Свободные люди (джен)

Серый, надоедливый дождь не прекращался вот уже целую неделю. Он неслышно сыпался с хмурого неба, кропил обгоревший когда-то давно домишко, раздолбанное крыльцо и сталкерскую задницу, торчавшую из пролома под крыльцом. Рядом приплясывал от нетерпения ещё один сталкер и время от времени повторял на разные лады и с разными интонациями:

— Ну. Ну? Ну-у… Ну!

Наверное, никогда ещё это словечко из двух букв не передавало столь богатую гамму чувств и эмоций. Задница под крыльцом выглядела напряжённой и тоже источала нетерпение, только сказать не могла. Наконец, из глубин земной тверди раздался приглушённый голос:

— Тащи. Нежно!

Нетерпеливый одиночка бросился выполнять распоряжение с таким рвением, словно от этого зависели его жизнь и благополучие. Задница активно двигалась, сучила ногами и громко возмущалась:

— Не лапай, не лапай! Помни, мы с тобой просто друзья.

— А-а, бля, — пыхтел одиночка.

— Щука, мать твою! Отпусти яйца, тащи за берцы!

Вскоре из пролома показалась широкая спина, взъерошенная голова, густо покрытая паутиной и дохлыми мухами, и вот под серым дождём стоят уже два сталкера. Один смахнул с волос сушёные трупики насекомых и поднял повыше предмет, который держал в руках.

Это был артефакт невиданной красоты. Множество кипенно-белых иголок пересекались, образуя колючий шар размером с апельсин. Вокруг него трепетало энергетическое поле, в котором вспыхивали и гасли белые звёздочки.

— Чех, слушай, это нечто! — восторженно взвыл Щука. — Эта бирюлька, наверное, охренительно дорогая! Вот это повезло!

— Не продам и за лимон баксов, — отрезал Чех. — Я его нашёл, он мой! Моя пр-релесть…

Щука благоразумно заткнулся. Чех был повыше ростом и в плечах шире, а его кулаки отбивали охоту спорить раз и навсегда. В самом буквальном, болезненном смысле. Напарники отправились к долговцам: сбыть кое-что по мелочи, отдохнуть и обдумать дальнейшие планы. Без плана в Зоне нельзя, это каждый знает.

К долговцам тогда ходили все, потому что больше не к кому. До Сидоровича далеко, к Борову пойдёт только кретин или гопник, а к Волкодаву не ходили из принципа, ибо смерти подобно.

Чех и Щука обосновались в железнодорожном контейнере — роскошные апартаменты — поделили выручку и принялись ужинать (читай — бухать и закусывать).

— Надоело, — вдруг сказал Чех. — Одно и то же, мать его растак. Чего-то хочу, а чего не знаю.

— Бабу? — спросил Щука.

— Не. То есть само собой, но дело не в этом. Хочу оставить след в истории. Чтоб люди говорили — вот был такой Чехов, по прозвищу Чех и сделал то-то и то-то.

— Я тоже хочу! — немедленно загорелся Щука. — Может, завалим кого-нибудь?

— Пфф… Нашёл, чем народ удивить. Нет, товарищ Щукин, надо не разрушать, а созидать! Тогда тебя будут помнить долго.

-Золотые слова, мэн!

Сталкеры подняли головы. У контейнера стоял улыбчивый негр в цветастом берете, из-под которого свисали на плечи дреды.

— Позволите присесть? — вежливо и дружелюбно спросил он.

— Самим мало, — буркнул Щука. Чех коротко двинул его в бок и приглашающе махнул негру рукой.

— Присаживайся, брат.

Негр сел, поправил берет и протянул сталкерам сигареты, закурил сам. Щука сидел угрюмо набычившись, но предложенную сигарету взял. Чех не курил вообще, но тоже не стал отказываться из-за врождённой учтивости. А вы думали раз у человека здоровенные кулаки, так он и вежливым быть не может? А вот фигушки.

— Чех, — вежливо представился Чех. — Сталкер.

— Боб, — вежливо ответил негр. — Просто Боб. Отлично ты сказал про созидание, Чех. Именно этого жаждет твой дух. Вот и создай что-нибудь этакое. Чтоб люди помнили, в дело твоё верили и продолжали его, даже, когда тебя заберёт Джа.

— Кто? — вскинулся Щука, но снова получил тычок в рёбра и заткнулся.

Сладковатый сигаретный дым висел под потолком контейнера, закручивался гипнотическими спиралями. Чех смотрел в эти спирали и чувствовал себя лёгким, свободным от мирской суеты и забот.

— Что самое важное в жизни, мэн? — доносился голос Боба. — Чего жаждет человек больше денег, секса и набитого брюха?

— Свободы, — прошептал Чех. — Я хочу быть свободным.

— Все хотят, — сказал Боб и растаял в сигаретной дымке.

Чехов этого даже не заметил. Рука сама собой потянулась к контейнеру, где лежала баснословно дорогая «прелесть». Глаза сталкера горели. Он знал, что нужно делать.