Брат Оби-Ван (джен)

Брат Никотин, брат Никотин,

Я не хочу ходить строем, хочу ходить один.

(с) БГ

Падаван Кеноби отличался верностью Кодексу, как завязавший пьяница отличается отвращением к спиртному. Со времен последнего эпизода, когда юный Оби-Ван вместо исполнения воли неодушевленной Силы стал действовать согласно своему личному кодексу чести, прошло уже несколько лет, но пару уголков Галактики с тех пор еще немного потряхивало.

— Послушай, Оби-Ван, — строго сказал Квай-Гон в тот далекий день, когда его ученик снова пожаловал в Храм после годичного отсутствия, с черной траурной ленточкой на рукаве и обоймой термальных зарядов через плечо. — Я не могу все время ставить твои личные интересы выше общественных. Меня ж за глотку возьмут.

«Ох уж кто бы говорил!» — хотел ответить Оби-Ван, который до сих пор не мог решить, что страшнее — голодный ранкор на центральном рынке или светлый рыцарь Квай-Гон, потерявший гражданскую жену. По количеству порванных на тряпки жертв Квай-Гон лидировал, но ранкор был неправ, а вот учитель Квай-Гон… При этой мысли, как всегда, Оби-Вану привиделся Йода, вещающий о том, что нет страсти, а есть спокойствие, и ставящий в угол малыша Оби, который ответил на это положение Кодекса, что вот сейчас он оторвет ухи этому паршивому Чану и тогда будет совершенно спокоен.

— Я нагоню, — смиренно ответил Оби-Ван, провожая взглядом свою однокашницу Сири Тачи, которая сильно изменилась за лето.

— Ну иди и нагоняй, — разрешил Квай-Гон, мысленно репетируя, как он будет отмазывать Оби-Вана перед Советом. — И хотя бы пару лет воздержись от участия в гражданских войнах и романов с симпатичными революционерками.

Конечно, Оби-Ван понял учителя по-своему и отправился нагонять Сири Тачи, но с тех пор он все же старался придерживаться Кодекса. Чем сильнее становились искушения, тем более строго придерживался Кодекса падаван Кеноби, цепляясь за него, как утопающий за соломинку. Порой даже Йода дивился, как Квай-Гону удалось воспитать такого образцового падавана. Пошевелив ушами, Йода решал, что в годичной самоволке на Мелиде падаван Кеноби осознал опасность Темной Стороны и тесноту своей связи с Орденом, и избрал верный взгляд на жизнь, то есть взгляд магистра Йоды. Учитель Квай-Гон тем временем внимательно следил за тем, чтобы сдерживаемые его падаваном страсти не дошли до той точки, после которой падавану захочется перерезать всех джедаев к ситховой матери.

— Используй мои знания, молю тебя, — говорил Квай-Гон, садясь на пятки рядом с ожесточенно медитирующим падаваном.

— УУУУУ! — отзывался из Силы Оби-Ван. — Я спокоен! Я совершенно спокоен!

— Например, я знаю, где остались билеты на альдераанский круиз, — вкрадчиво продолжал Квай-Гон. — Ади Галлия как раз решила, что Сири уже пора слетать на самостоятельную миссию в тот сектор.

Выражение лица падавана Кеноби в первый раз за последние несколько дней становилось при этом похожим на человеческое, и он бежал к Сири и за билетами.

Пока Квай-Гон трудился над тем, чтобы его падаван не погиб от когнитивного диссонанса, Совет продолжал искушать Оби-Вана без нужды. Квай-Гон уже несколько раз толсто намекал Йоде, что его падаван еще до начала обучения выказал большую ярость во время фехтования, но Йода не понимал намеков и отправлял Квай-Гона с учеником на боевые вылеты. Иногда, словно чтобы поиздеваться, Совет отряжал им в помощь Ади Галлию и ее ученицу Сири Тачи. Будучи человеком опытным, Квай-Гон признавал, что если двух разнополых падаванов оставить наедине в пещере (блестящая идея Ади), они могут естественным путем придти к пользе целибата, но ему казалось, что для этого их стоит замуровать в пещере годочков на десять. Ну или хотя бы женить, но это противоречит Кодексу.

Наконец бедный Оби-Ван дошел до ручки и объявил Квай-Гону, что отныне он на полном серьезе станет образцовым джедаем, потому что жить от самоволки до самоволки он больше не может.

— Извини, учитель Квай, — с горечью сказал Оби-Ван, уходя в медитацию, — с этого понедельника я верю в то, что Совет, Кодекс и воля Силы — одно и то же, а мое дело — плыть по течению, как бы ужасно это ни закончилось. Надо было мне оставаться на Мелиде… Ну да снявши голову по волосам не плачут.

Вечером того же дня расстроенного Квай-Гона поймала в коридоре Храма Ади Галлия.

— Квай, что ты сделал с Обиком? — прошипела она, пронзая Квай-Гона взглядом своих ярко-голубых глаз. — Я, конечно, знаю, что у Силы нет эмоций, но совесть у него есть? Моя Сири из-за него все глаза проплакала. Променять такую девушку на какой-то Кодекс!

— Ну так у нас целибат вроде, — осторожно напомнил Квай-Гон.

— Ух я вас обоих! — заявила на это Ади Галлия, в которой материнский инстинкт и женская солидарность временно взяли верх над должностью члена Совета. — Чего только мужики не придумают, лишь бы ни за что не отвечать!

У Совета, как всегда, на семь бед был один ответ, и несмотря на все уверения Квай-Гона в том, что его падаван переживает эмоциональный кризис, их отправили на очередное боевое задание.

К началу миссии на Набу Квай-Гон начал серьезно опасаться за здоровье своего падавана. Оби-Ван неукоснительно следовал Кодексу, медитировал по несколько часов на дню и фехтовал с бесстрастностью, которая, по мнению Квай-Гона, могла быть свойственна только тому, кто уже дофехтовался.

— Я тут на ночь задержусь, — провоцировал ученика Квай-Гон из татуинского райцентра. — С принцессой вместе.

— Хорошо, учитель, — спокойно отвечал Оби-Ван, вовсе не собираясь отпускать похабную шуточку.

— А завтра у меня гонки, — продолжал Квай-Гон. — Я на тотализаторе решил сыграть по-крупному. Но ты оставайся на корабле!

— А если этот план не сработает, учитель? — бесстрастно спрашивал Кеноби, вместо того, чтобы начать собираться в самоволку к учителю.

И даже когда Квай-Гон, задыхаясь после боя с неизвестным ситхом, запрыгнул на улетающий корабль, Оби-Ван просто спросил «Кто это был, учитель?», вместо того чтобы предложить развернуть корабль, сжечь ублюдка дюзами или продеть ему ноги через уши.

Квай-Гон полагал, что юный Кеноби спятил. Совет собирался производить его в рыцари.

Только когда Квай-Гон и Оби-Ван столкнулись с Дартом Молом в королевском дворце, Оби-Ван на минуту повел себя как прежде.

— Учитель, подержите макинтош, — сказал он, увидев красный клинок и скидывая плащ. — Сейчас я покажу этому оленю, как бушует песчаная буря.

Однако в процессе боя Оби-Ван вновь вспомнил о необходимости хранить чистоту помыслов и от учителя заметно отстал.

Как и предупреждал учитель Квай-Гон, бесстрастность во время фехтования довела юного Кеноби до цугундера, а точнее, до отчаянного положения над пропастью. Оби-Ван сконцентрировался и спросил у Силы, как ему теперь выбираться. Сила бесстрастно промолчала. Оби-Ван повисел еще минутку. Сила по-прежнему демонстрировала ожидаемое безразличие к жизни Оби-Вана и его тяжелораненого учителя.

Дарт Мол никак не ожидал, что юный джедай вспыхнет в Силе яростью на зависть любому ситху и найдет в своих эмоциях такое могущество, поэтому ему только и оставалось, что печально развалиться пополам после удара Кеноби и улететь в шахту.

— Я еще, рогатый, учителя твоего прирежу, всех друзей твоих перебью и дом твой сожгу к ситховой матери! — в сердцах крикнул Кеноби в шахту, жалея, что враг так легко ушел, и бросился к своему умирающему учителю.

Квай-Гон слабо улыбался, наконец услышав настоящий голос своего ученика.

— Подожди помирать, дядя Квай, — попросил Оби-Ван, кладя руку на пробитую грудь Квай-Гона и выжимая из Силы жизненные соки как Экзар Кан из народа массаси. — Сейчас я тебя Темной Стороной подлатаю. Ты только потом отбеливатель не пей.

Внезапно Сила, скручиваемая Оби-Ваном в бараний рог, предательски выдала петлю гистерезиса, и Оби-Вану небо показалось с овчинку.

Когда Оби-Ван очнулся, он обнаружил себя сидящим в кресле перед собранием людей, которые казались иллюстрацией к поэме кашиикского поэта «Прозаседавшиеся».

— Пожалуйста, оденьте дыхательную маску, — попросила Оби-Вана дама в длинных одеяниях.

— А может, мне еще и цак одеть? — огрызнулся Оби-Ван, проверив наличие меча у себя на поясе, поскольку чуткостью этнографа он никогда не отличался. Однажды в джедайской школе, когда магистр Винду рассказывал поучительную историю о широко мыслящей джедайке, купившей цаппу с гравицаппой у дикарей-коликоидов, которые съели ее друга, Оби-Ван заявил, что лично он порвал бы за такое коликоидов на алколоиды, а гравицаппу бы отнял. После такого выступления Оби-Вана отчислили из Ордена в сельхозкорпус, и если бы не попавший в то же время «на картошку» рыцарь Квай-Гон, судьба Галактики сложилась бы иначе.

— Юноша, спасая своего учителя, вы непростительно нарушили Равновесие, — жутко значительным голосом сказала та же дама.

Ответ Оби-Вана можно было перевести на общегалактический как тринадцать кю и семнадцать пииии.

— И в наказание за это, — провозгласил длиннобородый старик с глазами, не заслуживающими доверия, — мы отправим тебя в антитентуру спасать голодающих негров.

Оби-Ван почувствовал, что его действительно куда-то отправляют, но совсем не туда, куда Квай-Гон обычно отправлял Совет со своим Кодексом. Сдерживаться падаван Кеноби не стал и схватился за меч, но под его ногами внезапно оказалась мокрая скользкая трава, и он с трудом удержался от купания в мелкой речке, поразив своей балетной подготовкой и словарным запасом окрестных птиц и белок.

Оби-Ван некоторое время посидел на пне на берегу речушки, завернувшись в свой плащ. Подлежащих спасению голодающих негров в округе не наблюдалось. Желания спасать кого-либо, кроме себя и учителя, — тоже. Даже Сила куда-то заныкалась и опасливо молчала. Оби-Ван поднял руку и приманил к себе пару поздних ягод из малинника. «Тута я, тута! — с готовностью откликнулась Сила. — Только ногами не бей!»

Оби-Ван задумчиво пососал ягоды, размышляя о том, что, может быть, Квай-Гон прав, и Сила в самом деле Живая, раз так завертухалась. В таком задумчивом состоянии Оби-Вана и застал вышедший из леса человек в зеленом плаще.

— Везет мне сегодня на монахов! — воскликнул человек на странном диалекте общегалактического. — А ну скажи мне, брат, разве смирение — не величайшая добродетель?

Оби-Ван промычал в ответ что-то невнятное.

— А коли так, — продолжал человек в зеленом плаще, — не откажешься ли ты, смиренный слуга Христов, перенести меня на тот берег?

— Из леса вышел, — ответил Оби-Ван, не меняя положения, — лесом и иди.

Собеседник Оби-Вана одобрительно хохотнул и, подойдя ближе, попытался сшибить Оби-Вана с пенька, но Оби-Ван легко увернулся и сбил нападавшего с ног.

— Да я вижу, ты добрый монах, — признал абориген, вставая с земли в третий раз. — Не поискать ли нам себе в лесу хорошие дубинки, чтобы решить спор как подобает честным людям, а не молотить друг друга кулаками, словно кабацкая пьянь?

— Пожалуй, — согласился Оби-Ван, скидывая плащ.

— Вижу, брат, тонзура твоя давно заросла, — заметил соперник Оби-Вана, взвешивая в руке свою дубинку.

Фехтовальные навыки незнакомца Оби-Ван оценил как примитивную смесь Джуйо и Джем-со, и от души намял ему бока при помощи своего любимого стиля Атару.

— Клянусь святым Дунстаном! — воскликнул незнакомец, когда Оби-Ван вышиб у него дубинку и протянул ему руку. — Такой боец, как ты, уложит любого рыцаря! Я Робин из Локсли, по прозванию Робин Гуд.

— Я Оби-Ван, по прозванию Кеноби, — ответил Оби-Ван. — А откуда я, лучше не спрашивай.