Чернокрылый (джен)

Ангел с черными крыльями… Тот, кого почему-то все так боятся.

Он сидел на крыше десятиэтажки, поджав к груди колени, и держал в руках зажженную от полыхающего через несколько домов пожара сигарету. Несмотря на некоторую мрачность его профессии, в нем всегда оставалась искорка какого-то непостижимого авантюризма. Зажечь сигарету от огня пожара, полетать наперегонки с вороном, залететь высоко-высоко к облакам, так что крылья начинает сводить — все это было как раз в его духе.

Он смотрел на этот огонь и постепенно погружался собственные мысли. Сейчас можно было себе это позволить: сегодняшняя его работа была сделана. Вот, казалось бы, что сложного в том, чтобы вручить пропуск тем, чье время уйти из жизни пришло, и объяснить им принцип его действия. Но нет. Наверное, поэтому такими темными ангелами и становились именно те, кто при жизни пережил многое. Они просто не могли хладнокровно соблюсти инструкцию и оставить только что почивших наедине с собой, со своими вопросами и метаниями. Труднее и одновременно легче всего было с детьми. Они почти никогда не задавали вопросов и, видя своего проводника, всегда почти сразу понимали, что произошло. Наверное, не малую роль в этом играла свойственная всем детям вера в чудеса, во все, что большинству взрослых показалось бы невозможным. Однако связь с родными у детей всегда слишком сильна. Особенно у тех, у кого были не только родители, но и братья или сестры. Они всегда так трогательно о них заботятся, а помочь бедняжкам никак нельзя. Но он уже привык. Да и ребятня обычно легко соглашалась с мрачноватым крылатиком, улыбающимся каждому из них так искренне и светло. Они гораздо лучше взрослых понимали, что, если они останутся в одном мире с живыми, никому от этого лучше не будет.

Тем временем чернокрылый постепенно откинул мысли о делах и погрузился в воспоминания о собственной прожитой когда-то давно недолгой земной жизни. Их сейчас осталось не так уж и много. Но он прекрасно помнил, как к ним в дом впервые пришли «воины мира». Тогда он еще не знал и не понимал, кто все эти страшные люди с оружием в руках, но зато понимал, что после их набега папа уже не вернется, что бы ни говорили ему в попытках утешить мама и старший брат. Тогда ему было всего четыре годика. «Прям как тому малышу, которого сегодня нужно было забрать», — подумал ангел. Несколько лет после этого случая их не трогали. Когда в семилетнем возрасте он пошел, как и все ребята, в школу, он уже знал, что на родном языке нельзя произносить ни слова, только ставший всеобщим английский можно было использовать вне дома. Да и дома следовало быть осторожными. Так, в постоянном опасении прошло еще несколько лет. Рано повзрослевший тогда еще ребенок уже прекрасно понимал причины и суть всего происходящего. И вот, когда ему было уже четырнадцать, к ним домой снова пришли эти люди. Мама и брат даже не сопротивлялись. Фредерик, а именно так его звали, тоже понимал, что рыпаться нельзя, иначе плохо будет всем. А тем, кого забирали в так называемые лагеря (что и было обыкновенно целью визита «воинов мира»), помочь было невозможно. Никто кроме них не знал, за что именно их забирают, а официальное обвинение для всех звучало одинаково — сепаратизм. Когда Лиз, его младшая сестренка, чуть не вырвалась из его рук, чтобы кинуться к матери, внутри него как будто что-то оборвалось. К счастью, удержать плачущую сестру с помощью младшего брата все же удалось. На следующий день Фредерик проснулся рано утром, услышав, как брат, успокаивая напуганную кошмаром Лиз, напевает песню, знакомую каждому из них с детства, ставшую благодаря маме для них лучшей колыбельной, хотя слова ее и не подходили под это определение:

Here we are,

Don't turn away now,

We are the warriors

That built this town

From dust.

В его голове возник нежный мамин голос, напевающий тихонько несложный мотив. Эмоции захлестнули его тогда, да и сейчас от воспоминаний обо всех этих событиях по телу побежали мурашки. Ледяной душ тогда показался парню лучшим средством от переживаний, и действительно, стало легче, но легче ровно до того момента, когда он увидел в зеркале появившуюся в слегка отросшей шевелюре седую прядь. Вот тут его настигла истерика, Фредерик еле сдерживался, чтобы не захохотать и одновременно не зарыдать в голос хотя бы до тех пор пока не включит снова воду, а то еще напугал бы мелких, которые уже наверняка снова спали. На этот раз вода помогла не сразу. Он не очень понимал, что с ним происходит и просто сидел на холодном кафеле и мерз под обрушивающимся на него потоком воды вперемешку с путавшимися мыслями и чувствами.

Чернокрылый вынырнул из воспоминаний. Начал падать с ночного неба мокрый снег, потушивший сигарету, все еще зажатую между пальцами ангела. Так и оставшаяся с ним единственная белая прядь упала на лицо. Он закрыл глаза и продолжил вспоминать.

Именно после той истерики Фредерик начал курить. Конечно, ни Лиз, ни Энди об этом не знали. Нельзя сказать, что это стало для него привычкой или, тем более, зависимостью, но когда ему было совсем плохо, дым помогал немного приглушить все переживания.

Так они и жили втроем. Жили, надо сказать неплохо. Наученные горьким опытом, они не давали никаких поводов обвинить себя в чем-либо.

Фредерику было семнадцать, когда наступил тот злосчастный день. Однажды в конце сентября он возвращался домой после вечерних занятий и, подходя к главной площади города, услышал звуки стрельбы. Перестрелки в последнее время не были редкостью и уже мало кого удивляли. Однако это не уменьшало опасность быть задетым для простых прохожих, поэтому парень решил пройти по соседней улице. Он уже развернулся, чтобы направиться туда, когда услышал особенно близко еще один выстрел и увидел перед собой мужчину в глубоком капюшоне, пригнувшегося и закрывшего руками голову. Фредерик не успел среагировать, да и поздно реагировать, когда уже слышишь у себя за спиной звук стреляющего пистолета. Пуля раздробила ребро и пробила сердце и левое легкое. Шансов не было и быть не могло. А тринадцатилетнему Энди и восьмилетней Лиз теперь придется справляться вдвоем.

Появление ангела с черными крыльями бывшего минуту назад живым парня почему-то не удивило. А вот проводника удивило то, что Фредерик даже не думал о том, чтобы остаться на земле. Наверное, большую роль в этом сыграл именно его уже упомянутый авантюризм, который заставлял его всегда, в любой ситуации двигаться вперед, не оборачиваясь. Мало того, он понимал, что помочь ребятам не сможет, и верил, что они справятся без него. Ангел выдал ему пропуск, объяснил, как им пользоваться, и улетел. Этот пропуск был похож на самую обычную пластиковую карточку. Чтобы она сработала, нужно было заломить левый верхний угол, что Фредерик и сделал как можно скорее, чтобы не дать шанса сомнениям завладеть его мыслями.

Что происходило «там» он помнил очень смутно. Отчетливо запомнился только один заданный ему вопрос: «Хотел бы ты стать одним из чернокрылых, одним из проводников?» Фредерик не помнил, почему согласился, но, по правде говоря, не жалел об этом.

И вот он здесь, сидит на крыше десятиэтажки с потухшей сигаретой в левой руке. Его волосы с единственной седой прядью и перья сильных черных крыльев промокли от снега, и впервые за долгое время почему-то так не хочется заламывать уголок карточки, висящей на самодельном шнурке у него на шее…