Confluence: Spera (джен)

— Посмотри мне в глаза… Да не бойся, я знаю, ты смел. А я слишком стара, чтобы причинить вред кому бы то ни было. Ты зачем пришел, человек? А-а, знаю: задавать вопросы. Да не дрожи ты, не дрожи. Знаю, что страшная… А вампиры, по-твоему, лучше? Или орки? То-то же… Впрочем, они хоть поменьше меня, а это уже успокаивает. Что ты там приволок, мальчик? Ну, не прячь за спиной, ты ж за этим ко мне и пришел, глупыш! Вот люди: залезть в брошенный Город, где вампиры шастают, не боятся, а у мирного старого дракона спросить, что это они оттуда выволокли — на тебе! Покажи уже… Ага, утюг. Утюг эта штука называется. Чтобы белье гладить. Электрический, между прочим. Ты думаешь, он работает? Куда ты его втыкать собрался — вон, шнур висит, его в розетку всунуть бы надо, а так ты на нем только удавиться можешь! Что шарахаешься? Гадости дракон говорит? А ты чего ждал, что я тебе песни петь стану? Вот съела бы тебя без соуса, но ты жестковат будешь для моих старых зубов — молодой, крепкий, сплошные мышцы и жилы… Старика бы какого прислали, был бы мне завтрак, косточки обглодать. Ну, иди уже, откуда пришел, иди, пока я не проголодалась. И утюг свой прихвати. Шнур отрежешь — и можно использовать, если на огне нагреть. Беги, беги, мальчишка! — старая дракониха медленно поднялась на ноги, повела головой, увенчанной изящной короной рогов, зевнула во всю длинную узкую пасть и также медленно побрела к выходу из пещеры.

В трех шагах от ее привычного, насиженного за долгие годы каменного ложа со сталактита на своде пещеры в неглубокую природную чашу сталагмита размеренно капала вода. С частотой примерно капля в секунду. Звук при этом получался странный, донельзя напоминавший старой обитательнице пещеры настойчивый писк включенного кардиомонитора.

Раньше дракониха не обращала на это внимания: нежданный поворот судьбы, удачная мутация подарили ей новую молодость и несколько дополнительных десятилетий жизни, казалось бы, далеко и надолго отодвинув эти жуткие «реанимационные» звуки. Но теперь снова подкралась старость, дракониха всей своей сущностью ощутила ее дыхание, и в привычном, долгие годы сопровождавшем ее досуг плеске водяных капель она услышала почти забытый сигнал кардиомонитора. И это было неприятно.

Были и другие признаки старости. К примеру, у нее стали отпадать чешуйки еще недавно роскошной серебристо-серой брони, обнажая розовое нежное тело. Прорехи эти отчаянно зудели и мешали спать — такие уютные, насиженные камни ее ложа вдруг становились нестерпимо твердыми.

Она выбралась из пещеры, все еще зоркими глазами отыскала у подножия горы крошечную фигурку мальчишки, стремглав убегавшего от ее жилища. Пусть бежит… Последнее время ей даже стало скучно пугать людей, оборотней, орков и прочую живность, приходившую к ней на поклон со своими странными вопросами. Вся эта братия лазила в Города, выискивала работающую технику, книги, вещи, в общем, все, что под руки попадалось. Что творилось в Городах, дракониха не знала. Но она оставалась единственным существом на сотни километров вокруг, которое могло внятно и доходчиво объяснить, для чего та или иная вещь, принесенная из Города, предназначена.

За этим к драконам и ходили потерявшие память и прежний облик создания. Правда, не все. Эльфы сталкерством не промышляли, а к дракону могли наведаться по другой надобности — пофилософствовать, к примеру…

Книги, которые за исключением дракона уже никто не мог прочесть, стали ее привычной наградой за ответы. Книги — и еда. Удивительно, но пропитания ей требовалось немногим больше, чем человеку, но в этом она никому не признавалась, тщательно оберегая реноме дракона, как злобного и прожорливого монстра.

Дракониха остановилась на площадке перед входом в пещеру, тяжело, шумно вдохнула морозный осенний воздух и расправила огромные, еще недавно крепкие и способные поднять в воздух ее грузное тело, а сейчас порядком истончавшие крылья.

— Интересно, как умирают драконы? — вслух поинтересовалась она у молчаливых скал. Ответа не было.

То ли по странной прихоти судьбы, то ли по четко обозначенному предназначению, то ли по еще какой-то неведомой ей самой причине, но, став драконом, она не обрела знания и память нового мира. Она смогла понимать языки всех существ, этот мир населивших. Она отлично помнила реалии мира старого, чем частенько пользовалась, добывая себе пропитание, не опускаясь при этом до банального разбоя. Она знала, чем являлись драконы согласно сказкам и легендам старого мира. Но она понятия не имела, как живут эти самые драконы в мире новом! Более того, за срок, минувший с момента ее собственной мутации, она не видела ни одного своего собрата, хотя от многочисленных паломников знала, что таковые существуют. И все они, как говорили ее ходоки, тоже зарабатывают себе пищу тем же способом. Из чего с некоторой долей допущений следовало, что все драконы так же не забыли старый мир и, что вероятно, не до конца приняли новый.

А в судьбу дракониха никогда не верила. Даже когда была человеком.

Она родилась в 1925 г. в рабочей семье третьим ребенком. Родители были неграмотны, старший брат тоже предпочел учебе работу на заводе, сестра, как и мать, стала швеей, зато Наденька получила возможность учиться в школе. Учеба давалась ей легко, особенно она любила математику. Но о небе Надя никогда и не мечтала. То, что она оказалась на летных курсах, было случайностью. Но с того момента небо захватило девушку полностью.

Война застала шестнадцатилетнюю девчонку учлетом-выпускницей. И Надя не строила иллюзий на свой счет. С первого раза получив отказ в авиашколе, Надежда поняла, что с небом пора прощаться.

Но в октябре 1941 года Надежда Скворцова вместе со своими подругами-сослуживицами получила вызов в формирующуюся женскую авиационную часть от Героя Советского Союза Марины Расковой. 27 мая 1942 года их полк вошел в состав 218 авиадивизии(*).

___

(*) Здесь и далее: факты боевой биографии Надежды Скворцовой написаны по мотивам воспоминаний Героя Советского Союза, гвардии капитана Л.Н. Розановой (Литвиновой) — «Летят сквозь годы». — М.: Воениздат, 1983. — 160 с.

___

Так для Нади началась война.

Теперь она могла вспомнить каждый ее день, каждый бой, каждый вылет, каждого человека, с которым сводила ее жизнь, каждую смерть, каждую любовь. Могла, но не любила вспоминать.

Ночная ласточка для своих, ночная ведьма для немцев, — она делала все возможное, чтобы приблизить победу, но даже не задумывалась, чем будет заниматься после войны.

Мирная жизнь Надю озадачила и смутила. В гражданскую авиацию женщин по-прежнему не принимали, даже с таким послужным списком, как у Надежды. А идти работать стюардессой девушке не хотелось — было в этом шаге что-то ненатуральное, неправильное. И вот тогда-то с небом пришлось расстаться на самом деле.

Стало быть, необходимо было налаживать жизнь. И Надя пошла учиться. Она поступила на инженерный факультет политехнического института, как и мечтала до войны. Поступила с первой попытки, с головой ушла в учебу. Наука по-прежнему давалась ей легко, а жизнь ничуть не изменилась. На третьем курсе она познакомилась с Алексеем Светловым, тоже бывшим фронтовиком. Вскоре сыграли свадьбу. Но семейная жизнь не заладилась сразу.

Алеше было тридцать два, он надеялся, что молодая жена родит ему сына, да и Надежда мечтала о ребенке. Но мечты так и оставались мечтами. Несколько неудачных беременностей, продлившихся не более месяца, сделали Надю нервной, дерганой, ссоры с Алексеем стали повседневным делом. Она металась по врачам, надеясь, что первый же специалист, уверенно поставивший ей диагноз, ошибся. Но врачи в своем приговоре были неумолимы: сахарный диабет.

Не дождавшись третьей годовщины совместной жизни, Алексей собрал свои вещи, сухо извинился за все скопом и ушел. Но только после того, как они оформили развод, Надя поняла, что опять беременна. Причем беременна уже около 10 недель. Алексею она ничего не сказала, со дня на день ожидая, что и в этот раз чуда не будет, что беременность прервется. Так физически тяжело ей не было еще никогда, даже на войне. Но Надежда терпела. А когда ребенок зашевелился — побежала, наконец, к врачу.

Участковый гинеколог женской консультации — яркая, властная женщина лет сорока пяти, — задумчиво посмотрела на Надю поверх очков, отложила в сторону длинный мундштук с сигаретой и твердо произнесла:

— Послушай, милочка! В твоем состоянии могу сказать одно: или ты, или ребенок. Какой срок?

— Шестнадцать недель, — еле слышно пролепетала Надя.

Доктор подняла очки на переносицу:

— Это мы сейчас на кресле посмотрим. А ну-ка, забирайся! Как себя чувствуешь?

— Плохо, — призналась женщина.

— Ну, естественно! — натягивая перчатку, воскликнула доктор. — Значит, будем делать аборт. На этом сроке это будет плодоразрушающая операция. Мы введем в полость матки специальное средство, потом, когда плод погибнет, возьмем вот этот вот инструмент, — она продемонстрировала пациентке ужасающего вида крюк. — И…

Надежда почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Эта женщина говорит сейчас о ее малыше? О ее долгожданном, выстраданном, желанном ребенке?! Не бывать этому!

— Нет! — тихо, но твердо произнесла Надя. — Я его хочу. Пусть будет.

Доктор остановилась, снова стянула на нос очки:

— Как так «нет»? Ты жить хочешь?

— Хочу, — уже увереннее ответила Надежда. — И буду. И он будет.

— Ну, ладно, — внезапно сдалась доктор. У нее был свой резон: аборты были запрещены, разве что по экстренным медицинским показаниями. Тут был именно такой случай, но даже за него ее бы по головке не погладили. — Раз уж ты так решила… Но имей в виду, милочка, тебе срочно нужно будет сесть на инсулин. Первые четыре месяца ты тянула сама, теперь у твоего ребенка заработала поджелудочная. Так что тебе полегчает, он здоров и будет снабжать и тебя, и себя инсулином. Если ты это так и оставишь, то исчерпаешь все его резервы и родишь калеку. Ты поняла?

Надя кивнула.

— Воевала, небось? — сбавив тон, спросила доктор.

— Да. В авиадивизии Расковой. На По-2 летала.

— Бомбила фрицев, значит, — улыбнулась врач. — А я в медсанбате… Ну, ладно, иди и будь здорова. Богатыря родишь…

Гинеколог, конечно же, оказалась права. Мальчишка появился на свет в срок, весом 4 килограмма 550 грамм. Но и это не заставило Надю поверить в судьбу.

Сына она назвала Юрием, в честь своего старшего брата, погибшего на войне.

Матери-одиночке во все времена тяжело, но Юра оправдывал ожидания, и Надежда ни разу не пожалела о своем решении. Даже когда прошли годы, и Юрий вырос.

Он основал серьезную международную фирму по продаже медицинского оборудования, сотрудничал в основном с Америкой и Францией. Отчасти выбором направления своей деятельности Юрий был обязан недугу матери. Для нее он делал все, что было в его силах.

Но наибольший подарок сын преподнес Надежде на ее семидесятилетие.

За последние годы Надежда сильно сдала, диабет брал свое, и женщина теряла зрение. Для нее, проведшей юность за штурвалом легкого и послушного По-2, это было невообразимой катастрофой. Несколько операций на глазах помогали лишь на время, но болезнь неумолимо подступала снова.

Организовать для полуслепой семидесятилетней старухи тридцатиминутный вылет на частном самолетике было делом невероятно сложным и дорогостоящим. Но Юрий с задачей справился.

Свои семьдесят Надежда Скворцова встретила в небе, и была твердо убеждена, что этот раз — последний. Не крайний, как говорят суеверные гражданские летчики, а именно последний.

А жизнь повернула иначе.

* * *

Она осторожно спустилась к крошечному, но невероятно холодному озерцу, чьи не по размерам глубокие воды питались бившим у самого дна ключом, грациозно изогнув шею, наклонилась к самой воде и заглянула в ее зеркальную гладь. И на своих серебристых рогах заметила налипшую паутину. Это нелепое украшение вывело дракониху из состояния мрачной задумчивости — она с раздражением боднула головой ближайший скальный выступ, сдирая клочья тончайших нитей, и уже бодрым шагом направилась к давно избранному месту «стартовой площадки».

— Мы еще повоюем! — проворчала она, адресуя свое обещание людскому поселению, раскинувшемуся в долине ее горных владений. Ей еще рано было записываться в старики.

Дракониха невероятно мягко для такой массивной туши оттолкнулась от отполированных временем и ее лапами камней, расправила во всю ширь огромные крылья и, изящно планируя, принялась выписывать круги над вмиг опустевшим селением. Она ловила на крылья ветер и улыбалась по-своему, по-драконьи, во всю пасть. В горле клокотал смех. Должно быть, этот звук повергал людей в ужас, но дракониха остановиться не могла: вот еще, вздумала умирать! Расклеилась, обыкновенную линьку приняла за зловещие признаки старости.

— Мы еще повоюем!

* * *

Слова оказались пророческими.

И вовсе не потому, что сказал их дракон, а по прихоти той самой судьбы, в которую Надежда не верила. И в силу неисправимой человечьей натуры.

Через три дня мальчишка пришел снова. Если он и боялся по-прежнему старуху-дракониху, то гораздо меньше. Или не подавал виду.

— Выходи, поговорим! — позвал он, осторожно заглядывая в драконью пещеру.

Надежда, прищурив глаза и едва заметно улыбаясь, высунула из створа пещеры голову на длинной шее, и несколько нестерпимо долгих секунд смотрела глаза в глаза пришедшему пареньку.

Тот заметно побелел, но испытание выдержал. Потом она улеглась поудобнее и пространно поинтересовалась:

— Ну?

— Я просто… Пообщаться, — замялся человек. Надежда не торопила, дала ему время собраться с мыслями. — У меня эльф знакомый… Друг… Вон там живет, — парень махнул рукой в сторону горизонта на западе, где темнела кромка леса. — Так он говорил, что их старшие к тебе ходят часто. За советом или просто поговорить.

«Не так уж часто», — подумала дракониха, но вслух сказала:

— Верно. И что?

— И я подумал: «А люди-то чем хуже?» Я ведь сын Старейшины, я могу…

— Что можешь?

— Ну… э-э-э… — снова замялся парень, — с тобой вот… говорить. Я тебе кроликов принес.

— Живых?

— Нет, жареных.

— Это хорошо, — одобрила дракониха. Глотать живую добычу ей доводилось, но исключительно от голода, и категорически не нравилось. — А сколько?

— Пять штук. Мало? — в очередной раз смутившись, ответил человек, и раскрыл мешок с угощением.

— Достаточно, — ответила Надежда, хотя пять кроличьих тушек, согласно легенде, были ей, что называется, на один зуб.

— Да ты ешь, ешь, пока горячие! — расхрабрился парень. Надежда не стала противиться, приняла угощение, и теперь уже заулыбалась в открытую.

— Тебя как зовут?

— Урис.

— Почти как моего сына. Я тебя буду звать Юрием. А я Надя, — она сознательно произнесла свое имя на языке Былых, не переводя его смысл. Привычные обозначения социального статуса «тетя» или «баба» по понятным причинам пришлось опустить, а называться полным именем отчего-то не захотелось.

— Надя… — попробовал на вкус непривычно звучащее слово парень. — Красиво.

— Как утюг, пригодился?

— Еще как! — обрадовался Урис. — Мать сказала: стоящая вещь! Даже не ругала, что в Город полез.

— А вот это зря, — заметила дракониха. — Я б тебе еще и всыпала по первое число.

— Вот еще, — насупился паренек. — Я что, маленький?

— А это смотря с кем сравнивать, — пошутила Надя.

— Я побегу, — вдруг заторопился мальчишка. — Мамка работу по дому задала, надо сделать.

— Ну, беги, беги, — улыбнулась дракониха. — Раз уж ты такой хозяйственный.

— А что? — запротестовал Урис. — Все хозяйство, считай, на мне. Отец все больше по общественным делам, Старейшина ведь, а мать разве одна управится? Приходится помогать.

«Странно», — думала Надежда, наблюдая за мальчишкой, стремглав бегущим к деревне, — «Ведь времени прошло совсем немного с тех пор, как все изменилось. Каких-то лет десять-двенадцать. А люди уже забыли, кто они и что они. Так, смутные воспоминания о каких-то Былых… Даже имена у них странные, непривычные. Мальчишка ведь этот еще в старое время родился — а зовется Урис».

* * *

С тех пор он приходил часто, терпеливо ждал возле пещеры, если Надежда отлучалась куда-то по своим драконьим надобностям, приносил причитающиеся угощения или книги Былых, рассказывал новости, пел песни, плясал, балагурил, делился впечатлениями от редчайших вылазок в Город, поездок на ярмарки в соседние поселения или бесед со своим эльфийским знакомцем, задавал интересующие вопросы обо всем на свете и внимательно выслушивал ответы, советовался и делился самым сокровенным. В общем, по всему выходило, что в лице драконихи Нади мальчишка нашел себе друга и наставника.

* * *

С недавнего времени у Надежды появилась странная привычка. В самом дальнем уголке ее пещеры, в темноте и влажном тепле, под естественным навесом из большого плоского камня она нашла… яйцо. Большое, гладкое драконье яйцо. Нет, конечно же это был камень, причудливо правильной формы камень, а может и правда какая-нибудь доисторическая окаменелость, и не такой уж гладкий и ровный — драконихе пришлось поработать над ним, чтобы придать ему соответствующую форму — той его части, что выглядывала наружу из-под защитного навеса. Но все же называла она его яйцом. Даже — Яйцом. И приходила к нему сначала изредка, а потом каждый вечер, протискивалась в этот узкий дальний уголок пещеры, устраивалась поудобнее, обнимала, как могла, лапами и хвостом, и, закрыв глаза, говорила с ним. Пела песни — колыбельные и народные, военные и попсовые шлягеры. Рассказывала сказки и истории своей жизни, учила математике и физике, правописанию и биологии. Делилась всем, что помнила о мире Былых, и что знала о реалиях мира нового. Говорила она и о Слиянии — о том, как линял мир, сбрасывая старую шкуру — заскорузлую, пропитанную бензином и машинным маслом, кое-где залатанную шурупами и молекулярным клеем, — и надевал новую — сверкающую невесомой пыльцой с крыльев фей, изменчивую, как у оборотня... О людях, становившихся эльфами и орками, и о людях, терявших не свой человеческий облик, но память о былом мире и о себе самих.

И о тех, кто память эту сохраняли — о Хозяевах Перемен и о драконах.

А потом дракониха засыпала со счастливой улыбкой. И не замечала, что в каменной толще Яйца начинали клубиться причудливые тени, словно в глубине озера, оно слабо опалесцировало и нагревалось.

Было ей в эти моменты так хорошо, так тепло и уютно, так забыто нежно — как мамин поцелуй или улыбка сына.

А значит — так было надо. Только Надежда еще не понимала, зачем.

* * *

Семейство виверн обосновалось за перевалом, в воронке молодого спящего вулкана, где обустроило себе громадное гнездо, натаскав туда валежника из эльфийского леса в долине. Попасть в гнездо можно было только с воздуха, а значит крылатые чешуйчатые твари были защищены от мстительных набегов людей и эльфов, которым досаждали своими разбойничьими налетами.

Надежда обнаружила виверн во время одного из своих разведывательных полетов, которые она совершала время от времени по округе. Больше всего дракониху манили Города, но в развалинах она не могла найти ничего привлекательного для себя, а изменившаяся география мира, не позволявшая ей определиться со своим местоположением, будила чувство неудовлетворенности.

На западе холмистые предгорья сменялись лесостепью, юг обнимало беспокойное, вечно штормящее море, и на побережье выдавался длинный скальный язык, изрытый складками неприступных фиордов, а на востоке насколько хватало глаз щетинились высокие горные пики. Непригодное для каботажного плаванья побережье и скальные районы были практически безлюдны, три крупных людских поселения раскинулись в долине, и дальше по лесостепи тянулись большие и маленькие города и села, по широкой дуге огибавшие принадлежащий эльфам лесной массив.

Всю северную четверть Надеждиной «охотничьей территории» занимал заброшенный Город.

В общем, виверны оказались куда более интересным объектом наблюдения, чем мертвые останки поселения Былых.

Сначала Надежда приняла этих существ за сородичей — такие же головы с узкими длинными пастями и коронами рогов, такие же огромные кожистые крылья. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что лап у крылатых ящериц всего две, хвосты мощнее и короче, а самое главное — виверны были неразумны и приходились драконам если и родственниками, то в той же степени, что макаки — людям.

Если самой Надежде для пропитания продуктов требовалось немногим больше, чем человеку, и в еде она была непереборчива, то виверны оказались прожорливыми хищниками, от соседства с которыми людям и эльфам приходилось несладко. Семья состояла из пары взрослых особей и двух подрастающих самочек, и оба родителя день-деньской пропадали в поисках пищи для своих чешуйчатых отпрысков. «Птенчики» же только осваивали искусство полета, но окрестных птиц изничтожили под корень: кого сумели — съели, а остальные сами спешно покинули опасную территорию. Исключение было сделано только для гаг, принесенных родителями в гнездо еще до того, как на свет появились малышки, и с тех пор живущих с вивернами в причудливом симбиозе. Гаги согревали чешуйчатых сожителей, а виверны кормили и оберегали птиц, относясь к ним предельно аккуратно и заботливо. Этот удивительный факт привлек внимание Надежды едва ли не больше, чем самое существование виверн.

Неразумные сородичи драконом тоже заинтересовались. Их любопытство было сродни собачьему. Когда Надежда рискнула подлететь к гнезду поближе и устроилась на зубце каменной кромки гнезда, первым знакомиться полез отец. Сложив крылья, короткими прыжками, вытянув шею и чуть склонив на бок крупную тяжелую башку, он осторожно приблизился к драконихе, долго и внимательно обнюхивал замершую на месте Надю, после чего громко фыркнул и спокойно ускакал обратно. Теперь к процедуре знакомства были допущены самки. Чешуйчатая мамаша повторила действия самца, зато малышки ринулись наперегонки, растопырив крылья, пофыркивая и взвизгивая. Не зная, как быть, Надежда умудрилась краем крыла почесать одну из виверенышей за слуховым отверстием, прикрытым «короной», и той явно понравилось — со счастливо-глупой мордой она высунула длиннющий раздвоенный язык и сидела так некоторое время.

* * *

Подкармливать и дрессировать виверн Надежда начала несколько позже, и большей частью — по настоянию Уриса. Смышленый мальчишка довольно быстро разобрался в различиях между драконом и виверной, хотя люди их особо не различали, во многом смешивая воедино два образа.

Он даже рискнул испытать крылатых ящеров в качестве ездовых животных, а виверенышам эта роль неожиданно пришлась по вкусу. Воплощая свою рискованную затею (под строжайшим контролем Надежды), как-то раз Урис прискакал в гости к драконихе верхом на крупном рабочем тяжеловозе. Учитывая, что молодая виверна по габаритам приблизительно соответствовала коню, лошадиная сбруя пришлась им как раз впору. Первый пробный вылет прошел весьма успешно, мальчишка в буквальном смысле визжал от восторга, а виверны чуть ли не дрались за право прокатить по воздуху всадника. Особенно усердствовала, как ни странно, менее бойкая в других ситуациях сестрица.

* * *

Осеннее предвечернее солнце повисло невысоко над горизонтом и окрасило золотом и охрой серые бока гор. Урис сидел на большом валуне на берегу озера, изредка кидал в бездонную черную воду мелкие камешки и общался с Надеждой. Дракониха, расправив во всю ширь крылья и распластавшись на камнях, грелась на солнышке.

— А грибы ты любишь? — спросил паренек.

— Грибы? — удивилась неожиданному вопросу дракониха. — Вообще-то люблю. Любила. Но мне же пару мешков понадобится, чтобы наесться.

— Ну, это запросто! — обрадовался Урис. — Нынче знаешь, какой урожай, на десяток драконов хватит!

— Это плохо, — внезапно помрачнела Надя. Она поднялась на ноги и сложила крылья.

Осенью сорокового в подмосковных лесах случился небывалый урожай грибов. В грибники подались даже те, кто никогда особо тихой охотой не промышлял и вовсе не интересовался. Наденьке не слишком по душе было целыми днями бродить по лесу, вороша опавшую листву и заглядывая под каждый пенек. Но когда самостоятельно набрала первую корзину, вошла во вкус.

Каких их только ни было: и дородные белые, и мелкие опята, и маслянистые лисички, и грузди с подосиновиками, и маслята с рыжиками. Под каждой корягой, вокруг каждого пня, под любым ворохом прелой листвы — только не ленись наклониться и взять.

Хватало и несъедобных — хороводили ведьмиными кругами поганки, зазывно выглядывали из листвы красные шляпки мухоморов.

Собранный урожай заготавливали впрок всевозможными способами: сушили, варили, мариновали, закатывали в банки. И радовались такой удаче.

Одна только старушка-соседка баба Клава, глядя на все это изобилие и великолепие, сокрушенно качала головой и вздыхала:

— Ой, плохо… Ох, беда…

Надя как-то раз не выдержала и спросила:

— Да что плохо-то, бабушка Клава?

— Ох, беда, внученька. Быть войне страшной, тяжкой. Примета верная. Вот сколько грибов в лесу нынче, столько и народу безневинного поляжет — под каждой корягой, возле каждого пня…

Не поверила тогда старухе Наденька, но года не прошло, как исполнилось предсказание. И примету эту Надежда на всю жизнь запомнила.

— Это плохо, — повторила дракониха. — Это значит — война будет.

— Война? — переспросил Урис. — Разве война — это плохо? Мальчики становятся мужчинами, мужчины становятся героями. Богатая добыча, новые земли, слава и честь!

Надя аж крякнула от неожиданности и недоумения:

— Кто это вам так мозги промыл?

— Что сделал? — не понял мальчуган.

— Про войну кто рассказал?

— Вирад. Отцовский советчик. Умный мужик, знающий.

— Знающий, значит? Хотела бы я потолковать с этим знатоком. С глазу на глаз. Как думаешь, согласится?

— А мне по чем знать? Может и согласится.

Дракониха осклабилась, хотя в душе бушевала буря негодования:

— Ну, это вряд ли. Ладно, поглядим.

* * *

Но Вирад согласился. У Уриса слово с делом не расходилось, и мальчишка при первом же удобном случае поговорил с отцовским советником, намекнув, что его идеями заинтересовался дракон и хочет их обсудить. Вирад выгоду сотрудничества с драконом увидел немалую, и даже удивился, как ему самому это в голову раньше не приходило. Ко встрече с драконом человек готовился долго и вдумчиво. В итоге, направляясь на переговоры с огромным ящером, он знал, на что упирать — ему нужен был могучий союзник, одним своим обликом повергающий врагов в ужас, и владеющий абсолютным преимуществом в воздухе.

В дар дракону человек принес книгу Былых. Безусловно, он не знал, что именно выбрал для подношения мудрому ящеру, но книга ему понравилась: ничего лишнего, строгая обложка, черно-белые фотоснимки в качестве иллюстраций, изображающие стройные ряды военных в форме, пушки, бронированные повозки и прочую военную атрибутику. И это было очень кстати, ведь говорить с драконом Вирад намеревался именно о войне.

Советник Старейшины оказался низкорослым плюгавым мужичком средних лет, чуть склонным к полноте, но подвижным, импульсивным и деятельным. С первого взгляда он даже вызывал некоторую симпатию и расположение. Приятное впечатление рассеялось в один момент, когда Вирад кинул под ноги Надежде свой дар. На строгой двухцветной обложке красовалось название «Фашистский меч ковался в СССР». Прочитав эти несколько слов, преисполненных для Надежды самого мерзкого и отвратительного смысла, дракониха взбеленилась. Тяжелая лапа мощным ударом вдавила книжицу в пыль, огромный коготь пронзил ее насквозь. Надежда с фырканьем выдохнула горячий воздух, раздув ноздри, и с удивлением даже для себя осознав, что дракон она, оказывается, огнедышащий, с пугающим клокотанием в горле пророкотала:

— Говори, зачем пришел?

Человек не ожидал такой реакции дракона, тщательно продуманная заранее речь вылетела у него из головы. Заикаясь, он пробормотал:

— З-заручиться п-поддержкой т-твоей.

— Поддержкой в чем?

— В освободительной в-войне. — голос Вирада окреп, у него перестал дрожать подбородок и дергаться левый глаз.

— И кого освобождать задумал?

— Человеческую расу и принадлежащие нам земли от полукровок и нелюдей!

Ох, не случайно он книженцию выбрал, как будто знал! Надежда снова почувствовала, как к горлу подкатывает огненный сгусток, и раздула ноздри, выпуская обжигающий пар. Но тон ее голоса был холоднее льда:

— Каких нелюдей?

— Эльфов, оборотней...

— Драконов... — в тон ему дополнила Надежда. Человеком она была выдержанным, но дракон — совсем другое дело, и ее терпение почти исчерпалось.

Вирад промолчал, только глазами хлопал. Снова вернулся его нервный тик, часто-часто перекашивающий мерзкой гримасой вспотевшее от волнения лицо.

— Уйди прочь, — растягивая гласные, прошипела Надежда, — и думать забудь про войну, освободитель хренов!

Вирад отшатнулся, споткнулся, но устоял на ногах, затем круто развернулся на каблуках и помчался прочь от драконьего логова.

Даже Урис испугался вспышки праведного гнева Надежды, спрятался в ее пещере, да там и сидел, пока взбешенная дракониха не улетела. Сама же Надежда отправилась успокаивать нервы общением с вивернами.

* * *

Три недели к ряду Урис не появлялся. Надежда недоумевала, что же случилось, даже несколько раз пролетала над деревней, но народ при ее приближении привычно прятался. Не то, чтобы тому был повод, а скорее так, для соблюдения ритуала.

Непонятная активность на сельском выгоне для скота, где почему-то не было ни единой коровы, зато сновало слишком много детворы, на миг привлекла ее внимание, но особого значения этому Надежда не придала.

Не застав мальчишку, дракониха отправлялась к своим вивернам. Девочки подросли и готовились покинуть родительское гнездо, они уже самостоятельно добывали себе пропитание и даже делились с Надеждой. Они были смышленые, и отлично поддавались дрессировке, особенно более крупная самочка с раскосыми синими глазами и синевато-стального цвета шкурой. Надежда назвала ее Незабудкой. Вторая, прозванная Урисом Тихоней, была помельче, медно-бурого цвета с прозрачными изумрудными глазами. Она во всем уступала своей более бойкой сестрице и явно намеревалась задержаться в родительском гнезде подольше.

Обе молодые виверны выучились по команде подлетать к Надежде, сопровождать ее в полете, держась на определенном расстоянии, приносить, разыскивать, подбирать и сбрасывать указанные предметы, послушно отдавать даже самую лакомую пищу (которая все равно потом доставалась им в качестве поощрения) и выполнять еще несколько несложных трюков.

Работа с вивернами оказалась настолько увлекательной, что Надежда даже удивлялась, почему она никогда не бралась дрессировать собак, и даже когда в ответ на настойчивые просьбы сына уступила и позволила ему завести собаку, — псом Юрий занимался самостоятельно.

* * *

На исходе первой недели отсутствия Уриса к Надежде пришли эльфы. Пришли большой делегацией, все старшие, уважаемые и заслуженные представители племени, с разнообразными богатыми дарами на любой вкус — были там и угощения, и книги, и предметы искусства — как вынесенные из Городов Былых, так и выполненные эльфийскими мастерами.

Они принесли неутешительную весть: на границе эльфийских лесов появились человеческие вооруженные патрули, не банды — а именно патрули. Они курсировали по пограничным территориям, беспрепятственно пропуская в любом направлении людей, но мешая эльфам охотиться, выезжать на тракты и вообще покидать пределы лесов. До непосредственных стычек дело пока не дошло, но эльфийские Владыки были всерьез озабочены ситуацией. И просили у мудрого дракона совета и поддержки.

С ответом эльфы не торопили, чем очень обрадовали Надежду — она бы не нашлась, что ответить, если бы гости потребовали немедленного принятия каких-либо мер.

А ведь в ситуации следовало внимательнейшим образом разобраться.

Теперь появления Уриса дракониха ждала, как откровения, и искала его с удвоенным рвением, поскольку он был ее глазами и ушами на человеческой стороне.

Мальчишка все же пришел. Поздним вечером, уже в темноте, непривычно тихий и очень настороженный.

Надежда уже устраивалась на ночлег, когда услышала зов своего юного друга. Она высунулась из пещеры и выдохнула сгусток огня, помогая мальчику разжечь костер. Хранящийся под сводами пещеры заранее собранный валежник занялся быстро, сухие ветки приятно потрескивали и давали достаточно света, чтобы можно было даже читать, если бы вдруг это пришло в голову Надежде или Урису.

— Что-то ты поздно, — заметила дракониха.

— Чтобы не поймали, — лаконично пояснил мальчик.

— Вот как... — заинтересованно хмыкнула Надежда. — А чего так долго не появлялся?

Урис молча стянул через голову рубашку и повернулся спиной. На душе у Надежды сразу стало паршиво: худощавое тело подростка покрывали кровоподтеки и ссадины различной степени давности.

— Та-а-ак... — с досадой в голосе протянула дракониха, — рассказывай.

— Да что рассказывать? — почти философски изрек Урис, одеваясь и придвигаясь ближе к костру. — Сначала отец взбучку устроил за то, что с тобой общался и ему ничего не говорил.

Потом Вирад добавил с отцова разрешения. Его обида гложет, что не смог тебя на свою сторону привлечь. К тебе ходить запретили настрого. Плевать я хотел на Вирадовы обиды. Думал, денек пересижу, буду паинькой — они и забудут. Даже сдержался и ему в ответ не врезал. Отец — это одно, а этот... — Урис передернулся от отвращения.

— Не забыли? — предположила Надя.

— Не совсем. Вирад школу собрал. Вернее, лагерь для обучения воинскому ремеслу. Он-то сам не учит, куда ему, коротышке, но руководит. С ним молодые ребята — охотники, и пару человек постарше, прошедших королевскую военную службу. Из нашего поселения и двух соседних. Вот они и учат. Мальчишек всех собрали и даже девчонок несколько, которые самые боевые. Вот и меня туда определили. Я-то драться умею, так что синяков в ответ наставил прилично на занятиях, — похвастался Урис.

— Не сомневаюсь, — подбодрила Надежда. — И как по-твоему, к чему это вас готовят?

— К войне, — бесхитростно ответил человек. — Кто постарше и опытнее, уходят в патрули к эльфийским границам. Основной удар будет нанесен в начале осени по трем направлениям. Войск под началом Вирада хватает, а из нас готовят резерв. Вирад сейчас — воевода Объединенных сил Пригорья, фактические Старейшины поселений у него на подхвате. С королем связи никто не держит и действий своих не согласовывает. Король далеко — а эльфы близко.

Мальчик замолчал. Он знал много, близость к формирующемуся оперативному штабу, так это называлось во времена ее прошлой жизни, давала ему огромное преимущество, а значит — давала преимущество самой Надежде. И она не собиралась терять его.

— Позволь спросить, — осторожно начала дракониха, раздумывая, как бы корректнее сформулировать вопрос и не задеть чувства своего друга, — отчего ты переменил свое мнение о Вираде? Ты ведь вроде как ему симпатизировал, если я не ошибаюсь?

— Он псих. Он Вика, своего слугу и дальнего родственника, убил за то, что тот начал на одну эльфийку засматриваться. Сказал, что другим в назидание. Мы с Виком росли вместе, дружили, а он... Я ведь его слушался, потому что отец велел. Он говорит красиво, складно, как сказитель на ярмарке. Даже лучше. Отец тоже его словами заслушивается. И верит ему. И все Старейшины ближайших поселений. Все Пригорье уже под ним. Ему даже прозвище дали — Баюн.

Надежда поднялась на ноги, решительно затушила костер, одним движением накрыв его своей огромной чешуйчатой лапой, и посмотрела в сторону горного перевала на противоположной стороне долины. Там уже горели сигнальные прожектора — патруль стоял на месте.

— Что за перевалом? — отрывисто спросила она, пока Урис разжигал потайной фонарь, с которым пришел к ее пещере в темноте.

— Не знаю, — так же кратко ответил человек.

— Тогда выясни. Старайся особо не светиться и не высовываться, попытайся убедить отца, а через него — Вирада, в своей лояльности, и проникнуть в штаб. Хотя бы слугой, на место Вика. Будут важные сведенья — передавай незамедлительно, но сам старайся лишний раз не отлучаться. Я войны не допущу. Ваш Баюн может охмурить хоть все королевство и не считаться ни с чьим мнением, но на меня его чары не действуют. А недооценивать дракона — серьезная ошибка.

— Я понял, — уверил Урис.

— Морзянку помнишь? — некоторое время назад дракониха забавы ради научила мальчика азбуке Морзе, помогла переложить код на алфавит человеческого языка, и теперь то, что затевалось как игра, могло стать серьезным подспорьем.

— Помню, — сдержанно ответил Урис, вскидывая руку в прощальном жесте и отступая в темноту. — Я на старом дереве буду красную ленту повязывать, если нужно будет что передать. До связи.

Дракониха вернулась в свою пещеру. В ее голове громоздились тяжелые, неповоротливые мысли, на душе было мерзко. Мальчишка повзрослел очень быстро. Похоже, дело было не только в гибели друга и стремительно развивающихся событиях. Было что-то еще...

Но времени на разбирательства не оставалось, Надежда чувствовала это очень остро.

Впрочем, ситуация точно терпела до утра. Следовало хорошенько выспаться и принимать решения на свежую голову.

В эту ночь дракониха с Яйцом не общалась.

* * *

Первые новости поступили через пять дней. Пролетая утром над поселением, Надежда заметила условный знак — яркую алую ленту на сухой ветке. Вообще с деревом Урис хорошо придумал — раскидистый огромный дуб на краю села, обугленный и высохший после удара молнии, был любимым местом игр для местной малышни днем и романтических свиданий для влюбленных парочек ночами. Что только на него не цепляла детвора, так что красная лента не казалась чем-то из ряда вон выходящим.

Когда стемнело, Надежда устроилась на смотровой площадке, откуда поселение было видно как на ладони, и принялась ждать.

Ритмичные вспышки света привлекли ее внимание достаточно быстро, и дракониха поспешила дать ответ. Она выдохнула пламя: длинная вспышка, короткая, затем короткая и длинная, пауза, три коротких…

«На связи»

«Горцы против», — пришло с той стороны: «Баюн думает. Пока все»

«Принято. Отбой»

Короткое сообщение от Уриса дало драконихе пищу для размышлений. Если горные племена, обосновавшиеся за перевалом, отказались поддержать авантюру Вирада, перед Баюном встала дилемма: продолжать попытки склонить горцев на свою сторону или рискнуть и дальше реализовывать свои замыслы, не отступая от намеченных сроков, оставляя при этом за спиной вероятного противника.

Если то, что говорили о Вираде, а также собственные размышления и наблюдения Надежды верны, то новоявленный агрессор предпочтет войну на два фронта. Правда, ему для этого понадобятся куда более серьезные силы, чем те, которыми он располагает на сегодняшний день. Вести бои в горах, на территории противника, знающего специфику местности и приспособленному к нестандартным условиям много лучше нападающих, — тут с наскоку не справиться. Вираду понадобится серьезный козырь. Но какой?

В течение последующих двух недель Урис шесть раз передавал короткие сообщения прямо из логова врага. Потом наступила долгая десятидневная пауза.

Очередная сигнальная лента появилась на дереве перед самым закатом, и Надежда чудом вообще заметила ее.

Дракониха улеглась на смотровой площадке, напряженно вглядываясь в темноту.

Мелькнула первая вспышка, короткая, следом еще две, без паузы. Три коротких — три длинных — три коротких. Три коротких — три длинных — три коротких. После пятой подачи сигнала SOS трансляция прервалась.

Надежда была в недоумении: если их раскрыли, и Урису нужна срочная помощь, то как ему удалось не только подать сигнал, но и вывесить ленту? А если схема связи по-прежнему работает, то что означает этот сигнал бедствия?

Дракониха все-таки слетала к селению, но в темноте и с воздуха вполне закономерно ничего не обнаружила. На пыльных темных улочках было тихо и безлюдно.

Загадка разрешилась ранним утром, едва рассвело. В предутреннем тумане у створа пещеры материализовались конные тени. Семеро всадников пожаловали к обиталищу драконихи ни свет, ни заря, откровенно застав ее врасплох.

Группу возглавлял лично Вирад. Во втором ряду за ним виднелись еще два знакомых силуэта — крупный, кряжистый мужчина — Старейшина ближайшего поселения Ховард, отец Уриса, и сам Урис. Прочих дракониха не знала, хотя по внешнему виду и поведению с высокой долей вероятности могла предположить, что четверо молодых парней исполняют охранно-вспомогательные функции при трех других участниках делегации.

Спешившись, двое из подручных тут же деловито принялись расседлывать своих тяжеловозов, и дракониха нахмурилась: по комплекции молодые люди на богатырей не походили, так что тяжеловозы — кони богатырские — были им ни к чему, да и резкое желание снять с них сбрую настораживало.

Урис был бледен, молчалив и сосредоточен. У Ховарда во взгляде сквозила какая-то усталость и даже безразличие, зато Вирад был весел, бодр и эмоционально возбужден. Конь под ним, чувствуя настроение своего седока, всхрапывал и перебирал копытами, мотал головой и слегка взбрыкивал.

Пришлось выходить из пещеры.

— Как это все понимать? — раздражаясь, Надежда обвела выразительным взглядом заявившихся к ней людей. Все они спешились, четверо то ли подручных, то ли охранников по-прежнему занимались конской сбруей, и дракониха сосредоточила свое внимание на трех основных лицах.

Урис, бледный как смерть, сделал шаг вперед, неуверенно оглянулся на взрослых мужчин. Вирад подтолкнул его в спину, мальчик запнулся, остановился, выпрямился, передернул плечами — и наконец осмелился посмотреть в глаза дракону.

— Ну? — уже откровенно злясь, она сделала короткий шаг вперед, нависая над пришлыми людьми, и люди в страхе попятились.

— Стой, дракон! — выкрикнул Урис. А глаза у него были такие, словно он собирался прыгнуть в Черное озеро с ближайшей скалы. Вернее, такие, словно он уже прыгнул и летел теперь с головокружительной высоты в непроницаемую для глаз ледяную бездну. — Стой! Ты в нашей… моей власти!

— Да неужели? — еще шаг.

— Я заклинаю тебя повиноваться! — отступая к встревоженным лошадям и серпантину тропы.

— Заклинаешь? — уже весело и делая очередной шаг.

— Я заклинаю тебя… твоим истинным именем. Твое имя — «надежда». — Урис остановился, потому что Надя замерла, словно налетев на невидимую стену.

Для нее это действительно показалось стеной, враз выросшей на ее пути. Незримой, нерушимой стеной магии слов. А в магию она верила еще меньше, чем в судьбу. Однако неверие не помогло.

Она готова была поклясться, что никогда, ни разу не говорила при мальчишке своего полного имени и тем более — не объясняла его значения.

Но он докопался.

Сам.

По предварительному злому умыслу.

Воспользовавшись ее доверием и привязанностью.

Человеческий мальчишка обманул старую мудрую дракониху, в своей жизни повидавшую всякое. Это было настолько невероятно, что становилось смешно. И Надя действительно рассмеялась, истеричным захлебывающимся смехом, едва переводя дух. Люди опешили. У Вирада во взгляде мелькнул неприкрытый страх, что ничего не получилось. Дракониха этого не заметила, она смотрела на Уриса, а у того не было и тени сомнения. Он обыграл ее по всем статьям и знал об этом. Правда, из взгляда не пропадало это выражение отчаянной решимости вперемешку со страхом, словно он сорвался с высоты и летел в ледяную бездну Черного озера, но какое это имело значение? Надежда склонилась в глубоком учтивом поклоне и проговорила:

— Приказывай, я повинуюсь.

— Для начала нам нужны виверны, — с невозмутимым выражением лица распорядился Урис. — Обе. Сейчас же. Они должны привыкнуть к седокам, — парень кивнул в сторону подручных.

— Это все? — в тон ему уточнила дракониха.

— На сегодня — да. У нас есть… — он переглянулся с Вирадом, а на отца почему-то предпочитал не смотреть, — несколько дней на тренировки.

Надежда величаво кивнула и нарочито плавно взлетела.

Связанная заклятием, она не могла противиться приказу, но, по крайней мере, ничто не мешало ей сохранять достоинство и выполнять повеления мальчишки с показной ленцой, даже как-то снисходительно, словно потакая собственному капризу, а не действуя по принуждению.

Но на душе было пусто и муторно.

Она все никак не могла поверить в столь чудовищное предательство, в то, насколько сильно она обманулась, до какой степени ошиблась в человеческом существе.

* * *

Война началась через два дня.

Войска Баюна развернулись широким фронтом на границе эльфийских земель и перешли в наступление. Леса пылали.

За спиной агрессоров остались горные племена, но Надежда прекрасно понимала, что роль того самого козыря, который решит их судьбы, отводилась ей и вивернам. А значит еще пара дней, пока информация о начавшейся войне дойдет до жителей Загорья, на отшлифовку техники воздушного налета у них есть. Вернее, у нее есть эти считанные дни, чтобы придумать план спасения людей, а там уже можно будет подумать и о сопротивлении, и о контрударах.

Но чертов мальчишка отдавал приказы с ювелирной точностью, тщательно взвешивая каждое свое слово, и Надежда с отчаяньем понимала, что лазейки попросту нет.

Во время тренировочных полетов Надя и Урис не разговаривали друг с другом — люди ставили задачи, а дракон с вивернами их выполняли.

Но в какой-то момент, когда дракониха с юношей оказались поодаль от своих подопечных, отрабатывавших особо сложный совместный маневр, Урис наклонился к шее Нади и порывисто прошептал:

— Как стемнеет, забери меня из-под дерева, — и немного подумав, все же добавил усталой скороговоркой:

— Тебя никто не должен увидеть, услышать, как-либо заметить, и вообще никоим образом узнать о нашей встрече до, во время или после нее.

Надежда, конечно, удивилась, но виду не подала. Даже никак не дала понять, что услышала и приняла к сведенью полученный приказ. Пусть помается, стратег и тактик.

Так и не получив ответа, Урис объявил об окончании тренировки. Всадники расседлали ящеров и, сложив сбрую у входа в Надину пещеру, отправились домой.

Виверны привычно кружили над головами людей, сопровождая их до поселения, где летающих тварей должна была ждать заслуженная и неизменная награда — по бараньей туше на каждую. Дракониха вернулась в свою пещеру, разделила оставшуюся со вчера баранину на три части, лишний раз обдала огнем вечернюю порцию угощения и принялась жевать. Думать ни о чем не хотелось, хотя мысли в голове громоздились, как черные тучи перед грозой. Поэтому Надежда, окончив трапезу, попросту заставила себя уснуть. У драконов было одно замечательное свойство — им никогда не снились сны.

* * *

Темнота упала на горы пухом черного лебедя — невесомая и беспросветная. Надежда скользнула в ущелье вдоль крутых горных хребтов, направляясь к перевалу. Небо над седловиной было чистое, бездонно-прозрачное, а внизу, возле ее Черного озера, ворочался густой туман, тянул белесые щупальца к поселению в долине. Память холодной лапой сдавила сердце. Когда впереди над перевалом вспыхнули и скрестились в черном небе два ярких луча, у Нади в глазах потемнело. Она забыла, что сама научила людей, живущих в долине, как сделать прожектора-маяки, что сама рекомендовала оборудовать пропускной пункт на перевале и расположить там дозорные посты. Она рухнула в воспоминания, как в омут.

Так уже было.

Такая же ночь, такие же горы, такой же боевой вылет.

Легкие маленькие По-2 заходили на цель в заранее заданном порядке, на определенной высоте. В тот раз Наденька летела штурманом в третьем экипаже, готовилась бомбить скопление живой силы и техники врага. На середине маршрута заметила, как ночную темноту разрезали пронзительные лучи прожекторов, расчертили небо, выискивая самолет, поймали, зацепили, повели. Первый экипаж уже был над целью, вот-вот с земли ударят зенитки, и будет Полина маневрировать, уходя из-под прицела зенитчиков, а потом твердой рукой стабилизирует По-2 на несколько нестерпимо долгих минут, позволяя напарнице-штурману отбомбиться по цели. Но зенитки молчали — и вдруг самолет разом вспыхнул огненным клубком и распался горящими клочьями. Прожектора погасли, и только взрыв рухнувшего самолета на мгновение осветил погруженную во тьму землю.

Что это было? Почему загорелся самолет? Ведь не было зенитного обстрела, и погасли прожектора…

А над целью второй экипаж, и они с Ирой уже близко, и все четко видят: снова вспыхнули прожектора, захватили самолет, но зенитные орудия по-прежнему безмолвствуют. И тут над головой скользнула хищная тень вражеского истребителя, очереди ударили по самолету второго экипажа, и он вспыхнул. Огонь растекся по плоскостям быстро, слишком быстро, а до земли далеко, и парашютов у экипажей нет — их не брали, чтобы освободить место для лишних бомб. Падение, удар, взрыв.

Настала очередь их экипажа. Надя лихорадочно искала выход из ситуации: обстрел с воздуха, не с земли, прожектора подсвечивают бомбардировщик, идущий на заданной, уже засеченной врагами высоте, а вражеский истребитель поджигает его. Ловушка без выхода: в небо не уйти, истребитель может взлететь еще выше; да и куда легкому По-2 тягаться с ним в скорости, а значит… Вниз! Зайти на цель на малой высоте, выпасть из прицела прожекторов, прижаться почти к самой земле — не рискнет истребитель ночью, да еще и в горном ущелье снижаться для атаки.

Спасительная догадка пришла одновременно и к ее летчице Ирине Скобиной, не пришлось ничего объяснять — их самолет уже снижался, сбросив обороты мотора. На цель зашли неслышно, планируя на малой высоте, еще снизились при развороте, и Надя сбросила бомбы втемную, все разом, — аж самолет качнуло взрывной волной. И напрасно шарили по небу синевато-белые лезвия прожекторов, отыскивая их бомбардировщик, напрасно кружил высоко в небе, наравне с горными хребтами, истребитель.

Тогда в ловушке погибло четыре экипажа, восемь «ночных ласточек», не все догадались совершить спасительный маневр, а Сашу с Женей враг настиг уже на обратном пути, когда девушки уходили от цели.

И вот сейчас — ночь, горы и лучи прожекторов, безмолвно скрестившиеся в ночном небе.

Надежда опомнилась, помотала головой, выровняла полет, заметив, что невольно снизилась.

Люди на перевале опустили прожектора, призванные освещать дорогу через седловину, и только один луч по-прежнему был устремлен вертикально вверх — он служил маяком. Чего-чего, но атаки с воздуха дозорные на перевале точно не ждали.

— Что случилось? — голос Уриса прозвучал с искренним беспокойством.

— Ничего, — сквозь зубы ответила дракониха и, не сдержавшись, ехидно поинтересовалась: — А ты что, упасть боишься?

Мальчишка летел без ставшего уже привычным седла, не посмев нацепить на Надю сбрую, и то и дело покрепче охватывал покрытую мелкими серебристыми чешуйками драконью шею.

— Нет! Ты не посмеешь меня сбросить! — и это была правда. Магия истинного имени надежно защищала заклинателя от любой возможной агрессии со стороны дракона. Напоминание об этом лишний раз обозлило Надю, и она мстительно прошипела:

— Тогда заткнись, если не хочешь, чтобы нас заметили, и держись крепче.

Через минуту полета перевал остался позади, и дракониха скользнула вниз, к постепенно расширяющемуся ущелью. Несколько запоздалых огней в окнах ближайшего к перевалу горского селения мелькнули впереди, и Урис покрепче прижался к драконьей шее, наклоняясь как можно ниже, чтобы рассмотреть местность.

— Сделай пару кругов над ущельем и поселком, — попросил юноша. Надя повиновалась. — Заметила что-нибудь?

— Смотря что ты ищешь.

— Какие-нибудь тропинки, лазейки в обход ущелья. Они непременно должны быть!

— Я тебе не кошка, чтобы видеть в темноте.

— Проклятье! Тогда возвращаемся.

Весь обратный путь Урис подавленно молчал, а у Нади не было настроения его подначивать. Чуть ли не впервые он дал слабину, затеяв откровенно глупую и бессмысленную ночную воздушную прогулку, но дракониха почему-то ему даже слегка сочувствовала. Она поймала себя на мысли, что обида и досада, горечь предательства и разочарование отступили на второй план, а по отношению к Урису она испытывает едва ли не восхищение. Совершив свой поступок, он стал до крайности похожим на Надеждиного сына Юрия — дерзновенной решимостью, острым умом, целеустремленностью. Он явно составил какой-то план и теперь следовал ему. Жаль только, что его цели оказались созвучны идеям Вирада. Проклятый Баюн все же сумел околдовать сына Старейшины. Понимает ли он, какое сокровище ему досталось, какого сильного соратника он обрел в лице, казалось бы, простого мальчугана? Не может не понимать! А если и вправду околдовал?

— Спусти меня тут, — тихо попросил Урис. Родная деревня была уже совсем близко. — Тренировки завтра не будет. Виверн отпустишь, сама оставайся возле пещеры. Послезавтра — первый боевой вылет. Туда, — он мотнул головой в сторону перевала, откуда они только что прилетели.

Не дожидаясь ответа, Урис развернулся на пятках и стремглав понесся к поселению.

— Разведчик хренов… — проворчала ему вслед дракониха, снова поднимаясь на крыло. Но… если будет налет — зачем мальчику понадобилось отыскивать тайные тропы? Чтобы воспрепятствовать возможному отступлению горцев из подлежащего бомбежке селения? Тогда что мешало провести нормальную разведку с воздуха среди бела дня, да еще и для надежности взять с собой всадников на вивернах? Нет, у мальчишки определенно есть какой-то план. Но просчитать его Надежда уже не успеет.

* * *

С утра прилетели виверны, покружили немного над взлетной площадкой, но Надя прогнала их, и пришлось крылатым ящерам лететь на самостоятельную охоту. Дракониха не без основания подозревала, что первым делом по уже сформировавшейся привычке они наведаются в поселение. Что ж, это не ее забота.

Настроение у Нади было прескверное. Что бы там ни задумал Урис, возможность ее вмешательства он пресек на корню. От бессильной злобы сводило челюсти.

Помаявшись возле пещеры, Надежда отправилась к Черному озеру и до обеда ловила рыбу. Наловила прилично, но отобрала три рыбины покрупнее, а прочую мелочь столкнула обратно в воду.

Нежданный гость, терпеливо дожидавшийся хозяйку около ее пещеры, так дракониху и застал — украшенную радужным ожерельем водных брызг и с болтающимися в пасти тремя рыбинами, которых она несла, держа за хвосты.

— Кушать будешь? — бросив себе под ноги и обдав пламенем свою добычу, спросила эльфа Надя.

— Не голоден, — непривычно коротко и просто отказался тот. — Я отосплюсь, если можно. Четыре ночи не спал.

Дракониха кивнула.

— Ты передай своему человеку, — продолжал эльф, — что помощь близко. Гонец вернулся вчера утром, — от усталости и недосыпа посланник еле ворочал языком. Получив молчаливое согласие пещерной обитательницы на временный приют, эльф уже расстилал импровизированное ложе, без лишних сомнений подложив под голову лежащее рядом седло, и устроился почти с комфортом.

«Своему человеку», надо же!» — удивленно подумала Надя. Смысл происходящего от нее ускользал, но расспросить эльфа не представлялось возможным — тот уже крепко заснул.

Толком разузнать что-либо у гостя Надежда так и не сумела, — чересчур вымотавшийся, он проснулся явно значительно позже, чем сам рассчитывал, и тут же засобирался в обратный путь. К тому же, эльф не отказался от рыбы на ужин, а с набитым ртом говорить не очень-то получалось.

Дракониха лишь уяснила, что дела у эльфов идут даже лучше, чем предполагалось, им удалось перейти в контрнаступление по обоим флангам, и теперь эльфийские военачальники всерьез рассчитывают замкнуть в котле центральную группировку вражеских войск еще до подхода поддержки из человеческой Столицы.

Эльф неслышно исчез в сумерках, оставив Надежду переваривать услышанное. Итак, эльфы перехватили инициативу, о ситуации знают в Столице, от короля идет подкрепление на помощь нелюдям, а свой человек обо всем этом знает…

* * *

Теперь ее раздирали два противоположных желания — основательно намылить шею упомянутому своему человеку за весь этот устроенный им спектакль — и в то же время воздать ему должное. Если он в свои пятнадцать лет сумел рассчитать и воплотить в жизнь сложную многоходовую операцию, то на что он будет способен, когда придет зрелость? Особенно, если у него появится возможность выучиться соответствующим наукам и дисциплинам.

Впрочем, тут гадать не приходилось — в скором будущем Урис, сын Ховарда, отправится в Столицу, ко двору, под личную опеку Его Величества, и действительно получит должное образование.

Он сможет, он сын Старейшины.

Его ждет военная карьера и блестящее будущее. Подавит несколько бунтов, выиграет некоторое количество пограничных конфликтов. А там — кто знает — может, и всплывут опять фашистские идеи Вирада-Баюна. Но реализованы они будут не в масштабах местечкового столкновения, идущего вразрез с нынешней политикой при дворе, а потому граничащего с изменой, а с одобрения и попустительства Его Величества, возглавляемые победоносным генералом Урисом…

Подобная картина будущего умудренной опытом Надежде пришлась не по вкусу, и она поклялась приложить все силы, чтобы не допустить развития именно такого сценария. Пока она имела хоть какое-то влияние на Уриса, эта клятва была выполнима.

* * *

Утром мальчишка и его подручные, как ни в чем не бывало, явились к драконьей пещере. Виверны уже кружили над стартовой площадкой и искоса поглядывали на привезенные людьми корзины, явно ожидая угощения. Но их чаяния не оправдались — в шести корзинах, скрепленных попарно так, чтобы их можно было приторочить к седлам, были аккуратно сложены зажигательные бомбы.

С передачей сообщения от эльфов Надежда решила пока повременить и посмотреть, как Урис решил вопрос горцев.

Оседлать себя и навьючить боезапас она позволила с нетерпением, которое обычно демонстрировали ее виверны.

— Вперед! — коротко скомандовал Урис, и они взлетели.

С земли это, должно быть, смотрелось красиво — впереди Надя, сзади и по бокам Тихоня с Незабудкой, синхронно взмахивающие огромными кожистыми крыльями.

В полете они молчали — все действия были отработаны до автоматизма, маршрут согласован заранее, и даже память ночной ведьмы не отвлекала Надю от реальности.

Перевал был пуст и безжизненен, ущелье тоже, да и впереди, там, где поселение, не было слышно ни звука, и не виднелось ни единого огонька. Можно было, конечно, предположить, что ранним утром в горном селении еще все спят, но пастухам было самое время выгонять отары и стада на выпас. Однако дракониха не заметила ни души, сколько ни смотрела окрест.

Зато на крошечной площади посреди селения стоял… бычок. Обычный пегий бычок местной породы, приземистый и плотный, умеющий, как и все его сородичи, карабкаться по каменистым склонам и стоять на них под невероятными углами к поверхности, что всегда казалось Надежде, с ее инженерным образованием, чем-то удивительным.

Бычок был подачкой, и виверны отреагировали на нее предсказуемо. Кусочки мозаики в голове Надежды сложились в цельную картину: вот зачем Урис летал с ней в разведку, зачем понадобился день передышки перед боевым вылетом, во время которого виверны не получили ставшего привычным за время тренировок угощения, вот почему в селении пусто, а посреди площади привязан бычок. Прекрасная комбинация, почти безупречно разыгранная Урисом. Почти. Они прилетели бомбить горское поселение, и с этим надо было что-то делать.

Проголодавшиеся виверны нарушили построение и спикировали на предложенную приманку. Их седоки безуспешно колотили по толстой чешуйчатой шкуре и орали разные команды — крылатые ящеры не реагировали. Надежда, предугадавшая, что будет дальше, специально пролетела вперед и устроилась на скальном карнизе над кривой узкой улочкой. Отсюда прекрасно было видно опустевшее поселение и красочную картину кровавого пира виверн на центральной площади.

С бычком они управятся где-то за полчаса, это поняли и их всадники, и теперь все свои силы сосредоточили на том, чтобы не вывалиться из седел и случайно не попасть под когтистые лапы или на зуб своим вивернам.

— Ты все это сам придумал? — нарочито безразличным тоном спросила Надя. Если Урис и удивился вопросу, то не подавал виду:

— Нет, эльфы помогли. Я же говорил, у меня там друг.

— От эльфов посланник приходил, сказал, помощь близко.

Мальчик, должно быть, кивнул, хотя дракониха его, сидящего у нее на загривке, видеть не могла.

— А что же горцы? — спросила она на всякий случай, хотя практически все и так было очевидно.

— Ушли. Приманку ящеркам оставили — и ушли в горы. Я вчера сбегал, предупредил. Кстати, тайные тропы тут и правда есть, просто знать их надо. Меня обратно коротким путем вели.

— Всыпать бы тебе все-таки, — пробормотала Надежда. — А вроде и не за что. Ну, почему не предупредил?

— Я хотел, даже попытался, но толком не придумал, как. И потом, предупреди я тебя, могло бы ничего не получиться.

— Сомневаешься во мне? — ворчливо уточнила дракониха.

— Не в тебе. В магии. Могло бы не сработать — что бы тогда было?

Вопрос ответа не требовал.

— А что ж заклятие, снять возможно?

— Нет. Оно само разрушится, когда умрет заклинатель. А я еще молодой, — Урис улыбался, но выглядел крайне виноватым. Впрочем, Надя его не видела.

— Или когда умрет дракон, — подсказала она еще один очевидный выход.

— Как это? — искренне удивился юноша.

— Как-как… Брюхом кверху, — съехидничала дракониха. — Ты думаешь, драконы не умирают?

— Не умирают, — убежденно заявил Урис и улыбнулся уже радостно. — Просто не имеют на это права. Некоторые.

— Хм, — многозначительно выдала Надя. Возразить было нечего.

Виверны доели подачку и теперь смешно подпрыгивали по каменной кладке площади, слегка взмахивая крыльями и мотая головами — утрясали пищу.

— Полетели, похулиганим, — улыбнулся парень, и дракониха оттолкнулась от карниза.

Завидев свою предводительницу, обе виверны тоже поднялись на крыло, и боевое построение было восстановлено.

Всадники нервничали, и сложно было понять, который больше.

— Здесь же нет никого! — наконец выговорил один из них, недоуменно оглядываясь по сторонам.

— Сам вижу, — огрызнулся Урис, и голос его был мрачнее тучи.

— Так что, обратно летим? — спросил второй.

— Сдурел? А Баюну ты сам объяснять будешь, почему мы задание не выполнили?

Взгляды были красноречивее слов.

— А что тогда? — это снова первый.

— Что-что… Сделаем то, зачем прилетели. Мне как-то неохота объяснять Баюну, что горцев кто-то предупредил, еще на меня подумает.

— На тебя? Это почему еще? — хохотнул первый.

— Так ведь он сам меня за старшего поставил. Теперь только повода ждет.

— Ого, парень, — сочувственно присвистнул второй, смекнувший, что к чему, — это ведь подстава, — слово языка Былых прозвучало понятно для всех и вполне уместно.

Надежда едва сдерживала восхищенную улыбку: какой же все-таки Урис умница — и невинных людей из-под удара вывел, и вот так легко, двумя фразами, отвел от себя подозрения и привлек на свою сторону вынужденных подчиненных, ощутимо подняв свой авторитет в их глазах. Трех зайцев одним выстрелом!

А «зажигалки», щедро разбрасываемые теперь людьми по сторонам, оказались как нельзя кстати, от полноценных тротиловых бомб разрушения были бы существенными, а вот гореть в каменном поселении горцев было попросту нечему.

Надя пролетела несколько кругов, собственным пламенем поджигая разлившуюся горючую смесь, и, вполне удовлетворившись полученным закономерно невыразительным результатом, дала вивернам знак следовать за ней и направилась в сторону дома. Уточнять решение у людей было излишне.

* * *

Последующие несколько дней они летали за перевал, все дальше в земли горцев, и заставали одну и ту же картину — каменные дома, узкие кривые улочки, чистенькие пустынные площади в центре — опустевшие поселения, покинутые явно организованно и без спешки.

Виверн после первого налета снова начали прикармливать их седоки, а приманок на крошечных площадях горских селений больше не было.

Группа прилетала, забрасывала пустые каменные улицы зажигательными бомбами — и возвращалась, не оглядываясь. Зачастую огонь гас еще до того, как выдрессированные виверны выстраивались в боевой порядок на обратный путь.

К тайной радости Нади, людям не пришло в голову мародерствовать, впрочем, в силу топографических особенностей местности, слезть с ездового ящера на улицу какого-нибудь поселка было весьма нелегкой задачей, и даже центральные площади были недостаточно просторны, чтобы там могли свободно приземлиться две молодые виверны и один дракон. В первый же, самый большой горский городок, они не возвращались, и это в любом случае было к лучшему.

Насколько могла судить Надежда по коротким диалогам людей, все они были рады, что дела за перевалом обстоят именно так, а не иначе.

Один раз, скорее для очистки совести, чем с целью бомбардировки, они слетали на одно из известных им высокогорных пастбищ, но и там было пусто.

С того момента их полеты прекратились.

А на следующий день наступила развязка.

* * *

Дела на лесном фронте шли с переменным успехом — Вирад бросил туда все накопленные резервы, даже детвору из тренировочного лагеря. Исключение составлял только Урис со своей крошечной авиагруппой — от крылатых ящеров в лесу было мало проку. Вопрос горцев Баюн решил оставить до поры, когда от него невозможно будет отмахнуться.

И тут нагрянула делегация из Столицы. Она была небольшая, к тому же — сплошь чиновные лица, ни одного военного. За исключением боевого мага. Собственно, он и возглавлял делегацию, остальные были так, для солидности.

В леса уже отправили посланников — гонцов к войскам Вирада и парламентеров к эльфийским Владыкам: боевые действия должны быть прекращены незамедлительно.

Надежду в селение вызвал Урис — все той же красной лентой на дереве.

Весь недолгий путь до селения в голове драконихи вертелась одна мысль: «Нельзя допустить встречу короля с Баюном». Правильно настроить Уриса на всю оставшуюся жизнь она сумеет, а вот если Вирад умудрится обаять и заразить своими идеями властителя крупнейшего людского королевства — масштабного кровопролития на долгие годы не избежать.

Человеческая история Былого мира примеров тому знала более чем достаточно, и Надежда не питала на этот счет никаких иллюзий.

Присоединившихся было к ней по дороге виверн Надя отослала обратно к пещере — разговор предстоял нешуточный, и там не было места неразумным, пусть и дрессированным, тварям.

Впрочем, нет. Разговора как раз не будет. Дракониха летела убивать.

Ей повезло: нагрянувшие делегаты уже собрали всех на центральной площади селения, их легко было отличить от местных жителей по одеяниям, Надежду еще удивило, до чего же их мало, она ожидала увидеть по меньшей мере войско на полтысячи мечей, а не дюжину чиновных лиц.

Но зато главный обвиняемый — Вирад — стоял в центре, один, и даже его охранники находились поодаль. Если действовать аккуратно, то она никого, кроме Баюна, не зацепит.

Надежда круто спикировала к земле, выдыхая огонь. Драконье пламя — не стопроцентная гарантия смерти, но в свою атаку дракониха вложила всю ярость, всю злобу и ненависть, на которые была способна — а это многого стоило.

Враг упал, объятый пламенем, истошно вереща. Дракониха вытянула вперед лапы и развернула крылья, намереваясь приземлиться.

Первый удар по ней пришелся вскользь и почти без эффекта, Надежда даже не успела понять, что происходит.

Хороший боевой маг не тратит время на сложные пассы руками и длинные заклинания, у него всегда в запасе несколько коротких и эффективных магических формул. И отточенные рефлексы, ведь времени на раздумья практически никогда нет.

Правитель Фарартода, крупнейшего королевства людей, мог позволить себе содержать лучшего придворного мага в мире. Таилен-и-Диннал действительно был лучшим из лучших.

Он никогда раньше не видел вблизи драконов и не знал действенных заклятий против них, его опыт ограничивался крылатыми котами, молчаливыми стражами оазисов среди песков его родины, но этого было достаточно. Надо было всего лишь увеличить силу заклинания, ударить помощнее.

Урис был в толпе поселян, он понял, хотя и поздно, что происходит, кинулся к Таилену с криком:

— Не надо! Не надо ее… Она… Она своя, она наша!

Маг услышал и обернулся к мальчику, но его второе заклятие уже настигло цель.

Дракониху отбросило назад, из-за чего она приземлилась очень неуклюже, с удивлением рассматривая стремительно тускнеющую чешую на груди, где расцветал черный цветок магического проклятия. Ее сердце пропустило удар, второй, потом снова забилось, то и дело сбиваясь с ритма, а боли почему-то не было, только слабость и холод в стынущих конечностях, и еще — удивление, как же так получилось.

Страшно обожженный Вирад затих и лежал теперь у стены ближайшего дома обугленной бесформенной грудой — может, мертвый, а может только без сознания.

Время замедлилось и сочилось тягучими каплями. Дракониха с изумлением и отрешенностью во взгляде оглядывалась по сторонам.

Вот Урис — он бежит, сжав кулаки, к Таилену — такой еще, в сущности, ребенок со своими наивными словами «Так не честно!» и «За что вы ее так? Она же хорошая!»

Вот боевой маг Таилен — он невозмутим и слегка снисходителен, изогнул бровь с легкой иронией и ничего не говорит, ждет, что будет дальше.

Вот Старейшина Ховард — он, словно очнувшись от тяжелого сна, встряхивает головой, делает пару шагов вперед и перехватывает Уриса на полпути, оттаскивает брыкающегося мальчишку обратно в толпу своих поселян.

Вот жители селения, сплошь старики, женщины и дети — они в смятении, вот чиновные делегаты — они напуганы.

А вот черное пламя проклятия, танцующее на драконьей чешуе — так выглядит смерть.

Неуклюже оттолкнувшись от земли, Надежда взлетела. С трудом удерживаясь в воздухе, она направилась к своей пещере, по пути все так же удивленно, будто впервые, оглядывая окрестности.

Тогда, действительно в первый раз, она летела так же неуверенно, еще не свыкнувшись со своей новой сущностью. Последнее, что осталось в ее памяти о минувшей человеческой жизни, была реанимационная палата, настырно пищащий кардиомонитор, запахи болезни и больницы — а потом небытие. Очнулась она в одиночестве, посреди развалин, и первое, что почувствовала — это то, что ее много. Странное такое ощущение необъятности собственного тела, оно, как щекотка, было одновременно и назойливым, и, в общем-то, довольно приятным.

Потом она расправила крылья, на пробу пару раз взмахнула ими — и взлетела. Для простоты восприятия она вообразила себя за штурвалом привычного По-2. Это помогло, стало легче держаться в воздухе.

Поскольку в развалинах делать было нечего, Надя полетела, куда глаза глядят. Правда, сколько она ни оглядывалась, понять, где она находится, все же не могла. Вернее, она точно знала все ориентиры местности, их названия, их население, их принадлежность тому или иному народу нового мира, равно как знала с первой секунды своего пробуждения, кто же она сама.

Но с картой Былого мира эти знания не соотносились ни в какую.

Пещера в горах показалась Надежде весьма подходящим местом обитания для дракона.

Теперь она умирала, и вся ее жизнь, как водится, проносилась перед глазами — вся не слишком долгая драконья жизнь. А та, другая, человеческая, давным-давно была сброшена в таинственные глубины Яйца — вся до капли, до мельчайшего воспоминания, крупицы знаний, мимолетного опыта, закапсулирована и сохранена там.

Яйцо!

У Надежды еще достало сил заползти вглубь пещеры, тронуть Яйцо, удивившись, как легко оно отделилось от камней, выкатить наружу, прикрыть его крылом — и только потом застыть в смертном сне.

* * *

Урис не успокоился, и отцу пришлось отпустить мальчишку. Тот сразу же бросился бежать, коротко глянув в сторону поселковых конюшен — далеко, и стоявших у ближней коновязи лошадей столичных гостей — не та порода, по горам не пройдут. А медлить было нельзя никак, своим ходом все одно быстрее выйдет. Особенно, если бежать так — не глядя под ноги, вообще ничего не видя вокруг, потому что слезы застилают глаза, потому что чутье безошибочно подсказало, что мимолетный удар боевого мага был смертельным. Так — спотыкаясь, но не падая, потому что упав — замедлишься, потеряешь драгоценное время, а значит надо лететь, словно у тебя есть крылья, словно ты дракон. Так — обдирая пальцы в кровь об острые камни скальной тропы, ломая ногти, потому что по широкому серпантину торной дороги, где может осторожно проехать верховой, слишком долго, а значит надо напрямик, крошечной, прерывистой пешей тропинкой.

Он опоздал.

И понял это сразу — по безжизненной позе драконихи, по тускло-серой, а не серебристой чешуе, по тому, как вилась вокруг Тихоня, по горестному, тихому скулежу виверн.

От края стартовой площадки тянулся широкий след темной драконьей крови и поблекших чешуек — падая, дракониха ободрала пузо и, кажется, сломала заднюю ногу.

Урис обессиленно сполз по скальной стене. Ему не хотелось верить в реальность, не хотелось смотреть на все это, но и закрытые глаза не помогли — виверны продолжали плакать, кружась над поверженным драконом — Незабудка повыше, Тихоня — чиркая кончиками крыльев по камням.

Тихоня тоже не верила — она звала, она осторожно прихватывала за рог короны драконью голову и приподнимала ее, она подсовывала свою морду под шею драконихи и подталкивала вверх, она старалась разбудить ее, растормошить неподвижную тушу — и все звала, звала — то жалобно, то настойчиво, то гневно, то ласково. Но безрезультатно.

Из-под драконьего тела выкатилось Яйцо. Оно казалось странно живым, настоящим, наполненным жемчужно-золотистым светом. Виверна заметила его и удивилась. Тронула крылом, потом ткнула мордой. Яйцо засветилось ярче. И тогда она вдруг упала на землю, распластав крылья и накрыв собой и Яйцо, и скорченное тело мертвого дракона.

Несколько секунд ничего не происходило, виверна лежала неподвижно, казалось, даже затаив дыхание, а потом из-под ее крыльев пробился свет — яркий, теплый, жемчужно-золотистый. Он осветил серые камни стартовой площадки, превратив распластанную фигуру лежащей на земле виверны в аспидно-черный силуэт, а потом словно впитался в ее тело.

Незабудка взвилась повыше, перестав плакать.

Буровато-медная чешуя второй виверны стала стремительно светлеть, сереть, превращаясь в серебристую, вытянулся и истончился хвост, став похожим на драконий. Дрогнули крылья и серебристый ящер поднялся. На четыре ноги. Урис не поверил своим глазам — виверны не было. Над мертвым телом дракона стояла… Надежда — живая и невредимая.

И Яйца больше не было — лишь пустые потускневшие скорлупки на серых камнях.

Надя склонила набок голову, посмотрела на Уриса чуть иронично, как тот самый боевой маг Таилен и — коротко отдала команду Незабудке. Дрессированная виверна послушно подхватила тушу мертвого дракона за одно крыло, сама Надежда — за второе, и они обе направились к Черному озеру. Урис поднялся и пошел следом.

Безо всякого пиетета они сбросили свою ношу в ледяную бездну темной воды, Надя только проводила ее долгим взглядом, хмыкнула и снова иронично посмотрела на Уриса — что тот скажет.

Незабудка потопталась у воды, явно раздумывая, а не порыбачить ли ей, но решила, видимо, что не голодна.

— Я же говорил, что драконы не умирают, — Урис не скрывал слез, но теперь это были слезы радости.

— А я говорила, что мужчинам не достойно плакать.

— Нет. Никогда ты такого не говорила.

— Вот как? А ты, часом, не дракон? У тебя слишком хорошая память для человека. Верно, я такого не говорила. Не говорила и не скажу.

— А свое новое истинное имя скажешь?

Надежда помедлила с ответом — о магии истинных имен она теперь знала абсолютно все. Второй раз ее поработить Урис не сможет, а если она откроет ему свое имя сама, то даже сказанное еще кому-то — то есть переданное через другое лицо — оно не будет иметь силы.

— Я скажу, — улыбнулась дракониха. — Но ты и сам его знаешь.

— Ну, конечно, … Тихоня.

— И все-таки, ты слишком умен для человека, — проворчала она, наблюдая, как совершенно счастливая виверна Незабудка совершает замысловатые кульбиты в прорвавшем хмурые тучи солнечном луче.