Перекаты (гет)

На балконе с коваными перилами за столиком сидели двое. Внизу совсем рядом шумело море, а ветер доносил головокружительный запах цветущих каштанов. Первый взял стоящую на столике бутылку вина и разлил по бокалам, после чего, так и не прикоснувшись к своему, развалился в кресле. Вырез расстегнутого сюртука цвета темного мха открывал ярко-зеленый шелковый жилет. Для постороннего наблюдателя его поза могла бы показаться расслабленно-вальяжной, но зеленые глаза смотрели напряженно, будто жадно искали что-то, скрываясь за привычно-шутовской манерой. Тот, на кого был направлен этот взгляд, поплотнее закутался в старую залатанную шинель без каких-либо знаков различия, будто мерз. А может, и вправду мерз, даже в теплый весенний день — бледность лица и тени под глазами говорили о слабом здоровье сидящего на балконе человека. Да и человека ли? Когда обладатель шинели замолкал и задумывался, сквозь него неотчетливо просвечивало кресло и другие предметы обстановки. Но потом взгляд обретал сосредоточенность и в кресле опять сидел просто больной и уставший человек.

Наконец, человек в зеленом, будто на что-то решившись, сделал глоток из бокала и заговорил:

— Я благодарен вам, Мастер, за всплеск романтики в вашем коридоре. Он воодушевлял, это было поистине прекрасно. Быстро потух, к сожалению, и что случилось дальше... я даже не возьмусь пересказать, это надо видеть. Впрочем, возможно, памятник на горке вас утешит. Где было ваше любимое кафе.

Тот, кого назвали Мастером, вздохнул, поглядел на свои руки и опрокинул в себя бокал в один прием, как стакан водки.

— Лучше бы оставили кафе... Хотите мне его показать?

— Вам нисколько не любопытно, — собеседник не спрашивал.

— Нет. Я не люблю ходить в будущее. Но раз уж решили, лучше не тянуть.

Двое поднялись из кресел почти одновременным движением, собеседник в зеленом взял свою трость, но направился вовсе не на улицу, а вглубь дома. Небольшой зал оказался местом, откуда во все стороны под неожиданными углами расходились коридоры. Едва собеседники свернули в один из них, он преобразился, казалось, от звука их голосов и шагов, от их дыхания — и превратился в открытую галерею, вдоль единственной стены которой висели картины.

— Ну... с этим ясно, не гениально, но живенько. — Набалдашник трости чуть коснулся полотна, изображающего штурм рейхстага. Картина ожила: в тихую галерею донеслись шум выстрелов, крики, запах порохового дыма. Небрежный жест перед ставшей окном картиной — и на стене вновь только полотно с мазками краски. Несколько шагов по солнечной галерее они сделали в молчании.

— Вот другой сюжет, здесь уже видны отличия. — На холсте с резной рамой — площадь перед величественным красивым зданием и ручейки молодежи, устремляющиеся ко входу. Какое-то учебное заведение.

— Отличия от чего? — голос человека в шинели хриплый, вот-вот сорвется на кашель.

— Все увидите сами. А пока идем дальше. — Новая картина: бурное море и белый корабль с алыми парусами.

— Как вам вот это?

— М-м... я представлял себе его иначе. — На вопрос в глазах "зеленого" пояснил: — Здесь шторм, шелк не выдержит. И почему он здесь?

— Здесь, потому, что картина создана в это время. И что самое странное — она живая, художник действительно вложил душу. — С прикосновением трости из окна-рамы рванулся шквал холодного ветра с морскими брызгами. Почти мгновенно алый шелк парусов потемнел и зазмеился молниями разрывов. Спустя несколько секунд на мачтах трепыхались под ветром только алые обрывки ткани. Движение руки — и картина застывает, но изображение на ней теперь более походило на Летучий Голландец, нежели корабль мечты. — Прошу прощения, испортил картину.

— Так она даже больше... настоящая. Но грустно.

— Да, душу художник в нее вложил, а вот разум — где-то оставил. И Вы правы, Мастер, так она более настоящая и как бы предсказывает... Но идемте — я обещал показать.

Еще несколько шагов. Рама матового белого металла. Вершина заснеженной горы, на ней стоит человек в ослепительной ярко-оранжевой, теплой даже на вид куртке. Торжествующе улыбается. Одной ногой попирает лежащий на самой вершине камень, в раскинутых руках — красный флаг.

Тот, кого называли Мастером, зачарованно уставился в "окно", даже протянул руку и коснулся рамы.

— Сколько пафоса...

— Вы правы. И это сразу же сказывается. — Прикосновение вызвало завывания ветра. — Заметьте, ветер здесь не пахнет снегом. Но не буду долго держать открытым окно, Вам и так холодно.

— Ничего. Мне уже не страшно простудиться. А снегом действительно не пахнет.

Движение руки, и картина снова становится только картиной. Следующая рама на галерее. Панорама: многоэтажные дома, индустриальные пейзажи, поезда, лучистое солнце, и на фоне всего этого улыбающийся парень-здоровяк с молотом в руке.

Движение трости. Двое стоят перед глухой нишей в стене, тлеет лучина на месте солнца, остальное пространство кое-как заполнено кусками битого кирпича и бетона. А там, где белела улыбка парня, проволокой прикручен керамический зубной протез, слегка побитый с одного края.

— Все. Дальше можно не ходить, ничего живого там нет.

— Вы говорили о сравнении?..

— Сейчас. Только придется вернуться в зал.

Другой выход из зала и, кажется, почти та же самая галерея. Только на первый взгляд. Дикий виноград иначе сплел ветви, как-то звонче шумел прибой. И картины вроде бы те же: вот рейхстаг, а дальше — идущие студенты.

— Присмотритесь внимательнее, Мастер.

На картине то же здание, но молодых людей заметно меньше, и многие шли парочками, взявшись за руки. Человек в шинели поглядел вперед, в тени бесконечной галереи.

— Хотите посмотреть свой "Секрет"?

— Да. Признаюсь, любопытно. Хотелось бы взглянуть.

— Не получится. Его нет здесь.

— Вот как. То есть они, — кивнул в сторону картины со студентами, — не стали меня читать.

— Может, и стали, но памятника не поставили. Зато ваше кафе — целехонько, и готовят там отлично. А я далеко ходил. И ниши с кирпичом на этой галерее тоже нет — все картины живые. Пойдете смотреть?

— Знаете... наверное, нет. Я же говорил, что не люблю ходить в будущее. А вот эти ребята интересны.

— Мне тоже. Пойдемте, это же просто.

Человек в сюртуке взял своего спутника за руку и шагнул прямо сквозь стену с картиной. И галерея опустела, как будто никого не было. Только по площади перед вузовским зданием летели два воздушных вихря, слегка закручивая пыль.