Хозяин гончих псов (джен)

Татуировка жгла огнём. Коллин не помнил точно, где, когда и под какой дрянью набил её, и потому серьёзно опасался заражения крови. Он не раз слышал от приятелей о том, что такое возможно. Умереть от банального заражения крови при нанесении кустарной татуировки, попробовав едва ли не все доступные средства расширения сознания и вконец посадив печень и сердце — это было бы очень, очень иронично.

Но улицы осеннего города пусты и холодны, и тут не до иронии. Весь этот пасмурный день Коллин провел в поисках пустующих домов, приготовленных для продажи. Пришлось окопаться за столиком интернет-кафе и потратить последний полтинник на трафик и энергетики, но оно того стоило. В районе под названием «Спрингс» домов нашлось несколько, и, если очень повезёт, в них обнаружатся ещё не до конца вывезенные вещи, которые хозяева наверняка будут рады пожертвовать в фонд помощи подыхающим наркоманам имени Коллина Хейли.

Солнце медленно опускалось за крыши аккуратных светлых домиков, и те зажигали огни, как если бы наелись солнечного света и теперь светились довольством сытых котов. Теплым таким, уютным. Коллин содрогнулся всем телом и прибавил шаг, он уже привык к тому, что температура окружающей среды не имеет никакого отношения к его ощущениям. Он замерзал среди лета, а зимой вдруг ни с того ни с сего испытывал огромное желание сорвать с себя одежду и упасть грудью в снег. Сосуды работали как попало, им слишком часто приходилось разносить по телу вперемешку с кровью всякую дрянь.

В первом доме из тех, что он наметил заранее, прямо на полу в гостиной обосновалась влюбленная парочка. Девушки с энтузиазмом практиковали вязание морских узлов в свете горящего камина. Удивительно, на что способны лесбиянки за неимением члена, позволяющего заниматься сексом без риска свернуть себе шею.

Второй дом оказался пуст ровно настолько, насколько и должен был. Хейли обошел его, пару раз плюнул с досады на белоснежные стены идеально чистой спальни и покинул его ни с чем. Хотя, по правде сказать, причиной раздражения было то, что перед глазами у него всё ещё стояли две девчонки, извивающиеся в конвульсивной попытке доставить друг другу удовольствие. Сознание того, что он в любом случае чужой на этом празднике жизни, не отвлекало от боли, выворачивающей суставы, а только усугубляло ее.

Хозяева третьего дома позаботились об установке высокотехнологичной сигнализации, обойти которую было можно, но на такой подвиг Коллин был не способен. Во всяком случае не сегодня.

Около четвертого обнаружилась свора бродячих псов, и хотя выглядел дом более чем многообещающе, собаки недвусмысленно намекали, что нашли это место первыми, а в данный конкретный момент ищут что-нибудь на ужин.

Трясущимися руками он расковырял замок задней двери пятого дома, когда на улице уже было совсем темно, и не согревали воспоминания даже о самых горячих девчонках. Дом был старым, и то, что лезть в него не стоит, было видно с самого начала, но безумная надежда и собачий холод сделали своё дело — замок поддался, и дверь заскрипела, открываясь вовнутрь. Комнаты этого дома были пусты и темны, он не подходил даже для того, чтобы погреться. Запах старости и пыли пробирался в ноздри и оседал в легких.

— Что за черт? — сипло выругался Коллин и остановился напротив двери в подвал, она располагалась под лестницей, как и все прочие двери в домах подобной планировки. Эту обшарпанную деревянную дверь украшал тот же несуразный извивающийся знак, что и правое предплечье мистера Хейли. Что за больная фантазия вообще породила эту блядскую татуировку? Она не была похожа ни на что — ни на змею, ни на кинжал, ни на дорогу, закручивающуюся кольцами вокруг руки и жизни, и в то же время напоминала всё вместе, словно тест Роршаха в глазах шизофреника.

Что если это знак какого-нибудь картеля, а за дверью их общак? Заманчиво, но слишком очевидно. Обнаруживать своё присутствие, рисуя метку на всю дверь — это глупо, рискованно и безвкусно. Коллин не обвинял наркоторговцев в наличии вкуса, но то, что рисковать они не любят, в силу своих пристрастий отлично знал.

На следующий день, когда он проснулся на своем грязном матрасе в однокомнатной клетке многоэтажного дома, Коллин не мог понять, было ли то, что он помнит о вчерашнем дне, наркотическим бредом, странным сном или…

И всё же он проверил. Шатаясь от слабости, поскольку поесть не было ни сил, ни желания, он вернулся в тот старый дом и снова открыл дверь, помеченную знаком его татуировки. Снова неуверенной походкой он спустился по лестнице вниз и попал в чертов райский тропический лес! Поначалу тёмные, мокрые листья огромных деревьев мешали видеть и били по лицу, но впереди брезжил свет, и он шёл к нему, как мотылек на огонь, полупомня-полуфантазируя о том, что сейчас увидит.

Огромная поляна посреди леса была украшена гирляндами ярких цветов, прозрачные огоньки с шипением носились по воздуху, то и дело меняя цвет и размер. Трава под ногами была такой мягкой, что ходила волнами от малейшего дуновения ветра.

Коллин сделал последний шаг и упал сначала на колени, а потом лицом в эту землю, что пахла цветами. Боль, голод, страх — всё отступало, пока он вдыхал этот воздух. Тело его, покрытое язвами от инъекций, казалось теперь легким, желтоватую кожу ласкала трава. С трудом перевернувшись на спину, он уставился вверх. Коллин помнил, что летающие огоньки — это феи, но вчера он подумал, что просто спятил. Феи не могут существовать в мире, где уже существуют героин, сифилис и педофилия. Кто-нибудь непременно придумал бы ловить и продавать их, как красивые игрушки. Или препарировать, чтобы посмотреть, как в одном организме сочетаются свойства примата и насекомого.

Коллин поднял руку вверх, и на его указательный палец тут же опустилось прекрасное легкокрылое создание в белых одеждах. Невозможно было понять, женского пола это существо или мужского — круглое личико светилось доброй, но совершенно андрогинной улыбкой. Через секунду сетчатые крылья вздрогнули, и фея исчезла, как и десятки других огоньков. Небо, которое должно было быть потолком подвала, простирало бескрайние облака над верхушками неестественно-зеленых деревьев.

Тонкая белая рука вдруг поймала его за большой палец. Тонкая, словно птичья. Коллин повернул голову и увидел существо столь же прекрасное, как и место, в котором оно обитало. Полупрозрачное, в одеждах из тумана, склонилось оно над больным и усталым человеком, изучающее глядя на него своими аметистовыми глазами, лишенными белка, из-за чего они казались двумя огромными драгоценными камнями. Должно быть, рука Коллина заинтересовала существо потому, что у него самого не было большого пальца — только четыре тонких, прямых и необыкновенно изящных отростка с четырьмя фалангами вместо трех.

Белизна от алебастровой руки существа прохладой перетекала на желтоватую кожу человека. Коллин не испытывал страха, только странное ноющее чувство, от которого хотелось плакать. Возможно, это было подлинное счастье. Он так давно не испытывал его, что запросто мог перепутать с тяжелейшей печалью.

Хейли проснулся в своей квартире и обнаружил, что прошел ещё день. Очевидно, фантастические существа из этого подвала не желали оставлять при себе человека, как если бы одним своим присутствием он отравлял их сладкий воздух. Он встал с матраса, всё такого же серого и грязного, и поплелся в ванную. В зеркале, чудом уцелевшем после того, как он продал едва ли не все вещи в этой квартире, Коллин увидел свое отражение и замер. Кожа его приобрела ровный, здоровый оттенок, исчезли темные круги под глазами. Не отрывая взгляда от зеркала, он сорвал одежду, в которой спал, словно она была пропитана кислотой и угрожала растворить его без остатка. Следы от нестерильных инъекций исчезли, пропали шрамы, полученные в драках… Голубые глаза смотрели спокойно и ясно, исчезла болезненная желтизна белков. Даже волосы, до того пепельные, вернулись к иссиня-черному оттенку — в последний раз такими они были не менее десяти лет назад.

И самое главное — исчезла ноющая боль, а ведь она жила в его теле годами. Нет, он всё ещё помнил, как накрывает теплая волна удовольствия после очередной дозы, но теперь его не тянуло к ней за удавку наркотической ломки.

Он пришел в тот дом и в третий раз, но не смог войти. Дверь была на месте, как и знак на ней, но при мысли о том, как он может выразить благодарность за то, что с ним произошло, Коллин приходил в замешательство. Им не нужны были деньги, им не нужна была его паршивая жизнь, им совершенно ничего не было от него нужно…

То был акт чистейшего милосердия, и он не требовал оплаты.