Сухие листья (джен)

Осень в тот год ворвалась внезапно. Она набросилась на город с выпущенными когтями, шипя хлещущими ливнями и метая глазами фосфорические молнии. За одну ночь выстудила и смела запоздалое сентябрьское безвременье, сорвала с деревьев их рыжие шубки, расшвыряла листья-клочья...

И я полетела — потерянная, утратившая ориентиры, лишённая опоры.

Листья украшали главную страницу сайта. Отлично, уже выставили список победителей. Так-так, где тут моё имя? Хотелось бы выиграть этот конкурс. Десять журналистов и десять фотокорреспондентов получали грант на создание серии книг с иллюстрациями о жизни русских диаспор. Им обещали визы, полгода проживания в США, Канаде, Китае и странах Европы — все условия для работы. Вот бы, вот бы...

Я вдруг осознала, что сижу и тупо рассматриваю ссылки внизу страницы. Меня среди победителей не оказалось.

Хотя подавала работы в обе номинации. И текст, и фото. Специально ездила в деревню, пробный репортаж о "кусочке жизни" делать. И другие публикации прикладывала. Из таких соискателей выбирали в первую очередь.

Вот чем им мои фото не угодили? Ладно текст — писала я, откровенно говоря, средненько, да ещё редакторы вечно ругались на ошибки. Но кадры-то отправила удачные! Может, надо было людей больше снимать? Или меньше приводить их дома и дворики в порядок, чтоб смотрелось натуральнее? Или поймать тот момент с козой, жующей рубашку? Так эта зараза её сразу выплюнула, и мне не хватило доли секунды.

Ну вот и ответ. Не дотянула, стало быть.

Снежана бы точно выиграла с блеском.

Снежана...

Лист первый

Лямки портфеля елозили по плечам.

Если закрыть глаза, можно было вообразить, что это не лямки, а погоны, как у соседа дяди Славы. Милиционерам же дают погоны. Чем первоклассники хуже? Вот была бы я директором — всем на линейке выдавала бы. И добавляла бы по звёздочке каждый год...

Ай! От неожиданности и боли вырвался крик. Кто-то подкрался сзади и дёрнул за косу. Я открыла глаза. По коридору с хохотом улепётывал мальчишка. Плотный, как бочонок, растрёпанный... мерзкий! В его противной грязной руке прощально сверкали блёстки моего модного банта. Самый красивый бант! Мало у кого такие были! Все девчонки из нашего двора о таком мечтали! Мама подарила мне на первое сентября, повязала на косу, а этот... этот...

— Отдай! Я учительнице расскажу!

— А я пальчик покажу! — обернулся мальчишка. — Ленточка!

Донёсся треск. Мигнули блёстки. Пышные складки прямо на глазах затрепыхались рваной лентой.

Больше я ничего не видела. Новая школа, большие окна, узорные солнечные квадраты на полу, дверь класса и шаги учительницы — всё потонуло в пучине горя. Позже я вспомнила, что забивалась в нишу у батареи, чьи-то настойчивые руки тянули меня оттуда, строгий голос отчитывал кого-то, а солнце закрыли тени. А потом ладони ощутили прохладную гладкость парты. Передо мной лежали блестящие белые тряпочки — всё, что осталось от банта...

— Сегодня вы пришли в первый класс. Школа... Товарищи... Знания...

Учительница что-то говорила. Чужие мамы, папы и бабушки шуршали упаковками цветов. Слёзы лились сами. Ну почему, почему почти все пришли с родителями, и только мои, тяжко вздыхая, подвели меня к Нелли Сергеевне и убежали на работу?

— В следующий раз нужно не плакать, а сразу бить.

Это заявила девочка, сидевшая рядом. Я нехотя подняла голову и посмотрела на новую соседку по парте.

У неё были решительно сжатые красные губки, упрямое лицо и светлые волосы, подстриженные под аккуратное каре. Льняные, блестящие и упругие даже на вид, как у куклы Барби. Ровная чёлка — и ни единой заколочки. Одежда тоже невзрачная, даже блузка какая-то серая, не то что белоснежное великолепие моего банта... Губы опять задрожали.

— Что, раз ты девочка, то должна плакать и жаловаться? — продолжала возмущаться соседка. — Да если бы я при брате разревелась...

— То что? — я уставилась на неё.

— Отлупил бы, вот что! А так я его луплю, хотя он уже в третьем классе! Хочешь — пойдём после уроков Ромку бить? Это тот жиртрест, что у тебя бант забрал. Пойдём?

— Нет. Не надо никого бить, — промямлила я.

— Говорю тебе — надо! Да его пару раз стукнуть, и готовенький! А то в следующий раз ещё что-то заберёт и порвёт! Всё, идём. После уроков. Кстати, я Снежана.

Она говорила так напористо и уверенно, что оставалось только послушаться.

— Я Алёна, — только и ответила я, разглядывая её во все глаза. Мама говорила, что девочка должна быть нежной, доброй, милой. Не драться... А оно вот как, оказывается.

Расправа над Ромкой вышла короткой. Мы подстерегли его за школой. Я растерялась, а Снежана вихрем налетела на него, ловко скрутила, ткнула в глаз, в пах, снова в глаз...

— А нечего других обижать! Банты рвать! Вот тебе бант! Ещё бант! — выкрикивала она, добавляя кое-какие нехорошие слова. Я подскочила к ним и пнула Ромку в желеобразный бок.

— Вот тебе!

Нога глухо ныла от удара, но это была сладкая боль победы.

Ромка нажаловался родителям, и нам со Снежаной крепко влетело. Сначала в школе, потом дома. Мы не расстраивались. Зато ни Ромка, ни его дружки-второклассники больше не смели и близко к нам подойти.

— Нельзя быть слабачкой! — наставляла Снежана.

Банты я носить перестала. После нашего акта возмездия они стали казаться такими глупыми и детскими... Девчачество. И косички с кудряшками — девчачество. Дурацкое.

На окончательное решение ушла неделя.

— Мам, — заявила я как-то вечером, — подстриги меня под каре.

Лист второй

За окном вагона проносились посадки и иногда — небольшие железнодорожные станции. Фонари лили на пустые перроны таинственный свет.

Для меня это была первая поездка в лагерь. Для Снежаны — уже третья. Родители каждое лето отправляли туда её с братом, чтобы на месяц-другой вырваться за границу на заработки. Семья их жила небогато, но тётя Люда как-то рассказывала моей маме, что так можно выгадать немного денег. А я слышала потом, как мама говорила папе: "Боже, ну и нищета у людей"...

Ну да, вещи, например, Снежане почти все доставались от знакомых. Ну и что? Разве это нищета? Зато какие красивые кофточки, лосины и брюки. А блузка с прихотливо изогнутыми, точно кистью нарисованными, цветками? А серые хлопковые бриджи? Это богатство Снежана везла с собой. Едва отвоевав места на верхних полках вагона, мы продемонстрировали друг другу содержимое чемоданов. Снежана показывала бриджи с особой гордостью. Её пальцы скользили по тонкой ткани, разглаживая складочки так бережно, что мне тоже захотелось получить от знакомых что-то похожее. Неважно, что старое.

Ещё в её чемодане обнаружились три тетради.

— Ты что, учиться там собираешься? — хихикнула я.

— Не учиться! Слушай, что я придумала! — она поманила меня на свою полку. Кое-как перебравшись туда и прокляв свой упитанный зад, которому было тесно в уютной позе калачиком, я устроилась напротив подруги.

— Я написала сказку, — она открыла верхнюю тетрадь. На первой странице было неярким подсохшим фломастером выведено: "Приключения Илоны". — Хочешь почитать? Девочка попадает в другой мир, где деревья нужно строить, а дома растут из семян. Это первый том. В лагере второй начну.

— Класс! — Я уставилась на неё круглыми глазами. — Сама написала?

— Сама, — кивнула Снежана. — Знаешь, как понравилось? Это же все, что захочешь, придумать можно! Нет, ты только представь! Что захочешь!

В последний раз она была в таком восторге, когда к нам приехал передвижной цирк с аттракционами. А ну-ка. Неужели и вправду так весело?

"Налетел ветерок, — прочитала я. — Он разворошил сложенную одежду и разбросал по полу. Илона нагнулась, но только она подняла брюки, как вдруг почувствовала, что ветер тащит её за окно".

Я много чего успела перечитать, но в тот вечер думала — ничего интереснее в жизни не видела. В тринадцать лет моя подружка писала почти так же хорошо, как авторы любимых книг. По крайней мере, так мне показалось. Героиня Снежанки была похожа на неё саму: решительная смелая девчонка, побеждающая врагов.

Когда закончилась густо исписанная тетрадка на двенадцать листов, я уже знала, чем займусь в лагере на досуге.

Моя героиня тоже будет сильная и смелая. Лучше меня. И красивее. У неё будут серые бриджи — как у Снежаны. Она попадёт в мир, где её захватит в плен злая ведьма...

Наши кровати в лагере оказались рядом. Я с сомнением разглядывала свою, зелёное покрывало и окно в изголовье. Кроме окна, по соседству была дверь в туалет. Впрочем, оттуда ничем не пахло.

Когда Снежана заснула, я не выдержала. Осторожно выползла из-под одеяла, подкралась к её чемодану и вытащила те самые бриджи. Серые, хлопковые, с отворотами.

Отправилась с ними в туалет, задрала ночнушку и примерила.

Точнее, попыталась. Ноги помещались в штанины до середины бедра. Дальше — никак.

Не зря мне тогда в поезде показалось, что я толстая. Так оно и есть!

И никогда мне не стать такой же красивой, как Снежана или её героини, если только...

Лагерь был не из дорогих. Вожатые не бегали вокруг каждого на задних лапках. Мне удалось проголодать втихомолку почти полторы недели, пока неожиданная слабость и мушки в глазах не перечеркнули надежду похудеть. Вызвали скорую. Потом — родителей. Разразился скандал.

— Ты соображаешь, что делаешь? Тебя ни на минуту нельзя оставлять одну? — кричала мама. — Стоило на недельку отвернуться — пожалуйста, голодные обмороки! Сегодня же поедем домой! Буду тебя откармливать!

Откармливать! Я сидела перед ней и плакала. И по лагерю, и по отобранной самостоятельности, и по серой хлопковой мечте. И ещё — по живому воплощению всех этих идеалов.

Со Снежаной мы увиделись через три недели. Загорелая, весёлая, она рассказывала о старых и новых знакомых и показывала исписанные тетрадки. Это были "Приключения Илоны". Второй и третий том.

Я прочитала их от корки до корки, молча сравнила со своими кривыми и неуклюжими потугами написать что-то похожее и снова расплакалась.

У себя в комнате. Чтобы никто не видел.

Лист третий

— Первая сессия на "отлично"! Алёнка, пошли отмечать!

Снежана, раскрасневшаяся и довольная, едва не подпрыгивала. Блестящие локоны танцевали по плечам, смешиваясь с голубым ворсом свитера.

— Не пойду, извини, — отказалась я. — Иначе не выдержу и сорвусь. Снежанка, имей совесть, не провоцируй меня переедать, ещё пять кило минимум надо сбросить. И вообще мне рассказ надо дописывать на конкурс.

— Вечером дописала бы, делов-то, — фыркнула она. — Ладно, тогда мы пойдём с девчонками. Стереги комнату от тараканов!

И она упорхнула, оставив меня в одиночестве общежитской комнаты. Я опять склонилась над столом. А что делать — писать получалось с трудом, уходило немало времени. Плюс поиск ошибок, плюс редактура... На нашем журфаке всё обещали научить редактировать и говорили, что слог должен быть лёгким. Пока, правда, мы зубрили одну теорию. Снежана радовалась и этому — она давно хотела стать журналистом. Так хотела, что я тоже не устояла. У меня даже нашлись кое-какие публикации в прессе. Местные газетки в нашем городе охотно печатали статьи и очерки старшеклассников.

Снежанка вернулась рано.

— С парнем познакомилась, — выдохнула она. — Ой, Алёнка, какой он...

— Рассказывай! — я отодвинула ноутбук, на котором безуспешно пыталась редактировать свой убогонький рассказ.

— Даже покажу. Даниил зовут. Алёнка, с ним так интересно! И такой красавчик! Ну хотя это уже на любителя, в общем-то... Завтра идём гулять с девчонками и его друзьями. А потом... — она пошевелила пальцами, изображая ходьбу. — Потом каждый по своим делам, а мы с ним в кафе. В снежки ты хоть позволяешь себе играть?

— А домой ты что, не едешь?

— Дома я не особо нужна, — вздохнула она. — Там Колька с женой, ребёнок маленький. Съезжу ненадолго, но потом.

Снежанкин брат женился в прошлом году. Зарабатывал он копейки, и почти все деньги семьи уходили теперь на него. Снежана хваталась то за одну подработку, то за другую. Я сочувствовала, готовила и убирала за двоих и корила себя за лень. Нужно тоже быть самостоятельной. Нужно тоже идти работать. Но папа открыл магазинчик пару лет назад и сказал мне: "Гуляй, поработать успеешь"...

Наутро мы отправились в парк, к пушистым сугробам, искристому инею и цепочкам собачьих следов на белом одеяле. Компания ждала у входа. Две наших одногруппницы и три парня.

— Даня, это Алёна. Алёна, это Даня, — улыбнулась Снежана.

Я задрала голову и взглянула на её кавалера. И правда симпатичный. Весёлый. Шапка прикольная, с нарисованной жабьей мордой.

Мы с гиканьем разбежались по поляне. Я всё рассматривала Даниила исподтишка. Пока не зазевалась и не получила снежок в лоб. Меня согнуло от хохота. Было не больно, комок мягкого снега рассыпался, едва коснувшись головы. Сугроб прыгнул навстречу. Мир крутанулся чёрными штрихами ветвей, за воротник набилось мокрое и холодное, я дёрнула язычок молнии, раздался треск, и...

— Что, разошлось? Давай починю. — Рядом тут же оказался Даниил. Короткое движение, побелевшие на миг костяшки пальцев — и молния бодро вжикнула.

Самообладания ещё хватило на то, чтобы поблагодарить. Даниил погнался за Снежаной, а я из сугроба глядела им вслед.

Теперь понятно, что Снежанка в нём нашла. Да... Она права... Ей повезло. И они хорошо смотрятся вместе. Наверняка им и поговорить есть о чём: вон, болтают — рты не закрываются. Одной мне ничего не светит. Потому что толстая страшная дура-неумёха...

Так ко мне пришла первая безответная любовь. Рука об руку с осознанием собственной ничтожности.

Лист четвёртый

— Даниила не бери с собой, хорошо? — Снежана крутилась перед зеркалом. Швея ворчала вполголоса, силком удерживая её, чтобы подколоть булавками чехол свадебного платья. Мы не обращали внимания.

— Ну как "не бери", на что это похоже? Ему же неприятно будет...

— А Олегу будет неприятно, если на нашу свадьбу притащится мой бывший! И не думай, что он не узнает! Слушай, чего ты Даньку не пошлёшь к чертям? Мишка за тобой вон как бегает, а ты его динамишь. И не стыдно! — хихикнула Снежана, быстро возвращаясь от досады к веселью.

Я пожала плечами. Стыдно, не стыдно... Как теперь можно бросить Даниила? Когда, считай, спасла его два года назад после их со Снежаной разрыва? Едва она закрутила роман с Олегом, футболистом из городского клуба, я тут же побежала к Даниилу. Утешать, отбирать бутылки, отвлекать с помощью секса... Была счастлива, что наконец-то стала нужной! И до сих пор бывала иногда. Когда мы не ссорились на пустом месте, или Даня не принимал лишнего, или не уходил в трёхдневный загул.

— Если подождёте полчаса, я подгоню и сделаем вторую примерку, — сказала швея, кивая на диван и столик в углу зала ателье. — Может, вам чая или кофе?

— Нет, спасибо.

Снежана потянулась — чистое удовольствие молодого, радостного и полного сил существа.

— Как твой конкурс?

Я поморщилась. Подала недавно работу на сетевой конкурс рассказов. Приняли неважно: неестественные эмоции, герои-пустышки, ошибки...

— Ошибки? — Снежана даже возмутилась. — Надо было мне дать, я бы исправила!

— Да ну, ещё не хватало тебя грузить...

В последний месяц мы почти не виделись. Она работала в модном женском журнале и весь август не могла отловить одну своенравную знаменитость для интервью.

— Твои успехи как, звезда журналистики? — улыбнулась я.

— Ну, — она зевнула, — Алиева наконец-то разговорилась, интервью напечатали. Мою книгу в издательский план на ноябрь поставили. "Записки бизнес-леди". Правда, название поменять хотят.

— Книгу? Снежка! Так почему ты молчала?! Значит, ты теперь писательница? Настоящая женская писательница!

Мой восторг был правдивым. И только во вторую очередь пришла мысль: последовать за Снежаной по этой дороге окажется сложнее, чем по прежним.

Легко было подстричься или покрасить волосы в золотистый блонд. Или отослать наивные подростковые очерки в местную газетёнку, где такое печатали с удовольствием, или с грехом пополам поступить на журфак следом за подругой. Но добиться большего, издать книгу не за свой счёт — нет, механизм сломался.

И не потому, что мои тексты можно было назвать всеобъемлющим словом "неформат". Просто дрянь у меня получалась. Дрянь. Самая настоящая.

С замужеством та же история. Скучная неудачница, кому я нужна? Хоть Даня есть, и то спасибо.

Я приняла это с привычным глухим смирением.

Работать над собой нужно. Ещё работать. Больше работать.

Через полгода сияющая Снежана зашла ко мне с тортом и дорогущим фиолетовым чаем "Пуэр", вручила экземпляр книги — "Змея среди акул", гламурная моделька на обложке, — и заговорщически сообщила:

— У меня будет ребёнок!

Сломанная ветвь

Все слова были сто раз повторены. Адреса скайпа, почты, страничек в соцсетях — записаны и обведены кружочками. Для поездки в аэропорт Снежане с мужем пришлось нанять грузовое такси. В обычное весь багаж не поместился бы. Через приоткрытую дверцу кузова виднелась гора чемоданов. По ней с упоением лазал четырёхлетний Илья.

У Снежаны была своя машина — продали. Переезжая в Хорватию, они с Олегом не планировали возвращаться. Его футбольная карьера стремительно шла на взлёт.

Даниил всё порывался тоже отправиться провожать. Утром пришлось выдержать безобразную сцену. "Любовь! Моя первая любовь!" — ронял он пьяные слёзы. Кое-как успокоив его и уложив спать, я вдруг задумалась. Как так вышло, что уже седьмой год моя жизнь похожа на будни вытрезвителя? Как и когда обаятельный парень превратился в вечно чего-то требующего алкоголика с красными глазами и испитым лицом?

Задумалась, посмотрела на часы и выбросила из головы.

Нужно было бежать.

— Я позвоню из аэропорта! — Снежана осторожно коснулась моей щеки, и вечерняя прохлада лизнула мокрый след. Я поняла, что беззвучно плачу. Странно это. С чего бы плакать? Подруга улетает навстречу новой жизни, всё у неё будет хорошо... Что делать мне? Как остаться одной после стольких лет? Так ли это важно?

— Ну всё, хорош прощаться, подружки, — снисходительно улыбнулся Олег. — Снеж, ты точно хочешь это забрать? Может, оставишь хоть половину?

— Мы и так едем налегке! — возмутилась она, пряча смех. Апрель хихикнул в тон ветерком в полуголых кронах.

Я почувствовала себя лишней. Такой безнадёжно лишней, как никогда в жизни.

— Жду.

До аэропорта с учётом всех московских пробок было от силы полтора часа. Снежана не перезвонила.

Ни через полтора часа, ни через два, ни через три.

Мобильный запиликал глубокой ночью, когда я, измотанная пьяным Данькиным нытьём, собиралась ложиться спать.

В трубке шумело, дрожало и всхлипывало.

Слова удалось разобрать только спустя минуту.

— Алёна! Алёночка! Снежана погибла! Разбились на машине в центре...

Мама. Её мама. Голос утих, что-то булькнуло. Связь оборвалась.

— Это было такси, — беззвучно сказала я пустоте. — Грузовое такси.

Время застыло, как старая жвачка. Оно отражалось в окне — неподвижное, белое. У времени было моё лицо.

Потом появились красные глаза чудовища. От него смердело перегаром и нечищеными зубами.

Я вскочила и побежала прочь из его логова. Прочь, следом за временем, насмешливо мелькающим огнями машин.

Осень била хвостом в охотничьей стойке. Ветер трепал золотые берёзки.

Кладбище было пустым, безлюдным и новым ещё — эту часть не успели расчертить оградками и засадить деревьями. Снежану похоронили в нашем подмосковном городке. Родня Олега не возражала.

"Now that we're dead..." — назойливо вертелась в голове музыкальная фраза. "Теперь, когда мы мертвы..." Дальше было что-то важное, а я всё никак не могла вспомнить, откуда это.

Полгода. Прошло полгода, а застывшее жвачкой время не хотело двигаться вперёд.

Когда-то я читала, что одежду, к которой прилипла жвачка, нужно положить в морозильник на сутки. Нужен холод. Нужен мороз. Выходит, всё наладится зимой?

Что за глупости лезут в голову...

А глаза соскальзывали, не желали задерживаться на временных табличках над взлохмаченными венками — точно отводил кто. Листья, листья, поле через дорогу, берёзки вдалеке. "Теперь, когда мы мертвы..."

Порыв швырнул в лицо сухую пыль. Время вдруг треснуло, сбросило скорлупу и сорвалось с места.

Осенью Снежана обычно меняла причёску, покупала новые пледы, запасалась бумажными книгами и ныряла в уют. Несмотря на работу. Несмотря на совсем не уютную слякоть. Начинала с десяток рассказов: "Зимой допишу!". Тоже новых.

Она так заразительно смеялась, так воодушевленно рассказывала об идеях... Я не выдерживала и подхватывала настроение. Тоже придумывала что-то. Новое. Почти совсем своё, только пропитанное характером Снежаны насквозь. Зелёный лист на сочной ветви.

А теперь? Когда ветвь сломалась?

"Теперь, когда мы мертвы..."

Ещё я где-то читала, что, скорбя о мёртвых, мы скорбим о себе. Мы оплакиваем себя, лишившихся важной части жизни.

И вот стало понятно, о чём речь.

Снежана больше не улыбнётся, не рассмеётся и не поделится энтузиазмом. И я засохну. Сорванные листья долго не живут. Они вообще не живут — не могут, не знают как...

...как.

Я вспомнила песню.

"Теперь, когда мы мертвы, мы знаем, как нужно жить".

И дальше — "Теперь, когда мы восстали из праха, сбудутся все наши мечты".

Точно током ударила мысль: это о нас. Обо мне и Снежане.

Когда-то мне нравилась эта песня, а Снежка кривилась и называла её заунывной мутью. Потихоньку песня была заброшена, а потом и удалена из аудиозаписей.

И правда муть. Сбудутся мечты... А какие они, мои мечты? Не было у меня своих — только общие. Одни на двоих со Снежаной. Как и положено у лучших подруг. Но у неё они уже сбылись...

А новых она не оставила.

Чего теперь хотеть? Чего можно хотеть от неудачного хобби — безнадёжных попыток творить? Или от личной жизни — ненужных отношений с пропащим человеком? Или от пресной рутины работы? Заметки клепать — новости, о которых завтра никто не вспомнит...

Тридцать лет. Ни семьи, ни детей, ни карьеры. Отдушины — и той нет. Это не Снежана, а я должна была умереть. Как умирает всё, что на самом деле и не жило.

Всё расплывалось перед глазами, смазывалось в тускнеющий жёлто-рыжий водоворот. Ветер зашумел кронами и сбросил под ноги пепельно-серую ветку в ржавых пятнах. На ветке трепыхался один-единственный подсохший листок.

Я наклонилась и подняла её.

Нельзя бросать.

Сфотографировать, зарисовать и в рамочку на стену: "Автопортрет".

Автопортрет: теперь, когда мы... мертвы? Восстали из праха?

Когда-то я хотела научиться фотографировать.

_________________________________________________________________________

Использованы слова из песни Tiamat — Circles.