Не в этой жизни (гет)

У Гермионы Грейнджер очень красивые руки. Изящные, с округлыми локтями и маленькими ладошками. И едва заметным шрамом на чуть загорелой коже. Тем самым, который остался в напоминание о страшной ночи.

Её пальцы достойны отдельного упоминания. Длинные и тонкие, они порхают по клавиатуре — маггловское изобретение, которое Грейнджер успешно протащила в Министерство, — так быстро, что порой от этого зрелища невозможно оторваться.

От неё самой невозможно оторваться, если быть точным. И дело даже не в том, что она безумно привлекательна — а она действительно превратилась в настоящую красавицу, — просто в ней есть свет, тот самый, который не угасал ни на секунду, несмотря ни на что. Он притягивает, манит, хитро поблёскивая. Поздоровайся, пригласи на ланч, купи билеты в оперу — Грейнджер обожает оперы.

А потом она заворачивает за угол, и мимолётное опьянение пропадает, оставляя сладкое послевкусие.

Он — Люциус Малфой.

Она — Гермиона Грейнджер.

Всё и так понятно, не правда ли?

Ему так точно понятно. У него жена, взрослый сын, вновь обретённое место в обществе, в конце концов.

Казалось бы, что ещё нужно? Его семья полностью оправдана, деньги льются через край, а должность в Министерстве почти физически заставляет других сотрудников вежливо склонять головы при встрече.

Но он встретил Грейнджер, и ничем хорошим это кончиться не могло.

Мерлин, как же она его поначалу раздражала. Он был готов наплевать на всё и, достав свою новую палочку, кинуть в упрямую девицу пару проклятий. Её извечные глупые проекты по улучшению жизни домовых эльфов, ослиное желание облагодетельствовать всех и вся — даже против желания, непонятно откуда взявшиеся энергия и инициативность — Люциус понимал, что ещё немного, и его запрут в Азкабане из-за жестокого убийства.

Он даже всё продумал. В деталях. Сцена кровавой расправы над Грейнджер воскресала в его памяти каждый вторник, когда она приходила к нему с двумя или тремя — это как повезёт — папками со своими проектами и прошениями.

Она боялась сначала — он видел страх в её глазах, наравне с недоверием и... любопытством. На удивление, презрения во взгляде Грейнджер он не заметил ни разу, хотя у неё было на то полное право.

Постепенно страх ушёл, оставляя в слишком шоколадных глазах только интерес и раздражение. Всё-таки не зря он закрывал все её проекты, часами сидя над горой бумажек и ища любую неточность, к которой можно было прицепиться. Нарцисса качала хорошенькой головкой, снова и снова заставая мужа задумчиво покусывающим кончик пера в кабинете в два часа ночи.

Драко только хихикал и довольно кивал, когда Люциус за ужином гордо сообщал об очередной «победе» над Грейнджер.

Он не помнил, когда наступил тот самый переломный момент, после которого он взглянул на неё не как на путающуюся под ногами коллегу, а как на женщину.

Может, когда она случайно врезалась в него на повороте, машинально вцепившись в широкие — по последней моде! — лацканы мантии хрупкими ручонками. А может, когда он заметил её с задумчивым видом сидящей на широком подоконнике во время обеденного перерыва.

Но вот что Люциус знал точно: с того момента всё пошло кувырком. Абсолютно всё.

Теперь он ждал чёртовых вторников, ждал перерывов, ждал утра — только чтобы увидеть её, окинуть взглядом стройную фигурку с копной шикарных волос, может даже бросить равнодушное «доброго утра, мисс Грейнджер», «день добрый, мисс», «приятного аппетита».

Он совершенно точно сошёл с ума. Она свела его с ума.

К своему стыду, он понимал, что совсем не против.

Он начал задерживаться на работе — потому что Грейнджер задерживалась. Люциус выяснил, что она недавно окончательно порвала с рыжим Уизли, видимо, не сошлись интересами и степенью взрослости. Она закапывалась в бумаги с рвением, достойным лучшей ученицы Хогвартса, и к каждому вторнику были готовы новые папки — две или три, как повезёт.

Они четыре раза ехали в одном лифте — Люциус скрупулезно считал. Три раза из четырех в кабинке с ними были другие люди, и один раз они ехали наедине.

Самые приятные мгновения за всю его деятельность в Министерстве.

От Грейнджер пахло чем-то фруктовым, кажется, яблоком. Симпатичный брючный костюм подчёркивал изящную фигуру, а каштановые волосы убраны в аккуратный пучок. На лице — минимум косметики.

Она была даже слишком красивой.

Люциус косился на неё всю поездку и мечтал только об одном: чтобы лифт застрял. Желательно, надолго.

Когда она вышла из кабинки, он проводил её взглядом и прикрыл глаза, усилием воли подавляя вспыхнувшие волны жара.

Чёртова Грейнджер, ну почему именно она?

Люциус устало потирал лоб, вглядывался в аккуратные печатные буквы и видел только маленькие пальчики с прозрачным маникюром.

На его столе теперь всегда стояла ваза с зелёными яблоками.

А Грейнджер продолжала приходить по вторникам, держа своими идеальными руками очередную папку, и, скованно сидя в кресле, бросала подозрительные взгляды на яблоки.

Она была достаточно умной, чтобы понять, что происходит. И одновременно была настолько глупой, что даже виду не подавала, что чувствует что-то подобное.

Ведь она — Гермиона Грейнджер.

А он — Люциус Малфой.