

— Ну и хорошо, — вздохнул Дин с непонятным облегчением. — Я, пока тебя искал, встретил одного... эм... знакомого. Он сказал, что видел папу. Надо бы проверить.

Сэм задумался на минуту.

— А я?

— Что ты?

— Дин, мы едем в город с населением в полмиллиона человек. Понимаешь намёк?

Дин стиснул зубы, пальцы на руле Импалы и, наверное, собственное сердце, но тут же спохватился и сделал приличествующий ситуации обнадёживающе-самоуверенный вид.

— Ну, полнолуние вообще-то заканчивается. Может, ты больше и не превратишься... А если и да — мы же не полезем в самую толпу. Скромно приютимся где-нибудь на отшибе. Может, найдём какой-нибудь заброшенный дом или склад...

Сэм выразительно хмыкнул.

— Я просто хочу найти отца, — честно сказал Дин. — Он может знать, как тебя вылечить.

— Дин...

— Мы можем и не говорить, что оборотень, которого мы хотим вылечить, это ты. Можем просто сразу уехать, если окажется, что он не знает. Но если есть вероятность...

— Дин, есть вероятность, что мы его найдём и я прикончу вас обоих. И ещё кучу народа вдобавок.

На мгновение Дину почудилось, что мелкий не так уж и против подобного исхода. Что за чушь, это же Сэмми, мелкий Сэмми, который в тринадцать лет рыдал, когда смотрел "Титаник", который вечно подбирал бездомных котят и просил папу хотя бы довезти их до ближайшего приюта, раз уж нельзя оставить себе...

— Ничего страшного, — ответил он самым фальшиво-беспечным тоном, какой только смог изобразить, — на всякий случай — цепь всё ещё в багажнике.

Окраины Милуоки им категорически не понравились. Сплошные трущобы и свалки, полынь и чертополох, полуразрушенные дома, остовы машин, ржавеющие в придорожном бурьяне, и обелиски небоскрёбов, белеющие в дымчатой перспективе.

Возможно, просто стоило въехать в город с другой, более презентабельной стороны. Но Дин давно привык выбирать не ту сторону.

Пока Сэм приводил себя в порядок в туалете на заправке, он сидел в машине и смотрел на очередной унылый пустырь, заваленный обломками бетонных конструкций и ощеренный арматурой. Здесь, видимо, недавно что-то снесли, а мусор так и не вывезли, и теперь по руинам, не обращая внимания на накрапывающий дождь, с визгом и гиканьем носились чумазые дети, вооружённые бластерами, — играли то ли в колонизацию Марса, то ли в полевую версию "Фоллаута". Неподалёку стоял ободранный трейлер, давно одомашненный и неподвижный, вросший в землю. В кресле под навесом похрапывало бесчувственное тело, равно безразличное и к детским визгам, и к капающей с навеса мороси.

Дин поймал себя на том, что сейчас тоже не прочь нажраться до бесчувствия. Чтобы серый мокрый мир кружился вокруг, чтобы можно было распластаться на скрипучем виниле Импалиного сидения и ни о чём не думать. А Сэм пусть сидит где-нибудь рядом и нудит своим фирменным нравоучительным тоном — опять, мол, насвинячился, нашёл время, у нас же дело, у нас же папа, у нас то да сё, зануда, как будто сам не нажирался никогда... Да, пожалуй, было бы идеально.

"Когда всё закончится, надо будет устроить оргию с текилой и сеньоритами", — решил Дин, хотя понятия не имел, что именно должно закончиться и каким образом, и закончится ли вообще, и не станет ли потом ещё хуже, чем сейчас. Он устал об этом думать.

Тем временем дети бросили игру и принялись тормошить тело под навесом, чего-то шумно требуя, а один парнишка взобрался на обломок бетонной балки, прицелился в Дина через игрушечный оптический прицел и, сложив губы в беззвучное "бах!", дёрнулся, изображая отдачу. Довольно убедительно — Дин даже лениво поаплодировал. А потом показал пацану средний палец. Тот, нисколько не оскорбившись, ответил тем же. Дин сделал страшные глаза. Пацан расхохотался и выдал целую автоматную очередь, больше похожую на эпилептический припадок. Дин зажмурился и откинул голову — мол, всё, я убит.

— Очаровательная пантомима, — произнёс Сэм тем самым занудливым тоном. Дин открыл глаза и выпрямился. Умытый и причёсанный младший стоял возле Импалы, согнувшись в три погибели, и заглядывал в окно со своей стороны. Выражение лица имел кислое. — Детский сад... — добавил он с отвращением, потом сложился ещё в три погибели, нырнул в машину, привычно стукнувшись коленями о бардачок, и протянул Дину бумажный пакет, от которого исходил умопомрачительный аромат пережаренной картошки, копчёного мяса и лука. — Вот. Ты, наверное, голодный.

Дин сунул нос в пакет и удовлетворённо мурлыкнул.

— Ещё бы! Обливаюсь слезами благодарности. А ты?

— Ты же знаешь — я всегда голодный.

— И пафосный.

— Мне можно. Заткнись и лопай свой холестерин.

— Сучка.

— Придурок. И будущая жертва коронарного атеросклероза.

— Ты, когда в колледж поступал, факультетом не ошибся? — подозрительно осведомился Дин и, не получив ответа, устремился к заветному холестерину.

Сэм страдальчески вздохнул.

— Я купил ещё кое-что.

— М?

— Местную газету. И, кажется, понял, на кого отец охотился.

— М! М?

— Смотри.

Причудливо изогнувшись, Сэм вытащил из заднего кармана сложенную газету, повозился минуты две, разворачивая и снова складывая — Дин успел расправиться с картошкой и взялся за хот-дог, — и сунул ему страницу с нужной статьёй.

"Убийство активистки местной церкви: трагическая случайность или сатанинский культ?" — риторически вопрошал заголовок. С зернистого снимка смотрела благообразная пожилая леди. Миссис Н. служила регентшей церковного хора, вела уроки в воскресной школе и вообще вкалывала во славу божию, не щадя живота, до тех пор, пока прекрасной майской ночью её соседка не услышала крики и не вызвала копов, которые, прибыв, обнаружили старушку в подвале, пришпиленную к полу осиновым колом. Стены подвала были покрыты оккультными символами, кругом валялись птичьи кости и огарки свечей, по углам белела соль, а в воздухе пахло ладаном. Автор статьи осмеливался предположить, что убийство могло быть связано с недавними исчезновениями детей, поскольку милейшая миссис участвовала в организации поисков. Но, возможно, это просто сатанисты, увечившие скот на окрестных фермах, решили перейти к человеческим жертвам. В любом случае, мы будем вечно помнить миссис Н., её заботу о ближних, любовь к детям и пряники на Рождество...

— И? — поинтересовался Дин, бегло пробежав глазами текст. — Кто завалил старушенцию?

— Папа, — послушно ответил Сэм.

Едва не подавившись, Дин замер, снова покосился на фото, проглотил недожёванный кусок хот-дога и нахмурился.

— Почему вдруг папа?

— А ты на фотку глянь. У бабки на шее ведьмовской амулет. Для непосвящённых выглядит как вычурный старинный крест, но если присмотреться... Подозреваю, что это она сначала кромсала несчастных коров, а потом переключилась на детишек — и вот тут-то папа её и прищучил. А дальше — ночь, подвал, допрос с пристрастием по-винчестерски и осиновый кол на закуску.

— Гм... Не лишено смысла. Одно плохо — если отец прибил ведьму, то наверняка уже смылся из города на всех парах. Мы даже могли встретиться где-то по дороге и разминуться. Чёрт...

Сэм пожал плечами. Он не выглядел сильно расстроенным.

— На самом деле, мог и не смыться. Ведьма была не одна. — Он снова зашуршал газетой. На последней странице обнаружилась заметка "срочно в номер", обведённая жирной, похожей на траурную, рамкой. И очередной чёрно-белый снимок. — Ночью ещё один ребёнок пропал. А наша мадам к тому времени уже прохлаждалась в морге.

Дин скомкал пустой пакет, баскетбольным броском швырнул его в урну прямо через окно и посмотрел на часы.

— Тогда задержимся. Половина второго, солнце ещё высоко. Ты поезжай к той соседке, выясни, с кем бабуля дружила по части чёрной магии, а я порыскаю по местным клоповникам. И смотри не покусай никого... Эй, чувак, ну не обижайся, я же пошутил...

* * *

Бдительная ведьмина соседка оказалась особой сравнительно молодой, лет сорока, на удивление неразговорчивой ("Понятия не имею, с кем эта карга общалась. Я ей сторож, что ли?") и по винчестерским меркам не совсем благонадёжной — на жизнь она зарабатывала гаданием по руке.

— Серьёзно? — изумился Сэм, оглядывая типичную стародевичью гостиную с фарфоровыми вазочками. Никаких хрустальных шаров, загадочных благовоний и чёрных кошек. Провинциальный уют и благолепие. — Простите, но вы похожи скорее на библиотекаршу, чем на гадалку.

Женщина поправила очки в тяжёлой оправе и оскорблённо шмыгнула носом.

— Предпочитаю термин "хиромант", — отрезала она ледяным тоном — и этим ещё больше напомнила ему кого-то из ботанской юности ("Молодой человек, вы до сих пор не вернули "Bestiarium romanum", а на него запись. И страницы загибаете..."). — Так какие ещё ко мне вопросы от прессы?

С журналистской легендой Сэм явно промахнулся — его долго не хотели даже на порог пускать и отвечали неохотно. С федераловской ксивой дело пошло бы веселее.

— Вообще-то, учитывая антураж места преступления, вы первая подозреваемая, — доверительно сообщил он.

— Да, мне уже говорили. Но с какой стати? Я же просто по руке гадаю...

Сэм прищурился. В этой уютной гостиной у него слегка кружилась голова и раздражал настойчивый, далёкий, ритмичный стук — словно в соседней комнате кто-то упражнялся в игре на барабане, завёрнутом в толстый войлок. Он никак не мог понять, откуда идёт этот звук, а спросить у хозяйки было неудобно — она, вроде бы, ничего не слышала. Поэтому, чтобы отвлечься, он спросил другое:

— А мне погадаете?

Гадалка заколебалась, ожидая подвоха, но Сэм понял, что ей самой любопытно, почему от этого милого юноши хочется держаться подальше.

— Ладно. Но деньги вперёд.

Купюры она взяла с такой опаской, будто они были покрыты спорами сибирской язвы, а широкую Сэмову ладонь — так, будто она была заминирована, и долго морщила над ней лоб.

Сэм напряжённо прислушивался: всё-таки в доме не было ни души, кроме них двоих. Показалось?

— Занятная у вас линия жизни, молодой человек. Прерывается, да ещё и не один раз. Впервые такое вижу... Вероятно, вы очень больны и скоро умрёте. — Женщина посмотрела на Сэма поверх очков. Он уловил во взгляде нечто вроде снисходительной жалости, и это слегка взбесило его, хотя он не подал виду. — Но, если верить линии, восстанете из мёртвых. Раньше такой фокус удавался только одному человеку, две тысячи лет назад где-то на Ближнем Востоке, а вы совсем на него не похожи. Не знаю, что и думать по этому поводу...

— А вы профессионал! — сказал Сэм, нехорошо улыбаясь. Теперь, когда она стояла так близко, он вдруг понял, что это за странный звук и как сделать так, чтобы его не стало. — На человека я и правда не похож.

Гадалка выпустила его ладонь и отшатнулась, словно обнаружив, что держит в руках ядовитого паука.

— Шутки у вас... Знаете, вам лучше уйти.

Сэм понял, что где-то в ходе беседы подрастерял своё обаяние — с такой отчаянной злостью она смотрела на него, — но реабилитироваться было уже поздно. Да и надобность в этом отпала. Он достиг той степени мучительного голода, когда становится наплевать на светские манеры, и этот проклятый звук, с которым билось её сердце, становился всё громче и безумнее.

— Убирайтесь, — повторила гадалка дрогнувшим голосом и даже указала на дверь для вящей внушительности.

— В чём дело? Я вас пугаю? — невинно осведомился Сэм, не двигаясь с места.

Он раздвоился. Он спрашивал себя, что происходит и не пора ли это прекратить, вежливо распрощаться, пока все живы, и какого чёрта это происходит с ним, когда на улице белый день и он даже не в звериной шкуре, неужели всё-таки зверь внутри сильнее человека, неужели теперь так будет всегда, и всё-таки стоило покончить с этим сразу, месяц назад, но тогда он был слаб, да и сейчас слаб, потому что иначе его не останавливала бы эта беспомощная мысль — а как же Дин?...

Слабак.

Сопля.

Мелкий трусливый зверёныш.

Иди и убей себя...

Другая, бессловесная, полная жизни и ярости часть его вопила от восторга, предвкушая тепло чужой крови.

И тут, заглушив панический стук сердца, зазвонил мобильник.

— Ты всё ещё там? — спросил Дин. — Как успехи?

Вдох, выдох.

— Никак. Забери меня отсюда.

Сэм увидел, что гадалка, не спуская с него глаз, тянет из буфета ящик со столовым серебром, и предупреждающе поднял руки.

— Не надо, мэм. Я ухожу. Извините. Всё, я ухожу...

* * *

В этом городе оказалось чертовски много мотелей, гостиниц, пансионов и прочих пристанищ для странников, и к вечеру у Дина шла кругом голова от бесконечных повторений одного и того же сценария — "Здравствуйте, я разыскиваю вот этого человека (тут демонстрируется старая расплывчатая фотка, на которой отец ещё улыбчив и уютно бородат), он у вас не останавливался? А можно ваши записи посмотреть? Не волнуйтесь, я полицейский, вот мой жетон... Извините за беспокойство, до свидания..." И обязательно надо улыбаться, особенно если на ресепшене девчонка, но всё равно на парня со свежим шрамом на лбу смотрят как на психа. И толку — ноль.

Он подобрал Сэма на тихой улочке и развернулся обратно, к трущобным окраинам. Сэм помалкивал и зябко кутался в ветровку. У него тоже не было ни одной хорошей новости.

— Я нашёл нам дом на ночь, — сказал Дин, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Перекантуемся, а завтра продолжим. В "Жёлтых страницах" осталось ещё четыре отеля, которые я не проверил.

— "Перекантуемся" — это такой эвфемизм для "посадим тебя на цепь и подождём, пока ты не превратишься в монстра и обратно"?

— Не начинай опять, ладно?

— Да ничего я не начинаю, — пожал плечами Сэм. — Знаешь, я чуть на неё не напал, на свидетельницу. Ты вовремя позвонил...

— Что? — Дин покосился в его сторону. Стоило бы испугаться, но ему уже не хватало сил для эмоций.

— Ну да. Сначала всё нормально было, разговаривали... А потом я услышал её сердце, и меня накрыло. Как с катушек слетел. Даже обрадовался — как удачно, что дома нет никого, никто меня не остановит. А потом собирался выйти на улицу. Пригород, спальный район, уйма беззащитных старушек и домохозяек с детьми. Для оборотня — всё равно что кондитерская... И ты всё ещё собираешься меня лечить?

С минуту Дин молчал, глядя на дорогу. И когда Сэм уже решил, что разговор окончен, он сказал совсем другим, изменившимся тоном:

— Потерпи немного, Сэмми. Полнолуние на исходе.

* * *

Дом был давно заброшенный, заплесневелый, с просевшей крышей. На полу кое-где темнели лужи от недавнего дождя, а сам пол оброс толстым слоем пушистой пыли. По углам громоздились обломки и осколки, забытый хлам, рухлядь, рвань и дрянь, воняющая крысиным помётом и старыми тряпками. В гостиной, возле замусоренного камина, на кирпичах, подложенных вместо ножек, стоял трухлявый диван. В кухне сохранился колченогий табурет с расстеленной на нём газетой, а на газете — бутылка из-под дешёвого портвейна, наполовину наполненная жёлтыми окурками. Больше никакой мебели в доме не было.

— А получше ничего не нашлось? — скривился Сэм, шаря лучом фонарика по седым паутинным клочьям на каминной полке.

— Ну извини, принцесса, не "Хилтон", — огрызнулся Дин и, брезгливо наморщив нос, сбросил с дивана подушки. Поднялась и осела пыль. Дин разразился приступом кашля.

Сэм почувствовал мимолётный укол совести — из-за него старшему тоже приходится ночевать в этой гнилой лачуге, — но тут же сам на себя разозлился за эту жалостливую мысль. Дин сам виноват. Давно бы отпустил братца или пристрелил, как ему предлагали, и теперь дрых бы спокойно в тепле, в чистой мотельной постели. Но нет, жалеет. Гуманист хренов... Впрочем, даже если бы пристрелил, всё равно бы не дрых. Поступать правильно и спать спокойно — совершенно не в духе Дина Винчестера.

Тем временем Дин поставил на пол переносную лампу, неприязненно огляделся и признался:

— Честно говоря, с дороги и при свете дня оно поприличнее выглядело. Зато от города далеко.

— У нас и похуже бывало.

— Хуже этого — вряд ли. Ну ничего, это только на одну ночь...

Снаружи стемнело, но сквозь заколоченные окна в комнату проникал синеватый свет от фонарей, освещавших шоссе — дом стоял всего в сотне метров от дороги, среди зарослей чертополоха. Припаркованная на обочине Импала казалась глыбой мрака. По другую сторону дороги простиралось поле, за ним мерцали огни заправки, дальше виднелись пустырь и скопище жилых трейлеров, ещё дальше — опять пустыри, и совсем уж на горизонте — тусклое зарево Милуоки.

Фары проехавшей мимо машины мазнули по стене полосами света, на мгновение ослепили сидящего на диване Сэма и пропали. Он недовольно поморщился, заморгал и спросил, вдруг вспомнив:

— Тебе сегодня не показалось, что за нами кто-то следит?

— Кто?

— Не знаю. Какая-то сельская колымага не первой свежести.

— Чувак, мы в Висконсине, "американской молочнице". Тут все колымаги — сельские, и каждая вторая — не первой свежести. Забей.

— Я видел этот пикап утром на заправке, а потом в городе. И сейчас он мимо проехал...

— Эти деревенские тачки все на одно лицо.

— Дин, а может, это папа?

— Откуда ему знать, что мы здесь? И зачем выслеживать? Подошёл бы в открытую, поздоровался...

— Ага, конечно, размечтался. Мы полгода за ним бегаем — и до сих пор ни слуху ни духу, а тут возьмёт и подойдёт... Может, он про меня узнал? Может, кто-нибудь из тех, кому ты звонил, проболтался?

— Сэм, никто про тебя не знает. Я никому не говорил. Я же не дурак.

Сэм сделал сложное движение бровями, которое при желании можно было истолковать и как согласие, и как сомнение, но Дин его не увидел — он застёгивал цепь на лодыжке брата. Другой конец цепи крепился к каминной решётке в двух шагах от дивана.

— Ты что, кодовый замок купил? — заинтересовался Сэм. — Как для велосипеда?

— Отвернись, я сейчас код выставлять буду.

— Можно подумать, я его не угадаю. Пароль твоего аккаунта на сайте "Больших азиатских сисек" — "Импала1967". А пароль на телефоне — "пароль".

— Тоже мне хакер... Ну, всё. Пройдись-ка.

Сэм прошёлся. Цепь зловеще побрякивала и оставляла змеиные следы в пыли. Длины её хватило до кухонной двери.

— Чудненько, — сказал Дин, зевнул и потёр глаза. Потом перетащил в кухню диванные подушки, соорудил себе у стены нечто вроде кресла и уселся, завернувшись в спальник.

Сэм вопросительно смотрел на него.

— Дин.

— А?

— Ты что, меня боишься?

— После того, как ты сказал, что чуть не ухлопал незнакомую тётку, даже не превращаясь? Ещё бы не бояться! Вдруг проснусь утром — а у меня внутренностей не хватает? Что я папе скажу?

— Хватит ухмыляться... И опять будешь сторожить?

— Ну да.

— Идиот. Не выдержишь. У тебя же глаза слипаются.

— Идиот или нет, а ты пока никого не убил. Ты всё ещё мой маленький вредный зануда Сэмми.

— Думаешь, это твоя заслуга?

— Я делаю, что могу.

Сэм неопределённо дёрнул плечом и убрёл обратно на диван.

Некоторое время Дин сидел и слушал, как он вздыхает, укладываясь, как скрипят под ним ржавые пружины. Глаза действительно слипались — день выдался не из лёгких, да и прошлая ночь тоже... Вскоре скрип умолк, и Сэм тихо, сонно пробормотал:

— Спасибо.

Он лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к холодному ветру, завывающему в оконных щелях, ждал превращения и надеялся, что ждёт напрасно.

"Период трансформаций длится от двух до пяти ночей"...

Сегодня третья — смутная надежда на передышку, но расслабляться рано.

— Дин, — позвал он, не открывая глаз. — Мне что-то не спится. И ноги мёрзнут. У нас в багажнике точно не завалялось какого-нибудь старого одеяла?... Дин?

Никто не ответил. Тогда он открыл глаза и уставился в потолок своей бывшей квартиры в Пало-Альто.

Его ждали. Ревущее пламя бросилось ему навстречу, и Джесс, распятая в огне, прошептала: "Виновен".

Он вскочил, задыхаясь от ужаса, и проснулся.

Вокруг было темно и тихо. Влажная футболка липла к лопаткам. Бешено колотилось сердце. И по-прежнему мёрзли ноги, высунутые из-под одеяла.

Господи... Всего лишь сон. Привычный, знакомый кошмар...

Он вытер выступивший на лбу пот и повернул голову, чтобы проверить, не разбудил ли брата. На улице медленно проехал грузовик. С театральной торжественностью фары осветили обычный мотельный номер, соседнюю кровать и на ней — Дина, мёртвого, с развороченной грудной клеткой.

Сердце Сэма подскочило к горлу, спина покрылась инеем, а кости превратились в желе. Он не поверил. Он скатился со своей кровати, умоляя, чтобы и этот кошмар поскорее развеялся, и одновременно подозревая, что это не кошмар, что уж на этот-то раз всё по-настоящему, потому что не бывает таких реальных кошмаров... Он почувствовал, как больно стукнулся коленом об пол, и услышал шорох ткани, когда сел на край постели Дина, и учуял терпкий кровяной запах, и увидел, как влажно поблескивают края выломанных рёбер — всё так ярко и ясно, как никогда не бывало в его снах.

— Не может быть, — прошептал он и не узнал своего голоса. Посмотрел на свои руки и не узнал их. — Этого не может...

Снаружи знакомо скрежетнула дверца Импалы. Кто-то подошёл к номеру, бухая тяжёлыми ботинками по доскам крыльца. Звякнул и провернулся ключ в замке, дверь отворилась с протяжным стоном. Рассыпалась неизменная соляная дорожка у порога. Джон Винчестер шагнул в комнату и остановился, увидев жёлтые отблески в глазах Сэма, его искажённое превращением лицо и руки с длинными грубыми когтями.

На улице за его спиной толпились люди — знакомые и незнакомые, друзья, соседи, однокурсники, охотники, жертвы, свидетели, копы, обычные прохожие. Были даже официантка из "Совиного глаза" и вчерашняя гадалка. Шептались с осуждением.

— Они пришли посмотреть на казнь, — спокойно пояснил Джон.

— Папа... — жалко, совершенно по-собачьи проскулил Сэм. Он хотел отползти подальше, но ему мешал труп. — Я не...

— Знаю, сынок, знаю, — добродушно сказал отец и поднял дробовик.

Вспышка резанула глаза. Сэм зажмурился и проснулся снова.

* * *

Вздрогнул и выругался с досадой и облегчением. Нет снов подлее и гаже, чем такие — последовательные, матрёшечные, вырастающие друг из друга... Даже теперь, обнаружив себя в той же висконсинской развалюхе, на том же пропылённом диване, где засыпал, он не был уверен, что проснулся окончательно, и боялся снова ошибиться с определением реальности.

Он был до подбородка укрыт Диновым спальником, но нижний край свешивался с дивана — наверное, сам же и сбил, пока сражался с кошмарами, — и сквозняк гладил его ноги, забираясь под штанины джинсов. В доме было так холодно, что пар шёл изо рта. Цепь обмоталась вокруг левой щиколотки.

Сэм стряхнул лишние витки, встал, с трудом шевеля затекшими конечностями, и посмотрел в сторону кухни — Дин сидел на прежнем месте, уткнувшись носом в поднятый воротник куртки, и похрапывал во сне. Он выглядел сильно озябшим.

— Ну и на хрена было отдавать мне спальник, а самому мёрзнуть? — сердитым шёпотом поинтересовался Сэм. — Я же всё равно превращусь, и вся твоя забота мне будет до лампочки... Кстати, а почему я...

Только сейчас ему пришло в голову посмотреть на часы.

Почти полночь. Пора бы...

Стараясь как можно тише бренчать цепью по полу, он подошёл к окну и выглянул в просвет между досками. Луна, уже изрядно потускневшая, мутная, как тифозный бред, показывала круглый край сквозь сияние придорожных фонарей.

На Сэма нахлынула такая жгучая тоска, словно кто-то большой и мудрый, давно наблюдавший за ним, встал за его плечом и шепнул на ухо — голосом, похожим почему-то на отцовский: "Ты знаешь, что делать. Рано или поздно сбудется второй кошмар, как сбылся первый..." И ему захотелось покорно кивнуть в ответ.

Он вернулся на диван, положил перевитую цепью лодыжку на правое колено и внимательно осмотрел замок. Пора было заканчивать с этим безумием.

1983 — не лучший год для семейства. И не лучший код для замка. Сэм угадал со второй попытки.

Освободившись, он тихонько подошёл к Дину. Тот спал так крепко, что, казалось, можно было безнаказанно трясти его, толкать, дёргать за уши и запускать петарды прямо под носом. Вымотался напрочь. Тем лучше.

Сэм запустил руку ему за спину, в тесный просвет между поясницей и стеной, и выудил из-за пояса кольт — тот любимый, с перламутровыми накладками, доверчиво согретый теплом тела. Воровать у Дина оружие казалось не совсем честным, но всё остальное лежало в Импале, слишком далеко. К тому же, в сравнении с тем, что Сэм намеревался делать дальше, кража выглядела преступлением не особо тяжким.

Он сунул кольт в карман куртки, сходил за оставленным на диване спальником и невесомо, бережно, боясь разбудить раньше времени, укутал брата. Потом сел напротив, снова вынул пистолет и, баюкая его в руках, стал смотреть на Дина. Ему хотелось, чтобы последним, что он увидит, и единственным, что унесёт с собой в вечность небытия, был старший брат, спящий под тёмно-синим потрёпанным спальником — русая макушка, тени ресниц, остро обрисованный щетинистый подбородок, упирающийся в складки полиэстра. И слишком много хотелось сказать, но, как всегда, не находилось слов или находились сплошь не те.

Спальный мешок как символ братской любви, смешно... Но как ещё сказать? Как это выразить? У нас так всегда — я плачу от страха, ты выносишь меня из горящего дома; я покупаю тебе еду, ты укрываешь меня во сне; я боюсь темноты, ты не хочешь оставаться один... Я стал монстром, а ты наплевал на семейное дело. Сердце твоё полно жалости, ты слишком лёгкая добыча для меня. Поэтому мне пора уйти, пока я всё ещё могу принимать решения.

Последнее, что я могу сделать — снять бремя с твоих плеч. Мы слишком долго мозолили глаза друг другу, и я даже вообразил, что смогу устроить свою жизнь иначе, но, как видно, не судьба. Куда бы я ни бежал, ты крепко держишь поводок...

Времени мало. Я чувствую, как зудят кости и закипает кровь. Знал же, что будет страшно, но чтобы так...

Он вздохнул и поднял пистолет. В тишине дома сухо щёлкнул предохранитель. Сэм подумал, что свинцовые пули должны сработать не хуже серебряных, если стрелять в голову, и будет, наверное, совсем не больно, но уж точно — громко, и разбуженный Дин взовьётся свечкой, как кот, и вид у него будет до смешного ошеломлённый — глаза по пятаку и волосы дыбом, и он не сразу поймёт, что стряслось. А потом... Нет, нельзя думать, что потом, иначе никогда не решишься.

Он плотнее прижал ствол к виску, в последний раз взглянул на брата и вдруг замер.

Дин не спал. Он ещё не до конца проснулся, когда увидел Сэма, прикрыл глаза — наверное, подумал, что тот ему просто снится, — но тут же широко распахнул их, вскинул голову, и во взгляде его перемешались страх, злость и оскорблённое недоумение.

У Сэма была ещё целая секунда, чтобы нажать на спусковой крючок, но он ей не воспользовался. Он оцепенел, как олень на шоссе, парализованный светом фар.

В следующий миг Дин рванулся к нему, одной рукой выдрал кольт из его пальцев, а другой выдал такой звонкий апперкот, что Сэм опрокинулся навзничь, ударившись затылком об пол. Так он и лежал несколько отрешённых секунд, держась за ноющую челюсть и прислушиваясь к взрыву ругани. Это было похоже на тот случай из детства, когда отец забыл на столе заряженный пистолет, а четырёхлетний Сэмми его нашёл...

Кольт вернулся на своё место, прильнув к пояснице Дина под ремнём. Сэм отполз и занял выжидательную позицию, резонно опасаясь продолжения членовредительства, но Дин, вместо того, чтобы выбивать дурь из брата, вымещал злость на трухлявом дверном косяке.

— Всё, успокоился? — заботливо спросил Сэм, когда поток "долбаных идиотов", "эгоистичных засранцев" и сокрушительных ударов начал иссякать. — Не переломал себе пальцы об этот несчастный косяк?

В ответ Дин послал ему полный бешенства взгляд, хватил о стену подвернувшимся под горячую руку и ни в чём не повинным табуретом, но зрелищем разлетевшихся во все стороны щепок не удовлетворился, поискал глазами что-нибудь ещё, годное для разрушения, кроме полоумного младшего братца, ничего не нашёл и, устало вздохнув, снова опустился на пол.

— Кретин, — добавил он уже без прежнего воодушевления. — Зачем ты так?

— А что мне остаётся? — пожал плечами Сэм. Он был абсолютно спокоен. — Если я не буду убивать людей, то свихнусь, что бы ты ни делал. Если буду — кто-нибудь меня выследит и прикончит. Даже если ты сам этого не сделаешь. А ты не сделаешь, потому что ты идиот. В конце концов, я сам могу тебя прикончить — и этот вариант нравится мне меньше всех прочих.

— Пошёл ты на хрен со своей логикой...

— Отдай пушку.

— Не дождёшься.

— Я превращусь с минуты на минуту, так что ты прав, могу и не дождаться. Дин, ради твоего же блага...

— Давай оставим в покое моё благо. Сэм, мы же встречали оборотней, которые годами жили, не убивая, и не свихнулись!

— Видимо, я не из их числа. Мне хватило трёх дней, чтобы это понять. Кстати, все эти мученики в конце концов срываются — иначе откуда бы мы знали о них? А ты ведь знаешь, что бывает, когда они срываются. Сначала погибают самые близкие — если к тому времени у них ещё есть близкие. Потом начинается кровавая баня без разбору. Потом появляются охотники. Всегда одно и то же... Как думаешь, у кого-нибудь из тех оборотней, которых мы раньше истребляли, был старший брат-охотник, который раз за разом пытался героически прикрыть собой человечество и всё время лажал? И если был — не схарчил ли его оборотень в качестве первого блюда?

— Сэм...

— Я много думал об этом. И пришёл к выводу, что люди не стоят того, чтобы спасать их ценой твоей жизни или жизни отца. Вы двое — моя семья, остальные — еда. Слабое, тупое и унылое стадо. Им плевать на то, что вы делаете ради них. Они всегда приходят посмотреть на казнь.

— Раньше ты по-другому говорил.

— Раньше я и монстром не был. Поверь, если смириться со своей сущностью, всё раскладывается по полочкам само собой. Теперь всё стало намного проще: чёрное — чернее, белое — белее. Каким дураком я был раньше, когда позволял себе искать оттенки... — Сэм вдруг умолк, стиснул зубы, зажмурился и сполз по стене на пол. — Лучше уйди, пока...

Превращение занимало всё меньше времени с каждым разом, но каждый раз всё равно было адски больно.

Дин метнулся к брату, схватил за плечи, но это было уже бессмысленно и бесполезно, и Сэм, очнувшись, взглянул на него глазами зверя, теряющими последние искры разума.

— Уходи, — повторил он не своим голосом. — Не хочу тебя убивать, — и махнул лапой.

Дин отлетел к противоположной стене, рухнул на груду хлама и ненадолго отключился. Когда он встал, оборотня в кухне уже не было. Скрипнула рассохшаяся дверь, и снова стало тихо.

* * *

Это походило на повторение прошлой ночи, только на этот раз город был ближе, а на пути к городу — больше соблазнов, и на этот раз Дину не пришлось разыскивать оборотня — он видел впереди его широкую, чёрную, ссутуленную спину, гнался за ним и никак не мог догнать, как в одном из тех кошмаров, где спящий бежит, выбиваясь из сил, и ему всё мерещится, что вот-вот, ещё немного — и в последнем безумном рывке его протянутые руки коснутся цели, но та ни на волосок не становится ближе. Хотя он даже не знал, что будет делать, если когда-нибудь догонит брата, и стоит ли вообще его догонять. Несколько раз он вынимал из-за пояса пистолет, но убирал обратно, не решившись даже снять с предохранителя.

Сэм быстро, размашисто шагал через поле. Он ни разу не оглянулся, и Дин гадал, помнит ли он о его, Дина, существовании, слышит ли лихорадочный стук его сердца за спиной и не потому ли и не оглядывается, что слышит.

Свет придорожных фонарей остался позади, в поле было темно, хоть глаз выколи. Предательница-луна издевательски светила в спину, нисколько не помогая, только делая мрак чернее и гуще. Дин спотыкался и путался в высокой траве, падал и поднимался, чертыхаясь, и отставал всё безнадёжнее, а Сэм шёл легко и плавно, мягкой звериной поступью, словно скользил над землёй, и в конце концов Дин выдохся и тоже перешёл с бега на шаг, с немой тоской наблюдая, как уменьшается, удаляясь, силуэт впереди, на минуту превращается в Сэма, выйдя в радужный круг электрического света от заправки, но у бензоколонок никого нет, а в здание он не заходит и, никем не замеченный, пересекает дорогу и ныряет в потустороннюю тьму пустыря, где окончательно растворяется среди лунных теней.

Теперь спешить было некуда. Дин медленно брёл, совершенно уже не представляя, куда и зачем. Он чувствовал себя пустым, выпотрошенным, как рождественская индейка. Ему всё осточертело. Ему казалось, что он будет идти, как заведённый, до самого Милуоки, прошагает город насквозь, перейдёт озеро Мичиган по песчаному дну и пойдёт дальше, до самого океана, потому что просто не сможет вспомнить, как остановиться, и далёкий, недосягаемый Сэм вечно будет маячить перед ним, пока чужая милосердная рука не остановит одного из них.

Единственный исправный фонарь в трейлерном парке раскачивался над вытоптанной лужайкой и столом для пикников перед самым старым и облезлым трейлером, который стоял на краю пустыря, слегка отбившись от остальных, словно самая паршивая овца в стаде. Когда налетал ветер, пустые бутылки, выстроенные батареей под столом, издавали звук, похожий на вой корабельной сирены в тумане. В воздухе плавала сизая хмарь от дешёвого курева. В колонках, прислонённых к переднему колесу, бился крикливый рэпчик, который никто не слушал — включили для фона.

Компания скучала и не расходилась пока только потому, что жалко было оставлять пиво недопитым, да и время, по меркам трейлерного парка, было детское — начало второго ночи. Билл Кесслер в третий раз пытался рассказать какой-то запутанный порнографический анекдот, но, дойдя до финала, давился хохотом, забывал суть, и приходилось начинать сначала. Остальным давно надоели эти бесплодные старания, но они продолжали сидеть по инерции и по инерции же пить.

Вечеринка достигла самой унылой своей, философски-глубокомысленной стадии и близилась к логическому завершению. Грязно-жёлтая, болезненного оттенка луна, качавшаяся на ветру вместе с фонарём, служила невольным соглядатаем.

— Сколько можно? Выруби чёртов музон! — возмутилась наконец жена Билла, выглянув из трейлера. Лицо у неё было одутловатое, бледное от бессонницы. Билли-младший цеплялся за пояс её халата, и у него сна не было ни в одном глазу.

Мужчины, кружком сидящие в шезлонгах вокруг стола, оживились и наперебой принялись звать её в компанию, а Билл, наоборот, разразился косноязычной бранью.

— Мне в шесть на работу вставать, — нерешительно сказала жена.

— Отвали, ж'нщина! У нас пр'здник!

— Иди сюда, красотка, расслабимся! Хочешь, я тебя расслаблю?

— П'шёл в жопу, Р'нди, это моя баба!

— Праздник у них... В доме жрать нечего, а у них праздник... Если твои халявщики-дружки сейчас же не уберутся, я полицию вызову, Билл, я не шучу, ты меня знаешь...

— Э! Я те щас вызову! Давно лещей не получала, шмара?

— Да забей на неё, Билли! Ну какие нормальные копы поедут в эту сраную дыру?

Рассвирепевший Билл швырнул в супругу пустой бутылкой, промахнулся на добрых полметра — бутылка оставила вмятину на борту трейлера, а сама упала, не разбившись, — и, покачнувшись, вместе с шезлонгом сверзился в кусты ежевики под дружное ржание собутыльников. Жена наградила ребёнка подзатыльником и скрылась в трейлере. Красный от возмущения Билл, пыхтя и отдуваясь, с трудом выбрался из кустов.

Когда иссякли шуточки по поводу инцидента, компания снова скисла. Кто-то предложил пойти на пустырь и пострелять по бутылкам, но идею не поддержали.

Оставленный без надзора Билли-младший тем временем слонялся вокруг лужайки, прячась в кустах и воображая себя героем боевика. Для полноты образа не хватало пластмассового бластера, но вернуться в трейлер он не решался — мать непременно погонит в койку. До пустыря, на котором Билли обычно играл с друзьями в войнушку, было рукой подать, и там было темно, как в волчьей пасти, но темнота его не пугала — рядом были отец и его приятели, чуть подальше, в других трейлерах, похожих на стадо дремлющих динозавров, спали соседи, неподалёку шумело шоссе, а пустырь был изучен вдоль и поперёк и там никогда не происходило ничего интересного. До сегодняшней ночи.

Билли почудилось, что по пустырю кто-то крадётся. Он взобрался на обломок бетонной балки, который обычно служил Штабом, и притаился, вглядываясь в мельтешение лунных бликов. Нечто тёмное и живое, текуче перемещаясь из тени в тень, миновало Ведьмин Овраг, прошло по краю Минного Поля и скользнуло в Джунгли.

Для бродячей собаки оно было слишком крупным, для медведя — слишком мелким, и Билли заколебался, примеряя на него размеры росомахи или рыси, пока вдруг не сообразил, что из-за своих зоологических размышлений потерял зверя из виду и тот, конечно, уже подкрался совсем близко и готов его сцапать.

— Пааап! — заорал он и вскочил во весь рост. И сразу же увидел зверя снова.

Тот вышел из Джунглей и смотрел на него жадными глазами волчьего цвета. Он почти ничем не отличался от человека.

Билли спрыгнул с балки и пулей бросился назад, продолжая истошно орать, ничего вокруг не видя от ужаса, но чувствуя, что зверь несётся следом, молчаливый и страшный. Так они оба вылетели на лужайку. Мужчины повскакивали с мест. Зверь сбил кого-то с ног, повалил стол, оглушительно разгромив стеклянную батарею, врезался в колонки, перекатился, легко вскочил и обвёл людей взглядом исподлобья.

К тому времени Билли был уже в трейлере, и перепуганная мать инстинктивно заталкивала его в шкаф, вообразив снаружи разбойное нападение.

Опрокинутые колонки предсмертно затрещали и умолкли, и стало слышно хриплое дыхание зверя.

— Что за хрень?! — стремительно трезвея, рявкнул Билл-старший. Его приятели во все глаза таращились на чужака, пытаясь понять, не глюк ли это. С чужаком явно было что-то не так — с его глазами, руками, лицом и взглядом безумца.

— Псих, что ли?...

— Эй, приятель, ты что, больной? Что с тобой такое?

— Да по-любому больной...

— Шёл бы ты отсюда, шизик, пока я тебе не навалял. Чё уставился? Какие-то проблемы, сопляк?

— А вдруг он заразный?...

— Слышь, чудила! Держись от нас подальше!

Чужак встряхнулся, расправил плечи и оскалил клыки, выбирая жертву.

Никто не заметил, как с другой стороны к трейлеру подъехал старенький дребезжащий пикап.

* * *

Увидев издалека качающийся фонарь, услышав музыку и голоса, Дин невольно прибавил шагу. Когда Билли-младший с визгом влетел в свой трейлер и зазвенело бутылочное стекло, он уже сломя голову бежал по пустырю.

До лужайки оставалось ещё метров двести темноты, наполненной обломками старых домов и строительным мусором. Где-то в этой темноте Дин споткнулся, упал, ржавой арматуриной распорол штанину и кожу на колене, выругался, вскочил и захромал дальше, чувствуя, как по ноге течёт тёплое и липкое. Всё это было очень некстати. Там, впереди, был Сэмми, и с ним происходило что-то страшное, что Дин обязан был предотвратить, но не мог, не успевал и ненавидел себя за это.

Он увидел Сэма вдалеке, под театрально-резким, тревожным светом фонаря. Увидел кучку людей, жмущихся друг к другу — волк и стадо. Увидел маленькую бледную фигурку, которая вынырнула невесть откуда, будто призрак в средневековой пьесе. Когда он узнал её, то припустил ещё быстрее.

— Стой! Не надо! Не стреляй, чёртова сучка!... Сэмми! Не надо!!!

Он был переполнен этим криком, он сорвал голос, умоляя её остановиться, он всё видел, но был слишком далеко и катастрофически опаздывал.

В руках у Энни Добсон снова был револьвер, но уже какой-то другой, больше и тяжелее вчерашнего — может быть, "смит-и-вессон" сорок пятого калибра, привет из полицейских сериалов девяностых. На расстоянии трудно было точнее определить его породу. Но совершенно определённо на этот раз он был заряжен серебром.

В голове Дина искрой пронеслась мысль, что у Стива Добсона точно должен быть какой-нибудь неаппетитный фрейдистский комплекс, раз он вручил дочурке такую огромную глупую пушку, которую малявка не может даже толком удержать на весу — руки дрожат. Потом малявка завопила надтреснутым голоском: "Разойдись!", все загомонили и шарахнулись врассыпную, а Сэм метнулся в сторону, уходя от выстрела, и Дину сразу стало не до размышлений.

Она стреляла почти в упор — только поэтому не промахнулась.

Сэма отбросило выстрелом, он ударился спиной о трейлер, свалился на землю, пару раз вздрогнул, загребая когтями пыль, и затих, а саму Энни шатнуло отдачей назад. Она запнулась о ножку шезлонга и неловко шлёпнулась на задницу, уронив револьвер. На её унылом личике проступили сложные чувства.

Всё произошло так быстро, что Дин не успел ничего осознать. Мир застыл, как янтарная смола, и он в нём был единственной бессмысленно барахтающейся мухой.

Он опоздал всего на несколько секунд. Когда он упал на колени рядом с Сэмом, перевернул его, обнял, тот был тих и неподвижен, вся грудь его потемнела от крови, и он снова был не оборотнем, а очень усталым и печальным, очень молодым человеком со слипшимися от слёз ресницами и травинками, застрявшими в чёлке.

— Сэмми... — позвал Дин, прекрасно зная, что он не ответит.

В гробовой тишине всхлипнула Энн. Дин обернулся, посмотрел на неё и на столпившихся в стороне, переминающихся с ноги на ногу людей, потом опять на запрокинутое лицо брата и вдруг понял, что Сэма здесь нет и больше никогда и нигде не будет, всё кончено, и то, что раньше было частью его души, теперь мертво и пусто. У него слегка закружилась голова, словно он заглянул в пропасть.

Позади неуверенно переговаривались.

— Кто-нибудь "скорую" вызовет? Да и полицию надо бы...

— Что это было вообще?...

— Простите меня, простите, простите, я не хотела...

— Да ну на хер, я копам звонить не буду, сам звони. Оно мне надо? Всё, я пошёл...

— Ну вот, я же говорил, что в следующий раз не промажешь! Энни, детка...

— ... не хотела, честное слово...

— Я тоже пойду. Пока, Билл. Если что, меня тут не было...

— Это же оборотень! Я фильм такой видел! Кажется, его по книжке сняли...

— Идиот, это тебе не Стивен Кинг, тут всё по-настоящему! Этот чудик гнался за пацаном Билла, а полоумная девка его пристрелила!

— Я, пожалуй, тоже смотаю удочки. Меня тут не было, я ничего не видел...

— Эй, парень, ты там в порядке?

Кто-то хлопнул Дина по плечу. Он вздрогнул и оглянулся.

Это был Стиви Добсон, такой сияющий, торжественный и деловито-жизнерадостный, что у Дина свело скулы от омерзения.

— Да всё нормально, можешь не проверять — не очухается. Гарантирую. Пули я сам отливал — чистое серебро! А вовремя моя деваха подоспела, да? Ещё бы чуть-чуть...

Дин смотрел на него снизу вверх и ничего не понимал. Сэмми — мёртвая тяжесть на его руках — безмолвно требовал чего-то, каких-то действий, но пластиковая нищета трейлерного парка и лучистое дружелюбие Добсона упорно не совмещались с той бездной, в которую канул неустойчивый мир Дина Винчестера, и оттого казались раздражающе фальшивыми. Больше всего Дин сейчас хотел, чтобы его оставили в покое и дали собраться с мыслями.

— Ну что сидишь, тащи в машину! — Стив улыбнулся ещё шире и снова хлопнул его по плечу. Видимо, его переполняло ликование, которое не с кем было разделить. — Надо посолить и сжечь труп, пока эти кабаны и правда в полицию не позвонили... Эй, мужики, не стоит благодарности, мы всего лишь спасли ваши грёбаные жизни! Вот ублюдки. Разбежались. Могли бы и спасибо сказать... Давай пошевеливайся, Дэн или как там тебя...

Дин бережно уложил Сэма на землю, встал, тяжело опираясь на разбитое колено, сгрёб Стива за грудки и шарахнул им о трейлерный борт, попав точно во вмятину, оставленную спиной Сэма. Добсон изумлённо ахнул, выпучив глаза. В трейлере страдальчески взвизгнули, но никто не вышел.

В голове у Дина металась одна-единственная беспомощная мысль, и он озвучил её, отбивая ритм затылком Стива:

— Это. Мой. Брат... Слышишь, сука? Это. Был. Мой. Брат.

— Что? Где? Этот, который оборотень? — удивился Добсон. И получил удар в челюсть. Это нисколько его не вразумило. — Так он же оборотень!

Дин ударил ещё раз. И ещё. И ещё. И увлёкся, а Стив вопил, захлёбываясь:

— Откуда мне было знать?! У него на лбу не написано! Ну и что, что брат? Ты же сам охотник, ты должен был... У-уй, больно же! Да перестань!... Мы же убиваем таких тварей, это наша работа! Да я тебе одолжение сделал! Ты же не смог сам! А так всё шито-крыто! Я тебя избавил от...

Тут он поперхнулся выбитым зубом, а Дин почувствовал какую-то новую неуютную тяжесть на плечах, развернулся — Стив рухнул мешком, — и легко, как медведь собачонку, стряхнул с себя Энни Добсон. Её бледные губы шевелились, и Дин не сразу разобрал, что она пронзительно и плаксиво причитает:

— Мы не знали, я не хотела, меня папа заставил, пожалуйста, не надо, я не хотела, простите, не убивайте его...

По её щекам катились крупные слёзы. Из покрасневшего носа текло, и она беззастенчиво утирала сопли рукавом.

Дина осенило. Он снова посмотрел на Стива — тот вжался в борт трейлера, отплёвываясь кровью. Вид у него был злобно-затравленный, но всё ещё торжествующий.

— Вы следили за нами? — спросил Дин.

— Д-да... Но только издалека, только за машиной!

— Вы не могли не знать, что мы вместе.

Не сообразив, как ловчее отбрехаться, Стив сразу подобрался, приобрёл недобрый огонёк в глазах и сталь в голосе.

— И что это меняет? Думаешь, я бы отпустил оборотня гулять на свободе только потому, что он твой братишка? Для вас, Винчестеров, особые условия, что ли? С охотниками такое бывает, вляпываются так, что и не спасти, и никто с ними не церемонится! Это и называется милосердием, парень. Тебе ли не знать — ты же сам убивал, потому что иначе никак.

— Я потерял брата. Человек или нет, но он был моим братом. Какое, на хрен, милосердие?! Для кого?

— В таком случае — без обид, Дэн, но моей вины тут нет. Это ты сначала вытащил парня на охоту, недосмотрел, потом расклеился, как тряпка, а теперь наезжаешь за то, что я сделал за тебя всю грязную работу? Да ты меня благодарить должен!

Дин побелел от ярости.

Для этого дрожащего ублюдка весь мир делился на чисть и нечисть, и он ни черта не знал о Сэме. Он заслуживал жизни меньше, чем Сэм.

Пожалуй, кое в чём мелкий был прав.

Или, скорее, монстр был прав. Сэмми был другим. Сэмми простил бы, чёртова дубина великодушная...

— Хватит! — вдруг крикнула Энн рыдающим голосом. — С меня хватит!

Они оба посмотрели на неё: Дин — безразлично, Стив — раздражённо, как на примитивный механизм, отказавший в самый неподходящий момент.

— Что ты сказала?

— Ненавижу тебя, — чётко сказала она. Слёзы так обильно струились по её лицу, что казалось, будто это глаза вытекают. — Это мерзко. Я больше никогда не буду этим заниматься. Пошёл ты к чёрту со своей охотой!

Она побрела прочь, не разбирая дороги, пинками расшвыривая бутылки. Револьвер так и остался лежать в траве.

— Надо бы подобрать, — пробормотал Стив, шмыгая расквашенным носом. — Слушай, Дэн, пора убираться отсюда. Эту заваруху, наверное, даже в городе было слышно. Да и поздно уже, а нам ещё сжечь надо... э... твоего брата. И найти эту дурочку — пока пусть погуляет, успокоится, а потом — найти. Дел по горло, Дон, пора за работу...

— Меня зовут Дин, — устало поправил Дин и, отпихнув сунувшегося на подмогу Стива, взвалил Сэма на руки. Покачнулся, но сумел выпрямиться. — Где там твоя тачка?

Мстить было некому.

* * *

— Да что ж за день-то такой?! — застонал Азазель, закатывая глаза под свод черепа.

— Вторник. И ночь, — послушно ответил младший демон-наблюдатель Рэнди. — Если совсем точно, ночь со вторника на среду.

Азазель выкатил глаза обратно и вперился в подчинённого пренеприятнейшим жёлтым взглядом.

— Ты тут самый умный, да?

— Н-нет...

— Испепелю, — предупредил Азазель.

— Понял. Согласен, — кивнул Рэнди и всем своим видом изобразил глубочайшее смирение.

— Сгинь, бестолочь! Зла на вас не хватает. За подопечным уследить не можете... Аластар, ну посоветуй хоть что-нибудь!

Палач, до сей поры индифферентно ковырявший в зубах обломком чьей-то малоберцовой кости, пожал плечами и прогнусавил скучным голосом:

— Люцифер будет очень недоволен. Ну просто о-очень. Зато я буду счастлив видеть всю твою банду в гостеприимнейшем круге Ада. Ножи наточу, крюки приготовлю. Как там люди говорят? "Ворон ворону глаз не выклюет"? Сущее враньё.

Азазель в сердцах плюнул серной кислотой на пол и прожёг безобразную дыру.

— Толку от тебя... Нет, ну всё ведь шло как по маслу! Истинная Люциферова оболочка успешно наполнялась злом, гнев и сомнения точили её изнутри, урожай зрел, и даже этот наглый червяк, старший братец, не особо мешал, хотя, видит бес, он мне изрядно поднадоел за эти годы!

— Червяка не трогай. Это моя добыча, — сказал Аластар. И веско добавил: — Ибо так предначертано.

— Вечно у тебя "предначертано"... Но мне-то что делать?! Никто и предположить не мог, что такая микроскопическая тля, как Добсоны, может похерить весь мой грандиозный план по выращиванию сосуда зла! И ведь даже не воскресишь, потому что душа попала не к нам! Двадцать три года кропотливого труда — а Сэм Винчестер отправился прямиком в Чистилище! Даже не скажешь "адскому псу под хвост", потому что наши пёсики туда ни хвоста, ни носа не кажут!

— Ну и что? У тебя на этом Винчестере тьма клином сошлась, что ли? Других детишек полно, выбирай!

— Что бы ты в этом понимал! Тебе-то проще — заполучил праведника и пытай себе на здоровье, пока Первую печать не сломает...

Аластар обиделся.

— Думаешь, в Аду праведников пруд пруди? Это же Ад! Праведники идут по другому ведомству! Раз в столетие попадётся такая дурная душонка, что себя за другого продала, а посмотришь поближе: грешков на ней — как блох на псине. То гордыня, то прелюбодейство, то праздность прицепилась, и никакого тебе очищающего раскаяния. Какой же из него праведник, если он в грехах не раскаивается? Или ещё хуже — поступит такой, что на первый взгляд вроде бы подходит, и вот пытаешь его, пытаешь, радуешься, носишься, как с родным дитём, а когда согласится и нож в руки возьмёт, вдруг глядишь — тварь дрожащая, амёба, медуза! И пользы от него ни на грош, только сопли да истерики. Опять не то... Кстати, разведка донесла, что этот второй Винчестер, который червяк, весьма перспективен. Идеальный, говорят, палач выйдет. Хочу попробовать. Только пока не знаю, как заманить...

— Разведка?

— Ну да. Есть у меня умельцы, которые разбирают, что за енохианскую галиматью лопочут на ангельском радио.

Азазель вздохнул. Под потолком адских покоев взвихрился и тут же опал огненный смерчик.

— А у меня рассчёты. Планы. Селекция... И малолетняя идиотка с папенькиным револьвером, разрази её геенна огненная!

— Тебе нужен демон Перекрёстка, — вдруг сказал Аластар.

Азазель недоверчиво приподнял белёсую бровь.

— На кой мне эта шваль?

— А есть у меня одна идея — чтоб и овцы сыты, и волки целы.

— Наоборот.

— Что наоборот?

— Овцы и волки... Неважно. Забудь. Так что за идея?

— Одна хитроумная комбинация с Чистилищем и Жнецом-контрабандистом.

— Не понял.

На Палача, похоже, снизошло вдохновение. Он выплюнул изжёванную кость, мановением руки притянул к себе ближайшую дыбу с растянутым на ней грешником и, выбрав на столике трёхгранный стилет, похожий на уменьшенную копию ангельского меча, принялся чертить план на обожжённой груди подопечного. Грешник возопил.

— Да заткнись ты, — поморщился Аластар и легко перерезал ему горло. Вопль сменился бульканьем. — Так о чём это я? Ах да! Расклад такой — поскольку демонам в Чистилище хода нет, то и вытащить оттуда твоего разлюбезного Сэмми мы не можем. Зато туда могут проникать... кто?

Азазель раздражённо фыркнул язычком пламени. Игривый тон Палача начал его утомлять. К тому же, Желтоглазый всё ещё не понимал, куда тот клонит.

— Кто?

— Монстры, — наставительно ответил Аластар, вырезая на содрогающемся теле кровавые кружки и стрелочки. — Правда, только в одну сторону, так что тоже не вариант. Ещё — Жнецы. И не делай вид, что не знал. Любому адскому щенку известно, что эти паразиты шастают в Ад и обратно через Чистилище, как в форточку... И — люди, в порядке исключения. Хотя тоже не факт, что вернутся — количество прецедентов ничтожно мало. Но это шанс!

— Ну да. — Азазель снова фыркнул, но теперь уже скептически. — И где мне найти идиота, который согласится нырнуть неизвестно зачем, неизвестно куда и без гарантий на возвращение?

— Этот идиот у тебя уже есть. И мне крайне хотелось бы заполучить душу этого идиота, так что у меня в этой кампании свой профит.

— Ну допустим, а причём тут демон Перекрёстка?

— А вот это, мой желтоглазый пожароопасный друг, и есть самая забавная часть плана...

В Аду никто не умирает. Поэтому даже с перерезанным горлом, ловя последние глотки раскалённого воздуха, распятый грешник мог, свесив голову, смотреть, как демоны вьются вокруг него, вырисовывая на его груди схематичное изображение сделки века.

Алкоголь — не лучшее решение всех проблем. Строго говоря, это вообще худшее из решений — хотя бы потому, что никогда и никому ещё не удавалось решить ни одну проблему, просто налившись неразбавленным вискарём по самые брови. Но когда твой мёртвый брат лежит на заднем сидении машины, а ты сидишь за рулём, щурясь от солнечных лучей, и прокручиваешь в голове все свои косяки и упущенные возможности, и ненавидишь себя, ненавидишь собственную беспомощность, Стива Добсона и его сопливую дочку, ненавидишь охоту, охотников и свою жизнь, ненавидишь людей за то, что мирно спят в тёплых постелях, ненавидишь солнце за то, что встаёт на горизонте, как будто ничего не случилось... Тогда, если ты сильно пьян, можно представить, что всё это пройдёт, как только протрезвеешь. Обычно ничего подобного не происходит, но алкоголь позволяет хотя бы не сразу пустить себе пулю в висок, потому что два трупа и бутылка виски в одной машине — это как-то не очень красиво, а для полиции так и вовсе подозрительно, зато, наверное, будете проходить по делу об убийстве-самоубийстве под общим номером, а это почти как братская могила, которых у охотников не бывает, и слава богу, что не бывает...

Сэму стоило бы заниматься уголовным правом — тогда он имел бы дело только с бумажными мертвецами, а не разглядывал бы настоящих в провинциальных моргах, не охотился бы на них, не выкапывал из могил и, уж конечно, сам не стал бы одним из них. Ну, во всяком случае, до тех пор, пока не обзавёлся бы правнуками, радикулитом и болезнью Альцгеймера.

Надо было оставить его в Стэнфорде.

Надо было дать ему шанс стать нормальным человеком.

Надо было дать ему шанс остаться в живых.

Надо было присматривать лучше, бежать быстрее, успеть словить его пулю своим телом и вообще поэффективнее шевелить мозгами, но что поделаешь, если мозги в семье достались именно Сэму, а его никчёмному братцу достались наглая морда, комплекс неполноценности, слепая вера в семью и прочие бесполезные по жизни вещи...

Дин закрыл глаза — рассветное солнце тут же окрасило алым обратную сторону век — и прошептал:

— Что я скажу отцу? Что я, чёрт возьми, скажу отцу?!

Ранним утром Импала медленно ползла по пустой трассе, то и дело норовя вылезти левым боком на встречную полосу. Дин даже жалел, что на дороге нет ни одного копа, который остановил бы его и которому он мог бы сказать: "Я везу труп своего брата". Ему страшно хотелось кому-нибудь это сказать — как будто это разъединило бы Сэма и его мёртвое тело и можно было бы вообразить, что Сэм всё ещё где-то существует, только не в этом мире, заблудился в реальностях, но его можно найти и спасти.

Труп. На редкость уродливое слово. И кто только придумал такое...

Он хотел позвонить Бобби и спросить, умеет ли тот воскрешать мёртвых, но трубку никто не брал. Хотел позвонить отцу и, если тот вдруг отзовётся, сказать, что не справился со своей работой. Пускай отец убьёт и его тоже. Хотел вернуться в Милуоки, отыскать Стива и проломить ему башку за то, что научил свою соплячку стрелять и указал цель. Хотел отыскать соплячку и свернуть её цыплячью шейку за то, что оказалась такой хорошей ученицей.

Но ему всё труднее было даже держать глаза открытыми.

Пустая бутылка перекатывалась на полу между сиденьями. Сэм укоризненно молчал под натянутым до подбородка, заботливо подоткнутым синим спальником.

Дин поймал себя на том, что боится его разбудить. Раньше он выговаривал мелкому: лучший сон — как раз на рассвете, а ты вскакиваешь вечно ни свет ни заря, и чего тебе не спится?... А Сэм хмыкал в ответ и вворачивал что-нибудь ироничное про чьих-то девок и чьи-то пьянки, после которых кое-кто как раз и засыпает только в пять утра — и тогда, конечно, спится просто замечательно. А нормальные люди предпочитают встать пораньше. И вообще, рассвет — это иногда чертовски красиво, Дин!

Ты такая девчонка, Сэмми... Но ты прав. Это классная штука. Жаль, что ты не видишь.

Интересно, были ли семьи у тех оборотней, которых они убивали прежде? Был ли кто-нибудь, кто любил их даже такими — с клыками, когтями и жаждой крови? Кто-нибудь, кто теперь проклинает охотников, которые их спасли?

Отец говорил: "Сперва стреляй, а потом сомневайся. А лучше — стреляй и не сомневайся. Делай свою работу, Дин". Он постоянно повторял это. Но работник из Дина всё равно получился хреновый.

* * *

Тоненькую фигурку, которую солнечные лучи, казалось, пронизывали насквозь, он заметил, только когда не выдержал усталости и свернул на обочину в десяти милях от Милуоки. Странно, что она умудрилась уйти так далеко пешком.

Дин заглушил мотор, вгляделся и посигналил. Энни обернулась и, секунду поколебавшись, подошла к Импале. Глаза её до сих пор были красными, заплаканными, но Дин не уловил в них ни капли раскаяния. Хотя он мог и ошибиться — девчонка перед ним дробилась, двоилась и расплывалась в солнечном сиянии и алкогольной дымке.

— Тебя отец ищет, — сказал он.

— Я знаю, Дин.

У Энни был чужой самоуверенный голос, не похожий ни на угрюмое подростковое бурчание, ни на плаксивый лепет новоиспечённой убийцы. Она открыла дверцу и села на пассажирское место. Место Сэма.

— Это ты зря, — покачал головой Дин.

— Да наплевать, — легкомысленно отозвалась Энн и, развернувшись назад, посмотрела на Сэма. — Ты вроде брата хотел спасти?

Дин насторожился. Что-то было не так. Энни правильно истолковала его молчание и, моргнув, показала багрово-красные, с пурпурным отливом глаза. Всё стало ясно, но он на всякий случай уточнил:

— Демон?

— Демон Перекрёстка, — поправила Энни.

— Так мы же вроде не на перекрёстке...

— А тебе принципиально?

— Я думал...

— А ты не думай, Винчестер. Думать — это не твоя суперспособность.

— Твоя правда, стерва, — устало улыбнулся Дин и полез во внутренний карман куртки, где хранилась фляжка со святой водой. — Зато у меня уйма других способностей.

Его несколько беспокоило то, что демонша не спешит ни нападать, ни улепётывать, а сидит себе преспокойно, развалившись на сидении чуть ли не с ногами. Это противоречило всем правилам охоты.

— Может, сначала выслушаешь? — раздражённо осведомилась Энн. — Меня, между прочим, понизили в чине и швырнули в этот отстойный мясной костюмчик специально для того, чтобы ты, кретин, мог вытащить своего драгоценного Сэмми из Чистилища.

Дин озадаченно смотрел на неё, уже не пытаясь дотянуться до фляжки.

— Сэм в Чистилище?

— Ты что, не знал, что монстры не попадают ни в Рай, ни в Ад? Понятно, пробелы в образовании... Короче, ты ведь в курсе, чем занимаются перекрёсточники?

— Я не собираюсь продавать душу.

— Да ладно? И что же, в таком случае, ты намерен делать? Заедешь подальше в лесок, устроишь Сэму убогие охотничьи похороны и разнесёшь себе башку из кольта? Или ещё вариант — похоронишь, выбросишь телефон и будешь всю жизнь убегать от отца, которого так долго искал, потому что не сможешь больше смотреть ему в глаза? И не только от отца, но и от всех его многочисленных друзей и знакомых — потому что Джон объявит охоту на тебя, Дин. Потому что он-то точно захочет посмотреть тебе в глаза и спросить, зачем ты угробил его сына. И что ты ему ответишь? "Так получилось"?

— Не твоё собачье дело!

— Моё, кисонька, моё. Я тебе помочь пытаюсь, проявляю, так сказать, милосердие, а ты всё ерепенишься.

— Я скоро начну блевать от слова "милосердие". Насмотрелся уже во всех видах. Спасибо, хватит!

Демонша сочувственно вздохнула и заглянула Дину в глаза. Он быстро отвернулся, но всё, что нужно, она успела прочитать.

— Не очень-то у тебя получается прятать эмоции, Винчестер. Ты прозрачен, как душевая занавеска в борделе. Тебе же до обморока хочется, чтобы Сэмми был жив-здоров, чтобы по-прежнему ботанил в колледже и ругался с папочкой, чтобы он жил, а ты вместо него... Разве я не права?

Он молчал и смотрел на дорогу, вызолоченную солнцем. Тогда Энни продолжила:

— Я не могу вернуть его из Чистилища — демонам туда не попасть. Но могу свести тебя со Жнецом, а эти сволочи знают все лазейки. Подумай, это единственный реальный шанс! Ты находишь брата, возвращаешь его на грешную землю и целый год в ус не дуешь, пока адские гончие не явятся за тобой.

— Год?

— Так и знала, что ты зацепишься именно за этот пункт...

— Слишком мало.

— Напротив, слишком щедро! Душа Сэма и целый год жизни — подумай, как много можно купить за одну твою никчёмную душонку! Предложение выгоднее, чем беспроцентная ипотека!

— А тебе какой толк от моей никчёмной душонки?

— В хозяйстве всё пригодится.

— Но тебе она так нужна, что ты сама меня нашла?

— Не обольщайся, кисонька. Я же демон Перекрёстка, хоть и временно! Я как больничный священник — всегда знаю, кто, где и до какой степени отчаялся и когда моя очередь выходить на сцену. Это моя работа.

Дин задумался. Энни ждала.

Наконец он протянул руку, открыл дверцу с пассажирской стороны и сказал:

— Выметайся. Сделки не будет. И отпусти девчонку по-хорошему, пока я тебя в святой воде не выкупал. Давно ты, кстати, в ней сидишь?

— Где-то с полчаса. Тут тесновато и сыро от соплей и стенаний, но меня уверили, что ты ребёнка не обидишь. К тому же, она собиралась повеситься на первой попавшейся осинке, так что, считай, я ей жизнь спасла.

— Какие благородные демоны пошли!

— Не то что люди, правда? Цени это, Винчестер.

Дин демонстративно потянулся за фляжкой. Демонша не шелохнулась, только её глумливая улыбка стала чуть более напряжённой.

Телефон Дина вдруг разразился гитарными аккордами. Он вздрогнул и вытянул его из кармана вместо фляжки.

На дисплее высветилось неожиданное и короткое "Папа". Дин не поверил своим глазам. Почти целый год, целый грёбаный год ни звука, ни слова, только редкие смс с координатами очередной охоты — и вот сейчас, когда Дин меньше всего хочет его слышать, когда до смерти боится услышать что-нибудь вроде "Я знаю, что ты увёз Сэма из Стэнфорда. Он в порядке?"...

Где брат твой, Каин?

Телефон звонил и звонил, вибрируя в его руке.

— Может, ответишь? — поинтересовалась Энни.

Дин, низко опустив голову, молчал. Телефон тоже умолк в конце концов, но через секунду зазвонил снова.

— Мне не нравится этот рингтон, — пожаловалась Энн. — Это что, Брайан Тичи? Какая-то хрень хардроковая...

— Заткнись, — попытался огрызнуться Дин, но получилось так сдавленно, тихо и жалко, словно что-то душило его изнутри. — Просто заткнись. Пожалуйста.

Телефон снова замолчал — теперь уже надолго. Дин поднял голову. На лбу у него блестел бисерный пот, а в глазах застыла обречённость.

— Это было подло, — сказал он. — Этот фокус со звонком. Я почти купился. Хотя чего ещё можно было ждать от демона, кроме мелкой подлянки?

— Это не я! — возмутилась Энн.

— Неважно. Это было подло, но убедительно. Я понял... Я согласен.

— На что?

— На Чистилище, Жнеца, адских гончих и прочее. На сделку.

— Уверен?

— Тебе по-китайски повторить?

Энни хмыкнула, придвинулась поближе к Дину, положила руку ему на затылок — он дёрнулся, как от удара током, — и потянулась к его лицу.

— Это ещё зачем?

— Сделка скрепляется поцелуем, дурачок.

— Я не педофил, чтобы целоваться с малолеткой в машине на обочине. Прикинь, как это со стороны выглядит?

— Брось, Дин! Душу продаёшь, а волнуешься о том, как это выглядит. И вообще, малявка не против. А мне шестьсот с хреном лет — ну, если тебя интересуют женщины постарше.

Дин поморщился, бросил быстрый виноватый взгляд на заднее сиденье и добавил:

— Ещё пара условий.

— Вот зануда...

— Во-первых, когда я вытащу Сэма из Чистилища, он больше не будет оборотнем. И не вспомнит, что был.

— Не хочешь, чтобы он помнил, как пытался тебя убить, а ты его не мог, хотя и должен был? Понимаю. Никто не хочет, чтобы ему постоянно напоминали, какой он слабак. Это можно устроить, — кивнула Энн. — А во-вторых?

— Как только мы закончим, ты освободишь Энни и вернёшь её к отцу.

— С превеликим удовольствием. Эта мелкая засранка меня бесит. Хнычет без перерыва, всё прощения просит... Я из-за неё превращаюсь в моральный кисель.

— И где была её мораль, когда она убивала моего брата?

— А это ты сам у неё спросишь. Папаша ей здорово башку задурил, так же, как и твой — тебе и Сэмми. Все вы, охотнички, психи ненормальные... Так мы целоваться будем или нет, в конце концов?

Ей пришлось встать коленом на сиденье, чтобы дотянуться до Дина, и губы у неё оказались жёсткие и колючие, в сухих трещинках, так что, когда она отстранилась, он почувствовал громадное облегчение и вдобавок совершенно протрезвел — как будто ему вынули мозги, прополоскали и вернули на место.

"Интересный побочный эффект, — подумал он. — Запатентовать бы..."

— Теперь всё будет в порядке, — сказала Энн, закрывая дверцу Импалы и поудобнее устраиваясь на своём месте. — Ну, что смотришь? Заводи свой драндулет. И поаккуратнее на дороге — нам ещё через четыре штата пилить с мертвецом в салоне. Может, в багажник его затолкаем? Я слышала, у Импал вместительный багажник... Эй, остынь, оставь фляжку в покое! Нет так нет, я же просто предложила!

* * *

Жнец носил эспаньолку и водил такси. Глаза у него были мудрые, всепонимающие. Он даже не спросил об оплате, только как-то подозрительно переглянулся с демоншей, и Дин разозлился — сговорились, сволочи, они все сговорились против нас, Сэмми! — но решения своего не изменил.

Отец звонил по пути ещё три раза. Дин каждый раз приходил в бешенство, орал на демоншу: "Хватит этих манипуляций! Я ведь уже согласился!" — но та лишь невозмутимо подпиливала ноготки и молчала, и после третьего звонка до Дина дошло, что это всё-таки не её рук дело.

Тогда он просто отключил телефон, предчувствуя, как потом ему за это влетит от папы. Как ему влетит за всё, что он натворил.

И вот наконец он стоял перед железной дверью, ведущей в здание непонятного назначения — то ли заброшенный фабричный цех, то ли пакгауз. Жнец сказал, что за ней Чистилище, но Дина не покидало смутное подозрение, что его зачем-то дурят, как маленького, и как только он откроет дверь, за ней не будет ничего, кроме пыли и мусора, а эти двое за его спиной будут ржать и тыкать в него пальцами — полюбуйтесь, мол, как здорово мы разыграли этого идиота Винчестера!

Но пока что и Жнец, и Энни были торжественно-серьёзны.

— Прихвати мачете, — предупредила демонша. — Я знаю, у тебя есть в багажнике.

— Зачем?

— Там полно тварей, помимо твоего брата. И, едва ты окажешься в Чистилище, каждая из них захочет тебя схарчить. Включая Сэма. Не думаю, что он тебя узнает и бросится в объятия.

Дин послушно вытащил клинок из багажника и спрятал под курткой.

— Вы не забыли заклинание? — заботливо спросил Жнец.

— Не забыл, — буркнул Дин. Он в последний раз взглянул через стекло на лицо Сэма, белеющее в полумраке на заднем сиденьи Импалы, на его посмертно заострившиеся черты и выражение покоя, какого никогда не бывает у живых, и вздохнул. — Прощаться не будем. Ну, открывай, что ли...

И Жнец распахнул перед ним дверь.

А Чистилище оказалось совсем не таким, как он себе представлял. Он совершенно не ожидал увидеть лес — бесцветно-серый, блёклый, безнадёжный, весь шуршащий от чьих-то невидимых перемещений и полный враждебных взглядов, но всего лишь лес. Здесь даже было солнце — мутное пятно в зените тусклого неба. Значит, были и вечер, и ночь, и утро.

— А не так уж всё и плохо, — хмыкнул Дин, вытаскивая мачете. Судя по усиливающемуся в подлеске шороху, скоро оно должно было пригодиться.

На него смотрели со всех сторон — он чувствовал это покрывшейся мурашками кожей и вздыбившимися на затылке волосками. Воздух звенел так, словно рядом работала крупная электростанция. Но вместе с тем на Дина снизошла странная уверенность в собственных силах.

Он сможет всё. Он здесь главный. Он сильнее всех тварей, окруживших его плотным кольцом. Он — живой. И знает, что нужно делать.

Он поудобнее перехватил мачете и громко спросил у леса:

— Ну, и чего вы ждёте?

И они сразу посыпались, как горошины из стручка — вампиры, оборотни, ругару, вендиго, веталы, перевёртыши, даже парочка рейфов. Дина так закрутила эта рычащая, скалящая клыки, окровавленная, завывающая карусель, что на видовую принадлежность противников он не обращал особого внимания. Следил только за тем, чтобы в суматохе боя не пропустить Сэма и ненароком не убить его ещё раз.

К счастью, твари действовали поодиночке, кто во что горазд, и чаще вместо того, чтобы нацелиться на Дина, вцеплялись в глотки друг другу. Может, им просто не приходило в головы объединить усилия, а может, они все были созданы вечными одиночками, даже вампиры. Во всяком случае, Дину это было на руку.

Когда первый поток схлынул, когда Дин отхватил башку последней клыкастой нечисти — кажется, это был гуль, — и огляделся по сторонам, лес был тих и пуст. Дин тяжело дышал, с мачете капала чужая кровь и какая-то неопознанная бурая слизь, которой он весь был заляпан с головы до ног, но он не чувствовал ни малейшей усталости.

— Это было не так уж трудно. Пожалуй, здесь даже можно жить, — сказал он, вытер лезвие о сухую, мёртвую траву и, прислушиваясь к шёпоту леса, двинулся на поиски.

Сэм нашёл его первым.

Вернее, сначала его нашла какая-то многорукая тварь, сиганувшая с дерева ему на спину и повалившая в ворох палой листвы. Пока Дин, свившись с ней в клубок, отбивался от бесчисленных конечностей и жадной пасти с иглообразными зубами, над головой его раздался утробный рык, а в следующий миг тварь оторвали от него и отбросили в сторону под пронзительный протестующий визг, тут же перешедший во влажное хлюпанье. Когда Дин пришёл в себя и поднял голову, Сэм сидел на земле в двух шагах от него, сосредоточенно вгрызаясь в хребет поверженной твари.

— Здорово, Эвридика, — пробормотал Дин. — Вот и я, твой Орфей...

Сэм вскинул голову и предупреждающе заворчал, как пёс над сахарной косточкой.

Да, никаких иллюзий. Он был оборотнем, кровожадным чудовищем, который Дина знать не знал и точно не питал к нему никаких братских чувств, и, если бы не удачно подвернувшаяся рукасто-зубастая нечисть, растерзал бы его точно так же, как сейчас терзает свою добычу. Его глаза были огромными, золотисто-янтарными, и насторожённо изучали Дина поверх туши убитого монстра. Подбородок и руки были залиты кровью.

Дин, конечно, ничего другого и не ожидал, но от отвращения и жалости у него дрогнуло сердце.

Он осторожно встал, не сводя глаз с оборотня. Тот тоже внимательно следил за ним взглядом, не прекращая с чавканьем жевать сырое мясо.

— Сэмми, пойдём домой... — Дин нерешительно вытянул руку раскрытой ладонью вверх. Оборотень прорычал ещё одно предупреждение. — Сэмми, я знаю, что ты хоть немного, но понимаешь меня. Поднапряги мозги, ты же умный...

Оборотень презрительно фыркнул, но жевать стал помедленнее.

— Из нас двоих ты всегда был умнее, — продолжал Дин, зная, что Сэм прислушивается не столько к словам, сколько к звуку его голоса. — Но вот эта последняя твоя выходка — это было очень, очень глупо, Сэм. Наверное, я мог бы смириться, если бы ты погиб в бою, на охоте, но вот так нелепо быть убитым охотниками, своими же... Да были бы ещё это нормальные охотники! А то какая-то сопливая малолетка с папиной пушкой... Хотя что я несу? Я бы никогда не смирился с твоей смертью, какой бы она ни была. Ты просто не должен был умирать раньше меня. Ты вообще не должен был умирать! Да, мёртвым лучше оставаться мёртвыми, но я же идиот, я не понимаю таких простых вещей, верно?...

Сэм слушал, забыв про мясо, склонив голову набок. Превосходно.

— Пойдём домой, братишка... Мне тебя не хватает. Никогда бы не подумал, что соскучусь по твоей нудной физиономии, но — вот. Чего только не случается... Я даже с демоном закорешился, чтобы тебя вернуть. Хотя тебе об этом знать совсем не обязательно... Я всю эту пургу несу только ради того, чтобы ты на меня не набросился, так что ты особо нос не задирай. Демонша обещала, что ты всё равно ничего не вспомнишь...

Медленно, словно сапёр, дюйм за дюймом перемещая руку, в которой всё ещё была зажата рукоятка мачете, Дин прижал лезвие к предплечью вытянутой руки. Оборотень напрягся, и Дин подумал — не бросится ли он, когда прольётся кровь?

Всё равно. Сейчас или никогда.

Задержав дыхание, Дин резанул руку. Кожа разошлась под клинком, хлынула кровь, и только потом вспышка боли прокатилась по руке и ударила в мозг, но это было уже неважно. Дин скороговоркой читал заклинание, которому научил его Жнец, и боялся, что не успеет закончить до того, как оборотень прыгнет и разорвёт ему горло. Но тот почему-то медлил. На секунду в янтарных глазах мелькнуло искреннее недоумение.

Потом Сэм всё-таки прыгнул и уже в воздухе превратился в голубую дымку, которая втянулась под кожу разрезанной руки, впиталась в кровь Дина, вспыхнула алым и успокоилась.

Это было больно.

Дин прошипел сквозь стиснутые зубы многоэтажное ругательство, зажал рану платком, обессиленно откинулся спиной на жухлые листья, устилающие землю, и выдохнул со счастливой улыбкой:

— Успел.

* * *

Остальное не заняло много времени.

Когда Дин вернулся, Жнец поспешил откланяться и исчез. Демонша ждала у Импалы, прислонившись бедром к запылённому чёрному крылу. Она даже сдержанно, уважительно поаплодировала.

— Вот уж не думала, что ты и правда это сделаешь, Винчестер. Респект!

— Освободи тело и проваливай, — устало ответил Дин. Она только пожала плечом, запрокинула голову, и из её разинутого рта, как из заводской трубы, вырвался густой дым. Он описал над Дином круг почёта и, взметнувшись ввысь, смешался с городским смогом.

Дин покачал головой — он не был уверен, что демонша действительно удымила восвояси, а не осталась где-то поблизости, но не знал, как в этом убедиться. К тому же, у него сейчас были дела поважнее — Энни Добсон валялась у его ног без сознания, и её нужно было сплавить в ближайшую больницу, не привлекая лишнего внимания, распухшая рука невыносимо ныла, дымчатая Сэмова душа металась в крови старшего брата, обжигая его и мучая, а фарфорово-бледное, мёртвое Сэмово тело всё ещё ждало воссоединения.

— Подожди немного, Сэмми, — шептал Дин, сажая Энни в инвалидную коляску у больничного подъезда — тут её должны были быстро заметить.

— Потерпи чуть-чуть, — просил он, отгоняя Импалу на загородный пустырь, доставая нож из кармана куртки и снова вспарывая едва поджившую рану. Во второй раз это оказалось ещё больнее, но надежда усмиряла боль.

— Только бы получилось... — выдохнул он, когда заклинание было прочитано наоборот, голубая дымка выплыла из раны вместе с кровью и окутала тело его брата.

Сэм вздрогнул, втянул ртом воздух, неразборчиво проворчал что-то, судя по интонации, ругательное и, повернувшись на другой бок, плотнее закутался в спальник.

Дин слегка опешил.

— Эй, мелкий, ты что, спишь?!

— Отвали... — глухо пробормотал Сэм. Поёрзал на сиденьи, пошарил рукой у себя под боком и, не открывая глаз, сунул брату какой-то твёрдый предмет размером с грецкий орех. — Вечно раскидываешь тут всякую дрянь...

Он уткнулся носом в спинку и захрапел. А Дин смотрел на находку, не замечая стекающей по предплечью крови, и не знал, смеяться или плакать от облегчения.

На его ладони лежала смятая, покорёженная пуля сорок пятого калибра из чистого серебра.