Unbroken (гет)

Они провалились.

Мерлин, Моргана и все Основатели разом, они провалились как Хагрид под мартовский лед на Черном озере.

Эта мысль не покидала Беллатрикс последние несколько часов: тонкой иглой проникала в полумертвый от усталости и Круциатуса мозг, вспыхивала огненными буквами в темноте, стоило чуть закрыть глаза. Это был даже не провал, это была форменная катастрофа: как оказалось, Орден Жареного Петуха оказался подготовлен к небольшому рандеву куда лучше, чем они ожидали; впрочем, Беллатрикс знала наверняка, что вины их людей в этом нет — ребята сработали так, что даже придираться не хотелось — просто какая-то мразь слила информацию. Точнее, не какая-то, а вполне конкретная мразь, но сейчас этого не доказать. Раньше можно было, хоть и сложно, но нет — не взялись и не доказали. И вот результат: пятеро так и остались там, по разным графствам рядом с Сурреем — голова здесь, ноги там, и повезло, если между ними менее десяти миль — а еще четверть стонала и бранилась в одной из анфилад Малфой-Мэнора, спешно переделанной под полевой лазарет. В том числе и...

Беллатрикс крепче стиснула в руках кружку с зельем. Пусть попробует. Вот пусть только попробует сдохнуть, рыжий ублюдок. Она его и на том свете найдет — о да, проберется даже в девятую преисподнюю, даже к сатане на рога — вытащит оттуда, а потом туда же и отправит. Только намного медленнее, чтобы в следующий раз использовал то, что внутри его патлатого черепа, по назначению. Виданое ли дело: в его-то возрасте — и на метлу полез! Давно ведь не мальчишка, под пятьдесят уже; боец хороший, с этим не поспоришь, но в воздухе держится хуже, чем фестрал на льду... Ага, том самом льду. Мартовском. Под который еще Хагрид провалился.

Беллатрикс не удержалась и хихикнула. Потом еще раз, еще и еще, а потом и вовсе расхохоталась в голос — так, что летучие мыши на малфоевском чердаке проснулись на пару часов раньше. Истерика — это хорошо; лучше выплеснуть всю дрянь наружу, чем держать ее в душе, точнее, в том, что от души осталось. А еще истерика — это хороший способ измотать себя до предела, а после — доползти до ближайшей кровати, заснуть и утром взяться за решение проблем с новыми силами. Что, собственно, ей сейчас и требовалось.

— Ты в порядке?

Трэверс стоял в дверях — собранный, сосредоточенный и хмурый, воняющий лекарственными зельями и чужой кровью. При виде его смех Беллатрикс затих сам собой.

— Я — да, — она поспешно отпила из кружки и поморщилась: от тонизирующего зелья вязало во рту — настолько оно было кислым, но последствия Круциатуса оно снимало просто превосходно; Лорд, само собой, не преминул выразить соратникам свое неудовольствие. — Как он?

Трэверс покачал головой. У Беллатрикс неожиданно свело судорогой горло — от зелья, разумеется, этой кислятине уступает даже позапрошлогодний эль... Или нет?

— Пойдем, сама увидишь.

В анфиладе-госпитале смердело еще хуже, чем от Трэверса: не только кровью и и зельями, но еще и человеческими испражнениями, гноем и чем-то сладковатым — так пахло начинавшее разлагаться тело. Беллатрикс поначалу решила, что они идут в дальнюю комнату — некогда шикарную гостевую, с балконом и видом на парк — но Трэверс неожиданно толкнул непримечательную светлую дверь в одном из боковых ответвлений:

— Заходи, только тихо — он спит. Пришлось перенести его сюда, там уже места не хватало.

В комнате — бывшем чулане, запоздало сообразила Беллатрикс — было темно и душно; свеча на табуретке, заменявшей прикроватный столик, отбрасывала на потолок черно-багровые тени. Родольфус лежал на каком-то подобии топчана — две доски, на них третья, матрас и подушка — укрытый одеялом по грудь, неподвижный и без единой кровинки в лице. Под глазами и около рта сильнее выступили тени, нос заострился; супруг был неотличим от мертвеца, и лишь слегка приподнимавшаяся и опускавшаяся грудь говорила о том, что он еще жив.

— У него многочисленные внутренние кровоизлияния и сотрясение мозга, отбиты почки и левое легкое, — спокойно, как будто говоря о погоде, сообщил Трэверс. — Сломаны правая рука и половина ребер, но самое главное — перебит позвоночник. Я сделал все, что мог, однако...

— Мы можем перенести его отсюда в наши комнаты? — хрипло спросила Беллатрикс. — Там все же куда удобнее и... — она поймала взгляд Трэверса. — Ах, да. Позвоночник.

— Именно. Срастить кости на руке или на ноге просто, но позвоночник — это дело тонкое, — Трэверс нахмурился еще сильнее. — В идеале, его нельзя перемещать дней пять-семь... но я отнюдь не уверен, что это время у нас есть.

— Что? — встрепенулась Беллатрикс. Все это время она неотрывно смотрела на мужа; "Очнись", — мысленно говорила она ему. — "Очнись, и дай мне убедиться, что хоть что-то сегодня пошло так, как надо". — О чем ты, Джой?

Трэверс глубоко вдохнул, выдохнул и сцепил руки в замок — так он делал всегда, когда сообщал родственникам больного дурные вести.

— Он, видимо, успел наложить на себя подстраховочное заклинание, да и вы с Рабастаном подоспели вовремя. Тем не менее... Сегодня четверг, Белла. Если он придет в сознание... или хотя бы доживет... до конца недели — это будет самым настоящим чудом.

— До конца... недели?

— С такими травмами обычно не выживают. Чудо уже то, что вы вообще успели его донести, — Трэверс помолчал. — Мне жаль, Беллатрикс. Мне действительно жаль.

Беллатрикс машинально кивнула. Трэверс сказал, что ему жаль, но он хотя бы сказал это искренне. А сколько точно таких же, но насквозь лживых "мне жаль" придется услышать ей — да и не только ей — через несколько дней, когда... нет, не когда, а если...

— Спасибо, Джой. Спасибо, что сказал все, как есть. Можно... — Беллатрикс облизнула пересохшие губы, — можно, я останусь здесь? Не хочу никого видеть. Вообще никого.

— Да. Да, конечно. Если что-то потребуется — позови меня, я буду рядом.

Дверь тихо скрипнула. Беллатрикс закашлялась, потом сглотнула, пытаясь подавить комок в горле, опустилась на пыльные доски пола рядом с лежанкой мужа и сделала большой глоток из кружки.

Мерзавец Снейп как-то раз обмолвился, что в некоторых ментальных практиках большую роль играет самовнушение. Что же, посмотрим, сумеет ли она внушить себе, что кислятина в кружке — это неудавшийся эль, и надраться ею до беспамятства.

* * *

Родольфуса она не любила. Вообще. Ни единого дня в жизни. Помилуй Мерлин, как можно любить человека с настолько скверным характером и сомнительной репутацией, да к тому же старше тебя на восемь лет? Не говоря уже о том, что он едва-едва обращает на тебя внимание, да и то — только тогда, когда нос к носу с ним столкнешься. А выходить за него замуж — и вовсе, с точки зрения Беллатрикс, было чистой воды безумием.

Впрочем, ее мнения как раз никто и не спрашивал. Она не знала, что там напели отцу в уши мать и тетка Вальбурга, но факт оставался фактом — через два месяца после их знакомства объявили о помолвке, а еще через месяц они поженились; сплетни, которые тогда распространялись в их маленьком чистокровном кругу, заставляли юную Беллу Блэк краснеть до кончиков волос — ну, тогда-то она еще умела краснеть. Жених, напротив, был спокоен, как сытый фестрал: до свадьбы он сказал ей едва ли с дюжину слов, столько же — в день свадьбы; во вторую дюжину входило, помимо всего прочего, пожелание доброй ночи, после которого он удалился прочь от их спальни, оставив ошарашенную Беллатрикс в полном свадебном одеянии стоять на пороге. Так повторялось несколько недель; на второй или третий месяц брака Беллатрикс наконец-то набралась смелости и спросила мужа, что происходит.

Дело было за завтраком. Родольфус от неожиданности выплеснул горячий кофе себе на колени, вслух помянул Мерлина и некоторые его сексуальные связи, и уставился на жену:

— Вы о чем... А, все, понял, — он потер переносицу. — Видите ли, Беллатрикс, я так понимаю, что вам этот брак особой радости не приносит?

Она пожала плечами и вдруг кивнула — неожиданно даже для себя.

— Мне тоже, — резюмировал Родольфус. — Собственно, данная ситуация — это скорее неудачное стечение обстоятельств: мы с вашими матушкой и тетушкой немного не так друг друга поняли. Но некоторые приличия соблюсти надо — хотя бы для разнообразия, верно? Поэтому предлагаю сделку: вы лет так пять живете у меня в доме, потом я объявляю о том, что так и не удосужился сделать вас своей супругой не только на словах, но и на деле, после чего мы спокойно расходимся в разные стороны — неконсуммированный брак считается недействительным, так что вы сможете выйти хоть за драккла лысого, хоть за Люциуса Малфоя — разница невелика, просто у второго есть волосы. Пожалуй, пяти лет даже будет многовато — вас устроит двухлетнее проживание под этой крышей?

— Вполне, — Беллатрикс поерзала. — А как же ваша репутация?

— Я на нее плевал. Точно так же, как это делали мои отец, дед и прадед. Жить им это не мешало абсолютно.

Самым умным в тот момент было закончить разговор, а то и сделать вид, что его и вовсе не было. Но восемнадцатилетние девчонки не отличаются благоразумием, это Беллатрикс поняла немного позже; тогда же она выпалила с какой-то странной, ребяческой запальчивостью:

— А чем я не устраиваю вас?

Родольфус даже немного опешил, как ей показалось, но тут же взял себя в руки.

— Как вам сказать... Во-первых, я не страдаю педофилией. Во-вторых, вы лишь немногим старше моего брата, а возиться сразу с двумя подростками — это выше моих сил. Мне семи лет Хогвартса вполне хватило, не хотелось бы открывать здесь его филиал. Вас удовлетворит такое объяснение?

Объяснение удовлетворило ее более чем — как и договор. Которому, впрочем, не суждено было свершиться.

Они все-таки переспали. Через полтора года после свадьбы и за несколько месяцев до окончания срока. И две недели после этого не разговаривали друг с другом; Родольфус вообще обходил ее десятой дорогой, даже есть предпочитал в другое время или у себя в кабинете, не говоря уже от том, чтобы спать в одной постели. Сама же Беллатрикс упивалась жалостью к себе — от того, что ей все же придется жить с этим... негодяем, терпеть его жутковатое (даже по ее меркам) чувство юмора, вечных магглов в казематах (вообще-то она была не против, но Родольфус достаточно часто забывал наложить заглушающее заклятие на дверь), опиум, огневиски... Надо отдать ей-тогдашней должное, жалела она себя немного и недолго. Плевал он на репутацию, значит? Она тоже плюнет, да так, что все захлебнутся!

И плевала, как только могла. Мимолетно и нежно улыбалась друзьям Ивэна или своим школьным приятелям, заливисто смеялась, флиртовала, кокетничала, как умела — спасибо матушке за науку, Беллатрикс никогда не думала, что ей это пригодится; на одном из приемов протанцевала с половиной юношей в зале, с некоторыми — по два-три раза подряд; как сказали бы прапрабабки — "вела себя крайне компрометирующе для замужней женщины"... пока, после очередного танца, не наткнулась на того самого мужа около одной из колонн.

— Развлекаешься? — равнодушно спросил он.

— О, да, — она надменно рассмеялась и обмахнулась веером. — Ревнуете, мистер Лестрейндж?

— С чего бы? Ты женщина взрослая, знаешь, что делаешь, — Родольфус опрокинул в себя фужер виски. — Развлекайся, как душе угодно, только сделай милость: не приноси мне бастарда в подоле, хорошо?

От пощечины его спасло только то, что они были у всех на виду. Вдобавок пропала всякая охота "развлекаться" и появилось твердое убеждение, что жить с этим человеком невозможно. Во всяком случае, кому-то, обладающему хоть каплей здравого смысла.

Но, видимо, она и впрямь была безумна уже тогда, потому, что у нее в конце концов получилось.

* * *

По собственным ощущениям, Беллатрикс проспала час-полтора. Однако когда она проснулась, снаружи не доносилось ни звука, а полоска света под дверью была не желтой, как от свечей, а мутновато-серой — стояло уже раннее утро. Свеча на табуретке погасла; кружка из-под зелья валялась рядом, на полу, чуть расплескав остатки содержимого. Беллатрикс прислушалась к себе: во рту ещё сохранялся кисловатый привкус, но обычных признаков похмелья не наблюдалось. Сеанс самовнушения не удался, мысленно хмыкнула она и перевела взгляд на мужа.

Родольфус тоже спал — нехорошим, дурманным сном, навеянном зельями. В зельях Беллатрикс не видела особой нужды — вряд ли человек с перебитым позвоночником может чувствовать хоть что-то, так что вполне способен заснуть сам, незачем пичкать его всякой мерзостью — но Трэверсу было виднее.

— С добрым утром, — по привычке произнесла она. — Хотя, какое оно, к дракклам, доброе.

Опомнись, он все равно тебя не слышит. Ты можешь со стенкой разговаривать с тем же успехом.

В Малфой-Мэноре было пустынно и тихо — на удивление; когда Беллатрикс выходила от мужа, внизу пробило девять — обычно в это время жизнь кипела ключом, но сейчас по пути к себе она не встретила ни одного человека, даже вездесущих егерей. В комнате, однако, ее ждал Рабастан — изрядно помятый, но хотя бы державшийся на ногах.

— Все так же, — бросила она в ответ на его немой вопрос; не надо быть легиллиментом, чтобы понять, о ком он сейчас думает. — Дети?

— Дома. Я сказал им, что Лорд в бешенстве — ну, это они и сами видели — так что лучше им пару дней побыть подальше отсюда.

Беллатрикс коротко кивнула. Все правильно, здесь им пока делать нечего.

— Про Руди не говорил?

— Только то, что он тяжело ранен, и к нему нельзя, — Рабастан запустил пальцы в спутанную шевелюру. — Белла... Трэверс сказал, что он умрет.

— Когда-нибудь — точно.

— Не "когда-нибудь", а не сегодня-завтра.

Беллатрикс чуть стиснула кулаки. Родольфус растил брата с шести лет, с тех самых пор, как умерли их родители. Сказать ему правду, все то, что она услышала вчера от Трэверса?

Нет, даже она не настолько бездушное чудовище.

— Ты же знаешь Джоя — он всегда готовится к самому худшему. Колдомедик, что с него взять, — она села рядом с деверем. — Ты выглядишь немногим лучше своего брата. Тебе надо привести себя в порядок и поесть, а еще лучше — поспать. Ты ведь всю ночь не спал?

— И сейчас не могу.

— Сонное зелье на полке.

Рабастан угрюмо покосился на нее:

— В десять Уоррингтон придет с отчетами по разведке. Кто-то должен его принять, раз Руди… не может.

— Я и приму.

— Ты не знаешь всей нашей системы поиска данных...

— Какой? — Беллатрикс выдавила смешок. — Шлюхи — лучшие сборщики информации, а пьяницы — лучшие ее источники?

Рабастан слегка покраснел:

— Откуда ты...

— Братец твой просветил, кто же еще. Иди, иди. Я все сделаю.

Накануне Беллатрикс так и не успела смыть с себя кровь и грязь — не до того было. Горячая ванна пришлась как нельзя кстати: стало хоть немного, но легче; во всяком случае, она могла чуть более адекватно оценивать происходящее. Ее все равно немного трясло — сказывалось перенапряжение вчерашней ночи: трясло, когда она расчесывала и закалывала волосы, когда зашнуровывала корсет, когда пыталась съесть хотя бы ложку принесенной эльфами овсянки с джемом, но когда в комнату вошел Уоррингтон, она была спокойна и уверена — по мере сил и характера.

Уоррингтон тоже был помят — не только у Рабастана выдалась бессонная ночь. В руках он держал стопку пергаментов; в самом верхнем, исчерканном стрелками, Беллатрикс узнала схему ночного боя.

— Уже разобрали?

— Да. Взяли воспоминания у людей, только что закончили.

Беллатрикс сжала губы и побарабанила по подлокотнику кресла:

— Они знали?

— Судя по всему — да. И успели подготовиться. Семь Поттеров, семь пунктов назначения... Вы слишком поздно догадались, в чем дело.

— Канал слива известен? — Беллатрикс предпочла пропустить последнюю фразу мимо ушей.

— Миссис Лестрейндж, канал слива информации у нас последние несколько лет один и тот же.

И у него есть конкретные имя и внешность. Беллатрикс раз десять порывалась рассказать Лорду правду о перебежчике, но Родольфус каждый раз ее отговаривал. "У нас нет прямых доказательств," — говорил он. — "Нужно подождать, пока наш... хм, дятел не попадется на горячем". Дождался, чтоб его. Лежит теперь в малфоевском чулане, почти не отличаясь от трупа, а Снейп как разгуливал по Мэнору, так и продолжает.

— Доказать нельзя, конечно?

— Нет, мэм. Он крайне осторожен.

— Ясно, — Беллатрикс отвернулась к окну. — Есть имена тех, кто помогал Поттеру?

— Да, разумеется, — Уоррингтон протянул ей пергаменты. — Насчет них будут какие-то... особые распоряжения?

— Спросите у Рабастана, Родольфус с ним обсуждал эти вопросы, не со мной. Хотя... — Беллатрикс пробежала глазами по списку и смяла пергамент так, что ногти впились ей в ладонь. — Не распоряжение... просьба.

— Да, мэм?

— Девица... ученица Грюма. Метаморф, не помню, как именно ее зовут, — по совести говоря, Беллатрикс и не пыталась. Слишком много чести отродью предательницы. — Ее — сразу ко мне, в случае чего.

Уоррингтон, чуть помедлив, кивнул.

— Понимаю вас. Как быть с ее напарником?

— Напарником?

— Подставным Поттером. Дружком мальчишки, Уизли, кажется.

— На ваше усмотрение или как вам прикажут. Мне все равно. Меня интересует только девушка.

Точнее, ее внутренности на нашем флюгере и предсмертные вопли в нашем подвале. Лорд все равно приказал ликвидировать девчонку, так хоть совмещу приятное с полезным.

Уоррингтон кивнул еще раз — уже больше из уважения, чем из вежливости — и вышел прочь, чуть не столкнувшись в дверях с Люциусом. Беллатрикс стиснула зубы: ее отношения с Малфоями в последнее время основательно испортились, и видеть сестру или кого-то из ее семьи ей хотелось сейчас меньше всего.

— Уже принимаешь соболезнующих? — светским тоном поинтересовался Люциус, крутанув в руках извечную трость и проводив Уоррингтона скучающим взглядом.

— О чем это ты? — насторожилась Беллатрикс.

— Дань приличиям, ничего более, — Люциус вальяжно расселся в кресле напротив; Беллатрикс вздернула подбородок и осталась стоять. — У меня к тебе есть один существенный вопрос…

— Раз существенный, можешь задавать.

Люциус слегка поморщился.

— Ты видела, во что Трэверс с подручными превратили коридор на третьем этаже в северном крыле?

— Видела, — и просидела там всю ночь. — И что с того?

— Я бы обошел это вниманием… если бы это был единичный случай, — Люциус закинул ногу на ногу. — Целый коридор превращен в больничный барак, по дому шастают подозрительные личности, после визитов которых мой эльф недосчитывается серебряных ложек, мы — я, Нарцисса и Драко — не можем спать без заглушающих заклинаний: каждую ночь кто-то пьет, дерется, горланит песни или… — Люциус поперхнулся и искоса глянул на свояченицу, — водит непотребных девок… Меня интересует, как долго это будет продолжаться?

— Ты хочешь знать, как долго у тебя в доме будет находиться наш штаб? — спокойно спросила Беллатрикс. — Понятия не имею. Можешь спросить у Темного Лорда… если осмелишься. Полагаю, со временем все разъедутся; что до нас, то я и Рабастан перестанем отягощать тебя примерно через неделю.

— Неделю, вот как? — прищурился Люциус. — То есть, ты уже знаешь, когда примерно овдовеешь? Похвальная предусмотрительность. Признаться, я был бы не против, если бы ты проявила инициативу и перестала мозолить глаза Нарциссе чуть раньше…

Беллатрикс закатила ему оплеуху — такую, что звон пошел по всей комнате. Люциус неверяще заморгал и приложил ладонь к пылающей щеке.

— Убирайся. Вон, — звенящим шепотом отчеканила Беллатрикс. — Немедленно.

— Ты ударила меня, — медленно произнес Люциус после небольшой паузы.

— Ударю еще раз, если через минуту тебя здесь не будет.

— Не смей угрожать мне в моем доме!

— Твоем доме? — презрительно выплюнула Беллатрикс. — Ты все еще считаешь, что у тебя есть на него права? Ты считаешь, что после провала операции с пророчеством, Азкабана и потери палочки у тебя вообще остались хоть какие-нибудь права? — она отбросила со лба выбившиеся из прически пряди. — Я не Темный Лорд, Люциус, но даже я могу тебе сказать, что штаб будет находиться здесь столько, сколько потребуется, и последнее, что будет кого-либо волновать — твой скулеж по этому поводу. А теперь убирайся — у меня не так много свободного времени, и расходовать его на тебя я не хочу.

Люциус неторопливо поднялся, расправил плечи и чеканным шагом прошествовал к двери. На пороге он обернулся и процедил — так, как будто делал величайшее одолжение:

— Ты здесь только из-за того, что Темный Лорд решил, будто ты нужна своему супругу, Белла. Я в этом сомневаюсь — как и в том, что вам обоим следует здесь находиться — но его решения не оспариваются. И все же, как только Родольфус умрет, ноги твоей в моем доме не будет. У тебя собственный дом есть — выметайся туда и не возвращайся без особой необходимости… если тот каменный склеп, в котором вы живете, можно назвать домом, конечно.

Дверь закрылась немного не вовремя и приняла на себя мраморную статуэтку, предназначавшуюся на замену голове Люциуса. Беллатрикс закрыла лицо руками и бессильно опустилась в кресло. Он не посмеет вышвырнуть их отсюда. Не посмеет. Не посмеет!

Ты уверена? Можно подумать, ты не знаешь, как драгоценный родственничек умеет изворачиваться. Всенепременно повод найдет — и такой, что не поспоришь…

— Белла? — в комнату заглянул заспанный Рабастан; нашел-таки зелье, балбес. — Что случилось? У тебя тут шум какой-то…

Явился… к вынесению приговора.

— Иди, спи дальше.

— Так что произошло?

— Да ничего, — Беллатрикс провела руками по лицу, отбрасывая непослушные волосы, и откинулась на спинку кресла. — Малфой приходил.

— Права качать? — понимающе осклабился Рабастан. — Как будто они у него есть.

— Я ему тоже самое сказала, а он взбесился.

— Плюнь ты на него. Ему, понимаешь ли, с высоты своего самомнения падать больно, вот и бесится.

Беллатрикс невесело усмехнулась:

— Ты сейчас совсем как Руди говоришь.

— Ясен цапень — мы же братья, — Рабастан достал из серванта бутылку и чашку и задумчиво переводил взгляд с одного на другое. — Миледи желает кофе с коньяком или коньяк с кофе?

— Шут, — вздохнула Беллатрикс. — Кофе без коньяка. Мне еще с этим, — она хлопнула ладонью по стопке пергаментов, — разбираться.

— Тебе?

— Только сегодня и только потому, что на тебя больно смотреть. Где мой кофе?

* * *

День пролетел согласно ожиданиям — мгновенно и сумбурно. К ночи у Беллатрикс уже голову ломило от имен, мест и цифр — так, что хотелось послать мир куда-нибудь подальше и забиться в темный угол с бутылкой чего-нибудь покрепче. Беллатрикс не привыкла в чем-либо себе отказывать: после непродолжительных поисков на руках у нее были бутылка огневиски и несколько вариантов темных углов; не было лишь достойного собутыльника — все же леди на то и леди, чтобы не напиваться в одиночку.

Хотя… Напиваться с кем-то — это же не значит с этим «кем-то» делиться, так?

— Они тебя похоронили, — авторитетно сообщила она собутыльнику полчаса и четверть бутылки спустя. — Тебя… меня… нас обоих. Слышал бы ты, как эта половая тряпка, мой зять, сегодня со мной разговаривал…

Вскоре после побега — месяца через три, наверное — они крупно поцапались с Люциусом, еще крупнее, чем сейчас. Родольфус узнал не сразу, но когда узнал… «Одно твое слово — и Люциуса будут подозревать не только в измене, но и во всех смертных грехах. Если хочешь — я даже доказательства найду». Беллатрикс тогда отказалась — Люц был в большом фаворе у Лорда и лишний раз его лучше было не трогать, на что Родольфус только плечами пожал: «Не сейчас — так потом. Подождем. Если что — у нас много хороших бойцов, а выписки из банка и Драко может подписывать».

Как бы это «одно слово» пригодилось бы ей сейчас… Но отдать приказ разведке «копать» под Люциуса мог только Родольфус. И Рабастан, но его Беллатрикс просить не хотела — он бы скорее разобрался с Малфоем старым и вульгарным маггловским методом; хоть они с Беллатрикс и не ладили, но Люциуса деверь тоже не любил, и куда сильнее.

Беллатрикс поболтала бутылкой. Надо было соглашаться, надо. А сейчас вновь начнется грызня за тепленькое место при Лорде, и Люциус помчится туда первым, расталкивая всех локтями… и первым же бросится прочь, чуть что пойдет не так. Для Беллатрикс все это было неважно: служить Лорду — само по себе большая честь, но зачастую многое зависело именно от того, кто сейчас находился подле него. И если это будет Люциус… проигрыш им обеспечен.

— Ты же картежник, Лестрейндж, — протянула она, отхлебывая из горла. — Ты же гребаный игрок, ты же знаешь, что такое играть при повышающихся ставках… Мерлиновы яйца, почему ты пасуешь именно сейчас?

Карты. Вот за что еще она его ненавидела. Больше даже, чем за опиум и шлюх из Лютного, которых он знал почти поименно — информаторы, мол. У Блэков в карты не играли — отец и дяди предпочитали шахматы, даже во время приемов — поэтому «покер», «преферанс» и иже с ними казались маленькой Белле чем-то чужим и грязным, исходящим из другого мира, пахшего дешевыми духами и табаком, где столы были сплошь «ломберными», а не обеденными, а женщины — «продажными». И тут выясняется, что человек, за которого она вышла замуж, тоже причастен к этому далекому и скверному миру.

Как бы Родольфус ни посмеивался, как бы ни говорил, что, даже если они разорятся, им все равно будет на что жить, какие бы подарки с выигрышей ни приносил жене и брату, Беллатрикс все равно злилась, когда он уходил играть, да и вообще уходил в ночь из дому не по делам. Злилась на то, что утром, может быть, ей срочно придется бежать в ломбард в Лютный и закладывать свои драгоценности, потому, что благоверный проигрался в пух и прах (такого никогда не случалось, но все же); злилась потому, что утром он может не придти, и ей придется просить Долохова прочесать пару борделей в том же Лютном, а то кое-кто решил молодость вспомнить; злилась на то, что он может не придти не только утром, но и вечером, и прочесывать тогда надо будет не бордели, а опиумные курильни в Лаймхаусе, и хорошо, если в Лаймхаусе: портключ до Сингапура — дело пяти минут… Злилась в конце концов (хоть и не признавалась себе) на то, что этого мерзавца рано или поздно подкараулят в подворотне — и все, пиши пропало.

Но, как выяснилось много позже, бояться следовало не проигрыша. И даже не шальной Авады.

Весной, когда все арестованные в Министестве вернулись по домам, Родольфус был в подозрительно приподнятом настроении. На ее вопрос, в чем причина, только отмахнулся и сказал, что если они вдруг проиграют, то беспокоиться им все равно будет не о чем. Мало-помалу Беллатрикс вытянула из него остальное: оказывается, он сыграл со Скрмиджером в карты на амнистию для них троих — них и Рабастана — и выиграл.

То, что его ставкой в игре была его собственная душа, и играли они на амнистию против Поцелуя дементора, Беллатрикс узнала недавно.

Тогда же она устроила ему первый с января девяносто шестого скандал в духе тетушки Вальбурги: заперла двери, наложила заглушающие чары, а потом перебила об его дурную рыжую башку все, что могло биться, поливая его при этом отборной портовой руганью, которой у них же с Долоховым и научилась. Он же спокойно сидел в кресле, курил, держал щиты, а потом, когда она выдохлась и в комнате закончилось все фарфоровое, стеклянное и хрустальное, спросил: «Угомонилась?»…

…Из воспоминаний, смешанных с алкогольной дремотой, Беллатрикс вырвали шаги. Тихие, неторопливые, шелестящие; она хорошо знала их и, может быть, не услышала бы… не неси они в себе неясной угрозы.

— Милорд.

— Беллатрикс.

Сухо и по-деловому. Кто придумал, будто бы она влюблена в Темного Лорда? Восхищается им, поклоняется ему — да, но любить… изменять — людям ли, клятвам ли — не в ее правилах.

— Не ожидал увидеть тебя здесь.

— Мне хотелось побыть одной, милорд.

— Вот как? — Темный Лорд стоял прямо у нее за спиной. — Несомненно, ты здесь была абсолютно одна до моего прихода.

— Родольфус… не в счет. Он все равно ничего не слышит.

— Это хорошо.

Беллатрикс непроизвольно сжала край импровизированной кровати. Что-то в голосе Лорда ей не нравилось… что?

— Зачем вы пришли сюда, милорд? Вы искали меня?

— Нет, не тебя, — Темный Лорд сделал небольшую паузу. — Трэверс сказал, что твой муж умирает.

— Это не совсем так…

— Печально, — Темный Лорд, казалось, не слышал ее. — Я знал его с детства… лет с двенадцати. Он был верен мне, как никто другой — верен не только Лорду Судеб Волдеморту, но и, стыдно сказать, Тому Реддлу.

— Он и сейчас верен вам. Мы все — он, я, Рабастан…

— Белла.

Лучше замолчи. Эту интонацию она тоже хорошо знала.

— Он умирает. Трэверс сказал, что ему осталось не больше двух дней, — Темный Лорд поддернул рукава и достал палочку. — Негоже мешать уходить тем, кто уже почти мертв. Обычно это делает Макнейр, но… сыну своего старого соратника я сам окажу последнее милосердие. Пропусти меня.

Беллатрикс не сдвинулась с места. Левой рукой она сжала неподвижные холодные пальцы, лежавшие на грязном матрасе, правой же нашарила палочку во внутреннем кармане мантии.

— Нет.

— Что?

— Я сказала — нет, — четко повторила Беллатрикс. — Я делила с этим человеком дом, Азкабан и постель. Я воевала бок о бок с ним с восемнадцати лет. Я родила ему детей. Если он и умрет, то только в бою или своей смертью… милорд.

Повисшую тишину можно было, казалось, резать ножом — такой плотной и давящей она была. Беллатрикс тяжело дышала; по спине бежали капельки пота, на лбу почти ощутимо выступила испарина, пальцы Родольфуса обжигали ее ладонь. Что же она делает, Мерлин милосердный?

— Белла, — голос Темного Лорда звучал теперь откровенно угрожающе. — Ты же умная женщина и прекрасно понимаешь, что я все равно это сделаю, с твоего позволения… или без него, что вероятнее.

Беллатрикс крепче стиснула руку мужа:

— Тогда, боюсь, у вас будет двое мертвых Лестрейнджей вместо одного.

Темный Лорд еще несколько мгновений сверлил ее взглядом, а потом… опустил палочку и поднял с пола недопитый виски.

— Ты пьяна, Белла, — сухо сказал он. — В тебе говорят алкоголь и… любовь?

— Скорее алкоголь, милорд. Любовь… между мной и Дольфом ее никогда не было, и вы об этом знаете.

— Лжешь. Лжешь мне и себе, — Темный Лорд сцепил руки в замок. — Мы вернемся к этому… чуть позже, когда истечет срок, поставленный Трэверсом. Пока же я хочу, чтобы ты шла к себе и больше не пила; алкоголь выталкивает наружу твои слабости, а я этого не люблю.

Позади послышались несколько шелестящих шагов и хлопнула дверь; где-то в коридоре заворочался раненый, потревоженный шумом. Беллатрикс устало ткнулась лбом в край замурзанного одеяла.

— В этот раз мне удалось тебя отбить, — буркнула она. — И только попробуй теперь меня подвести.

* * *

— Белла, пойми, он просто не так выразился…

— А по-моему, очень даже так, — Беллатрикс с досадой покосилась на сестру и чуть ослабила шнуровку у платья. Духота с самого утра стояла страшная, не спасали даже распахнутые настежь окна — будет гроза, не днем, так ночью. — Твой супруг не хочет видеть кого-либо из нас в своем доме, и приложит все усилия, чтобы нас здесь не было.

— Белла…

— Белла! — в комнату ураганом, сшибая все на своем пути, влетел Рабастан и, оттолкнув Нарциссу, залпом выпил половину кувшина с водой. — Ни за что не догадаешься, кого из Ордена сейчас наши ребята поймали!

Беллатрикс вскочила.

— Кого?!

— Мудоглаза! Грюма собственной персоной!

Вниз, в допросную, Беллатрикс не бежала — летела. Рабастан еле поспевал за ней, поясняя на ходу:

— Навернулся с метлы позавчера, но тоже подстраховаться успел, да и невысоко было… Заполз к какой-то вдовушке, а тут наши… Двоих уложил, сука, но взяли-таки его…

— Поль здесь? — перебила его Беллатрикс. — Позови его. Он имеет право посмотреть…

— …как отправляют на тот свет убийцу его отца и плюнуть ему в лицо, — закончил Рабастан. — Поля нет. Он уже неделю во Франции по каким-то своим делам.

Жаль. Насколько Беллатрикс было известно, мальчик мечтал об этом с тех пор, как узнал о том, кто именно приложил руку к смерти Ивэна.

— Ничего, через думосбор покажем, — она остановилась у двери, окованной железом, и перевела дыхание. — Готов?

— Разумеется, моя госпожа.

Этот сон часто снился Беллатрикс в Азкабане, в редкие минуты отсутствия дементоров, и потом, после побега: Аластор Грюм, обнаженный, лишенный глаза и ноги, висящий на самой простой маггловской дыбе. В жаровне у стены весело плясал огонь, рядом были разложены щипцы, ножи, иглы для клеймения и несколько видов плетей — Уолден, справедливо полагавший, что один Круциатус — это слишком скучно, обо всем позаботился заранее. Увидев вошедших, Грюм — одноногий и одноглазый, испещренный шрамами старик, ничего более — харкнул и сплюнул на пол:

— Явились, не запылились! А где третий-то? Не видать! Подох, никак?

— Рудольф болен, я за него, — парировала Беллатрикс, присаживаясь на край колченогого табурета. — Увы, я не очень хороший легиллимент, так что придется пока оставить вам, Аластор, язык — он понадобится для признаний.

— Каких еще признаний?

— О, я думаю вам есть, в чем признаваться, — Беллатрикс дернула себя за черный локон. — Скажем, в том, кто надоумил вашу шайку использовать подставных Поттеров. Или в том, где сейчас находится ваше логово...

— Не на того напала, Волдемортова шлюха!

Да что же вы все меня к нему в постель укладываете!

Беллатрикс усилием воли подавила бешеное желание прибить старого ублюдка на месте — давнее желание, еще с доазкабанских времен. Спокойно, Триш, спокойно. Вдох и выдох. Тебе нужна от него информация; если будешь продолжать в том же духе, то он загнется, не успев и слова сказать. Вспомни Лонгботтомов — тогда ты тоже слегка... перегнула палку. Сколько раз за последние два года Родольфус говорил ей это на допросах?

— Зря упрямитесь, мистер Грюм, — ровным тоном проговорила она. — На вашем месте я бы рассказала все — как это? — ах да, по-хорошему. Можете немного поломаться, если гордость не позволяет...

— Гордость? — каркнул Грюм. — Чихал я на гордость! Как я своим людям потом в глаза посмотрю, а? Или Молли Уизли? Или сыну Алисы и Фрэнка, а, сволочи?!

— Совесть заест, значит, — хмыкнул Рабастан. — Везет нам, Беллс, у нас-то таких извращений нет.

Беллатрикс медленно кивнула, продолжая разглядывать болтавшегося на дыбе Грюма. Насчет этого не беспокойся, мразь. Ты уже никому никуда не посмотришь. Я не позволю.

— Я ведь и по-плохому могу, Аластор. А могу так, что вы будете извиваться, как флоббер-червь, целовать мои туфли и умолять о милосердии... последнем милосердии.

— Да? — Грюм схаркнул снова. — Хотел бы я знать, как ты это сделаешь.

— Детей позову, — без тени улыбки сообщила Беллатрикс. Грюм поперхнулся. — Детей, племянников... младших родственников всех тех, кто из-за вас оказался в Азкабане или в могиле. Позову, скажу, кто вы и что вы в их полном распоряжении. Вы хотите узнать, что с вами сделает племянник Оуэна Уилкса? Сын Ивэна Розье? Вы ведь помните Ивэна?

Грюм молчал, но в его глазах промелькнуло что-то, смутно похожее на страх.

— Вы хотите посмотреть, что сделают с вами сыновья Антонина? Внучка Руквуда? — Берта — на удивление миролюбивая девочка, но даже самого миролюбивого человека можно взбесить, показав ему Аластора Грюма. — Внук Антонина от первого брака? Сын Джозефа Трэверса? Вы хотите узнать, что сделают с вами мои собственные дети? — Беллатрикс подалась вперед, не отрывая взгляда от Грюма. — Так как?

Вместо ответа тот плюнул сей в лицо. Беллатрикс сцепила зубы. Ну, держись, старый хрен. У тебя были все шансы сдохнуть чуть менее медленно, но ты их благополучно упустил.

— У вас очень грязный рот, Аластор, — тихо произнесла она. — Боюсь, сегодня мне придется умываться дольше обычного, но для начала... Экскуро! Кстати, Рабастан, ты не помнишь, сколько времени продержалась Алиса Лонгботтом под Круциатусом, прежде чем начала блеять точно овца?

— Минут… десять.

Был бы здесь Родольфус, это было бы настоящее шоу. Кто-кто, а он умел превращать пытку в настоящее искусство.

— Как ты думаешь, наш гость продержится дольше?

— Намного. Опыта у него побольше.

— Тогда… — Беллатрикс прищурилась. — Познакомь мистера Грюма с Гертрудой, будь любезен.

— Гертрудой? — Грюм, казалось, был слегка озадачен. — Кто это — Гертруда?

— Наша любимая кошка, — осклабился Рабастан. — Немного не ласковая, но что поделать: такой у нее характер.

— И она не любит, когда ее гладят — предпочитает гладить других, — добавила Беллатрикс. — Начинай, Баст. Я потом присоединюсь.

Коротко свистнула плеть; Грюм вскинулся и зашипел. Беллатрикс улыбнулась одними губами — стрижка только начата — и отошла к жаровне нагреть клещи.

Несколько часов спустя она буквально выпала из допросной: костяшки сбиты, ладони саднят, предвещая мозоли; руки, волосы, платье, мантия — все было в крови Шизоглаза; казалось даже, что кровь стекает по лицу и проникает под кожу. Сам Грюм напоминал полуразделанную свиную тушу. Получи, мразь. Это тебе за Ивэна. За всех нас.

— Драккла два он скажет, Беллс. Дело дрянь.

— Скажет, — усмехнулась Беллатрикс. — Потрепите его еще день-два, а там напоите веритасерумом. А когда все расскажет… — она выразительно чиркнула ребром ладони по горлу.

— Вас понял, командир. Труп куда? Дружкам его подбросить?

— Как хотите. Можете хоть Фенриру скормить, голову только оставьте. Еще лучше — заспиртуйте, или что там Снейп со своими уродами делает.

— А голову-то зачем?

Беллатрикс оскалилась — так, что отшатнулся пробегавший мимо новобранец:

— Гвен на свадьбу подарю. Уверена, мой будущий зять ничего не будет иметь против.

* * *

К ночи духота не спала. Беллатрикс добрые четверть часа проворочалась в кровати, но заснуть так и не смогла. Плюнув с досады, она выбралась из постели и, накинув мантию прямо на ночную рубашку, вышла в коридор — побродить и развеяться.

Ноги сами собой принесли ее к уже опостылевшему чулану. Как и в первую ночь, на табуретке горела свеча, точнее, даже тлела — огонек едва теплился на кончике фитиля. Беллатрикс подумала, что когда погаснет свеча — погаснет и жизнь человека на лежанке, но тут же отогнала бредовую мысль прочь.

— Наши Грюма схватили, — она уселась рядом на полу, как и в предыдущие их, случайные, совместные ночи. — Жаль, ты не видел. Впрочем, думосбор дома есть, рассмотришь все в деталях.

Молчание.

— Ты же не принял всерьез то, что я тут вчера болтала? Я пьяна была в Аваду, уж извини. Ты нужен, ты всем им нужен: Лорду, Антонину, Басту, детям… даже Люциусу — кто бы его денежные махинации прикрывал? Ты нужен… нам. Нашему делу.

Молчание. Беллатрикс взяла мужа за руку — пальцы еще холоднее, чем вчера, пульс едва прощупывается. Отчего-то именно это привело ее в ярость.

— Не смей, слышишь? Не смей умирать! — выкрикнула она; где-то снаружи, вторя ей, что-то прогрохотало. — Не сейчас… мы же так долго к этому шли, вместе начинали, вместе подыхали, а теперь ты… Не смей меня бросать!

Снаружи громыхнуло снова. Беллатрикс судорожно вздохнула — и разрыдалась, впервые за последние несколько лет, бесслезно и зло; комкала мантию, рубашку и одеяло, ругалась, проклинала ублюдка, мерзавца, изверга, желала ему самого мучительного посмертия, в самом распоследнем пекле… и бессвязно, отчаянно, почти по-детски, просила не оставлять ее одну.

— У меня же никого, кроме тебя, нет, — выдохнула она, когда сил на проклятья уже не осталось. — Никого, кроме тебя и близнецов.

Что-то холодное, словно в ответ, коснулось ее шеи и волос, потом еще раз и еще.. Беллатрикс мотнула головой: кажется, ей все только кажется. Докатилась — выдает желаемое за действительное.

— Женщина…

Беллатрикс замерла. Нет, это, наверное, из коридора; бредит кто-то из оставшихся раненых.

— …у нас там, наверняка, аврал на аврале, а ты около моей койки истерики устраиваешь. Думаешь, поможет?

Беллатрикс подняла голову. Поднялась сама. Вскинула подбородок и зло посмотрела на человека на жалком подобии кровати.

— Ты сукин сын, — процедила она. — Ты очень везучий сукин сын, ты знаешь об этом?

— Догадывался, — Родольфус усмехнулся краешком губ; для человека, которого вчера хотели добивать, он выглядел на удивление живым. — Но спасибо за просвещение.

Беллатрикс фыркнула в ответ и вышла прочь. Пронеслась сквозь ряд комнат, из которых сестрица с мужем давным-давно вытащили всю приличную мебель, влетела в большую гостевую и, не отреагировав на окрик Трэверса от стола выскочила на балкон — в первую летнюю грозу.

И рассмеялась.

Ей уже давно не было так хорошо.