Крупная рыба (джен)

Человек, известный читателям «Ежедневного пророка» под псевдонимом Р. Аморэн, был господином весьма настырным — но, к несчастью, чуть менее талантливым, нежели ему бы хотелось. Поэтому он постоянно пребывал в поисках каких-то сенсаций — и когда через год после Битвы за Хогвартс и Великой Победы все самые горячие темы или уже были не однажды освещены и раскрыты, или оказались в руках этой мордредовой суки Скитер, перебегать дорогу которой напрямую ему фактически запретил проклятый прыщ Аберкромби, их новый главный редактор, сменивший на этом посту казалось бы непотопляемого и вечного Каффа, Аморэн засел в архиве, разыскивая что-нибудь стоящее. И — отыскал! Нашёл замечательную историю, о которой на фоне отгремевшей войны все как-то забыли — а ведь герой её, наверняка бежавший в июле девяносто седьмого, попал потом под амнистию и теперь спокойно проживал где-то — а ведь из неё вполне можно было бы сделать если и не сенсацию, то уж точно отличную статью на первую полосу к какой-нибудь значимой дате. Понять бы только, почему же этому МакТавишу дали аж целых пять лет (!) за обычное превращение маггла-соседа в чайник. Что-то тут было не то — и Аморэн намеревался раскопать, что же именно.

Однако это оказалось совсем не так просто. Первой проблемой, с которой он столкнулся, оказалась банальная, казалось бы, вещь: отыскать самого героя. Все отправленные ему совы не возвращались — просто исчезали куда-то, ни слуху от них, ни духу… словно бы тот был или маньяком, сворачивающим им головы (и, кстати, это была отличная версия!) или жил в какой-нибудь аномальной зоне. Однако Аморэн был человеком весьма и весьма настырным — и, поняв, что напрямую отыскать МакТавиша не выходит, решил пойти по другому пути.

Найти в министерском архиве человека, готового за круглую сумму слегка нарушить инструкции, оказалось совсем несложно — и через пару недель Аморэн оказался обладателем копии дела МакТавиша, прочитав которое, ещё больше захотел взять у него интервью.

Однако это оказалось неожиданно непростым… да что там — практически, невозможным делом. Причём по причине, которую Аморэн в устах другого счёл бы смешной: дело в том, что отыскать место, где МакТавиш обитал в настоящий момент, оказалось… фактически невозможно — ни точного адреса, ни даже примерных расплывчатых координат добыть не удалось.

Нет, все сходились на том, что он где-то жил, и большинство даже с уверенностью заявляли, что это «где-то» — в Британии, но более точных указаний дать так никто и не смог. Больше того — даже были известны люди, побывавшие у него в гостях. Однако те почему-то на контакт тоже не шли, а будучи всё же найденными и припёртыми к стенке, пожимали плечами и говорили, что прибыли туда порталом, а в окна поглядеть не удосужились — но вроде бы, это где-то за городом. Во всяком случае, «что-то зелёное» там за окном точно было.

Однако если у вас много связей, довольно свободных денег и полно времени, a мотивация сильна как никогда — вы рано или поздно отыщете то, что нужно. Повезло, наконец-то, и Аморэну — и вот спустя почти год у него в руках, наконец-то, был вожделенный адрес.

МакТавиша он решил поймать поутру — так сказать, тёпленьким. И, засев в засаде с ночи, с трудом разглядел сквозь густой, словно сливки, туман, столь типичный для утренних ранних часов в британской глубинке, покуда шторы на одном из окон раздвинулись, и в нем блеснула лысина, обрамленная изрядно поредевшей, но все ещё ярко пламенеющей рыжей шевелюрой. Аморэн потёр руки, размял затёкшие мышцы — и, подойдя к выкрашенной в красный цвет входной двери с крохотным, забранным декоративной решеткой, смотровым окошком на ней, постучал.

И ему открыли — МакТавиш собственной персоной. В коричневом уютном халате, полосатой пижаме и серых войлочных тапках.

— Чем могу, молодой человек? — приветливо поинтересовался он.

— Здравствуйте! — просиял Аморэн. — Корреспондент «Ежедневного Пророка» Р…

— А, — сказал тот, кажется, ни капли не удивившись. — Ну, проходите, молодой человек. Что на пороге стоять.

МакТавиш провёл его в гостиную, где был уже накрыт — видимо, к завтраку — стол. Причём накрыт на двоих — Аморэн огляделся, однако никакого второго не обнаружил.

— Прошу, — сказал МакТавиш, делая приглашающий жест.

— Вы собирались завтракать? — наигранно удивился Аморэн. — Простите…

— Садитесь, — повторил МакТавиш.

— А ваша… ваш, — он смешался. — Тут на двоих же — и…

— Гостей принято приглашать за стол, — сообщил ему МакТавиш. — Прошу вас — чаю? И чем, всё же, обязан?

— «Пророк» готовит серию интервью с освобождёнными в девяносто седьмом узниками, — сказал Аморэн, — и мы берём интервью у самых известных из них. Вы…

— Исключено, — перебил его МакТавиш.

— Почему? — искренне удивился Аморэн. — Вы уже амнистированы — а у вас ведь такая увлекательная история! Превратить маггла в чайник, держать его так…

— «Пророк» интересуют принцип и формула данной трансфигурации? — добродушно улыбнулся МакТавиш.

— «Пророк» интересуете вы! Вот, к примеру, — он достал из портфеля несколько старых колдографий, — эта татуировка.

МакТавиш вскинул кустистые рыжие брови и взял один снимок. Действительно, он и есть — но это была не стандартная колдография из тех, что делают в аврорате при задержании, а явно сделанный в частной обстановке снимок, на котором молодой, ещё не растерявший своей огненной шевелюры МакТавиш обнимал на пляже свою, покойную уже много лет, супругу. Татуировка здесь отлично просматривалась — и если бы мистер Аморэн был немного внимательнее и разглядел бы проскользнувшую буквально на полсекунды по лицу МакТавиша тень, он бы мгновенно собрался и, извинившись, немедленно покинул — или, во всяком случае, попытался бы сделать это — его дом. Однако он ничего не заметил и радостно продолжал:

— Она весьма необычна! Я видел очень много татуировок — обычно руны накалывают, волшебных животных или какие-нибудь символы-обереги… а это же, кажется, Афина Паллада? Причём, — он поднял вверх указательный палец, — не стилизованно-типовая, какой мы привыкли в скульптурных изображениях или книгах, а с весьма характерным и отнюдь не греческим, а типичнейшим гордым шотландским профилем, причем весьма узнаваемым! Нашим читателям будет весьма интересно…

— Молодой человек, — вздохнул МакТавиш. — Вам, вероятно, сложно будет это понять — но я не ищу известности. Я уже не так молод, и всё, чего я хочу от жизни — тихо заниматься своим садом да внукам радоваться.

— Неужели вам не хочется плыть по волнам славы?! — воскликнул Аморэн с азартом и воодушевлением.

— Нисколько, — пожал плечами МакТавиш. — А вам, я смотрю, хотелось бы отправиться в плавание? — спросил он с неожиданным интересом.

— Конечно! — тряхнул головой Аморэн.

МакТавиш кивнул понимающе — а потом вдруг вскинул палочку и прежде, чем репортёр понял, что происходит, он уже превратился в крупную серебристую рыбу с мелкими тёмными пятнышками на шкурке, которая забилась на полу, путаясь в накрывшем её костюме, который, впрочем, МакТавиш немедленно ликвидировал уверенным взмахом палочки.

— Эх, грехи мои тяжкие, — вздохнул МакТавиш, вставая. — Молодёжь-молодёжь… и ведь с самого же утра!

Он вздохнул очень досадливо, уменьшил рыбу до дюйма, трансфигурировал одну из стоящих на столе чашек в небольшой пузатый фиал, налил в него воды, а затем опустил туда и рыбёшку — и, взяв с собой, пошёл наверх, одеваться. А потом аппарировал — прямо из спальни — на обрывистый берег какой-то быстрой реки. Огляделся на всякий случай — и, удостоверившись в том, что он тут один, выплеснул рыбку на берег, где и вернул бедолаге нормальный размер.

— Ну вот и поплавай, — сказал МакТавиш, сталкивая большую серебристо-пятнистую рыбину в воду. — Может, умнее станешь. Хотя вряд ли, — подумав, добавил он — и, снова оглядевшись по сторонам, аппарировал.

Лосось выпрыгнул было из воды — и исчез в быстром течении.

…Плыть было странно… Он ощущал себя помесью человека и рыбы — вернее, и человеком и рыбой разом. Самым необычным было ощущение проходящей через жабры воды, которое он как ни старался — так и не сумел ни с чем подходящим сравнить. Двигаться у него поначалу выходило не очень, однако тело его знало, что делало, а сознание достаточно быстро начало блёкнуть и словно сужаться, оставляя самые простые и понятные мысли, которые перекрывались непонятным ему, но очень настойчивым желанием плыть. И не просто плыть, а непременно куда-то — туда, куда его тянула некая непонятная ему, но мощная сила. Он и поплыл…

* * *

Пирс Полкисс, типичный молодой безработный обитатель лондонского пригорода двадцати одного года от роду, похожий на длинную тощую мышь, с детства любил рыбалку.

Собственно, это было единственное однозначно одобряемое обществом развлечение, которое он любил — кроме неё, ему нравилось читать комиксы, мочить виртуальных монстров и шататься по улицам в их славной компашке, время от времени демонстрируя подходящим прохожим, кто тут, на самом деле, главный. Правда, после ухода Большого Дэ, как называли тут Дадли Дурсля, гулять стало уже не так интересно — но он в какой-то момент с чего-то всерьёз занялся своим боксом и однажды сказал, что времени у него на всякие глупости больше нет, да и в тюрьму он, пожалуй, не хочет, не говоря уже о той истории с переездом. Так и разбежались — они его видели иногда, когда околачивались на улицах Литтл Уингинга, однако подходить не решались.

А вот рыбачить он любил в одиночестве. Ездить приходилось неблизко — зато мать полагала такое времяпрепровождение почти что благопристойным и даже денег, как правило, на бензин давала — ну и на еду, и на снасти, по мелочи. Пирс ездил обычно с ночёвкой: выспаться на земле ему помогал старый, но ещё крепкий спальник, ну а изнутри его согревал виски. Пойманную рыбу он обычно привозил матери — что являлось, конечно же, браконьерством, однако миссис Полкисс закрывала на это глаза — и полагал это вполне достаточным вложением в их семейный бюджет. Пусть и нечастым — обычно раз в месяц — зато вполне регулярным.

В этот раз он отправился за лососем. Время было вполне подходящее, ну и день рождения матери был, как говорят, на носу — неловко было являться уж совсем без подарка, а откуда бы он должен был взять на него денег? А так будет отличный подарок — привезёт ей четыре или даже пять лососей, она их заморозит — а парочкой угостит гостей. И, может, хоть на какое-то время отвяжется от него со своим вечным нытьём по поводу поисков работы. Да почему он должен корячится за пяток фунтов за час? А на большую зарплату его не возьмут — и что, мать всерьёз предлагает ему идти полы мыть в супермаркете? Вот ещё — нечего ему делать…

Заглушив мотор, Пирс выбрался из машины и начал обустраивать себе удобное место для рыбалки: разложил снасти и приготовил прикорм. Потом устроился — и принялся ждать.

Сегодня ему явно везло. Трёх лососей он вытащил буквально одного за другим — и, опустив их в садок, с удовольствием открыл восхитительно холодную вытащенную из ледяных недр старенького автохолодильника, в котором Пирс возил на рыбалку — спиртное, а с неё — свой улов первую бутылку пива.

Это, наверное, было ошибкой: больше в этот вечер он не поймал никого. Как отрезало! Впрочем, Пирс не слишком расстраивался: зато у него есть законный повод остаться тут на ночь. Не может же он всего три рыбины привезти! Определённо не может. Да.

Однако он зря отчаялся: к закату клёв начался вновь. Всякую мелочь он, как и положено, выкидывал, но несколько средних рыбёшек оставил — однако он ждал кого-нибудь покрупнее, что-то солидное, что будет не стыдно подарить матушке. И ему, наконец, повезло — уже начались сумерки, когда Пирс, наконец, вытянул, без преувеличения, огромную рыбину. Пришлось побороться: та дралась за свою жизнь всерьёз, да так, что, отхлестав его по лицу, расцарапала до крови, почти протрезвив, и едва не сбежала — но Пирс всё же справился, в самый последний момент с силой ударив её вовремя попавшемся под руку камнем по голове. Рыба затихла, он плюхнулся рядом на землю и…

Обалдел. Нет, даже не так — лишился дара речи и обмер.

Потому что рыба вдруг странно задёргалась — и начала превращаться в человека.

И через пару десятков секунд перед ним на траве лежал незнакомый мёртвый голый мужик — худой, но с уже заметно наметившимся брюшком и густой порослью тёмных волос на хилой груди — и с проломленным черепом.

Кажется, никогда в жизни Пирс не трезвел так качественно и так быстро. Он попытался подняться, однако у него ничего не вышло: ноги тряслись так, что всё, что он сумел сделать — это опуститься на четвереньки и именно так подобраться к телу и недоверчиво и опасливо его тронуть. Ничего не случилось: мужик как лежал на спине, глядя в небо остановившимся глазами, так и остался лежать, и пустых глаз своих не закрыл. Видеть их Пирсу было почему-то до одури жутко — и он, тихо скуля и почти что зажмурясь, дотянулся до них самыми кончиками пальцев и попытался закрыть… и ему это даже удалось, но при этом он умудрился вляпаться в растёкшуюся по его лбу кровь. Содрогаясь от отвращения, он привычно обтёр руку о штаны — и, снова зажмурившись, сильно-сильно потряс головой, ещё и руками лицо закрыв: ну вдруг ему это просто привиделось? Да нет, не вдруг — точно привиделось! Наверняка! Да по-другому просто не может быть: рыбы не превращаются в мужиков, тем более голых! К тому же ещё и мёртвых. Да, не может — это все знают! Он просто слишком много выпил и переиграл этой ночью в Квейк — вот и всё. Сейчас он откроет глаза — и, конечно, там будет этот долбанный лосось. И он соберётся и быстро уедет — и, пожалуй, не будет больше играть в эту дрянь.

Почему-то ему вдруг вспомнился чокнутый Поттер, племянник… в смысле, кузен Дадли: странный мелкий очкарик, который однажды непонятным образом обнаружился на школьной крыше и никак не смог ни слезть оттуда самостоятельно, ни объяснить внятно, как он умудрился туда забраться. К чему было это воспоминание, Пирс не понял, но оно почему-то нагнало на него ещё больше жути.

Пирс практически убедил себя — но открывать глаза было всё равно страшно, и поэтому он просто потянулся вперёд, надеясь так сильно, что почти поверил в то, что он сейчас дотронется до холодной и мокрой рыбины — но вместо этого опять вляпался в уже начавшую остывать липкую кровь. Поняв, что это, он заорал и отскочил — как был, не вставая, больно при этом ударившись копчиком, от чего заорал ещё раз и рефлекторно схватился измазанной в крови рукой за ушибленное место.

Ну и открыл глаза, разумеется.

Мужик никуда не делся.

— Мама, — прошептал Пирс и всхлипнул совершенно по-детски.

А потом вскочил, будто его пнул кто-то, и принялся суетливо и так быстро, как только мог, собираться. Сунул в багажник, к счастью, ещё не расстеленный спальник — на скатанном было удобней сидеть — выхватил из воды садок с лососями и прямо так и пихнул в багажник, собрал удочки, кое-как сматывая дорогущую леску, путая её и, кажется, даже порвав, запихнул всё это в багажник, едва не сломав удочки — а затем прыгнул за руль и в нервах сдал зачем-то назад, почувствовав, как левое заднее колесо наехало на что-то мягкое — и, представив, что это может быть тут, на каменистом берегу, заорал и, отчаянно и грязно ругаясь, дал по газам и рванул, наконец, с места.

Однако удача сегодня явно про него позабыла: при выезде на магистральное шоссе он слишком поздно притормозил, водитель старенького синего фордика с заполненным ящиками прицепом дал по газам, пытаясь проскочить и избежать столкновения, его слегка занесло, верёвка, держащая покрывающий ящики брезент, лопнула, и те полетели на дорогу, рассыпая по ней яркие красно-жёлтые яблоки. И когда один из ящиков полетел прямо Полкиссу в лобовое стекло, Пирс вспомнил вдруг английскую поговорку про перевернувшуюся тележку с яблоками и поймал себя на нелепейшем сейчас недоумении по поводу того, чьи, интересно, планы и чем он нарушил. Он резко вильнул и чудом не врезался в бок рейсового автобуса, вырулив в последний момент и слетев, по счастью, не перевернувшись, в кювет. Его спас ремень безопасности, кажется, сломавший ему пару рёбер, но удержавший на месте во время всех этих безумный виражей и падения. Дальнейшее он помнил смутно: кто-то — наверное, люди из остановившегося автобуса — вытащили его из кабины и вызвали и скорую, и полицию. Первые и отвезли его в город — и вкололи ему что-то такое, от чего он совсем перестал соображать и, похоже, заснул. Сам приезд в больницу он помнил смутно — так же, как и то, что делали там с ним самим.

А утром, после осмотра и завтрака, в палату к нему пришёл полицейский.

Пирсу он не понравился с первого взгляда — собственно, с того момента, когда он появился у него на пороге, представившись детективом О’Рейли и сообщив, что должен задать ему ряд вопросов.

— Ну я слегка перебрал, да, — неохотно признался Пирс.

— Вас и прежде задерживали за подобные нарушения, — сказал детектив, чем-то ужасно напоминавший ему бульдога, но не милого английского, а сурового американского.

— Да у моей матери день рождения! — попытался возмутиться Пирс. — Что, нельзя немного отпраздновать?

— Я здесь по другому поводу, — качнул головой детектив — и эти простые слова Пирсу совсем не понравились.

— Вы из-за автобуса, что ли? — спросил он, нервно сглатывая. — Там что — пострадал кто-то?

— С автобусом всё в порядке, — сказал детектив.

— Так вы из-за рыбы, — с облегчением выдохнул Полкисс. Паршиво, конечно… но, в конце концов, то, что он не выпустил пойманную рыбу — тянет всего лишь на штраф. А он-то себя накрутил… вот болван! — Ну да… знаю, — сказал он, старательно делая покаянную физиономию. — Но я без работы сейчас, а у матери день рождения… вот я и… но штраф я заплачу, разумеется, — добавил он быстро.

— При осмотре на заднем левом колесе вашей машины обнаружены следы человеческой крови, — сообщил ему очень внимательно выслушавший его сентенцию детектив. — Так же, как и на вашей одежде и на руках. Вы можете объяснить её происхождение?

Пирс Полкисс похолодел, вспомнив, как у него на глазах тот лосось превратился в мёртвого неизвестного мужика. Да нет… быть такого не может! Ему просто привиделось… примерещилось спьяну! Или даже не спьяну — может, правду говорят, что травка совсем не так безобидна?

— Нет, — сказал он на всякий случай — очень надеясь, что это чему-то поможет.

— Вы знаете этого человека? — спросил детектив, протягивая ему какую-то фотографию.

Пирс только взглянул на неё — и у него внутри всё оборвалось.

Мужик-лосось никуда не делся. Он так и лежал, мёртвый, только плечо было вдавлено в землю, и на теле отчётливо были видны следы шин.

— Нет! — отчаянно — и абсолютно искренне — выкрикнул Пирс. — Не знаю я его!

— Видели ли вы его прежде? — равнодушно поинтересовался О’Рейли — и это его равнодушие лучше всяких слов показало Полкиссу, насколько у него всё плохо.

— Я ничего не скажу без адвоката, — сказал он то единственное, что пришло ему в голову — сам не веря, что произносит такое всерьёз.

— Разумно, — кивнул О'Рейли. — Советую вам связаться с ним как можно быстрее — а пока что вы задержаны по подозрению в умышленном убийстве, — сказал он, доставая наручники и ловко пристёгивая его руку к ручке кровати. — У вас есть юридический представитель, мистер Полкисс?

— Нет, — пробормотал Пирс пересохшими враз губами.

— В таком случае он будет вам предоставлен, — так же равнодушно сообщил ему детектив.

Дальнейшие события напоминали Полкиссу сцены из фильмов категории «С» — дурно срежиссированные и отвратительного сценария: назначенный ему юридический представитель — солиситор — оказался молодой глубоко уже беременной женщиной с кофейного цвета кожей и чёрной шапкой волос, и дама эта, как показалось Пирсу, была очень сосредоточена на своём собственном состоянии и даже пару раз назвала его «мистером Полтиссом», даже не заметив своей оговорки.

— Я посоветовала бы вам согласиться на сделку о признании вины, — с ходу сказала она. — По совокупности имеющихся улик доказать вашу непричастность к убийству будет, я думаю, невозможно. Вот, посмотрите, — начала перечислять она, разгибая пухлые пальцы. — С места убийства ведёт лишь одна дорога — та, с которой вы выехали, и других въездов на неё нет. На месте убийства и на теле — следы ваших шин, на вашей одежде и под ногтями — кровь убитого, и, наконец, отпечатки ваших пальцев на орудии убийства.

— Я не его убивал! — не выдержал в отчаянии Полкисс. — Я убивал лосося!!!

— В каком смысле «лосося»? — озадаченно спросила миссис Лисси. Да уж, фамилия у неё была, на взгляд, Полкисса, совсем солиситору неподходящая…

— В прямом! — он хлопнул ладонями по столу. — Да вы мне всё равно не поверите же — мне никто не верит, говорят, я под неадекват кошу — но так было!

— Расскажите мне, — попросила миссис Лисси.

Он и рассказал… Она выслушала его очень внимательно, подумала — и кивнула с улыбкой:

— Вы знаете — а это может пройти… вы только поувереннее говорите. Возможно, получится объявить вас недееспособным и…

— Я не псих! — заорал Полкисс. — И я не хочу в дурку!!! Там! Был! Этот! Грёбанный! Лосось!!! — он опять шваркнул ладонями по столу.

— Вот, правильно, — кивнула его солиситор, на всякий случай немного отодвигаясь вместе со своим стулом.

— Ну вот — я же говорю, что вы мне не поверите, — вздохнул он, остывая. — Никто и не верит.

— Вы знаете, — она быстро собрала со стола бумаги и встала, — я ещё к вам зайду. А пока постараюсь договориться о залоге. Всего доброго, мистер Полтисс. Я постараюсь найти для вас адвоката по уголовным делам.

— Я Полкисс! — выкрикнул он ей в спину.

Найденный миссис Лисси адвокат — чью солидность, на взгляд Полкисса, крайне портили печально свисающие, словно плохо приклеенное мочало, начинающие седеть усы — выслушав ту же историю, покивал, подумал — и, пообещав заняться вопросом выхода под залог, посоветовал Пирсу согласиться на психиатрическую экспертизу. И, получив его подпись под бумагами с этим согласием, отбыл, издевательски, как решил Полкисс, пожелав ему счастливого вечера. Залог, назначенный судом магистрата, оказался огромным — в пятьдесят тысяч, а откуда у них с матерью и сестрой подобные деньги? Так что после больницы Полкисс отправился прямиком в тюрьму — и следующим его посетителем оказался, как ни удивительно, психиатр — маленький сухонький человечек лет пятидесяти с большой лысиной и яркими внимательными голубыми глазами, представившийся доктором Акерманом. Который очень заинтересовался этой историей с лососем, долго, подробно и очень дружелюбно расспрашивал Пирса, а потом поинтересовался:

— А вы сами как объясняете случившееся?

— Да понятия не имею! — честно сказал расслабленный дружелюбной беседой Полкисс. — Я сам обалдел. Я только в кино такое и видел.

— А сколько вы, говорите, выпили? — уточнил доктор Акерман.

— Да пару пива всего! — вскипел Пирс. — Не был я пьян! И рыбина эта — была!

— Я вам верю, — кивнул психиатр. — Мне нужно только уточнить некоторые детали… об этом всё равно спросят в суде, — мягко улыбнулся он Пирсу, — так что лучше всё обсудить здесь заранее. Вы, вообще, много пьёте?

— Да бывает, — пожал Пирс плечами, — и что? Я не какой-то алкаш — под заборами не валяюсь!

— Ну что вы, — возразил тот, — и в мыслях такого не было! Вы не волнуйтесь так, — ласково попросил он, — я только должен кое-что уточнить… форма есть форма, — добродушно кивнул он на лежащие на столе бумаги, которые ненавязчиво заполнял во время их разговора. — Что вы обычно пьёте?

— Да по-разному, — пожал Пирс плечами. — Обычно пиво… ну, иногда коктейли какие-нибудь — но я всё же не малолетка уже, сосать эту газировку, — скривился он презрительно. — Пиво, в общем… ну, иногда виски под выходные с приятелями.

— А пиво — в будние дни?

— Да это же просто пиво, — пожал тот плечами.

— Конечно, — кивнул доктор Андерсон. — А много пьёте?

— Ну как… упаковочку-то за вечер всяко уговорю, — не удержался от ухмылки Полкисс.

— Упаковка — это шесть пинт? — уточнил доктор.

— Ага. Ну а когда вискарёк — мы обычно бутылку напополам берём, — сказал Пирс. — За вечер — нормально…

— Вам, наверное, этого здесь сейчас не хватает? — сочувственно поинтересовался Андерсон.

— Да уж, — признал Пирс. — Ещё бы. Тут вообще нечем заняться! А у вас сигаретки нету хотя бы? Вообще-то обычно я не курю, но…

— Да, конечно же, прошу вас, — немедленно достал из кармана новую пачку «Винстона» доктор. — Пожалуйста, оставьте себе, — он щёлкнул зажигалкой, позволяя ему прикурить. — Ещё буквально пара вопросов…

…Результат сделки с правосудием Пирса потряс: его признали виновным в убийстве, совершённым в состоянии алкогольного психоза, и приговорили к шести годам заключения с принудительным лечением в психиатрической клинике в течение первого года — или до полного выздоровления.

Не говоря уже о солидном штрафе за браконьерство и вождение в нетрезвом виде.

Жертву же его опознать так и не удалось — и спустя положенное время так жестоко убитого им неизвестного кремировали за государственный счёт.

А за пару недель до судебного процесса над Пирсом Полкиссом на второй странице «Пророка» вышла небольшая, но крайне возмущённая заметка о пропавшем сотруднике, которого, похоже, никто не ищет, хотя заявление в аврорате лежит, и сотрудники газеты дали аурорам подробнейшие показания. Однако на этом всё и закончилось, и никакого продолжения эта история не имела. Ну пропал и пропал…

В конце концов, кто их знает, этих корреспондентов. Может, сорвал куш да уплыл себе отдыхать на озёра.