Один разговор (джен)

Третье сентября 1995 года.

— Что случилось?

— Ничего, тетя. Дурной сон, — Гарри взял с тарелки тост, поставил чашку под кофеварку, откусывая тост на ходу.

Завтраки в будние дни всегда проходили однообразно — тосты с джемом и ветчиной, и чай. Только дядя Вернон пил по утрам кофе, и иногда Гарри, когда чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. В основном, завтракали молча, с ночи никаких событий не происходило, а день только начинался. Затем тетя и дядя уезжали на работу, и на каникулах они с Дадли оставались одни дома. Это воскресенье должно было отличаться от будних общей ленивостью обитателей дома номер четыре Тисовой улицы, но так как оно было последним выходным перед началом учебного года, то никак не выделялось в среде обычных молчаливых завтраков. Разве что, Дадли с дядей Верноном еще не проснулись.

После дядя Вернон должен будет отвезти Гарри на Кингс-Кросс, у Дадли же сборы в школе были только вечером.

— Дурные сны у вас — плохой знак.

Тетя Петунья не любила лишний раз упоминать о волшебстве, поэтому если она говорила о нем — дело было серьезным. Ее словам Гарри доверял едва ли не больше, чем всем речам Дамблдора по той причине, что за всю свою жизнь тетя сказала меньше всякого бессмысленного возвышенного мусора о волшебниках, чем Дамлдор говорил за день.

— Я совершенный бездарь в прорицаниях, не думаю, что стоит переживать.

— Лили умела отличать вещие сны от обычных.

— И как же?

— Ощущением того, что это уже произошло не только во время сна, но и после пробуждения. Когда нам снятся кошмары, мы просыпаемся в своей спальне и рады тому, что все это было лишь сном. Лили иногда снились такие сны, в которых это ощущение не проходило и страх только усиливался.

— И ее сны сбывались? — недоверчиво спросил Гарри.

— К сожалению. Как-то на рождественских каникулах ей приснился дурной сон, будто бабушка Марта умерла, но это можно было исправить. Лили все советовала отцу навестить бабушку, но он ограничился звонком и удовлетворился тем, что бабушка чувствует себя прекрасно. На следующий день она умерла в больнице, но это, действительно, можно было исправить. Бабушка осталась одна дома, и когда у нее прихватило сердце, она не смогла говорить, упала и некому было вызвать врачей. Когда дед вернулся домой и вызвал скорую помощь, было уже поздно.

У Гарри сердце заколотилось сильнее. В голову пришла странная, совершенно неправильная мысль, которую одновременно хотелось и прогнать, и развить дальше.

— Почему она не смогла предвидеть собственную смерть?

Петунья усмехнулась. Устало и зло. Села за стол напротив Гарри и посмотрела ему в глаза. Насмешливо и покровительственно, так, что он сразу почувствовал себя маленьким мальчиком, сказавшим какую-то несусветную глупость.

— Ты думаешь, она не предвидела? Не предпринимала попыток избежать этого? Глупый!

— Тогда почему она умерла?!

Гарри непроизвольно сжал кулаки, но тут же постарался успокоиться. Тетя знала! Она знала больше, чем он, знала то, что отказался говорить ему Дамблдор, сказав, что он еще слишком юн для того, чтобы знать правду, которая бывает слишком тяжелым бременем.

— Пожалуйста, тетя Петунья, расскажите...

— Ваше волшебство — поганая дрянь, мерзость. Проклятие! Ты можешь считать, что я завидовала Лили, но это не так. Магия не несет добра, она всегда — разрушительна. Всегда! Сильное колдовство способно убивать, но нет никакого колдовства, способного оживить! Мир всегда жил в гармонии, у нас создают ядерное оружие и борются за права ущемленных народов, строят школы в Африке, чтобы дети могли получать образование вне зависимости от места рождения. Волшебники не создали ничего. Идея школы — идея, как вы говорите, магглов. И то ваши школы открывали, по большей части, с целью ограничительной, контрольной, чтобы вы не наделали глупостей. Строительство — идеи магглов. Чеканка монет — идеи магглов. Именно поэтому экономика ваша так бессмысленна, потому что даже общую идею нормально воплотить в жизнь не можете. Вы только разрушаете. И чем сильнее волшебник — тем больше он сможет разрушить. — ноздри Петуньи раздувались, Гарри редко мог видеть тетю в таком состоянии, но он боялся пошевелиться, спугнуть ее откровения, когда она может многое рассказать. — Кто-то добровольно отказывается от разрушения, даже будучи сильным магом. Как этот ваш Дамблдор.

Пеутнья ненадолго замолчала, глядя в свою чашку с чаем, будто видела там что-то или гадала по чаинкам.

— Дамблдор был бы очень зол на меня за то, что я сейчас это говорю, — уже спокойнее продолжила она. — Но Лили старалась подражать ему во всем, он был для нее идеалом. Только никакая сила любви и верности не спасла ее! Потому что от вашего зла спасет только еще большее зло! Ей нужно было хватать тебя и бежать на континент, убивать тех, кто хотел убить ее, опережая их действия, только так она могла бы остаться в живых. Вы — зло, и войны ваши — шабаш злых духов. Вы прокляты самой природой и неспособны к созиданию. И любые попытки его — заканчиваются плачевно. Вспомни все свои стихийные выбросы, они происходили, когда ты был зол или испуган. Не когда ты радовался, вокруг расцветали цветы и по нашему саду бегал единорог, нет. Подламывалась ножка под стулом Мардж, спотыкался Крис Андерсон, когда ты завидовал ему, а неизвестный мальчик ронял мороженное, оттого что тебе не купили такое же, потому что у тебя болело горло.

— Но почему-же, — не согласился Гарри. — У нас много лечебных заклинаний и зелий...

— Когда тебе было три года, ты серьезно заболел. У тебя была пневмония. Я плакала, не спала ночами, и решилась написать письмо вашему Дамблдору. Он ответил мне короткой запиской: «Он не умрет. К сожалению, у нас нет лекарств от этой болезни». Даже все ваши болезни — последствия вашей же магии. Костеросты для тех, кому сломали ребра, зелья, убирающие выросшие рога у проклятого мужа, которому изменяла жена, безумие, как следствие экспериментов с магией.

Гарри вспомнил. До того момента, как тетя сказала, он даже не знал, что когда-то серьезно болел. Но теперь он вспомнил это так ярко, будто снова мог пережить все это.

Мир кажется большим, больше, чем он привык его видеть. Это пугает, хоть страх неосознан, да и причины его ускользают в белом тумане, застилающем пеленой вялое течение образов в голове.

Тетушка не смотрит на него, но поет. Что-то грустное, возможно, слова не ложатся в рифму и вообще придуманы ей на ходу. Она прижимает его, укутанного в теплое цветное одеяло, к груди, гладит по мокрым от болезненного пота волосам, противно прилипающим ко лбу.

— Тебе нужно поспать, — в спальню входит зевающий Вернон, еще не такой толстый, как сейчас.

— Нет.

— Ложись, как Гарри уснет. Заведи несколько будильников, чтобы просыпаться и проверять температуру.

— Нет.

— Ты написала этому... как его там...

Тетушка оборачивается и грустно смотрит на мужа. Улыбается, продолжая гладить Гарри по волосам.

— Лучше бы не писала. Он ответил лишь, что он не умрет, а они ничем не могут помочь.

— Они же... маги. Им это все — палочкой взмахнуть!

— Нет. Они могут лишь причинять боль, взмахнув палочкой. И все их лечебные заклятия сводятся к тому, чтобы исключить последствия той причиненной боли. Маги не умирают от старости. Их либо поражают магические болячки, так же придуманные другими магами, либо неудачные эксперименты, либо заклятия врагов. Редкий маг доживает до старости, таких — единицы. Они... прокляты! Прокляты!

— Ч-ш-ш, Гарри может услышать.

— У него жар, он не запомнит, да и не поймет смысл этих слов. А если и понял бы... Я хочу, чтобы он был сильнее Лили, чтобы он отомстил за ее смерть! Только... он попадет в лапы этого Дамблдора, который станет внушать, что величайшая сила — это любовь. В то время, как влюбленных, как Лили с Джеймсом, будут убивать те, кто послал старика с его демагогией в жопу!

— Ты желаешь, чтобы твоей племянник стал темным безумным магом? Как этот... Кого там нельзя называть.

— Лучше так, чем быть слабым и беспомощным...

— Тетя, а почему Волдеморт вообще пришел в наш дом?

— Не называй его по имени!

— Это глупое суеверие, — пожал плечами Гарри.

— Все ваши глупые суеверия, как и дурные сны, имеют смысл сбываться. Тебя подкинули к нам под дверь, как зверька. С запиской, что, мол, Лили с Джейсмом погибли, вы единственные родственники, бла-бла-бла, — Петунья сжала в руках чашку. — Естественно, меня такое объяснение не устроило. Я отправилась в Косой переулок, в совятню, и написала Дамблдору.

— Что было потом?

— Лили и Джеймса убил Волдеморт.

— Я это уже слышала. Что ему вообще понадобилось от моей сестры? Понимаю, она... грязнокровка, но не стоит того, чтобы устраивать на нее охоту. А она была, мистер Дамблдор, не думаете же вы, что мы с Лили не общались вовсе?

Дамблдор согласился встретиться с Петуньей в Дырявом котле. Она хотела, чтобы это произошло в маггловском кафе, где Петунья чувствовала бы себя увереннее, но пришлось соглашаться и на магический паб. Ей казалось, что Дамблдору всего лишь лень переодеться в приличные вещи ради такой неважной встречи, и эта догадка, которая скорее всего была даже неверной, заранее настроила Петунью против Альбуса Дамблдора.

— Это долгая история, миссис Дурсль.

— Ох, право, мистер Дамблдор, я никуда не спешу. Или вы серьезно полагали, будто меня устроит ваше объяснение на три строки? Серьезно думали, будто если я не относилась тепло к Лили в детстве, повзрослев, вычеркну сестру, единственную оставшуюся в живых родственницу, из своей жизни? Да, мы не общались с ней близко, но переписывались, и о ее делах в общих чертах я имела представление. И я знала, что Тот-Кого-Нельзя-Называть ищет не ее, а Гарри.

— Волдеморт, Петунья. Он Волдеморт.

— Все, кто называл его так, кроме вас, имели странную тенденцию умирать неестественной смертью. А у меня маленький сын, уж простите мою суеверность.

— Так вы хотите знать, почему я отдал Гарри именно вам?

— Разумеется.

— Вы его единственные кровные родственники, — невозмутимо и строго сказал Дамблдор, однако Петунью это не остановило. Скорее, разозлило еще больше. Альбус мог быть каким угодно авторитетом для волшебников, но Петунья была магглой, молодой матерью, на голову которой свалился потенциально опасный ребенок, и она, прежде всего, должна была оградить свою семью от бед.

— Это я уже слышала.

— Не перебивайте, — резко пресек Петунью Дамблдор. — Гарри выжил благодаря жертве Лили. Она отдала свою жизнь в обмен на его. Это очень старая магия, чистая, ее основы, она действует без заклинаний, на одном желании, как детское стихийное волшебство. И кровь Лили продолжает оберегать Гарри.

Петунья поджала губы, будто принимая какое-то очень важное решение, которое ей очень тяжело давалось.

— Тот-Кого-Нельзя называть... исчез? Скажите, в какой опасности находится Гарри и мы вместе с ним? — Петунья сжала кулаки. — Я обещаю, что не брошу его. Но если находиться рядом с ним опасно, мы уедем. В Новую Зеландию. Я и Гарри, если моя кровь способна дать ему защиту. Но я хочу оградить своего сына. Вы меня понимаете?

Глаза Дамблдора блестели, Петунья не знала, что сейчас он узнает рыжеволосую упрямую, но честную Лили, готовую всегда поступать лишь по справедливости, в ее сестре. Вначале он не ждал ничего хорошего от этого разговора, но теперь понял, что Петунья всего лишь переживает. Уже за обоих детей. На сердце его потеплело при виде этой храброй магглы.

— Вы в безопасности, миссис Дурсль. Волдеморт исчез. Не навсегда, но я сделаю все возможное, чтобы его возвращение не стало для нас неожиданным. Сейчас активно ловят всех его сторонников, скоро ими пополнится Азкабан. На Гарри больше не ведется охота.

— Из-за чего она вообще началась?

— Ох...

— Я имею право знать, мистер Дамблдор. Вы оставляете ребенка мне, я должна знать все, что его касается! Пока он маленький и неспособен самостоятельно отвечать за свои поступки, это теперь касается и меня. Вы сами так решили, оставив его на моем пороге!

— Было пророчество...

— Про сон-то расскажешь?

— Он бредовый был, если вдуматься. — Гарри, по привычке, растрепал итак не расчесанные еще с утра волосы. — Мне снилось, что Вол... — под хмурым взглядом тети Петуньи он исправился. — Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился, и его главной целью стал я. Он набирал силы, но тратил все не как раньше, для достижения власти, а только чтобы поймать меня. А я уехал куда-то в Японию, искать какой-то не то меч, не то что-то подобное, что дало бы мне могущество, равное Вол... ему, в общем. И я ищу, ищу, спрашиваю у разных магов, а потом понимаю, что я ищу не меч, а себя. И разговариваю с прорицателями старыми, уродливыми старухами и стариками, спрашиваю, как я могу найти себя. А они все отвечают, что уже поздно, я себя давно потерял.

— Мда... Но с волшебниками это случается.

— Что именно?

— Потеря себя во имя какой-нибудь бредовой идеи. Даже ваш Дамблдор себя потерял, как мне кажется.

Гарри задумался над словами тети. Он любил такие моменты откровенных разговоров, и уважал за это Петунью и Вернона — они никогда не говорили, что он еще слишком мал, потому ему лучше жить в благом неведении.

— О чем было пророчество?

— Грядет тот, кто сможет победить Темного Лорда. И Лорд признает его равным себе, но не будет знать всей его силы.

— И как это относится ко мне?

— Там было еще что-то с датами, вроде ты подходил. В любом случае, теперь уже ясно, что речь шла о тебе, раз ты не умер от его проклятия.

— Равным себе... Как я могу быть равным самому могущественному темному магу?

— Действительно, — съехидничала тетя Петунья. — Есть над чем поразмыслить, верно, Поттер? Собирайся, я разбужу Вернона. Вам выходить через сорок минут.

Гарри молча убрал за собой кружку со стола, поставив ее в раковину. Он думал над тем, как же бессмысленно звучит это пророчество, ведь он слабый, беспомощный, не ровня даже ненавистному Снейпу, не то что Волдеморту.

— Гарри, — окликнула его тетя, когда он был уже у порога. — Помни, что я верю в тебя. И хочу, чтобы ты жил.

— Долго и счастливо?

— Именно.