Не извиняйся (потому что я чувствую то же самое) (гет)

Это становится привычкой — перечитывать большинство сообщений (а то и весь список полностью) каждую ночь.

Из-за них (из-за всех неотправленных Адриану смс) память телефона почти переполнена, они копятся с тех самых пор, как в ее загребущие ручки попадает его личный номер. В некоторых сообщениях не больше трех слов, в каждой букве отражающих ее безрассудную влюбленность. Другие смс (намного длиннее, содержательнее) в мельчайших болезненных подробностях поясняют, как сильно она его на самом деле любит.

И даже после того, как они открываются друг другу, перестав хранить свои личности в тайне, после того, как маска Кота Нуара истаивает, открывая удивленное лицо Адриана Агреста, и то же самое происходит и с Ледибаг (Маринетт), после всех этих шокирующих открытий — она продолжает тайно писать ему смс.

В конечном итоге Кота она тоже любит.

Проходит месяц с тех пор, как секрет ускользнул у них из рук. Единственное, что меняется — если бы ей хватило смелости отправить свои бесстыдные признания, то Адриан бы узнал, от кого эти сообщения, потому что теперь у него тоже есть номер Маринетт. Они даже обмениваются парой сообщений, в остальном же их отношения остаются прежними. Однако стоит признать, что каждый раз, когда его имя всплывает на экране телефона, Маринетт все же немного волнуется, ведь его сообщения и приветствия делают ее ежедневную рутину намного проще. С учетом же всех событий, их взаимодействие, как дуэта супергероев, к счастью, почти не меняются.

Но ей все равно очень стыдно, ведь неотправленных сообщений уже шестьдесят три.

Однако она продолжает их перечитывать. Каждую ночь.

Потому нет ничего удивительного в том, что однажды по ошибке Маринетт все же отправляет их адресату.

Все сообщения полностью.

Все, до единого.

Она уже лежит в постели с телефоном в руках и уютно укрывшись одеялом, когда ее тупость приводит к необратимой, худшей из возможных, ошибке.

Она комично распахивает глаза, все внутри нее обрывается, рот приоткрывается в шоке.

— О нет… — почти шепчет она.

Маринетт не знает, сколько времени провлдит так, замерев, словно статуя в вечности, прежде чем всерьез решается трансформироваться в Ледибаг, чтобы проникнуть в особняк Агрестов и украсть телефон Адриана. Снова.

Правда, в этот раз — по более веской причине.

«Господи, я воровка… Я хренова воровка…»

Но потом добрая девочка Маринетт начинает размышлять. Ведь Адриан мог свой телефон где-то потерять. Или, быть может, у него кончился заряд. Или, к примеру, его украли. В конце концов, вдруг Адриан ослеп на сутки и не сможет проверить сообщения прежде, чем Маринетт удалит все доказательства. Все, до последнего бита… Что, если он —

*Дзынь*

Глаза девушки резко открываются лишь затем, чтобы убедиться — ее телефон в самом деле звонит посреди ночи, и да, человек, находящийся на линии — последний, с кем бы она хотела переговорить вотпрямщас; его имя, что отображается на экране, еще никогда не заставляло ее настолько бояться и нервничать.

Адриан Агрест, светится на экране.

Маринетт делает глубокий вдох. Раз, другой. Собирает всю силу воли, чтобы не спрыгнуть с кровати и не купить билет до Китая в один конец, или сделать нечто подобное. Ее телефон звонит, звонит и звонит, пока не умолкает. Девушка задерживает дыхание, и тут происходит вторая наихудшая вещь, что только могла произойти в эту ночь.

Он начинает звонить снова.

Совсем не так она собиралась сообщить о своих чувствах — собственно, она не хотела признаваться ему при всех после того, как выяснила, что он был Нуаром. Это могло изменить нечто важное, это могло изменить все. К тому же, Адриана больше не интересует Ледибаг — Маринетт может только догадываться, насколько разочаровывающим открытием стала для него ее реальная личность, и уж точно она не готова столкнуться с последствиями своих нечаянных действий.

Но его, кажется, совсем не волнует ее мнение.

С дрожью в руках она проводит пальцем по экрану телефона и отвечает на вызов. Эмоции, переполняющие ее неимоверно напряженное тело, заставляют спрыгнуть с кровати и спуститься по лестнице, что, собственно, она и делает. Если она не будет двигаться — точно взорвется.

Маринетт прижимает телефон к уху, в ужасе сглатывая.

— А-адриан? — произносит она дрожащим голосом.

— Это правда?

Он говорит напористо, словно упрекая ее, и ее разум замирает в прострации, переполненный страхом и другими не слишком приятными эмоциями, которым она никак не может дать имя, не выдав ничего, кроме: «Черт, этого не должно было случиться!»

— Я-я…

— Судя по количеству сообщений, ты не собиралась их отправлять, но… Просто скажи мне… — перебивает ее Адриан, его тяжелый вздох отражается странным шумом на другом конце линии. — Это правда?

Она облизывает губы, боль в ее сознании, теле и душе слишком велика, чтобы взвесить все плюсы и минусы каждого из ответов, что только она могла бы ему дать. Маринетт кажется, что мозг в ее голове кипит, потому она не раздумывает.

— Да.

Кажется, что тишина по ту сторону линии длится вечность, но потом она прерывается его резким вздохом.

«Ему, должно быть, неприятно, он, наверно, меня ненавидит, мне стоило удалить все эти дурацкие сообщения, когда у меня была возможность, и…»

— Адриан, я…

И в этот момент он бросает трубку.

Когда он бросает трубку, она коротко выдыхает, в отчаянии прижимая руку ко рту. Маринетт сползает на пол, садится на корточки, сжимаясь от неожиданно резкой душевной боли. Слезы застилают ее взор, она чувствует, как Тикки тихим голосом пытается ее подбодрить, и всхлип срывается с ее губ. Девушка погружается вглубь себя, на какое-то время ей кажется, что мир кругом исчез.

… Пока от люка на ее потолке не доносится стук.

Маринетт моргает, ее удивление даже ненадолго перебивает страдания, когда дверца люка открывается, и Кот Нуар засовывает голову в ее комнату.

Ей хочется кричать.

Но вместо этого она несет несвязную чушь, его имя замирает на кончике ее языка, когда Мари пытается извиниться. Но прежде, чем она успевает сделать это, комната озаряется зеленой вспышкой и парень — не супергерой — спрыгивает на пол и быстро обнимает ее за плечи, уткнувшись лицом в изгиб шеи, дразня своим прерывистым дыханием ее кожу.

Маринетт вздрагивает, нерешительно проводя руками по его ребрам:

— А-адриан?

И тогда она чувствует, как он, передвинувшись, прижимается к основанию ее шеи поцелуем, отчего ей кажется, что в нее ударила молния.

— Я тебе нравлюсь. — выдыхает он.

Она, пискнув, нервно дергается, чувствуя, как краска заливает ее шею.

— Я-я… Прости. — отвечает она.

Адриан внезапно напрягается, и ей вновь кажется, что ее мир тихо исчезает, но потом он кладет руки ей на плечи и отстраняется, открывая ей свое абсолютно красное лицо, красивые черты которого искажаются хмурым взглядом.

— Почему ты извиняешься, Маринетт?

Он кажется шокированным и, в то же время, серьезным, в голосе слышна боль.

Она отвечает.

— Ты… — ее голос срывается, и она повторяет, — Ты, должно быть, хотел, чтобы Ледибаг оказалась кем-то другим, кем-то лучшим, чем я. И… Я знаю, что мои чувства не взаимны, я не хотела, чтобы ты чувствовал себя обязанным…

Маринетт хочет наконец-то прояснить все. Вообще-то, ей нужно это сделать.

Но он заставляет ее замолчать.

Поцелуем.

Его ладони грубовато обнимают ее лицо, когда он притягивает Мари ближе, но поцелуи, которые он дарит — легкие, нежные, словно он боится, что она разобьется, если он как-то ее обидит, но, в то же время — любящие, страстные и болезненно-честные.

Она задыхается, дрожит и пытается выдохнуть через нос, нерешительно скользит руками по его груди, приподнимается и обнимает Адриана за шею. Его реакция зеркально отражает ее состояние — он словно падает, беспомощно утопая в любви, снова, и снова, и снова — слегка сжимая ее бедра, чтобы притянуть ближе, и пусть это — лишь прикосновение губ, но он напряжен и почти беспощаден.

Они едва могут дышать, когда Адриан, наконец, прерывает поцелуй, не теряя, впрочем, контакта с ее губами. Маринетт смотрит на него сквозь ресницы, потерявшись в любви, ее разум кружится, потому что… Боже, что это было?

— Ты не должна извиняуться за няучто подобное. — говорит Адриан, прижимаясь к ее губам коротким поцелуем, буквально кричащим «люблю», не способный сдержать дурацкую улыбку, расплывающуюся на его лице. — Потому что я чувствую то же самое.

Она нервно хихикает в ответ. Маринетт чувствует, что все это — слишком хорошо для нее, и она начинает хихикать, и больше не может сдержаться, возможно, смеясь слишком громко. Но она чувствует, каким легким становится ее тело, и как от неописуемого счастья, кажется, поджимаются пальцы на ногах. Адриан осыпает ее лицо нежными поцелуями, пока она не перестает смеяться. И даже когда их голоса стихают, они продолжают обнимать друг друга.

Всю оставшуюся ночь.