Юрий Безумный (джен)

Принцесса Соня Форбарра-Форпатрил была перепугана.

Она отпустила слуг и сама отнесла наверх поднос с чаем. Она уже некоторое время тщательно старалась делать это регулярно, чтобы никто не заподозрил, что сегодня в этом есть что-то необычное. Ее семья всегда ждала, собравшись за столом в гостиной.

Айвен взял чашку и улыбнулся жене. Глядя, как он размешивает сахар, Соня почти что могла одурачить себя мыслью: все в порядке, у них просто тихое семейное чаепитие. Сейчас в любую минуту могут войти ее родители, а за ними Оливия и Петр. Мама обнимет своих детей и внуков и положит всем по ломтику своего знаменитого бетанского пирога. Дети Оливии будут с воплями носиться по дому, накидываться на еду, учить Падму ходить... И все снова будут счастливы, как привыкли.

Айвен не сводил с нее взгляда, когда она садилась, и казалось, словно он может прочитать ее мысли и сомнения. Соня боялась, что ей это даже не кажется. Она сама не знала, когда начала бояться Айвена. Возможно, вскоре после рождения Падмы, когда поняла, что ее муж вовсе не тот, каким представлялся.

Ее мать была против этого брака. Она чуть не умоляла дочь: вернись на Бету, хотя бы закончи сперва колледж, только не делай этого. Но Айвен хотел пожениться поскорее, а Соня была в него влюблена. И вот теперь Оливия счастлива, а Соня — в страхе, и мир вокруг них сходит с ума.

Айвен будет идеальным мужем, заверяла она свою мать. Он не политик. Он не женится на ней ради титула. Он — младший фор-землевладелец из хорошей семьи, и он будет держать жену вдали от столичных интриг, чтобы она управляла домом и растила детей. Юрий даровал Айвену титул в качестве свадебного подарка, и словосочетание "лорд Форпатрил" должно было бы утолить любую жажду высокого положения, какую бы ни таил ее муж.

Но она ошибалась. Все изменилось, как только родился Падма, а Айвен увидел в себе отца возможного наследника Империи.

На кушетке возле камина сидел ее брат Дмитрий, обнимая за плечи свою беременную жену. Золотистые отблески пламени смягчали его черты и и словно стирали с лица возраст. В этом освещении Соня почти что могла снова увидеть в нем привычного Дмитрия, а не того молчаливого и безжалостного человека, который желал стать императором. Дмитрия — любимого старшего брата, того который защищал ее, играл с нею и всегда был любимцем тетушек и дяди Юрия.

"Куда ты идешь, брат?" молча спросила себя Соня, когда он принял у нее чашку чая и преувеличенно поблагодарил. "Что с тобой стало?"

Все эти годы Дмитрий не заговаривал о том, что его тайно гнетет, но теперь произносил это открыто. "Наш отец родился старшим", как-то шепнул он Соне. "Отец родился в законном браке — так почему на троне сидит Юрий? Разве отец не больше для этого подходит? Разве он не справлялся бы с этой работой лучше?"

Его слова ужаснули Соню. "Твое положение при дворе и так высоко", запротестовала она и стала умолять его никогда больше не говорить такого. "У тебя есть богатство и влияние. Ты командуешь войсками. Разве этого мало?"

Дмитрий мягко улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

— Ты не понимаешь, сестренка.

Зато Айвен понял. И он стал нашептывать Дмитрию на ухо, поддерживать его и по шажочку подводить от мысли "хорошо бы быть императором" к "я хочу им стать".

В тени за Дмитрием стояла сестра принца Ксава, принцесса Аннелиза Форбарра. Она была самой красивой из пятерых детей Дорки, но выражение на ее лице сейчас она казалась почти безобразной. Соня вздрогнула. Она подумала, что тетю Аннелизу свели с ума зависть, ненависть и испорченные гены Форбарр. Что она безумна с тех пор, как ее сестра Констанция выдала ее любовника, и Юрий казнил его за передачу информации цетам.

Сейчас Айвен рассказывал о новостях из столицы. Соня заставила себя выпрямить спину и внимательно прислушаться. Похоже, Юрий бросил в тюрьму кастеляна дворца и половину дворцового персонала, а затем приказал оруженосцам обыскать здание от чердаков до подвалов в поисках предателей. Или змей. Он был убежден, что кто-то намерен его убить, подбросив ядовитую змею в постель.

В своих страхах Юрий прав, подумала Соня. Но он не того боится: Аннелиза курировала дворцовую кухню. Она была одной из тех, кто подсыпал в еду императору цетагандийские наркотики.

Айвен, подавшись вперед, продолжал рассказывать о смене настроений в войсках. По лагерям распространились слухи, многие из форских командиров занервничали.

— Они шепчутся о том, что император безумен, — договорил Айвен, и глаза тети Аннелизы блеснули.

Соня подумала: проблема императора в том, что он так и не понял — война закончена. Ее родители, сестры и братья и даже Петр Форкосиган привыкли к новой реальности, а Юрий продолжал мыслить как солдат-партизан. Он всю свою жизнь провел в пещерах и бункерах и не в состоянии понять дворцовую политику. Он взрослел с мыслью, что оказаться на людях — значит стать мишенью цетского снайпера; теперь его привычка к уединению только помогает врагам распространять о нем слухи. Он научился не уступать ни пяди врагу, но никто ему не сказал, что в мирное время император должен выказывать милосердие.

Так легко было распустить клевету, в которой была частичка правды. Особенно для тети Аннелизы: она жила во дворце, была в курсе всех разговоров и сплетала правду, вранье и домыслы так искусно, что даже когда друзья Сони начинали ей рассказывать на ухо о странном поведении императора, она не могла отделить в этих рассказах ложь от истины.

Еще вопрос, безумен ли дядя Юрий, учитывая все это. Свирепый — да, странный — да, и вообще он долго ходил на грани сумасшествия. Но не переступил эту грань.

Это мы безумцы, думала она, поднимая уснувшего Падму на руки. Безумие в нашей крови, оно забрало нас всех. И заберет наших детей.

Она сидела молча, укачивая ребенка, и снова и снова возвращалась мыслями к Колонии Бета. Она мысленно отрепетировала все предприятие. Она знала, как заберет Падму и сбежит с ним в бетанское посольство, как поднимается на борт спасательного катера, как сохранит своему ребенку жизнь и убережет от безумия.

Но каждый раз, набираясь решимости это сделать, она не могла. Она получила образование на Бете, всегда думала о себе как о бетанке и разумном человеке. Но кончилось все тем, что, готовая с ребенком на руках ступить на путь к бетанскому посольству, она обнаружила, что она — форесса. Ее самая главная верность принадлежит мужу. Она дала Айвену клятву и связана ею.

Сейчас Айвен говорил о том, что время поджимает, и настаивал: они должны сделать все прежде, чем императрица принесет Юрию сына. Жена Дмитрия бросила реплику касательно Оливии, Петра Форкосигана и того, как полезны могли бы быть его солдаты.

Соня подняла глаза и встретилась взглядом с сидевшим по ту сторону стола братом.

— Нет, — сказала она твердо. — Не Оливия.

Она уже пыталась их переубедить и не преуспела. Но одно она сделать может. На каждой их встрече она была тверда: Оливию втягивать нельзя. Они не могут доверять Петру Форкосигану. Петр Форкосиган не предаст императора. Он предаст их самих. Когда Юрий будет мертв, лишь тогда Петр поддержит Дмитрия, а Эзар пойдет за Петром.

Для самой Сони уже слишком поздно, но она сделает все, чтобы сестра была в безопасности. Хотя бы один из детей Ксава Форбарры получит шанс выжить.

Никто даже не предлагал втянуть в заговор принца Ксава и его жену. Не было сомнений, что за этим последует. Ксав направится прямо к брату и расскажет все, не глядя на возможные последствия для собственных детей.

Дмитрий склонился над столом и накрыл ладонь сестры своей.

— Милая сестрица, — шепнул он, — не бойся. Юрий никогда не узнает. А даже если и узнает, уже слишком поздно. Пока он будет собирать улики, чтобы предать нас суду, все будет уже кончено.

Соня не ответила. Она представила своего дядю, подумала о том, как неустойчиво его душевное равновесие и что это станет последней каплей.

Она опустила взгляд на ребенка, спящего у нее на руках, и подумала:

"Он просто убьет нас всех".