Лишние люди (джен)

Когда-то реальность Ханны была многогранна, и какой стороной ее ни поверни — сияла множеством разных цветов.

В один миг она вспыхивала ярко-алым отголоском счастья, тянулась к сердцу языками огня из камина и грозила оставить после себя только пепел. Но стоило набраться смелости, чтобы сделать лишь один шаг вперед, и захватывающее в свои объятия пламя оказывалось не обжигающе горячим — а успокаивающе теплым, согревающим.

А потом, незаметно, пока взгляд был устремлен в далекие мечты — реальность успевала повернуться другой своей гранью, и алый стремительно тускнел. Тогда она обретала цвет холода, синим отголоском грусти заставляла душу болезненно съеживаться и тоскливо скулить побитым щенком, который отброшен в сторону чьим-то бездушным толчком.

Но теперь казалось, что это было в какой-то другой жизни, что та многогранная реальность принадлежала какой-то другой девочке из другого мира, и Ханна не помнила, что значили остальные цвета — или вовсе никогда этого не знала. А может, она просто потерялась среди всех этих граней, свернулась где-то там пушистым клубочком шерсти да торчащими из него треугольниками ушей, и не желала искать выход.

Сейчас реальность Ханны стала похожа на круг застаревшего сыра, от которого то и дело кто-то невидимый норовил оторвать кусок. Стоило присмотреться к ней, к этой реальности — и невольно поморщишься, так неприятно выглядели разграбленные чужими жадными руками неровные края грязно-желтого цвета. Цвета болезни и людского равнодушия.

Без магии — непривычно. Стало бессмысленно взмахивать волшебной палочкой и шептать заклинания — больше предметы не повиновались ни голосу, ни движениям руки. Хотя, в сущности, Ханне было все равно. Если становилось холодно и она по привычке шептала «акцио плед», а он не прилетал — просто съеживалась комочком на кровати и пыталась уснуть. Если чашка, повинуясь неловкому движению руки, с грохотом валилась на пол и разлеталась десятками осколков, а тихое «репаро» не срабатывало — просто пожимала плечами и брала другую.

Ханна не знала, почему до сих пор носила в кармане волшебную палочку. Наверное, та же привычка, что вынуждала ее бормотать «тергео» в попытке избавиться от пятен на одежде.

Только появления Невилла напоминали, что она все еще жива. Что сердце все еще там, внутри, упрямо стучит и разгоняет по венам кровь. Оно больше не билось часто-часто, не желало выпрыгнуть из груди прямиком в грубоватые, мозолистые, но такие нежные мужские руки. Но все-таки напоминало о себе — а взгляд на безжизненную, похожую на призрак Ханну говорил, что это уже очень много.

* * *

Она не хотела в Мунго. Пыталась что-то бессвязно бормотать, отчаянно впиваясь ногтями в тепло вязки мягкого свитера, и почти не надеялась, что Невилл поймет. Но он посмотрел заботливо своими грустными карими глазами, едва заметно кивнул — а спустя мгновение из зажатой в его руке палочки вырвался серебряный зверь и стремительно унесся вдаль.

Ханна знала, откуда взялась эта слабость, сковывающая движения и не дающая вязким мыслям выстраиваться в гладкие предложения. Боль из своего эпицентра в ноге растекалась по всему телу, иголочками отзываясь где-то в животе и заставляя морщиться.

Свалилась кубарем с лестницы, споткнувшись об оставленную на ступеньке коробку и потеряв равновесие? Получай последствия.

Руки Невилла были все такими же, как прежде, такими, как их услужливо рисовали спешащие на помощь воспоминания. Ханна бы улыбнулась, чувствуя шершавое прикосновение ласковых пальцев к ноге, но, кажется, мышцы лица позабыли, как это делается. Когда Невилл подхватил безвольное тело на руки — она прижалась к нему покрепче и зажмурилась, стараясь сохранить в памяти это ощущение растекающегося внутри тепла. Едва уловимого. Такого важного.

«Только не в Мунго», — хотелось прошептать еще раз, но Ханна не стала. Еще секунда — и зеленое пламя камина поглотило их без остатка.

* * *

Сознание возвращалось тяжело, вспыхивало совсем тускло — и тут же гасло. С каждым разом вспышки оказывались ярче, задерживались дольше и становились все неприятней. У них будто был свой вкус. Горько-приторный. Сладкий малиновый джем, присыпанный порошком из полыни.

Больно не было, только противно сосало под ложечкой, а в голове стоял туман. Он был плотный, молочно-белый, оседал маленькими капельками росы от едва уловимых, невесомых движений — но исчезать отказывался.

Наконец Ханна заставила себя открыть глаза. Первое, что увидела — белоснежный потолок, и тут же едва подавила испуганный вскрик. Где-то в глубине застывшего во времени тумана начал зарождаться голос из прошлого, хриплый, измученный, сначала он был совсем тихим, но продолжал становиться все громче. А тем временем перед внутренним взором из нитей воспоминаний был соткан до сжигающей сердце боли знакомый образ — лихорадочно блестевшие глаза, которые продолжали видеть то, чего не было.

«Мэри… Мэри, ты опять со мной… Мэри, я так скучал… Я знал, что ты вернешься… Мэри… Мэри… А у меня больше нет магии… Мэри… Все, как ты хотела… Мэри… Но без нее я никому не нужен… Мэри… Только тебе… Не бросай меня больше… Мэри…»

Ханна крепко зажмурилась и закусила губу, вцепившись пальцами в жесткие простыни. Продолжая повторять себе, что это — прошлое, этого больше нет, все ушло и никогда уже не вернется, она чувствовала, как по щекам текут горячие слезы. Потребовалось время, чтобы восстановить сбившееся дыхание и прогнать из головы навязчивые образы.

Только тогда она смогла вновь открыть глаза и убедиться, что вокруг нее — не удушающе равнодушные стены Мунго. Больничное крыло в Хогвартсе выглядело так же, как и годы назад, когда Ханна была здесь в последний раз.

Она сделала несколько глубоких вдохов и вытерла мокрые щеки. Все равно находиться здесь было неприятно, это место слишком настойчиво напоминало то, чего лучше было не вспоминать.

Ханна ощупала поврежденную ногу — боли больше не было. Видимо, мадам Помфри срастила перелом и напичкала свою пациентку обезболивающими и успокоительными зельями, из-за чего она уснула. Воспоминания о том, как Невилл доставил Ханну сюда, были смутными, неясными, будто кто-то прошелся сухой губкой по написанным на грифельной доске словам, одни из них — стер, а другие оставил едва заметными. Приглядишься — и можно разобрать, что там написано.

Через койку от Ханны кто-то спал, уткнувшись лицом в подушку, и она постаралась вести себя как можно тише. Стоило подняться, как тут же навалилась такая слабость, что едва удалось устоять на ногах. Хотелось быстрее выбраться из этого места, где Ханна чувствовала себя запертой в одной клетке с не самыми приятными призраками собственной души.

Ни Невилла, ни мадам Помфри нигде не было видно, и когда Ханна выглянула в коридор — тот оказался пустым. Часов у нее не оказалось, а палочка в заднем кармане была так же бесполезна, как маггловская кредитная карта в руках большинства чистокровных волшебников, и узнать время она не могла.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, Ханна попыталась прикинуть, где находится кабинет директора. Она наконец поняла, что свой патронус Невилл отправил к Макгонагалл, чтобы та открыла камин. Значит, и убраться отсюда проще всего будет именно так. Надеясь, что память ее не подводит, Ханна неуверенно двинулась вглубь коридора, неосознанно ежась из-за окутавшей ее коконом мертвенной тишины. Ей очень хотелось достать волшебную палочку и поднять ее в оборонительном жесте, а на языке так и крутились разные заклинания, и Ханне приходилось постоянно себя одергивать.

В очередной раз свернув за угол, она услышала чьи-то гневные голоса и приобретенные давным-давно рефлексы сработали быстрее, чем Ханна успела что-либо обдумать. Она вернулась на несколько шагов назад и приникла к стене, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит.

— Вы, вы сделали это с моей кошкой! Я видел, ви-и-идел, как ты направил на нее свою палочку, а потом вспыхнуло и… Сейчас же пойду к директору и вас исключат из школы!

— Мистер Филч, простите, мы не…

— Да заткнись ты, нашел, перед кем оправдываться! Этот грязный, вонючий сквиб… да кто его вообще послушает?

— Ах ты, мерзкий мальчишка, я тебе покажу вонючего сквиба!

Посреди коридора стояли трое: старый завхоз Филч, который ни капли не изменился за все те годы, что Ханна не видела его, и двое незнакомых подростков. Обрюзглое лицо Филча пошло красными пятнами от гнева, и он злобно потрясал кулаками перед лицом крупного темноволосого мальчика с горящими ледяным презрением глазами. Второй мальчик, куда меньше и костлявее первого, стоял чуть дальше и выглядел испуганным — это он пытался извиниться перед Филчем.

Переведя взгляд на пол, Ханна увидела лежащую в ногах завхоза миссис Норрис. Ее позеленевшая шерсть стояла дыбом, напоминая иголки ежика, и кошка беззвучно мяукала. Она продолжала злобно сверкать желтыми глазами, но все равно было видно, что за этим скрываются испуг и настороженность.

Ханна бы и рада что-то почувствовать: гнев на глупых подростков, привычное со школьных времен отвращение к Филчу или жалость к кошке, которая, какой бы она ни была, такого обращения с собой не заслужила. Но внутри — лишь звенящая пустота, крикни — звук эхом отразится от голых, покрытых тонкой корочкой льда стен души.

Бросив последний равнодушный взгляд на открывшуюся перед ней сцену, Ханна отвернулась. Чтобы случайно не попасться кому-то из стоявших неподалеку людей на глаза, она двинулась в ту сторону, из которой пришла, думая найти другой путь к кабинету директора.

Но слух все равно уловил ответные яростные слова крупного мальчика:

— Ты.Мне.Угрожаешь? Ты, ничтожный сквиб, думаешь, что можешь кому-то угрожать? Да кому ты нужен вообще? Вечно рыщешь по школе, вынюхиваешь, кому бы нагадить… А все почему? Потому что тебе.Нигде.Нет.Места. Даже магглы бы тебя не приняли. Жалкий отброс. Отход волшебного мира. Без магии ты везде лишний…

…лишний…

…лишний…

…лишний…

Слово тяжелым грузом падало куда-то вниз, прорывалось сквозь плотную завесу тьмы, что состояла из глумливо оскаливавшихся теней прошлого.

«…Мэри… Я лишний, понимаешь, Мэри?..»

Вновь вернувшийся голос застал Ханну врасплох, она резко остановилась и пошатнулась, схватившись за стену.

«…Без магии… Я не нужен… Даже Ханне, Мэри, даже ей… Она так хочет, чтобы магия вернулась… Мэри, зачем?.. Столько лет прошло… Я просто… Мне не нужно… Не нужно, понимаешь, Мэри?..»

В серых глазах — пустота. Они смотрели на Ханну без осуждения или презрения, просто смотрели, а за ними — ничего. Пустота следила за ней из пустоты.

«…Я помню, чего ты хотела, Мэри… Чтобы мы все были магглами… Чтобы вся эта война — не наша… Ох, Мэри… Я не слушал тебя… Мы могли уехать… А я хотел бороться… Я дурак, Мэри… Я такой дурак…»

Тело отказалось держать Ханну вертикально, и она сломанной куклой осела на пол, пытаясь притянуть ноги к груди.

«…А теперь, когда магии нет, я лишний, Мэри… Я не нужен… Ни магам, ни магглам… Даже Ханне… Но ты со мной… Ты опять со мной, Мэри... Для тебя я не лишний, я знаю… Я так рад, Мэри…»

Ханна зажмурилась и принялась лихорадочно шептать, уткнувшись лицом себе в колени: «Простите меня… Я не хотела… Простите меня… Простите… Я ошиблась, я все делала неправильно… Простите…»

В отчаянии запустив руки в волосы, она начала медленно покачиваться взад-вперед и продолжала сбивчиво бормотать свою мольбу о прощении.

«…Я лишний… Я лишний… Мэри… Мэри… Мэри… Я лишний…»

Сознание уплывало, растворялось, не хотело подчиняться ей. Ханна сжимала руки в кулаки и тянула себя за волосы, надеясь, что физическая боль сможет отвлечь — но все было бессмысленно. Когда ей уже казалось, что от притаившегося в темных уголках сумасшествия больше не скрыться, вопль чужого отчаяния вырвал Ханну из его цепких рук.

— Не-е-е-ет… Что ты наделал, ты убил ее, ты ее убил, не-е-ет!

Голос из ее головы уходил, медленно затихал и растворялся в своей собственной тьме, утаскивая следом за собой пустой, жалящий в самое сердце взгляд серых глаз.

Оставался только чуждый сознанию крик.

Ханна наконец оторвала взгляд от колен и с трудом, опираясь руками о стену, поднялась на ноги. Когда она выглянула из-за угла — подростков там уже не было, только Филч отчаянно выл, склонившись над миссис Норрис. Подойдя ближе, она поняла — что-то не так.

Кошка больше не открывала беззвучно рот, и еще пару минут назад злобно глядевшие на мир желтые глаза теперь были закрыты. Чувствуя, как ее качает из стороны в сторону, Ханна практически упала на колени. Стоило ей протянуть руку по направлению к кошке, чтобы проверить, жива ли она — и Филч опять взвыл. Он с такой силой отшвырнул Ханну, что та повалилась на спину.

— Ты… ты еще кто? Не трогай ее! НЕ ТРОГАЙ МОЮ КОШКУ!

— Мистер Филч, я хочу помочь! — рявкнула Ханна, сама не понимая, откуда у нее взялись на это силы.

Продолжавший надрывно всхлипывать Филч недоверчиво посмотрел на нее исподлобья, но все же чуть отодвинулся, освобождая место рядом с миссис Норрис. Ханна с трудом встала на колени и подползла ближе. Когда она перевернула кошку и увидела то, чего не замечала раньше, испуганная дрожь пробежала по телу, и Ханне едва удалось подавить приступ тошноты. Глубокая, рваная рана пересекала покрытый мехом живот, а обильно хлеставшая из нее кровь раньше была не заметна только потому, что в коридоре стоял полумрак, а пол был черным.

Зародившая где-то внутри паника нарастала подобно мыльному пузырю, еще секунда — лопнет и накроет ее с головой.

Ханна не хотела опять видеть смерть.

Даже если речь шла всего лишь о кошке.

Она боялась.

До дрожи.

До стающего комом в горле сгустка нервов.

До пробегающего по позвоночнику вибрирующего озноба.

Она боялась.

«…Мэри… Я лишний… Мэри… Мэри…»

Достав волшебную палочку и чувствуя, как по щекам опять бегут слезы, Ханна принялась судорожно выкрикивать заклинания.

Ну же! Это должно сработать! Хотя бы в этот раз!

«…Ханна, хватит, он мертв…»

— Нет! Нет! НЕТ!

Она словно со стороны слышала собственный голос, надрывный и хриплый.

«…Мэри… Мэри… Мэри…»

Оказавшись в кольце чьих-то рук, Ханна продолжала отчаянно брыкаться и взмахивать волшебной палочкой, но не была способна даже на призрачный луч заклятия.

Она судорожно пыталась найти в серых глазах отблеск жизни, но там — лишь пустота.

Тихий, ласковый голос шептал ей на ухо слова успокоения, и в конце концов Ханна обмякла, почти повисла на удерживающих ее руках.

«Пожалуйста…»

«Пожалуйста…»

«Пожалуйста, спасите его…»

«Пожалуйста, спасите ее…», — успела пробормотать она прежде, чем провалиться во тьму.

* * *

Неделю спустя

Они сидели в «Дырявом котле».

Ханна грела продрогшие пальцы о кружку с горячим чаем и судорожно закусывала губу, пытаясь собраться с силами и заглянуть Невиллу в глаза.

Ей было стыдно перед ним.

За последнюю неделю.

За последний год.

За то, что из-за нее ему приходилось чем-то жертвовать.

Несколько месяцев назад директор Макгонагалл предлагала Невиллу место траволога в Хогвартсе. Профессор Спраут собиралась вскоре уйти из школы, говоря с добродушной улыбкой, что хочет «отдохнуть от этих обормотов перед смертью». И единственным, кого она рекомендовала на свое место, был Невилл.

Он отказался.

Он боялся подвести.

Он никогда не умел ладить с детьми.

Он был уверен, что не сможет кого-то чему-то научить.

А Ханне было настолько плевать на окружающий мир, что только сейчас она наконец задумалась — на самом деле он просто боялся оставить ее одну.

Все, что она помнила о последней неделе — это теплые объятия Невилла и его успокаивающий голос.

Невилл — это практически все, что она помнила за последний год.

— А что с… миссис Норрис? — наконец подала голос Ханна, все так же не отрывая взгляд от своей кружки.

Она боялась задавать этот вопрос. То, что случилось с ней в тот день, прорвало какую-то плотину, тщательно выстроенную самой Ханной где-то глубоко внутри. Нахлынувшие эмоции, воспоминания, голоса заставили ее задыхаться и судорожно хватать ртом воздух, которого отчаянно не хватало.

Невилл не ответил на вопрос, а вместо этого задал свой.

— Почему ты мне не сказала? — Ханна оторвала взгляд от кружки и посмотрела на него.

Внимательные карие глаза следили за ней, изучали. Впервые Ханна узнала такого Невилла тогда, на седьмом курсе, когда неловкий круглолицый мальчик с вечно сбегающей от него жабой вдруг оказался единственным, кто способен был подарить цель потерянным, испуганным войной детям. Хотя он до сих пор не осознавал всей своей силы.

«А что я должна была тебе сказать?» — хотела ответить Ханна, но промолчала.

После окончания войны ее мир не вернулся в привычную колею, не нашел в себе сил начать заново, по кирпичикам себя собирать. Вместо этого он продолжил рушиться, осыпаться песком при каждой новой попытке вытащить его из вязкой трясины отчаяния.

Когда магические способности отца исчезли, Ханна была уверена, что все еще можно исправить. Она зарылась в книги и читала, читала, читала… Игнорировала пустоту во взгляде отца, пыталась не замечать, что от него осталась одна лишь оболочка, а внутри — ничего. Заново пройденный седьмой курс подарил ей хорошие отметки по ЖАБА, отвоеванные сотнями проведенных в библиотеке часов. Благодаря этому Ханна поступила на курсы при Св. Мунго — она была уверена, что у целителей есть ответы на все вопросы.

Глупая, наивная Ханна, которая когда-то верила, что Сириус Блэк превращается в розовый куст, а Хагриду первого сентября скармливают одного из первокурсников.

Но годы шли, а у нее ничего не получалось. Отец угасал на глазах, становился все слабее и беспомощнее, пока однажды не угодил в Св. Мунго. Оттуда он больше никогда не вышел.

«…Мэри… Мэри… Я лишний… Мэри… Но ты снова со мной… Я так рад… Мэри…»

Последние дни Ханна просидела рядом с отцом, заливая слезами белые простыни и крепко держа его за руку. Но вместо нее отец начал видеть свою жену, Мэри, и продолжал лихорадочно рассказывать ей обо всем, что не осмеливался говорить дочери.

Ханна не вспоминала мать долгие годы, отмахивалась от мыслей о ней, убеждая себя, что у нее есть дела куда важнее воспоминаний. Мэри была магглой, доброй, чуткой магглой, которая много улыбалась и ужасно готовила. Она была прекрасной женой и матерью, она была отзывчивой и верной, она уговаривала мужа уехать за границу, как только в магическом мире начала назревать новая война. Но он хотел бороться.

А потом Пожиратели Смерти убили ее. Мэри просто оказалась не в то время, не в том месте — подробностей Ханна так и не узнала. Не хотела знать.

Только сейчас, спустя шесть лет после ее смерти Ханна понимала — в тот день она потеряла их обоих.

Она отчаянно, долгое время пыталась вернуть прошлое, не вспоминая об этом прошлом, предпочитая не думать о том, что магия в нем никогда не занимала центральное место.

Людей лишними делает не отсутствие магии.

Людей лишними делают другие люди.

За все годы после смерти матери Ханна только обменивалась с отцом короткими фразами, и ни разу не говорила с ним по-настоящему. Вот так вот просто, чтобы обо всем на свете — и ни о чем. Они не смеялись вместе над какой-то шуткой, не обсуждали ее работу, не сплетничали о соседях, у которых что ни вечер — скандал. Они ни разу не говорили о матери, не грустили, не плакали вместе, не улыбались сквозь слезы, обсуждая, какой скверный у нее выходил пирог с патокой. Ханна ни разу не обещала, что приготовит его как-нибудь, этот пирог, и обязательно — скверно.

Своими попытками вернуть отцу то, что ему было не нужно, Ханна сделала его лишним. Пусть и неосознанно.

После смерти отца воспоминания о последних минутах его жизни преследовали Ханну везде. Когда она натыкалась взглядом на вещи в доме, принадлежавшие ему или матери, когда позволяла неосторожной мысли о родителях коснуться разума, когда видела белые потолки, так напоминавшие ей о Св. Мунго. Она ушла из больницы не только потому, что ее магические способности исчезли — просто Ханна не могла находиться там. Было слишком пусто. Слишком глухо. Слишком тяжело.

Ничего не чувствовать оказалось проще, и она отмахивалась от воспоминаний, отмахивалась от преследовавшего ее голоса.

«…Мэри… Мэри… Мэри… Я лишний… Мэри…»

Она не рассказывала о своем внутреннем хаосе Невиллу, который неизменно продолжал оставаться рядом. Но, наверное, он сам что-то понимал, а когда у Ханны случилась истерика в Хогвартсе — это понимание обрело более отчетливую форму.

Осознав, что не дождется от нее ответа, Невилл вздохнул.

— Мадам Помфри ее вылечила. Мы думали, ты проспишь еще несколько часов, поэтому были в кабинете директора. Советовались с Макгонагалл и портретом Дамблдора по поводу… тебя, — теперь настала его очередь неловко отводить глаза.

Ханна облегченно вздохнула. Отчаянный вопль Филча оставил свой след где-то намного глубже, чем в памяти. Кажется, миссис Норрис — единственное живое существо, которое ему дорого.

«Жалкий отброс. Отход волшебного мира. Без магии ты везде лишний…»

А возможно, и единственное живое существо, которому дорог Филч.

— А что случилось? Я видела, как Филч ругался с какими-то мальчишками из-за миссис Норрис. Но потом я… хм… отвлеклась, а когда подошла к ним…

Вспоминать было неприятно, Ханна словно пыталась содрать засохшую кровь с неисцеленной вовремя раны. Но, вопреки ожиданиям, голос отца не ворвался в ее сознание.

Что-то изменилось в тот миг, когда она услышала злые слова глупого мальчишки о лишнем человеке без магии.

Что-то изменилось в тот миг, когда долго сдерживаемые эмоции наконец вырвались наружу.

Что-то изменилось за эту неделю, пока она хныкала и страдала на руках Невилла.

Что-то изменилось этим утром, когда она проснулась и поняла, что хочет увидеть магию.

А где может быть больше магии, чем в Косом переулке?

— Филч рассказывал, но я так и не понял до конца. Кажется, там было двое мальчиков, да? — Ханна кивнула. — Вот, один из них поднял палочку на Филча, но не успел ничего сделать, когда на него прыгнула миссис Норрис. Не знаю, как так вышло, может, мальчик со страха выкрикнул первое, что пришло в голову — и это оказалось режущее заклятие. Оно попало в кошку. Пока Филч стенал, они убежали, а потом… к ним подошла ты.

Ханна поморщилась, вспоминая, как бессмысленно она выкрикивала заклинания, а палочка отказывалась отзываться на ее вопль. Как воспоминания о смерти отца, которого она до последнего пыталась спасти, перемешались с настоящим, и Ханна почти не могла отличить реальность от мира в ее голове.

— Невилл, если ко мне никогда не вернется магия… Это важно? — жалобно пропищала Ханна, изо всех сил стараясь не опустить вновь взгляд на собственную чашку.

Невилл удивленно посмотрел на нее и с искренностью ребенка, которого ему удивительным образом удавалось в себе сохранить, спросил:

— А почему это должно быть важно?

Бармен Том в это время что-то втолковывал сидящему напротив него посетителю, громко сетуя на то, что пора продать эту дыру к троллевой матери и уехать подальше. А, собственно, почему бы и нет?

Ханна улыбалась.