Было не было приснилось (гет)

— Ты устала, милая, — ласково сказал Гарри. — Уже поздно, а у тебя завтра столько важных дел. Тебе просто необходимо как следует выспаться. Иди спать.

— Нет, Гарри, я вовсе не...

— Ты устала, Гермиона, — с нажимом повторил он, продолжая все так же тепло ей улыбаться. — Я же вижу. Иди. И я тоже скоро приду.

Гермиона совсем не хотела уходить и совсем не хотела спать. Но Гарри, конечно, был прав: она и сама почувствовала, как на нее накатила сонливость, да такая сильная, что она совершенно забыла, о чем там они говорили и что еще она собиралась ему сказать. Еле-еле нашла в себе силы дойти до кровати, рухнула в нее и сразу же заснула. И только утром, мысленно перебирая события прошедшего вечера, она осознала: он опять это сделал. Он опять заставил ее уйти, замолчать, не спорить и не утомлять его. И она снова ничего не смогла противопоставить его мягкому и ласковому "ты устала".

И вот тут-то ей стало по-настоящему страшно.

* * *

Ей и раньше случалось бояться Гарри. Порой он делал вещи, которые в Хогвартсе определенно обозвали бы Темными Искусствами. Он умел управлять чужими снами, создавать кошмары, говорить со змеями, угадывать чужие настроения и очаровывать. От этого ей бывало не по себе. Но со временем она привыкла. Приняла эти его умения как неотъемлемую часть его самого, Гарри Поттера, Мальчика-Который-Выжил-И-Пропал. Мальчика, который нашелся в ее снах и стал ее лучшим другом — нет, много больше, чем другом. Он такой, он рос среди странных существ, они учили его странным вещам.

Но по большому счету, всегда думала она, он ведь добрый. Мало ли, кто что умеет делать! Ведь не умения определяют, что мы из себя представляем. Все дело в выборе, который мы делаем. Дело в том, для чего мы применяем свои умения, к чему стремимся, чего хотим добиться. Директор Дамблдор как-то сказал ей что-то в этом духе, и Гермиона была совершенно согласна с этими его словами. Самой Гермионе Гарри ни разу не сделал ничего плохого. Да, иногда они не сходились во мнениях и ссорились, тогда рядом с ним бывало страшновато. Но он никогда ее не обижал, в худшем случае — просто пропадал на какое-то время, переставал ей сниться. Впрочем, он и сейчас ее не обижал. Он всего лишь отправлял ее спать, когда ему наскучивало спорить. А она начинала спорить снова и снова, потому что не могла этого не делать. Потому что однажды — не так уж давно, целую вечность назад — она увидела сон.

* * *

Ей снилось свинцовое небо, еле видное сквозь зарешеченное окно, тоскливо серый камень стен и шум моря далеко внизу. Ей снился дождь, снились тоска и отчаяние, висящие в воздухе ощутимой и почти видимой пеленой. Ей снилась женщина — худая, бледная, злая, почти безумная, с копной свалявшихся, побитых сединой темных волос.

— Нет, нет, нет, — повторяла она, как заведенная.

Ей снился Гарри, такой знакомый ей Гарри, но совсем другой. Он смотрел на женщину и улыбался, но не так, как улыбаются человеку, а так, как улыбаются зелью, когда оно приобретает нужный оттенок.

— Ну же, Беллатрикс, — говорил он ей. — Просто скажи это. Скажи: "Темный Лорд умер". И сегодня никаких кошмаров — ни от меня, ни от дементоров, обещаю.

— Ты мерзкая тварь, — шипела женщина по имени Беллатрикс. — Лорд жив! Лорд вернется, я выйду отсюда и убью тебя для него. Ты будешь умирать долго, долго... Лорд окажет мне честь, и я...

— Он никогда не придет за тобой. Его больше нет. Он был всего лишь полукровка, глупо разорвавший душу на части. Он сделал хоркруксы, Лестрейндж. Хоркруксы. Вот за кем ты пошла. Вот кому отдала свою верность.

— Ты лжешь! Ты лжешь! Ты приходишь ко мне и лжешь! Лорд величайший из волшебников! Он бессмертен! Он вернется, и все враги его будут повержены...

— Скучно, — притворно вздохнул Гарри. — Это я сегодня уже слышал. Волдеморт мертв, Лестрейндж. Давай, скажи это. Признай это. И будешь спать спокойно. Эту ночь, а может быть, и еще парочку.

— Никогда! Слышишь, Поттер? Никогда!

— Ну, значит, ты сделала свой выбор, — пожал плечами Гарри. Он вышел из камеры Беллатрикс Лестрейндж (теперь Гермионе стало понятно, что это тюремная камера), прямо сквозь дверь. — Тогда спи. Я приготовил тебе много интересных снов.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! — кричала женщина. Хватило ее ненадолго. Довольно скоро она замолчала на полуслове и заснула. Гарри смотрел на нее и искренне, от души улыбался. Все это время — Гермиона видела это так же ясно, как решетки, камень стен, лохмотья женщины — он наслаждался происходящим: каждым воплем этой Беллатрикс, ее ненавистью, ее злостью и отчаянием.

Гермиона знала: иногда Гарри приносит людям не счастливые сны, а кошмары, это тоже часть его вымороченных, жутковатых, непонятных для нее обязанностей. Но в тот момент, глядя в его лицо, она понимала: сюда он пришел не по работе. Сюда он пришел сам, по собственной воле, просто потому что ему этого хотелось. Женщина заворочалась во сне и начала плакать. Гарри улыбнулся еще шире и исчез. А Гермиона проснулась.

* * *

Она целый день была сама не своя. Хотела спросить у Гарри, как же так, почему он этим занимается? Пусть даже эта женщина преступница, пусть она последовательница Волдеморта, но она ведь уже сидит в Азкабане, а там дементоры! Она уже наказана — дальше некуда. И потом, неужто ему правда это нравится? Нравится являться к ней и смотреть, как она мучается? Как же так? Что это за палаческие замашки?

Но вдруг это был всего лишь сон? Она привыкла, что сны, в которых она видит Гарри, — такие же настоящие события, как и то, что происходит наяву. Но в этот раз все было иначе. Она не была полноправной участницей сна, она была всего лишь наблюдательницей, и Гарри ее не видел, так может быть, это все — плод ее воображения? Какие-нибудь неосознанные страхи, странные подозрения прорвались из подсознания и показали ей такого Гарри — чужого, жестокого. И вдруг он обидится, если она расскажет ему? Кому приятно знать, что близкий человек увидел тебя во сне... вот таким?

Она точно решила промолчать. Потом точно решила все выяснить. Потом снова решила промолчать. Так и металась весь день. А вечером, за ужином, Гарри спросил ее, что случилось и почему она так нервничает. И она спросила:

— Кто такая Беллатрикс Лестрейндж?

Лицо Гарри сделалось смущенным и немного виноватым. Значит, все-таки правда.

— Ты видела, да? Прости, Гермиона, это больше не повторится, честное слово.

Гермионе хотелось бы верить, что "это больше не повторится" относилось к визитам Гарри в ту камеру, что он тоже считает, что это чудовищно, и прямо сейчас обещает ей так больше не делать. Ей хотелось бы верить. Но она помнила его лицо во сне. Это было лицо человека, уверенного в своей правоте.

— Что именно "больше не повторится"?

— Тебе не придется больше видеть во сне такие гадости. Сам не понимаю, как я мог вообще... но больше никогда, честное слово! Я всегда буду следить за этим!

— То есть, ты все равно будешь ходить к той женщине и приносить ей кошмары? Но почему, Гарри? Зачем ты это делаешь? Зачем тебе это нужно?

— Ты спросила, кто такая Беллатрикс, — помедлив, ответил Гарри. — Давай я расскажу тебе, кто она такая. Думаю, ты сама все поймешь.

И он рассказал ей. Рассказал о многочисленных жертвах Первой (и единственной) Магической Войны, о тех, кого замучила или убила лично Беллатрикс, о том, кого еще она намеревалась убить, выйдя из Азкабана, о том, что ни минуты из того времени, что она провела в тюрьме, она не сожалела ни об одном из своих преступлений, ни минуты она не раскаивалась. Он рассказал ей о родителях Невилла. Он, кажется, правда верил, что она поймет. Но она так и не поняла.

— Ты говоришь, она считала себя вправе пытать и убивать и нисколько в этом не раскаивается. Ты тоже считаешь себя вправе наказывать ее и не раскаиваешься в этом. В чем разница между вами, Гарри?

В столовой на миг стало темно. Раньше у Гермионы от этого сердце в пятки уходило, но в этот раз ей было не до того.

— Она — убийца! Она — зло, и я всего лишь плачу ей за все то, что она натворила. Как ты можешь нас сравнивать? Как ты можешь такое говорить? — Гермиона видела, что он обиделся всерьез, но не могла просто взять и отступить.

— Она тоже считала тех, кого убивала, злом, разве нет? И ты поступаешь так же. Разве можешь ты сам так уверенно судить ее и решать, какого наказания она достойна? Ее уже судили и уже приговорили, она уже отбывает свое наказание, так почему ты...

— А ты спроси Невилла! Спроси любого, кто лишился родителей в Войну, считает ли он такое наказание достаточным! Уверен, Невилл был бы рад...

— Невилл был бы рад, если бы его родители были здоровы! А не... вот этому!

Гермиона не была уверена, что она права насчет Невилла, но дело, в конце концов, было не в нем. И не в Беллатрикс Лестрейндж, судьба которой, если уж совсем честно, была ей почти безразлична. Дело было в Гарри, в той части Гарри, которую она внезапно увидела и которую не хотела принимать. Гарри, выносящий приговоры. Гарри, претворяющий их в жизнь. Гарри, которому это нравится.

— Ты ведешь себя так, будто имеешь право казнить и миловать, как будто ты стоишь выше остальных людей. Ты правда считаешь, что это так?

— Я... — Гарри, вроде бы, немного растерялся, потом вздохнул и вдруг улыбнулся ей. — Знаешь, Гермиона, по-моему, ты просто очень устала сегодня. И хочешь спать. Иди спать, дорогая.

И она действительно ушла спать. И только утром поняла, что вряд ли это было ее желание.

* * *

Она снова и снова подступалась к Гарри с этим разговором, и каждый раз это заканчивалось одинаково. И каждый раз ей становилось все страшнее. Она не знала, чего боялась больше: того, что однажды признает правоту Гарри, признает за ним право решать, кто каких наказаний достоин, или того, что ему просто надоест с ней спорить, и он уйдет, или того, что в один из вечеров он скажет не "иди спать", а "признай, что я прав" или "забудь о Беллатрикс Лестрейндж" — и она подчинится ему. Она верила, что он никогда такого не скажет, хотела верить в это, но ведь если смотреть беспристрастно, он уже делал это. Он уже начал ей управлять, и кто мог поручиться, что в какой-то из вечеров он не зайдет чуть дальше? Если он в принципе считает подобное допустимым...

— Если ты сегодня опять попытаешься отправить меня спать, я закричу, — сказала Гермиона. Она сегодня еще не начинала разговор на "ту самую тему", но оба они понимали, что это неизбежно, и оба понимали, чем, вероятно, все закончится.

— Нет, — весело возразил Гарри. — Если я отправлю тебя спать, то ты отправишься спать.

— Это вовсе не смешно, Гарри, это, в конце концов, просто нечестно!

— Почему вдруг "нечестно"? — удивился он. — Каждый из нас в этом споре делает то, что может: ты — задаешь дурацкие вопросы, сбиваешь меня с мысли и оскорбляешь, сравнивая с Лейстрейндж. Я — мешаю тебе все это делать.

— Нечестно, — упрямо повторила Гермиона. — Если бы ты был прав, я бы не смогла сбить тебя с мысли, тебе было бы что мне ответить. Просто тебе сказать нечего. А я твоим чарам не могу противостоять — права я или нет, все равно не могу.

— Ну ладно, допустим, — Гарри придвинулся к ней поближе и испытующе заглянул ей в глаза. — А чего ты от меня хочешь, Гермиона?

— В каком смысле? — растерялась она.

— Допустим, ты меня переспорила. Ты победила. Что я тогда должен сделать? Перестать ходить к этой змее? Я могу, если для тебя это так важно.

— Я хочу... хочу, чтобы ты понял, что так нельзя, что это неправильно!

— Ты хочешь, чтобы я думал так же, как ты, — Гермионе не нравилась эта формулировка, но как ее поправить, она не знала. — Ну, и чем ты тогда отличаешься от меня? Я хочу примерно того же.

— Но я-то тебя не заставляю, а пытаюсь убедить.

— Ты меня не заставляешь, потому что не можешь, — отрезал Гарри. А я могу. Вот и вся разница.

— Да ничего подобного! Я бы никогда не стала...

— Знаешь, Гермиона, а давай ты просто забу...

— Нет! — закричала она и на всякий случай заткнула уши. Посмотрела на Гарри, убедилась, что он молчит, и только тогда продолжила. — Я не хочу ничего забывать. Ты ведешь себя со мной, как чистокровные вроде этой твоей Лестрейндж с маглами! Увидела что-то не то — Обливиэйт или Конфундус. Делает что-то не то — еще раз Конфундус или сразу Империо и велеть идти спать, чтобы не возиться. Если тебе нужна послушная и во всем с тобой согласная кукла, иди и сделай ее из кого-нибудь другого. Зачем тебе я, если тебе нужна та, которая всегда будет тебе поддакивать?

— В самом деле, зачем мне ты, если ты не хочешь ни забывать, ни признавать за мной право поступать как я считаю нужным? Ты хочешь только возмущаться. И еще ты хочешь, чтобы я изменился, просто потому что тебе так больше нравится. А я не хочу. По-моему, это тупик, Гермиона. Я знал, конечно, что люди нас не всегда понимают, но думал, ты...

— Люди? А себя-то ты кем считаешь, Гарри Поттер?

— Вот видишь, — вздохнул он. — Формулировки снова волнуют тебя больше, чем суть. И знаешь что? Мне надоело спорить. Не хочешь, чтобы я отправлял тебя спать? Ладно. Я могу просто уйти.

— Подожди, Гарри, зачем же ты сразу...

— Далеко не сразу. И чего еще ждать? Чтобы завтра ты подступила ко мне все с теми же разговорами? Нет, хватит. Я пришлю тебе парочку снов, возможно, ты изменишь мнение.

Он взял зонтик и вышел за дверь. К тому моменту, как Гермиона добежала до порога, он, конечно, уже исчез.

* * *

Ночью она валялась на каменном полу в большом нарядном зале, и ей было ужасно больно.

— Говори немедленно, где вы взяли меч! — кричала Лейстрейндж, совсем другая, помолодевшая, раскрасневшаяся, взволнованная и, кажется, испуганная.

— Это не настоящий меч! Это подделка! Подделка! — Гермиона не знала, почему так важно убедить ее в этом, но старалась изо всех сил. Выдержать, как-то выдержать это, не рассказать ей все как есть. Лишь бы все закончилось. Только бы она перестала. Пусть она перестанет, пожалуйста. Что угодно, лишь бы перестала. — Это подделка!

Надпись "грязнокровка" еще три дня алела на ее руке, не поддавалась лечебным чарам и периодически начинала кровоточить. А потом просто исчезла. Шрама не осталось. И вообще никаких следов.

* * *

Гермиона ждала, что Гарри вернется, хотя бы для того, чтобы узнать, как ей понравился сон. Сон ей не понравился совершенно и ни в чем ее не убедил, но увидеть Гарри все равно ужасно хотелось. Хотя бы даже они снова поссорятся. Пусть даже так. Как угодно.

Но Гарри не пришел. Пришла с визитом его опекунша Мэри. Она величественно приняла предложение выпить чаю и поддерживала в меру бессмысленный разговор о погоде, покуда Гермиона накрывала на стол. Только когда чай был заварен и разлит по чашкам, она наконец сказала:

— Гарри вернулся домой, — тут Мэри выдержала паузу, ожидая ответа, но Гермиона только кивнула, принимая к сведению и подтверждая. — Он расстроен.

— Я тоже расстроена.

— А я разочарована. Мне казалось, ты весьма подходящая партия для моего воспитанника. И вот, после первой же размолвки Гарри возвращается домой. Я хочу знать: что случилось?

Разумеется, Гермиона выложила ей все как есть. Не потому что так уж этого хотела, а потому что мисс Поппинс без всякого Веритасерума умела любого заставить говорить правду. Рассказывая ей историю их ссоры, Гермиона мимоходом подумала: интересно, умеет ли Гарри так же? Ей до сих пор не доводилось ему лгать или хотя бы просто умалчивать о чем-то важном. А если бы довелось, стал бы он заставлять ее говорить правду, как заставила Мэри?

— Все ясно, — сказала она, подытоживая услышанное. — Типичная проблема для его возраста. Непонимание, где для таких, как он, пролегает граница между дозволенным и недозволенным.

— И где же эта граница? — заинтересовалась Гермиона.

— А нет никакой границы, — сказала мисс Поппинс и улыбнулась точь-в-точь как улыбался Гарри тогда, в ее сне. — Если Гарри хочет что-то сделать и может это сделать, то он имеет на это право. Вот и все.

— Имеет право? На все, что угодно?! — возмутилась Гермиона. — И меня зачаровывать, когда вздумается? И... ладно я, ладно даже эта Лестрейндж, а если, к примеру, убийство?..

— Дурной тон, как по мне, — поморщилась Мэри. — Обычно проблемы можно решить гораздо изящнее. Но иногда приходится поступаться приличиями. Насколько я помню, в детстве Гарри не раз развлекал тебя сказками о Волдеморте. Ты ведь наверняка поняла, что все это и многое другое могло случиться на самом деле. Но не случилось. Как думаешь, почему?

Гермиона растерянно молчала. Да, она догадывалась, что, раз Волдеморт так и не объявился, значит, кто-то позаботился о том, чтобы этого не случилось. Позаботился. Вот как она это называла. Мэри позаботилась о Волдеморте. Смешно.

— Что же касается тебя, — сказала она, поднимаясь, — Гарри, конечно, виднее, как поступать, но я на его месте просто заставила бы тебя забыть тот сон. И все. Не знаю, зачем ему такие сложности.

Гермиона стояла у окна и следила за тем, как Мэри Поппинс раскрывает зонтик и ловит им ветер. Но в тот момент, когда (предположительно) Мэри взлетела, у Гермионы заслезились глаза. Она сморгнула слезы, и за это мгновение дорожка перед домом опустела. Две слезинки наперегонки покатились по щекам, оставляя на коже влажный прохладный след. Это почему-то успокаивало.

* * *

В вечер, предшествовавший той ночи, когда Гарри явился к ней во сне, выпал снег. Снег был и во сне, большие мягкие серебристо-белые сугробы, уютные и наверняка теплые и мягкие, но все-таки без всякого сомнения снежные. Гарри еще не появился, а Гермиона уже точно знала, что явится. Его сон. Его почерк: взять то, что есть в реальности, и немножко изменить это, сделать чуть страннее и чудеснее. Этого Гарри она знала и любила и до сих пор не могла понять, как такое может быть, что у ее снов и у неведомых ей кошмаров, пугающих саму миссис Лестрейндж, один и тот же автор.

— Я думал, ты будешь меня ждать, а ты... — разочарованно сказал голос Гарри за ее спиной.

— А я и жду, — ответила Гермиона. — Видишь, готовлюсь вовсю.

Она взяла один из множества налепленных снежков, развернулась и бросила в Гарри. Не рассчитывала попасть, но попала: просто повезло.

— Эй, так нечестно! — возмутился он, наскоро слепляя такой же снежок.

— Почему вдруг "нечестно"? Каждый делает что может, так? А ты в этом сне вообще хозяин. Уверена, если захочешь, можешь все уже налепленные мной снежки обратить против меня. Или снова сделать сугробом. Или превратить в маленьких зеленых драконов. Скажешь, нет?

— Могу, конечно. Но так интереснее, — он все-таки сжульничал, вырастив перед собой сугроб достаточно высокий, чтобы за ним укрыться, но тем и ограничился.

— В других вещах тоже может быть гораздо интереснее, если не жульничать, тебе не кажется?

— Нет, не кажется. Я пробовал. Ничего интересного, — Гермиона с досады кинула пять снежков подряд в сугроб, за которым сидел Гарри. Понятно, что пробить она его не пробьет, но хотя бы пар выпустила.

— Тем не менее, ты пришел.

— Понадеялся, что ты соскучилась. Но, я вижу, зря.

— Неправда. Я действительно соскучилась.

— Я тоже, — в подтверждение своих слов Гарри высунулся из-за сугроба и кинул в нее два снежка подряд, в последний момент уклонившись от ответного подарка. Некоторое время они молча перекидывались снежками, перебегая от одного сугроба к другому.

— Что делать будем? — наконец не выдержала Гермиона.

— Так мы вроде бы уже делом заняты, у тебя еще снежков целая куча.

— Гарри, ты же понимаешь, о чем я.

— Ну... да. Но я не знаю.

— А чего пришел тогда? — приправленный ее злостью снежок пролетел над сугробом, за которым прятался Гарри, завис на секунду, подумал и упал вертикально вниз. Последовавший за этим возмущенный возглас подтвердил: снежок знал, куда падать.

— Говорю же: надеялся, ты соскучилась.

— А раз соскучилась, то все разногласия немедленно исчезнут?

— Ну... да.

— Так может быть, ты сам по мне соскучишься?

— Ну, знаешь... меня-то все и так устраивало. Это у тебя со мной какие-то проблемы были.

— Были, есть и будут, — проворчала Гермиона, подбрасывая снежок высоко вверх и глядя, как он разлетается блестящими разноцветными снежинками. — Все, у меня снежки закончились, вылезай.

— У тебя закончились, но у меня-то нет, — злорадно отозвался Гарри из-за сугроба, но, вопреки сказанному, все-таки вылез. Снежки многоцветным крутящимся хороводом летели следом за ним.

Они уселись рядом на услужливо выросшую из сугроба скамейку.

— Дурацкая какая-то ситуация, тебе не кажется? — сказал Гарри. — Мы оба хотим помириться, а почему-то не можем.

— Кажется. Но ты ведь не изменишься, ты по-прежнему будешь считать, что ты лучше и выше других людей и можешь их судить и управлять ими. А я не смогу об этом молчать.

— Да, все так, — грустно согласился Гарри. — Но знаешь что? Я ведь действительно могу управлять другими людьми. Просто потому что мне это под силу.

В этот момент разноцветные снежки, кружившие над ними, разом обрушились на Гермиону. Она испуганно подскочила и проснулась.

* * *

— Что такое? — спросил Гарри, приоткрыв один глаз. — Чего ты скачешь? Приснилось что-то?

— Да, наверно, — сердце все еще колотилось, но вот почему? — Не помню, что именно.

— Ну и хорошо, что не помнишь, наверняка гадость какая-нибудь, — пробормотал он. — Иди сюда, давай спать.

Это "иди спать" на секунду вызывало у Гермионы какое-то странное чувство, будто когда-то она слышала эти слова, и это почему-то было неприятно, даже как-то тревожно. Наверно, просто не до конца проснулась. Она повозилась немного, устраиваясь поудобнее. Гарри выждал, пока она перестанет ворочаться, притянул ее поближе и уткнулся носом ей в затылок. Гермиона слушала его дыхание и засыпала. Ей было спокойно и хорошо.