На один раз больше (гет)

Глотик меня предаёт. Соскакивает на пол, как только клацает дверная ручка, и, кокетливо виляя задом, направляется к нарисовавшемуся в проёме Гарри.

Они перемигиваются на пороге: мой неверный питомец и мой суженый, а потом дверь, скользнув по пушистому хвосту, прикрывается, и мы остаёмся наедине.

Гарри берёт с подушки припасённое мною кое-что «на почитать перед сном», но, едва скользнув глазами по обложке, переводит взгляд на меня:

— Когда ты станешь миссис Поттер, коты и книги будут дрыхнуть отдельно.

Улыбка на его лице сможет, наверное, растопить ледник. Вот только, справедливости ради, мне есть что сказать этому потенциальному «грозному мужу».

— С завтрашнего дня, Гарри! А сегодня отдельно следует спать нам.

— Думаешь, я спать сюда пришёл? — усмехается Гарри.

— Да не так чтобы...

— Правильно делаешь, что не думаешь.

Развернув разговор в свою пользу, Гарри откладывает журнал в сторону и берётся за край прикрывающего бёдра полотенца. Я натягиваю повыше одеяло.

Неужели нельзя было потерпеть? Хоть одну-единственную ночь! Я не верю в приметы, а вот самым ретивым суеверие могло бы помочь немного притормозить.

Однако мой красноречивый взгляд не производит никакого эффекта. Гарри, скидывая с себя полотенце и забираясь в постель, говорит умильно и вкрадчиво.

— Я помню, помню про последнюю ночь перед свадьбой, не волнуйся. Надо так надо, можно подумать, я возражал? Но ведь до ночи куча времени, и если сосредоточиться на главном...

— Кое-кто, чувствую, уже сосредоточился.

— Точно чувствуешь? — язвит Гарри мне в тон.

Вот как тут реагировать? Чем ответить на это чистой воды нахальство, на сквозящее в голосе озорство? Сквозь ночную сорочку его эрекция ощущается слишком явственно, а в глазах без труда читается ненасытное «хочу».

Опыта в постельных делах у меня — всего ничего. У Гарри — ровно столько же, но он, похоже, уже вошёл во вкус и на мои робкие «давай потом?» отвечал слегка виноватой улыбкой и нежными объятиями. Обычно я устраивалась у него на плече, прикрыв глаза, вбирала в себя его дразнящий запах и гнала прочь сомнения. Мы выжили, и мы — вместе! Всё остальное — временные сложности, и не более того. В постели на первых порах у многих не ладится, я читала. Но могла ли я подумать, что это знание будет востребовано так скоро?

Я ведь выхожу замуж. В восемнадцать лет.

Родители придут в ужас, но у них и без того будет что сказать своей дочери... А Гарри твёрдо решил, что вокруг «того самого Поттера и сопровождавшей его Грейнджер» слишком много сплетен, и лучший способ заткнуть рты — пожениться. Не откладывая на потом, наплевав на все условности. Я согласилась, и, как ни странно, это решение не кажется мне хоть сколько-нибудь опрометчивым.

Нагло пользуясь моим замешательством, Гарри распускает, что называется, руки. Подушечки его пальцев скользят по бёдрам, крадутся к промежности, но дальше двинуться не осмеливаются и, потоптавшись в нерешительности, прижимаются к лобку.

Мы смотрим друг на друга. Молчим, но пикировка взглядами продолжается. Кто кого? Гарри улыбается открыто: широко и вызывающе; мне же — дабы спрятать улыбку — приходится покусывать губу. Его это явно заводит. Упирающийся мне в бедро член растёт и твердеет с каждой секундой, лежащие на лобке пальцы смелеют и углубляются во влажную теплоту моего тела.

Пути назад, по сути, уже нет, но разве я сказала «да»?

Пробормотав что-то не совсем приличное про «волшебную кнопочку», Гарри находит-таки эту чувствительную точку, обводит по кругу кончиком пальца и слегка надавливает. Один раз, другой, третий... и по низу живота разливается странное ноющее ощущение — непривычное, но безумно приятное. Я невольно выгибаюсь навстречу этой пульсирующей где-то внутри меня волне; наружу вырывается слабый стон.

Ничего не понимаю.

Я тоже распробовала сладость «запретного плода», сама того не заметив? Или всё дело в «волшебной кнопочке»?

С чего вдруг сегодня Гарри решил начать оттуда? Он же никогда...

Господи боже, это волшебно! Ум-м-м-м...

— Что... что ты делаешь? — шепчу я, пытаясь приподняться.

— Нечто нелогичное, — охрипшим голосом отвечает Гарри, подаваясь вперёд и прижимая меня к подушке.

Он нависает надо мной, глядя прямо в лицо и дразня своей чертовой улыбкой.

Сейчас мы оба знаем, кто из нас двоих в очередной раз проиграл, но не в моих правилах сдаваться.

— Завтра мы сможем сколько угодно...

— С тем, что сегодня, будет на один раз больше!

Он ещё и подмигивает! Довольно и плутовато одновременно, заставляя моё сердце в очередной раз ухнуть вниз, пресекая этим все мои возражения: и возможные, и невозможные.

И, верно для того, чтобы обезоружить меня окончательно, склоняется чуть ниже, зарывается губами в ямочку между ключицами и начинает целовать, каждым поцелуем выдыхая моё имя: Гер-ми-о-на...

Я мгновенно сдаюсь, но с языка всё равно срывается внезапное, якобы снисходительное, для самой себя неожиданное:

— Ну, если только на один раз...

У отпрянувшего Гарри выражение вдохновения сменяется — ни много ни мало — гримасой из удивления, разочарования и странной для него, возможно притворной, но спасительной для меня готовности покориться судьбе.

— Ну, на один так на один, — ворчит Гарри и тут же прикрывает мне рот глубоким требовательным поцелуем.

У этого поцелуя вкус маленького триумфа. Про себя я даже успеваю усмехнуться, но жар его губ вовлекает меня в такой водоворот чувств и эмоций, что вся моя готовность не уступить лопается как мыльный пузырь.

И я уже не рискну судить о том, кто в эту ночь будет смеяться последним. И сколько раз.